***
Зубы впиваются в нежную шею, оставляя яркие следы, по которым легко можно будет сделать слепки. Роджер морщится, но не отстраняется. Его пальцы в отместку впиваются в кожу на чужой худой спине, оставляя длинные тонкие полосы, которые будут болеть неделю, не меньше. Тихий всхлип в ответ на резкое движение, складывающее тело пополам, и долгий стон, когда оно возвращается в привычное положение. Боль, от которой теперь не выйдет просто избавиться, пронизывает до самой макушки, оставаясь острой иглой, засевшей в затылке. Чужие тонкие пальцы скользят по распахнутым бедрам, цепляя длинные ноги под коленями, и приподнимая хрупкое тело, расписанное укусами и отметинами как татуировками. «Кстати, надо будет сделать парочку.» Эта мысль, прошмыгнувшая в затуманеном сознании, вызывает слабую улыбку, которую не увидит пыхтящее над ним тело, занятое только тем, чтобы как можно скорее кончить и уступить своё место следующему в очереди. «Он всегда заботился и о тебе тоже.» Кажется, знакомый голос прошептал это в самое ухо. Вот и глюки начались. Чем они там его накачали? Светлые волосы, разметавшиеся на подушке, ореолом окружают заплаканное лицо, с мерцающими дорожками слез, льющихся неконтролируемым потоком из огромных, бывших голубыми, глаз. Потяжелевшие веки со слипшимися ресницами скрывают их, не показывая покрасневшие белки. Искусанные губы уже не кровоточат. Распухшие и покрывшиеся тонкой коркой, они не закрываются, оставаясь распахнутыми навстречу любому желанию. Длинные белые пальцы впиваются в чужие плечи, и хрупкое тело выгибается дугой, в иллюзии желания прижаться и ощутить всем телом. Короткая передышка и зычный голос: — Следующий! «Когда уже это закончится?» Новое лицо, нависающее над безвольной поломанной куклой. — У него же рот не открывается! Ты сказал, что необязательно лезть в дырку, но на нем же нет другого места! Неразборчивое ответное бурчание заставляет Роджера отвернуться, собрав последние силы и скривиться, пытаясь подтянуть к себе ноги, собирая истерзанное тело воедино. Ему всё равно. Всё равно, что очередное тело забирается на кровать, проседающую под весом и устраивается между ноющими ногами. Всё равно, что собственное тело снова простреливает нестерпимой болью, вырвавшейся на свободу сдавленным сухим хрипом и мычанием. Ему даже не противно, что в заднице хлюпает, как в луже, а в ухо пыхтит чужое дыхание. Неожиданно быстро всё заканчивается и Роджер ждёт ещё минуту, прежде чем слышит звук захлопнувшейся двери и снова сворачивается, пытаясь найти удобное положение и немного поспать. Из забытья его выдергивает громкий звук шагов, отдающихся эхом от голых стен. Голова пульсирует жуткой болью, отдающейся во всем теле тяжёлыми волнами. Мутит и кружит, в горло как будто насыпали песка, а задница по размерам явно не уступает мариинской впадине. Кажется, ноги испачканы чем-то вязким и холодным. Хочется надеяться, что не кровью. Огромная лапа переворачивает его из безопасного убежища обратно на спину и пальцы сдавливают щеки, заставляя приоткрыть рот, в который затекает вода. Роджер отфыркивается и плюётся, но пальцы не отпускают. — Пей, дурак. Тебе же это надо. Неожиданно обмякнув, он позволяет напоить себя, чувствуя как заколотилось сердце, в ответ на неожиданное количество жидкости, а живот, кажется, раздулся как барабан. Стало тяжело и вязко. Тошнота подступила к самому горлу, и лишь огромным усилием, Роджер удержал всё в себе. Тяжело дыша, он приоткрыл глаза, пытаясь найти того, кто пришёл к нему, но комната оказалась пустой. Здесь нет даже часов, которые могли бы отсчитывать время проведённое на большой кровати, нет окон, чтобы узнать, что происходит на улице. Нет ничего кроме голых стен, грязной постели и использованного тела, брошенного сверху как фантик. Холод пробирается совсем глубоко и Роджер мелко дрожит, пытаясь согреться. Старается не смотреть вниз, желая пребывать в неведении относительно того, в луже чего он может сидеть. Зачем? Он остался один. За смазливую мордашку его оставили в живых, убив остальных у него на глазах. Он просил. Он умолял и валялся в ногах, прося убить и его тоже. Его сил не хватало для того, чтобы видеть аккуратные следы посередине лба, которые принесли смерть. Больше всего ему не хватало Брайана. С ним он снимал личину сучки и становился собой. Поэтому, над ним глумились дольше всего. Роджер видел наполненные болью глаза и тонкую струйку крови из уголка рта, когда его приводили на «смотрины» в комнату, где одурманенного и абсолютно бесчувственного Роджера драли по двое и по трое за раз. Видел и ничего не мог сделать. А потом его не привели. Свернувшись плотнее, Роджер постарался спрятать ладони между колен, понимая, что у него просто ломка, и согреться всё равно не выйдет, но тело следовало одному ему известному алгоритму, выполняя действия как автомат. Позже ему принесут новую дозу, чтобы и дальше иметь возможность использовать по «прямому назначению». Может быть этот кошмар закончится. Слабость усиливается, заставляя Роджера закрыть глаза. — Конечно закончится, дорогуша. Роджер с трудом поворачивает голову, встречая знакомый тёплый взгляд, и улыбается. Удивительно, но боль не приходит вслед за этим нехитрым движением, раздвигающим губы в искреннем и таком теплом движении. — Ты пришёл за мной? — Роджер легко поднимается с кровати, не оборачиваясь назад. Он бросается в раскрытые объятия, обнимая Брайана, стоящего прямо перед ним. — Нам давно пора. Мы заждались тебя.***
— Эдди! Ты совсем охренел?! Ты что наделал?! Один из двух бугаев, стоящих над телом, смотрит на него так, словно впервые увидел. — Ничего я не делал, просто дал ему воды, которую мне передали, и всё. Они переводят взгляд на свернувшееся колачиком тело, успевшее закостенеть. Сине-белая плоть смотрится сюрреалистично на испачканных кровью простынях, сбитых в комок и сдвинутых под поясницу. В комнате явно витает запах свернувшейся крови, испражнений и затхлого воздуха. — Жаль. Отличная была игрушка. Сломалась только быстро. — липкий смех заполняет помещение, и сильные руки заворачивают простыню в куль, который оттаскивают за дверь. Комната снова готова принять «постояльца».