— А что это за звуки, вот там? — спросила Алиса, кивнув на весьма укромные заросли какой-то симпатичной растительности на краю сада. — А это чудеса, — равнодушно пояснил Чеширский Кот. — И что же они там делают? — поинтересовалась девочка, неминуемо краснея. — Как и положено, — Кот зевнул. — Случаются… Льюис Кэролл, «Алиса в Стране Чудес»
Сначала было так. У правого притока Волги, там, где широкий плёс расходится на две части, а сама Волга превращается сначала в Каюковку, а потом и вовсе оборачивается Малой Каюковкой, у деревни Шумейка, что под Саратовом, собиралась гроза. Впрочем, это мало кого волновало. На сереньком и невзрачном галькистом пляжике вовсю бушевали субботние настроения. С болтающегося у берега корабля играла музыка, там и тут на разноцветных полотенцах сушили телеса местные обыватели, верещали у воды дети. Пейзаж этот плавился на жаре, превращаясь в размытую картину плохого художника. У ветхих мостков громко плескались мутные волны. Толстые камыши, торчавшие из воды нескладными палками, подрагивали на редком ветру. С запада шли тучи, и каждый раз, когда на землю опускалась лёгкая тень, вся среднеравнинная природа ненадолго оживала: тина на воде начинала отсвечивать изумрудным, камыши лоснились, даже утка, дремотно ныряющая в прибрежной траве, казалось, начинала нырять и плавать быстрее. Лада созерцала сию красоту уже шестой час подряд, и никакого восхищения или эстетического восторга давно не испытывала. Майка липла к спине, волосы, сцепленные в хвост, всё равно тёплым воротником ложились на плечи, а закатанные до колен джинсовые бриджи то и дело сползали. Откинувшись на ветхом раскладном стульчике и укрыв голову первым, что попалось под руку — листом лопуха, Лада мечтала о дожде и скорейшем завершении рабочего дня. Ситуацию не улучшала ни тонкая берёзка своей тенью, ни эскимо, грустно растекающееся по пальцам. Духота стояла страшная. — И что, опять будешь в костюме зайца листовки толкать? — Нет уж! Пора подниматься по карьерной лестнице, делать реальные деньги. Больше никаких зайцев, только окупаемые профессии. Юля озадаченно вскинула брови. — Нет, не та профессия, не самая древняя, — Лада скривилась. — Я теперь фотографом буду! — Ты? — подруга видимо попыталась представить себе эту картину. — У тебя ведь даже не было фотика никогда… — Ну и чего теперь? Главное — талант. И связи. Я договорилась в одном агентстве, так что мне и фотик классный выдадут, и проценты меньше сдирать будут. Был последний день занятий, они безбожно опаздывали на лекцию по сестринскому делу. Юля заметно нервничала, Лада шла только чтоб выпросить у лекторши зачёт. Лето после сессии расстилалось впереди перспективами отдыха, веселья и покупки новой игровой приставки. — Не знаю, Лад, — усомнилась подруга, когда они ввалились в учебный корпус и прошли мимо поста охраны. — Может лучше вместе на практику? А то ведь тебе потом могут и не зачесть… Да и охота тебе с этой работой возиться? Как-то оно ненадёжно. — «Как-то оно ненадёжно», — передразнила Лада. — Зато деньги можно будет грести лопатой! Две недели, и у меня уже всё схвачено. А потом, может, и на практику твою успею. — Всё равно мне не нравится идея эта, — шёпотом продолжила Юля, когда они уже уселись за дальнюю парту лекционного класса. — А вдруг что-то случится? Вдруг фотик украдут? Или… Ну не знаю. — Не знаешь — вот и не надо придумывать. Это просто фотки, что может пойти не так? Со всех сторон на них зашикали. Преподавательница, похожая на старую выдру, обратила карающий взор на аудиторию. Лада спешно подняла голову и улыбнулась, делая вид, что ждёт продолжения лекции. Удача была уже где-то совсем близко, она почти чувствовала её запах. — Тёть. А, тёть? Воняло горелой сахарной ватой. Чей-то писклявый голосок ввинчивался в мозг. Лада, вынырнув из пучины грёз, приподняла с носа солнечные очки и лениво сощурилась из-под лопуха на водные блики. Ровно перед ней, заслоняя обзор, стоял какой-то пухлый мальчуган в полосатой кепке. — Ну? — недобро мыкнула Лада, разминая затёкшую шею. — Тёть, а сфотайте