Каридад

Волны ласкали полночный берег. Старый мул послушно трусил за хозяйкой, и пустые корзинки покачивались на его потертых боках. Она не оглядывалась, и никуда не спешила, лишь изредка отбегала от воды, играя с приливом в догонялки. Ночь была теплая, поэтому шла она босиком, и деревянные подошвы постукивали в её руке, как кастаньеты. Медовая луна увенчала её тёмную голову венцом из белого золота, но, конечно, простоволосая девушка не была принцессой. Она не была даже настоящей хозяйкой мула: её отец остался дома, на виноградниках. Раньше они ездили вместе в Севилью, она гуляла по городскому саду…до тех пор, пока к оградке сада не пришел старый шарманщик, и не увел девочку за собой. Если бы не пёс, которого, к слову, уже давно не стало, неизвестно, что могло с ней произойти…. С тех прошло много лет. Отец, заприметив, что девочка опасается отходить от него даже ненадолго, принял решение больше не бывать в Севилье, а виноград продавать в Кадисе. Прибыль там была не меньше, только ехать от их дома было дольше. Зато дочь полюбила шум моря и крики чаек, белокаменные стены домов и мощенные набережные. Так что без опасений и укоров совести, отец со временем стал отпускать её в город одну, готовясь передать ей семейное дело. Сына в семье так и не появилась, а до замужества дочери Пабло опасался не дожить. Так она и жила: наберет виноград в корзины, закинет на мула, повяжет платок на голову, поцелует на прощание отца и отправится в путь, пока на горизонте не заблещет лазурная полоса моря. Вот так, по ночам, она нередко оставалась в городе, без денег на ночлег и добрых друзей, которые бы могли приютить. Возвращаться по ночи – даже такой светлой – было слишком опасно. Она выезжала домой с рассветом. Сегодня последнюю, привядшую гроздь купил у неё длинный господин в пыльном плаще, сказав, что его дон возжелал к вечерней трапезе непременно винограда. «Уперся, как осел, а что я могу сделать?». Она всегда торговала до последней грозди, и господин в плаще пришел уже в белый вечер, когда солнце катилось за горизонт. Ей было немного грустно, ведь эту непутёвую веточку могла съесть она сама, однако грела мысль о том, как отец обрадуется узнав, что она распродала всё и ничего не потратила. Много лет минуло с тех пор, как её похитил жуткий старик. И до сих пор, бывало, доносились из Севильи истории – истории про неё саму, маленькую, похищенную доном-пауком. В то, что незнакомец был пауком, она уже давно не верила. Да и страх перед пауками с возрастом поистрепался: слишком много их было в полях и на винограднике, нередко они выбегали из её корзин на городскую площадь, или сновали по складкам её юбки. Страх перед незнакомцами пропал вынужденно: когда продаешь фрукты каждую осень, хочешь-не хочешь научишься приветливо всем улыбаться, участливо кивать и сыпать комплиментами. Не зря ведь отец перестал отдавать товар фруктовщикам, а доверил это дело ей… И только пустых домов она боялась, как раньше, холодным, гулким страхом, оседавшим в груди каменной пылью. Что-то в них было бесконечно одинокое и густое, как летний зной. Дома не должны пустовать; дети не должны оставаться одни в городских садах; а настоящие великаны не бояться топоров, ломов, пистолетов и кинжалов… Она сама не заметила, что напевает мелодию к танцу оле, а заметив, не сразу поняла, что музыка исходит извне. Она слышала её издалека: та играла очень тихо. Девушка придержала мула, и стала искать глазами незримого музыканта. Но увидела лишь следы на песке – следы длинноносых сапог. Мелодия играла всё тише, но темп её нарастал и девушка, поддавшись чарам медовой луны и тёплой ночи, затанцевала по этим следам, будто в паре с незнакомцем в длинноносых сапогах. Юбка шуршала розовыми складками, а зеленый фартук и платок, небрежно наброшенный на плечи, придавали ей сходство с нежным мотыльком, порхавшим от цветка к цветку. Туфли-кастаньеты постукивали словно в такт музыке, и только мул громко фыркал, пытаясь за ней поспеть. Но вот, музыка совсем стихла. Девушка остановилась. На берегу, опутанный виноградной лозой, высился дом из розового кирпича. Окна в нём не горели. Ей стало зябко, но, возможно, виной тому стал ветер, сдувший венец света с распущенных волос. Тут, за воротами вспыхнул огонек, потом другой, и в этих коротких вспышках она увидела, как что-то маленькое слетает с кованной оградки и приземляется ей на рукав. Пока её руки не опутала тонкая, но прочная серебряная нить, она не поняла, что это было: маленький, с ноготь мизинца, паучок с серой спинкой. Ворота раскрылись. Пламя свечей дрогнуло, но не погасло. У веранды с плетенной мебелью стоял незнакомец: стройный, даже худощавый молодой сеньор в черном сюртуке, расшитом серебряной нитью. На ногах его были туфли с длинными носами. В руках с