Тайна имён братьев Сенджу

      Хаширама сидел на энгаве, свесив ноги вниз и задевая пятками мягкую зелёную траву. Травинки приятно щекотали, солнце ярко светило, и в целом этот октябрьский денёк был на удивление тёплым и тихим, но хорошего настроения не прибавлял даже приближающийся семнадцатый день рождения. Юноша крутил в руках пожелтевший тоненький стебелёк и всё больше поддавался унынию.       — Хаширама, — к нему подошла миловидная женщина, на губах которой играла лёгкая полуулыбка, — я здесь с тобой посижу?       — А? Мама? — вынырнул из раздумий он, уставившись на мать. — Да, конечно, могла бы не спрашивать.       — Хорошо, — довольно кивнула она, присаживаясь рядом с сыном. — А то отец твой после битвы больно раздражительный, пусть посидит один, помедитирует, отойдёт… Тогда к нему и пойду.       — Да, он бывает таким, когда расстроен… — тихо произнёс Хаширама, выпуская из рук увядшую жёлтую травинку.       Они сидели молча с минуту, и все это время женщина внимательно рассматривала сына: чуть ссутуленные плечи, бессильно опущенные руки, чуть наклонённая вперёд голова и это выражение лица, сочетающее глубокую задумчивость с едва скрываемой печалью. Не в первый раз она видела Хашираму таким, да и не в последний, она была в этом уверена. Её брови нахмурились, взгляд устремился вверх, и из лёгких вырвался вздох.       — Ты снова сошёлся в битве с Учиха Мадарой, да? — спросила женщина, поворачивая голову к сыну.       — Да, а… А откуда ты узнала? — немного растерялся он, и лицо его на пару мгновений стало просто удивлённым, без тени тяжёлых дум и печалей. — Наверное, отец сказал?..       — Нет, — улыбка её стала снисходительной, но от этого быть мягкой и доброй не перестала, — просто ты каждый раз после сражения с ним ходишь как в воду опущенный, всё думаешь и думаешь о чём-то.       — Да? — смущённо улыбнулся Хаширама, глядя на мать. — Я думал, это не настолько заметно…       — У тебя ж всё на лице написано, — усмехнулась женщина, похлопав его по плечу в поддерживающем жесте. — Но, может, я смогу тебя на время отвлечь от тоскливых мыслей, — взгляд её стал мечтательным, обращённым то ли в далёкое прошлое, то ли в будущее. — Не знаю, помнишь ты или нет, но как-то в детстве ты спросил меня насчёт своего имени…       — Помню, конечно, — кивнул Сенджу, не совсем понимая, зачем мать начала говорить об этом. — Я спросил, почему меня назвали именно Хаширамой[1]. Это ведь странно звучит — «пространство между колоннами», — он то ли хмыкнул, то ли фыркнул и продолжил, — да и имена моих братьев не менее странные… Ты ещё тогда мне ничего толком не ответила.       — Ну, ты тогда был слишком маленьким, вряд ли бы смог понять… — непонятно от чего смутилась она, словно помолодев на несколько лет.       — Дай-ка угадаю, — окончательно втянулся в разговор Хаширама, и на лице его расцвела милая улыбка, точь-в-точь как у матери, что сделало их невероятно похожими в эту минуту, — когда мы рождались, он просто смотрел вокруг себя, и что первое ему на глаза попадалось, так и называл, я прав?       — Близко, но не совсем верно, — хихикнула женщина, полностью разворачиваясь в сторону сына и облокачиваясь спиной на колонну; он повторил это движение, опираясь теперь на противоположную колонну, уселся напротив матери поудобнее, скрещивая ноги, и заинтересованно взглянул на неё, прося продолжать. — У твоего отца всегда были проблемы с фантазией, да и у меня с ней было туго, поэтому, когда ты родился, придумать имя для первенца стало поистине сложной задачей. Уж сколько имён перепробовали — всё тебе не подходило. А потом я вспомнила, как это произошло… — она покраснела ещё сильнее, снова удивляя Хашираму.       — Что произошло? — спросил он, когда пауза слишком уж затянулась.       — Ну, знаешь, Хаширама, — замялась женщина, теребя край оби, — твое зачатие, — произнесла она, окончательно сбивая сына с толку. При чём тут вообще его зачатие?       — Моё зачатие? — тупо переспросил он, уставясь на неё.       — Да, мы тогда прощались с твоим отцом, он должен был на два с лишним месяца уйти в поход вместе с половиной всех шиноби нашего клана, и прощание оказалось довольно… э-э… бурным, — она неловко и кривовато улыбнулась, отмечая на редкость озадаченное лицо сына. — Когда он вернулся, я уже готова была обрадовать его известием о скором пополнении.       — Это всё, конечно, интересно, — вклинился со своим вопросом в паузу между предложениями Хаширама, — но как это с именем-то связано?       — Напрямую, — пожала плечами женщина. — Наше, кхм… «прощание» происходило в одно на удивление теплое январское утро как раз между парой деревянных колонн, прямо на энгаве.       — Э? — не дошло. — Что, мам?! — дошло. — Подожди, подожди, — всё еще продолжало доходить, — то есть вы меня назвали Хаширамой просто потому, что зачали меня, занимаясь… О, Ками, занимаясь этим между колоннами?       — Именно, — просто ответила женщина, румянец всё ещё не сходил с её лица.       — Секунду… — пришла в его голову новая мысль. — А Тобираму[2] вы назвали?..       — По тому же принципу, — поспешила сказать мать, не дослушивая окончание вопроса. — Это хоть в комнате было, и наш футон лежал точно между двумя дверьми…       — Стой! — выше, чем обычно, воскликнул Хаширама. — Меньше подробностей, меньше, — уже спокойнее добавил он. — Я уже боюсь предположить, но что насчёт Итамы[3]?       — Ох, ты и не представляешь, как это было! — чуть ли не рассмеялась женщина, а несчастный Сенджу успел подумать: «И хорошо, что не представляю». — Это был день после долгих летних дождей, как же мы тогда в грязи перемазались!..       — Не надо! — ещё выше, чем предыдущий возглас, вскрикнул Хаширама, продолжая уже спокойнее. — Не надо дальше говорить, мам, я понял. Неужели и с Каварамой[4] та же история?       — Да, абсолютно та же самая, — закивала мать, а у её сына тем временем, кажется, задёргался глаз. — Мы в ту ночь были на крыше. Даже твой отец иногда бывал романтиком…       Она вздохнула, вспоминая давно прошедшие годы. Он вздохнул, отчаянно отгоняя навязчивые образы, радушно подсовываемые воображением. «Мои родители — извращенцы», — как-то смиренно-спокойно подумал Хаширама.       — А зачем ты вообще мне всё это рассказала? — спросил он, почти не надеясь получить адекватный ответ. После всей этой информации он вообще серьёзно усомнился в адекватности родителей.       — Во-первых, я хотела тебя отвлечь от грустных мыслей, — строя из себя невинного и бескорыстного ангела, произнесла она. — Ну, а во-вторых… В общем, я когда-то проспорила твоему отцу, и в итоге именно я должна была рассказать всё это. Но я ведь отвлекла тебя? Тебе стало легче? — с искренним беспокойством спросила женщина, с тревогой глядя на сына.       — Д-да, мам, — по виску Хаширамы скатилась капля пота, а улыбка вышла нервной. «Ещё неделю будут снится кошмары с родителями, делающими это в разных местах дома, даже на крыше… О, Ками, даже на крыше!..» — проскользнула мысль в его голове. — Мне намного лучше.       — Кстати, ты удивительно точно всегда выбираешь место, чтобы посидеть на энгаве, — вдруг произнесла мать, приподняв брови.       — В каком смысле? — Хашираме казалось, что теперь он готов ко всему.       — Мы с твоим отцом зачали тебя как раз там, где ты сейчас сидишь.       Хаширама вскочил с места и в мгновение ока оказался на другом конце энгавы. Всё же он был готов не ко всему…