меня, — мальчик радостно шмыгнул носом, улыбнувшись во все молочные пятнадцать. Лада, ткнув пальцем в бумажку рядом с собой, без особого энтузиазма огласила прайс-лист: — Одно фото на фоне реки — 50 рублей. На фоне леса — 100. Групповое фото на любом фоне — 150. Обработки не делаем, без денег не фотографируем, — на последних словах она сделала ощутимый акцент. — Деньги есть, малец? — Нету, — промямлил киндер, тут же накуксившись. Лада накуксилась в ответ. Потенциальная клиентура в лицах недалёких детей, влюбленных парочек и мечтательных стариков являлась насущным хлебом для любого уважающего себя фотографа. Зафиксировав такую цель, нужно было удержать её любой ценой. Пришлось натянуть на лицо кривую маску дружелюбия. — Тогда иди и попроси денюжки у мамы, — проблеяла она, изображая милую тётю-фотографа. — Придёте вместе, и будет скидка. Мальчик, явно ошалев от количества поступившей информации, заторможенно раскрыл рот, подумал с минуту, а после пустился наутёк. Лада, вернув привычное кислое выражение лица спёкшегося на жаре человека, проводила его долгим взглядом. Покамест и без этого человечьего детёныша дела шли бойчее некуда. Юля абсолютно зря беспокоилась — работа была что надо. На задворках пляжа мужики в тельняшках, гордо именовавшие себя десантниками, жгли шашлыки, периодически выплачивая за фотосессию со стаканами, с мясом и с беретами. В лесу ошивалась подающая надежду городская молодёжь. На жиденьком лугу паслись туристы, желающие во время пикника получить изображения с видами великой реки Волги. От каждого заказа в казну стабильно поступало рублей четыреста. Сама казна являла собой небольшую картонную коробку с надписью «Фото» и располагалась по правую руку от Лады. По левую высился переносной морозильник, набитый купленным в киоске у станции мороженым за тридцать рублей, которое Лада толкала незадачливым купальщикам за сотню. Прибыль текла в карман звонким ручейком, заветная мечта в виде беленькой приставки, может быть даже с каким-нибудь новым диском, обретала вполне реальную основу. Практика в затрапезной больнице могла и подождать, когда прямо тут Лада становилась мастером своего дела, акулой бизнеса, магнатом эскимо и мыльных фотокарточек. Угнездившись на своём скрипучем троне, она вновь погрузилась в грёзы о кондиционере или хотя бы дожде. С берега неслись задорные мотивы радио, голосили зазывающие экскурсоводы. В небе уже начинало слегка громыхать, подкрадывалась благодатная гроза, и ветер с реки полностью исчез. Наступила идиллия, которую почти тут же снова разрушили. — Это она, Коленька? Эта тётя? — Вон та… — Пойдём, я с ней поговорю. Запахло уже не удачей, а керосином. — Эй, вы! Девушка! Лада тормознуто повернулась на оклик, тут же нахмурившись. Сверху вниз, как генерал на прапорщика, на неё смотрела корпулентная бабища с гневным блеском в глазах. Обширная грудь её вздымалась, как бока скаковой лошади после пробега. Рядом, держа дамочку за руку, стоял тот самый мальчик, который десять минут назад убежал за подмогой. Стоял и злорадно скалился. Уперев руки в жирный спасательный круг вместо живота, женщина немедленно начала наступление: — Мошенники везде, даже на пляж не выйти! Я на вас пожалуюсь в милицию! Что же это такое! — По какому поводу пожалуетесь? — холодно поинтересовалась Лада, испепеляя мелкого ябедника взглядом. — А по такому и пожалуюсь! — снова завопила дама, отчего шляпка у неё на голове съехала набекрень, как при землетрясении. — Деньги у детей вымогаете! Жульё! — Чего-о? — Лада поджала губы, решив всё же подняться с места, чтобы её ненароком не растоптали. — Ничего никто не вымогает. Я фотографий не делала… — У мальчика день рождения, а она цену загнула! — не отступалась женщина. — Как не стыдно! Мадам надвигалась, словно боевой слон на вражескую армию, люди на пляже начинали указывать на них пальцами. Ситуация складывалась по всем пунктам неблагоприятная. Из-за одного глупого инцидента, Лада могла потерять всю репутацию, а при упоминании милиции у неё откровенно дрогнули коленки. Лишаться такого хлебного