тонкими и цепкими, словно паучьи лапы, пальцами он держал скрипку. Увидев её, он отложил инструмент на кресло. Поправил цилиндр на красивой, тёмной голове с вьющимися волосами и улыбнулся; при этом его черные глаза хищно сверкнули. - Здравствуй, Каридад. Не буду спрашивать, что привело тебя к воротам моего дома…Спрошу лишь, понравилась ли тебе та музыка, что ты слышала? - Кто вы? – она нахмурилась. - Как грубо с моей стороны…Ты, верно, не узнала меня. Виноват, - он снял шляпу и согнулся в низком поклоне, кончиками волос коснувшись каменной дорожки. – Моё имя Дон Миакка. И вижу, оно знакомо тебе, в отличии от моего лица. Ну что ж, и это я могу исправить. Он подбросил цилиндр в воздух и тот приземлился на голову маленького, круглого старичка с длинными страшными руками. Подбросил еще раз и цилиндр тут же коснулся головы великана: уродливого и паукообразного. Подбросил в третий раз и поймал красивой рукой молодого сеньора. Поклонился повторно и вернул цилиндр на голову. - Не может быть, - прошептала она тихо и дернулась было бежать, но нить, стянувшая её руки, спускалась от ворот и не пускала её. Дон, играючи, поддел второй конец нити и подтянул его так, что руки Каридад поднялись над её головой, как у марионетки. - Ты и сейчас похожа на мушку. Но не бойся. Я не собираюсь тебя есть. - С чего мне тебе верить сейчас? Что изменилось с тех пор? - Я и тогда не собирался. Но ты разозлила меня, там, на винограднике. Ведь поймать муху – это не так просто, и никогда не знаешь, когда тебе попадется следующая. К тому же, ты разрушила мою паутину – а сплести её стоит большого труда. Это ты привезла меня в Севилью – я спрятался в цветке в твоих волосах. А уже там решил проучить тебя, как следует; припугнуть да посмеяться. - Клок седых волос, страх, мой и отца, что это может повторится. Я не вышла замуж, потому что не знала, какой мужчина согласится спать рядом с беспокойной, которая просыпается среди ночи от страшных снов…Нам пришлось сменить место торговли, и всё…из-за тебя. Какая жестокая шутка! Лучше бы ты и правда охотился на меня, как на муху…И зачем играешь со мной теперь, притворяешься человеком? Какое лицо – твоё истинное, Миакка? Он посмотрел на неё и стал медленно уменьшаться, пока совсем не исчез под полями цилиндра. Подул ветер, цилиндр взвился в воздух и Каридад увидела небольшого паучка, свисающего с полей цилиндра на паутинке. - Это, - услышала она за мгновение до того, как цилиндр вновь опустился на голову дона. Выпрямившись, он добавил: - Но и это тоже. Если перевести паучьи года в человеческие, я был совсем мальчишкой тогда, не многим старше тебя. Оттого и шутки получались по-детски жестокими. Ты не испугалась паука, не испугалась бы и мальчишки. Но твой отец не побоялся даже великана. Ты добрая и храбрая, Каридад, даже если сама не подозреваешь об этом. Он замолчал на мгновение, меряя её взглядом внимательных, круглых глаз. Черных, как у паука. - И сейчас не боишься. По крайней мере, боишься не меня. Паутинка на её руках ослабла, но не настолько, чтоб выбраться. - Да, шутка была злой. И я сожалею об этом, но, в то же время вижу: урок пошел тебе на пользу. В конце концов, это фруктовые мухи кусают вас, когда вы собираете виноград, и портят урожай. - Пауки тоже кусачи… - Все кусаются время от времени. Но есть порядок, который нельзя нарушать. Паук плетет сети и ловит мух. А однажды став человеком, им и останется. Взгляни на меня, Каридад, и ответь…нравится ли тебе мой сюртук? Я сплел его сам. Я сплел уже много костюмов, а здесь, за моей спиной – мой дом, в котором никто, кроме меня и моих помощников, не живет. Нравится ли он тебе? Она не ответила. Лишь протянула ему свои руки, оплетенные серебряной вязью; такой же, как в его сюртуке. Он на мгновение отпрянул и взял с плетенного столика длинный, изящный нож с блестящим лезвием. Не говоря ни слова, разрезал путы и взял её руки в свои, будто спрятал в ладонях мотылька. Склонился к загорелому, доброму лицу и коснулся губ нежным, почти невесомым поцелуем. Простыни в розовом доме были легче шёлка и походили на бархатистые лепестки роз. На подносе у их постели лежала привядшая гроздь винограда. А на следующий день она вернулась на виноградник уже не одна: дон Миакка пришел просить у Пабло руки его дочери. Свадебное платье Каридад сплели многорукие помощники жениха. А когда не стало старого крестьянина, они перебрались из розового дома близ Кадиса на старый виноградник, сделав его богатым и процветающим как всё, чего касался дон Миакка своими умелыми руками. Говорят, счастливее пары было не найти, но, когда во дворе их виллы послышался щенячий лай, счастье их преумножилось во сто крат. И казалось, что с каждым днём оно будет становится лишь больше и больше. 08.05.2020 Во время весеннего карантина.