места так быстро не хотелось. Она снова натянуто улыбнулась, пытаясь отгородиться от разъяренной женщины. — День рождения! Что же вы раньше не сказали? Для именинников у нас особое предложение — фото с весёлым зайчиком! Пока дамочка осознавала происходящее, Лада метнулась к рюкзаку, быстро выудив оттуда потрёпанную и слегка поеденную молью маску кролика, реквизированную с предыдущей работы. Нацепив на себя заячий скальп с длинными поломанными ушами, она быстро выудила мальца из-за спины матери. Ребёнок испуганно замер, как мышь в кольце удава. — Что за чудесный мальчик! Дай-ка я тебя обниму, — хищно пробормотала Лада, изображая опасное травоядное. Женщина тут же охнула от умиления, достав из сумочки телефон. — Коленька, улыбнись. Мамочка тебя сфотографирует. Смотри, какой весёлый зайчик. Скажи «сы-ыр». Бабища сделала фото. Сразу четыре, судя по движению пальца. Лада под маской оскалилась в предвкушении, но прежде, чем воображаемые деньги в её мыслях успели звякнуть и превратиться в настоящие, случилось что-то непредвиденное. Дамочка, ухватив отпрыска за вторую руку, потащила его прочь. — Ну всё, пойдём, Коля. Нас уже тётя Света с тортиком ждёт… Лада от неожиданности разявила рот. Какой-то древний инстинкт наживы подсказал не упускать свой шанс. — Уважаемая! А деньги?! — грозно взвыла она. Вцепившись в мальчишку ещё сильнее, она дёрнула его обратно на себя. Ребёнок мотнулся, как мешок морковки. Карающий взор обернувшейся женщины, казалось, срезал заячьи уши, словно лазером. — Как? Опять деньги?! — взревела мамаша. — Полцены за день рождения, но не бесплатно, — в тон отозвалась Лада. — Я деловое животное, работаю на себя. — И сколько вы хотите? — неприязненно спросила дама. — За фото с зайцем семьдесят рублей. Вы сделали четыре. Выходит — двести восемьдесят. — Грабёж! — Тогда удаляйте фото, и расходимся. Лада указала на старенький телефон, сквозь прорези для глаз в маске уставившись на слониху. Та ответила ей злым немигающим взглядом. Искра, буря, безумие. Мальчишка плаксиво сопел, распятый посреди поля брани. Сверкнула молния. Над их головами небо раскололось от грома. Внезапно, дамочка заорала, как противоатомная сирена. Лада от неожиданности выпустила руку мальчика, и тот по инерции отлетел в материнские объятия. — Воры! Ворьё! Грабят! Держите её! — визжала женщина, норовя ухватить Ладу за заячье ухо. Та, выдравшись, поспешно отступила к своему лагерю. — Вы чего это? Я не крала ничего… — испуганно попыталась унять истерику Лада. Где-то на лесной тропе послышалась возня. В ивняке мелькнула полицейская белая рубашка, на берегу загоготали десантники. Лада, быстро скумекав, что дело для заячьей шкуры оборачивается плохим финалом, подхватила с травы фотик и «казну», и рванула к берегу, в надежде скрыться за лодочной станцией. За ней, всей своей критической массой, непрерывно голося, увязалась слониха, наводящая стражей правопорядка на след. Коленька, очевидно очень расстроившись побегу зайца и своей фотографии, начал громко плакать. — Стой, мошенница! Стой! Участвовать в лишних разбирательствах Ладе не хотелось. Начнут спрашивать — лицензии у неё нет, место заняла нелегально, ещё и фотоаппарат отберут, подумают, что ворованный. Она перемахнула через устроенный какими-то мужиками пикник. Деньги в казне жалобно звякнули, монеты по десять рублей полетели во все стороны. Куда деваться Лада не знала. В розыск в реальной жизни её объявляли впервые. Что в таких случаях полагается делать зайцам-нелегалам? Бежать через деревню? Прятаться? Сдаваться? Ещё ведь и за утерянное имущество теперь из зарплаты вычтут. А если мама узнает, что её в кутузку увезли?.. Крепче стиснув в руках нажитое, она сиганула в камыши. За плотной стеной зелёных палок были слышны шаги полицейского по гальке и неустанные подбадривающие выкрики дамочки. Откуда-то высунулось красное лицо охранника-лодочника, и Лада, как самый настоящий загнанный зверь, метнулась на глубину. — Замри, где стоишь! — Она деньги украла! — Держи её! Вода захлюпала под ногами. Сожаление закралось в душу, когда одна из сандалей зацепилась за водоросли и слетела, навсегда канув в бездну, но останавливаться было уже поздно. Воздев руки с трофеями над головой, Лада пробежала пару метров по пояс в мутной воде, обойдя небольшую косу берега, и принялась карабкаться на удачно подвернувшийся лодочный понтон. Казна мешалась. Лада наугад загребла из неё деньги и пихнула в карман штанов. Фотик повесила на шею. Когда она всё-таки забралась на мостки, с другого конца уже виднелся силуэт полицейского. Лада припустила в обратную сторону, поздно понимая, что ловушка захлопнулась. — Стой, кому говорю! — закричал мужик в голубой рубашке, быстро сокращая дистанцию. Над Волгой поднялся ветер, небо потемнело до цвета сажи и поминутно сверкало молниями. Лада с суеверным ужасом вертелась у края причала и заглядывала в муть воды, лизавшую опоры мостков. Обида горько оседала на дне души: вот только что она была богатым человеком с приставкой, а теперь впереди маячили разбирательство в полиции и нагоняй от матери. Отчаянно не хотелось этого допускать. Плавает она так себе, но ведь и здесь не глубоко — только что шла по пояс. Доплюхать вброд до соседнего понтона, оттуда на станцию, а потом, подлесками и кафешками, в деревню. Кому надо за ней гоняться по всем задворкам? Фотик она поднимет повыше, телефон в унитазе уже топила, и ничего — выжил, а с деньгами точно ничего не сделается. В конце концов, с самого утра хотелось искупаться… Укрепившись в своей решимости, Лада опять взяла фотоаппарат в руки, быстро проверила телефон в кармане вместе с оставшимися купюрами и приготовилась изящно, как заяц-водолаз, шагнуть в воду. На последнем пункте что-то резко пошло не так. — Эх ты!.. — свистяще послышалось сбоку. Чья-то тяжёлая рука хватанула её чуть повыше предплечья, сбив весь баланс. Лада, уже успевшая занести одну ногу над водой, неловко покачнулась. Осклизлая деревяшка мостка вдруг скрипнула, не выдержав веса двух людей, и обрушилась в муть водорослей. Уже будучи по шею в воде, Лада поняла — её не удержали. Раскат грома заглушил отчаянный плеск. Крибли. Она не успела даже набрать воздуха — волны сплошной холодной кромкой сдвинулись над головой. Никакого брода или хотя бы дна под ногами она не почувствовала. Длинные лапы водорослей мгновенно уцепились за щиколотки. Тёмная, бурлящая вода нахлынула отовсюду: давила сверху, увлекала за собой на глубину, швыряла из стороны в сторону. Откуда вдруг в этой недореке такое течение? А что, если унесёт на середину?.. Где-то над головой сверкнула яркая белая вспышка, разломив черноту волн на несколько осколков. Лада, бешено размахивая руками, попыталась грести в сторону света. Крабли. Два коротких взмаха — опять случилась тьма. Что-то проплыло мимо, задев спину. Лада в скованном ужасе бултыхнулась вбок. Незримым потоком её понесло ещё дальше, в склизкий ил. Непроизвольный крик вдруг вырвался из горла, когда она увидела крепкие стебли водорослей, вырастающие по бокам. В лёгких защипало. А потом затылок обожгла глухая боль. Перед полуоткрытыми глазами мелькнули кончики облезлых кроличьих ушей от маски и алые пузыри, путающиеся во тьме. По позвоночнику последним холодом пробежал страх. Тело перестало слушаться. Спиной Лада легко стукнулась о песчаное дно. Сверху камнем приземлился фотоаппарат. Бумс.***
На окраинах Ратае занималась буря. Потемневшее враз небо нависло так низко, что, казалось, цепляло своей тяжестью верхушки елей. Ласточки беспокойно кружились в густом воздухе. Индро плотнее натянул капюшон, поёжившись на ветру, и уныло глянул на пепельный горизонт. Где-то за лесом протяжно сверкали зарницы. Первая за весну гроза пришла неожиданно и предвещала не иначе как беду. До деревенских плетней, судя по придорожным столбам, оставалось не очень долго, и нужно было ускорить шаг, пока ливень не смыл его вместе со всеми пожитками. Путешествие на соседнюю мельницу оказалось не совсем лёгким и не совсем успешным. Кольцо, за которое Индро поплатился бессонной ночью и следами от собачьих клыков на запястье, мельник с Кухельницы выкинул в кучу навоза. Они из-за этого едва не подрались, и бог знает, что было бы, не разними их местная работница, но дальше — больше. Войтек согласился дать ему работу, и Индржих, не будь дурак, тут же согласился её принять, не успев даже дослушать сути. Теперь он должен был ограбить арсенал Тальмберга. Выходило скверно, с какой стороны ни глянь. Индро всё ещё отлично помнил, кто помог устроиться на первое время после пожара в Скалице и кто спас его от разбойников. Грабить сотника Борека в крепости чужого пана определённо не было хорошей затеей. Впрочем, просто так отказаться от покровительства мельников он тоже не мог — никакой иной работы не было, а побираться у костела желающих хватало и так. Единственное, что он мог уметь в жизни — помогать в кузне, но даже от этого он всю сознательную жизнь отлынивал, и теперь не оставалось ничего, кроме как постигать азы нового, гораздо более опасного ремесла. А ещё предстояло сказать Пешеку, что на этой неделе он опять не нашёл денег, чтобы расплатиться за лекаря. Дойдя до развилки, Индро свернул налево. Путь вдоль реки был короче, но тропа вся заросла ивняком, и ветки то и дело хлестали по плечам и щекам. Ветер начинал усиливаться, принося с собой шквалы мелкого дождя. Сорванные листья забивались под воротник, кололи шею. Над лесом на соседнем берегу пронеслась ветвистая молния, ослепительным светом погружая всё в белёсую дымку. Вслед высверку жахнул гром. Индро перелез очередной бурьян и, отодвинув куст, неожиданно вышел к лагерю углежогов. Либо он плохо помнил дорогу, либо лагерь быстро перемещался. Поражало и скопление люда на один несчастный участок берега — у камней стояла вся ватага углежогов, какой-то крестьянин, рыбак и девка в грязных юбках. Девка голосила, крестьянин охал, углежоги безбожно ругались. Все девятеро смотрели куда-то в воду и иногда принимались спорить. Индро непонимающе нахмурился и, морщась от ледяных капель дождя, подошёл ближе, чем тут же вызвал на себя гнев одного из зевак. — Ещё один на нашу голову. Мало вас тут собралось… — проскрипел чумазый мальчишка, кривя губы. — Всё, конец уж скоро. — Кто-то утонул? — спросил Индро, понимая, что слухи по Ратае поползут быстрее змей. — Тонет, — напряжённо отозвался крестьянин. — Русалка. — Дурак! — взвился углежог в дырявой шляпе, стоявший поодаль. — Русалки в воде не тонут. То ярошек, ясно же! — А коли я дурак, так подошёл бы и поглядел поближе, как она хвостом бьёт! — оскорблённо отозвался крестьянин. — Типун вам на язык, ишь, выдумываете нечисть всяку! — между горькими всхлипами заворчала на них девка, рябая, как породистая курица. — Не было у неё хвоста, то были… — не унимался углежог. — Гляньте! Жива ещё! На крик углежога все одномоментно повернули головы. Индро заглянул за плечо крестьянина. Во взбаламученной дождём реке, то выныривая, то опять погружаясь с головой, громко плескалось нечто, отдалённо напоминающее девушку. Клыков или хвоста Индро не разглядел, но билась тонущая нечисть довольно жалобно и явно на последнем издыхании. Течение неумолимо относило её к глубокому порогу. Спасать русалку никто не спешил. Раздался глухой плеск, и тёмная макушка вновь ушла под воду. — Конец ей, — изрёк рыбак, перекрестившись. Девка зарыдала пуще прежнего. Крестьянин начал вздыхать. Неожиданно, голова утопленницы опять показалась над водой. — Надо помочь, — решительно отозвался Индро, хмурясь на бурлящую воду. — Валяй, парень. Сигай, — хмыкнул углежог. — А мы поглядим… — Не городи ерунды, там течением любого вмиг снесёт на камни! — И думать забудь, малец, — забеспокоился крестьянин. — Не хватало второго утопленника. Индро напряжённо осмотрел оба берега — Сазава чуть поодаль резко заворачивала влево, и был шанс добраться до тонущей на более мелкой косе берега у поворота. Страх закогтил душу. Река была глубока, плавал он как топор. Впрочем, до этого он много чего боялся. Попробовать всё равно стоило. Ливень стал сильнее, заревел, как раненый медведь. Народ спешно расступился к кустам. Оставшись на берегу один и рассудив, что была или не была, Индро рванул вниз по течению. — Полоумный!.. — донеслось до него, и плач рябой девки эхом прозвучал в ушах. Отступать было поздно. Он довольно быстро догнал утопленницу, и теперь бежал почти вровень с ней, стараясь подгадать момент, когда её отнесёт чуть ближе к броду. Шоссы и рубаха напитались ледяной водой мгновенно. Когда он решился войти по грудь, мутные волны начали бить по глазам. Утопленница, видимо обессилев окончательно, мёртвым кулем проплыла совсем рядом. Индро схватил её за руку, но глиняное дно проскользнуло под ногой, и они вместе с едва спасённой девицей ушли под воду. «Русалка» на поверку оказалась обычным человеком, без хвоста, в чём Индро собственнолично убедился, когда та вдруг ожила и метко лягнула его под водой. Не до конца зажившее бедро отозвалось острой болью. Стараясь удержать девицу, Индро кое-как вынырнул. Утопленница навалилась на него всем весом, явно намереваясь угробить, и принялась биться, как издыхающая рыба. — Успокойся! — задыхаясь, громко просипел он, разжимая цепкую хватку. — Я пытаюсь помочь! «Русалка», извернувшись, хлёстко ударила его рукой по глазам. Индро, фыркнув, ухнул обратно в речной омут, в последний момент облегчённо нащупывая ногами дно. Девица опять обмякла. Он успел схватить её за плечо и подтащить к себе. Отплёвываясь от горечи грязной воды, Индро из последних сил поволок утопленницу в прибрежные камыши. Одежда тянула вниз, непрерывный дождь бил по глазам. Продравшись через болотистую заводь, Индро навзничь рухнул на песок рядом со своим уловом. Сердце билось в груди, как загнанный заяц. Лёгкие жгло. Из ивовых кустов, голося, выбежали всё те же зеваки. — Живой! Этот живой! — А лихо-то девкой оказалось! — «Девкой»… Может у неё клыки, а не хвост! Индро через силу повернул голову, глянув на девицу. Лицо её казалось ещё белее на фоне серого берега и сизых туч. Серо-синие губы истончились, глаза были плотно закрыты. — Беда-а… — могильным тоном ухнул кто-то. — Ну, парень, рой и яму теперь, раз выловил. — Надо священника звать, — возразил один из углежогов, подбочениваясь, как истинный знаток, и заглядывая в лицо девице. Та внезапно вздрогнула, раскрыла глаза и, сделав жуткий булькающий вдох, тут же зашлась в саднящем порыве кашля. Стоявшие рядом советчики в момент отпрыгнули прочь, как от стаи чумных крыс. — Господи Иисусе! — Жива! — Согреть надобно, иначе она долго не протянет, — задумчиво изрекла рябая девка из-за спин других, глядя, как выловленная «русалка» перекатывается по песку, давясь проглоченной водой. Вся толпа на берегу молчаливо переглянулась. Крестьянин и ещё пара человек пошли к лагерю. Кто-то остался смотреть, кто-то отошёл, неприязненно поглядывая на девицу. Рябая осталась возле утопленницы и принялась что-то бормотать, помогая той откашляться. Индро, вдоволь навалявшись на холодном песке, сел и принялся выжимать края рубахи и вытряхивать водоросли из сапогов. Обрякшие от воды волосы лезли на глаза, дождь рассеянно колотил по плечам. Утопленница оклемалась на удивление быстро. Уже через минуту она пыталась встать на ноги и что-то упорно выискивала на земле, слепо шаря руками вокруг. — Ты наглоталась речной воды, — устало окликнул её Индро, понимая, что возиться с этим теперь только ему, — может не стоит… Девица заторможенно подняла голову и, увидев его, тут же вымученно улыбнулась, изобразив какой-то странный жест пальцами. Наряд на ней тоже был не местный, состоящий из рваной тонкой тряпки сверху и тёмных подштанников снизу. Явно путая языки, говорила она непривычно, быстро и без остановки. — Да всё окей! Это я не рассчитала просто… Глубину, — она нахмурилась. — А вы… Вы мой фотик не виде… Её опять согнуло пополам приступом кашля. В этот же момент из лагеря вернулся рыбак и позвал всех сушиться к костру. Индро тяжело вздохнул. В конце концов, Пешек с его нагоняем мог подождать и ещё немного.***
— А вы меня на каком километре Волги выловили? Далеко я уплыла? Опуская подробности пассажа того, как она исторгала из себя все проглоченные за заплыв водные ресурсы, пыталась заново научиться ходить, искала телефон, придумывала, что сказать маме про полицию и начальнику агенства про утопленный фотоаппарат — Лада чувствовала себя вполне сносно. Последнее, что она помнила перед погружением, это то, что претензий к её деятельности на берегу была масса, и опять влипать в такую историю хотелось не сильно. Она уже была согласна и на мир с агрессивной дамочкой, и на практику с Юлей вместо работы и приставки. — А вы в скорую не звонили? Вы не звоните. Я сама сейчас. И маме тоже, и Юле ещё. Телефон в итоге обнаружился в кармане. Включаться после всего произошедшего он отказался, но напоследок мигнул экраном. Фотоаппарат бесследно исчез, и видно теперь покоился на речном дне. Пошарив по карману бриджей, Лада нашла только помятую купюру в пятьсот рублей, ставшую символом недавнего триумфа и одновременно поражения. Впрочем, если со скарбом всё было примерно ясно, то с полицией, работой и главное окружением — не очень. Где она оказалась, куда её унесло течением — Лада не знала. Местность, вроде как смутно знакомую, определить не удавалось. Рядом не было ни домов, ни какого-нибудь причала, и река подозрительно сильно сузилась, следовательно, Волга осталась где-то позади, как и её дом. — А вы из деревни, да? Тут женщина меня не спрашивала? Здоровенная такая, страшная, на бочку похожа. У неё ещё сын мелкий. Коленька… Лада умолкла, словив на себе очередной неприязненный взгляд одного из странно одетых мужиков, расхаживающих неподалёку. Судя по всему, её выловили на каком-то местном фестивале истории. — Вы тут типа… Ролевики, что ли? Реконструкциями занимаетесь? — вполголоса спросила она у паренька, который, как недавно выяснилось, непосредственно и занимался её спасением из пучины вод. Они сидели у костра, в какой-то хлипкой на вид палатке. Снаружи шумела гроза. Девушка с отметинами на лице и странным говором отдала ей свою накидку и иногда заходила проведать их, всегда спрашивая, как она себя чувствует. Такая участливость не могла не радовать. Зато спаситель за всё время не выдавил из себя ни слова, только сосредоточенно смотрел в костёр и иногда поворачивал другим боком к огню сапоги, которые сушились тут же, неподалёку. Всё происходящее напоминало странный сон. Хотелось скорее вернуться домой, рассказать обо всём Юльке и увидеть маму, пусть даже получить от неё хороший втык. Лада, обхватив себя руками за плечи, ещё раз печально глянула на выключенный мобильник. За всё время он так и не смог ожить. — А у вас с собой телефон есть? — в который раз обратилась она к пареньку, жалобно шмыгая носом. — Мне позвонить только… — Что есть? — нахмурился он. — Фон? Офигевшее лицо спасителя начинало изрядно напрягать. — Я поняла, что у вас тут всё серьёзно, мечи и маги, драконы, гномы, ага. Но мне правда позвонить надо, — Лада поджала губы. — Меня мама ищет, понимаете? Она ж думает, что я утонула. Что я умерла! Паренёк помрачнел ещё больше. Пытаясь, очевидно, что-то сообразить, он одним движением взъерошил волосы на макушке. — Откуда ты? — наконец спросил он. — И как твоё имя? — Лада. В смысле… Скворцова Лада Сергеевна, — протараторила она. — Из Саратова. — Я Индржих из Скалицы, — серьёзно представился спаситель. — Где это — Саратов? Лада захлопала глазами, как баран на новые ворота. С юмором тут у всех явно было так себе. Полный напряг. — Я поняла. Поняла! — она кисло улыбнулась своему озарению. — Вы — сын кузнеца из игры про Чехию. Здорово! Прям почти похожи, знаете. У того взгляд был более дебиловатый просто, а так вообще одно лицо. И костюм классный, как настоящий! Лада, подобравшись ближе, ткнула пальцем в вышивку на воротнике «Индржиха». Тот, слегка отклонив голову, смотрел на неё и её внезапный восторг с неподдельным интересом. — А вы типа тоже промоутер, да? Игру рекламируете? — Ты из Венгрии? — переспросил «Индржих». — Я иногда не совсем понимаю, что ты говоришь. — Ага. Из Венгрии. Оттуда, да, — Лада почувствовала, как злость начинает вскипать в крови. — Позвонить дайте, и я тут же обратно в Венгрию! На лице «Индржиха» опять явилось крайне растерянное выражение, словно у неё, по меньшей мере, выросли рога. Лада вскочила с какого-то ящика, не зная, что хочет сделать больше — вдарить незадачливому актёру или просто оказаться дома, без всяких приключений и подозрительных личностей вокруг. На глаза сами собой навернулись слёзы. Она поспешила выскочить из палатки, чтобы самостоятельно найти пути отступления. Холодный воздух кольнул кожу, мокрые волосы неприятно прилипли к плечам. Лада огляделась. Мужики в нарядах не то кузнецов, не то гномов что-то делали по всему палаточному лагерю. Кто-то таскал мешки, кто-то шурудил в печке кочергой. Ровным счётом никому не было дела до её проблем. Машин рядом тоже не было, зато была лошадь, прицепленная к телеге с углём. Ещё один актёр, похожий на гопника в средневековых лохмотьях, крутился рядом. Декораций хватало на целый сериал. Лада решительно направилась в сторону гопника с лошадью. Тот на её появление отреагировал примерно никак, продолжив ковыряться в ремешках сбруи. Только лошадь фыркнула и махнула хвостом, больно хлестнув Ладу по ноге. — В какую сторону город? — с вызовом спросила она, вскидывая подбородок. — Ратае — в ту, — мужик лениво махнул рукой куда-то в кусты. — Ратае? Вы тут все на голову отбитые, что ли?! — зарычала Лада, утирая опять выступившие слёзы обиды. — Мне домой надо! В Саратов! Я хочу к маме, я не крала ничего! Вот! Вот деньги возьмите, а потом вам мама еще заплатит, вы только скажите, в какой стороне Саратов… Или Энгельс… Или… Увидев в глазах актёра затаённую опаску, Лада смолкла, смяв в руке купюру. То ли от бессилия, то ли от злости, она вдруг зашлась в беззвучном рыдании. — Отвезите меня в город… — хлюпнула она, совершенно не зная, как ещё помочь ситуации. — Дяденька… Отвезите меня в город… Мне к маме надо. Тяжёлая рука в перчатке легла ей на плечо. — Сильно тебя приложило о камни, э? — участливо спросил мужик, пытаясь, очевидно, как-то её утешить. — Отвезу я тебя в город, юродивая. Ратае зовётся, хороший город. Пан хороший. Может, тебе у нас понравится, приблуда. Чего уж теперь с тобой делать-то, ишь как приложилась… Лада зарыдала громче. Почти завыла. Отчаянно, захлёбываясь своими же слезами, как ещё недавно речной водой. Подбежал кто-то сбоку, начал бормотать — по голосу она узнала девушку, чью накидку в данный момент портила сыростью. — Ну-ну, чай же не померла, так неча реветь больше. Всё позади… Всё хорошо будет, найдёшь ты свою маменьку… — квохтание девушки. — Уж натерпелась ты, бедная, страху. Ничего, ничего. Скоро в город… — Она всё твердит про какой-то звон, ничего понять не могу, — голос «Индржиха». — Да бросьте вы эту нищую, чего тут думать! — один из мужиков в костюмах. — Ну, нечего болтать, не по-христиански это, — крестьянин с лошадью. — Залезайте уж на подводу. Угля не шибко, до стен довезу вас двоих, а там решите. Может её священнику показать али травнице какой. Лада ещё раз гулко всхлипнула, для острастки. Кто-то почти осторожно подхватил её за пояс и усадил на край телеги, как ветошь. Тёплая ткань легла сверху. Голоса зазвучали глуше, лошадь опять зафыркала. Наконец, повозка дёрнулась вперёд, и они куда-то покатились. Ладе хотелось протестовать, сказать, что ни к какому священнику она не поедет, что пусть они со своими историческими шутками идут в задницу все, а ей домой надо, там же мама наверное уже обзвонила всех родственников и знакомых, в больницу поехала, в морг… Но она молчала, не в силах ничего выдавить из себя, кроме коротких, по-детски жалобливых всхлипов. Усталость, скорбь, страх — всё смешалось в один гремучий коктейль и ударило в голову. Ей ещё мерещились на темноте закрытых век какие-то вспышки света, может от грозы, а может от воспоминаний, но совсем скоро Лада незаметно для себя прислонилась к горке угля, и тяжёлый бредовый сон надолго забрал её в липкие объятия.***
Громкий плеск волн, набегающих на камни. Лязг оружия. Пахнет ромашкой, мятой, шалфеем, а на языке стоит вкус крови. Она слышит — через мутную пелену боли и отчаяния — слышит, как её зовут. — Лада! И не может ответить.