The Ethereal Sensations

Шум на кухне давно стих, все приготовления к свадьбе Билла и Флёр на сегодня были закончены; Нора погрузилась в сонную дрему перед большим праздником, но Гермиона не могла уснуть. Страх проник под кожу и холодил организм, заставляя ежиться и искать тепла. Гермиона была умной ведьмой и давно поняла, что будут жертвы, что будут ранения и смерти (и дай Мерлин, чтобы это не коснулось близких), но это было далёкой картинкой, не имеющей ничего общего с её реальностью. До вчерашнего дня. Когда после операции по доставке Гарри в Нору она увидела истекающего кровью Джорджа, что-то внутри сломалось. Боль была настолько сильной и отчаянной, что отрицать давно скрываемые очевидные и обуревающие её внутри чувства, было дальше бессмысленно. Гермионе нравился Джордж, очень-очень нравился... и Фред нравился тоже. К сожалению, у неё не осталось времени рассуждать и пытаться разобраться в том, кто же из них двоих больше. После свадьбы они с Роном и Гарри исчезнут, и не факт, что она вернётся с этой миссии живой. Хлипкая с виду веранда открывала прекрасный вид на яблоневый сад, в котором день и ночь резвились садовые гномы, сверчки пели свои жалобные песни, и казалось, что сегодня они растягивали последние ноты своей трескотни на пару секунд дольше обычного, делая её более минорной. Девушка стояла, облокотившись на бревно, служащее опорной балкой этой самой веранды и обнимала себя за плечи: спать совсем не хотелось. Если она уснет, то начнется завтра и её последняя мирная ночь будет упущена. Входная дверь за спиной протяжно скрипнула, играя на нервах, но Гермионе было плевать на то, кто потревожил её покой. Фред встал рядом. Даже не поворачиваясь в его сторону, она знала — это он и ему плохо. Он тоже испугался до чёртиков за брата и тоже не мог спокойно уснуть. Интересно: а вообще кто-нибудь смог? — Не спится? — Как и тебе, Фред. Слова были лишними, нужна была тишина и покой. Мягкая шаль опустилась на плечи Гермионы, и она впервые повернулась и взглянула ему в глаза: голубые и обычно искрящиеся радостью, в это мгновение они были серыми, пустыми и не излучали вообще ничего. Вакуум. Фред продолжал смотреть, пытаясь разглядеть в ней те же перемены, что произошли с ним в считанные секунды, и увидел отражение себя в карих глазах напротив: безжизненное и совсем не его. Не в силах стерпеть это зрелище, он отвернулся. — Я слышал, после свадьбы вы втроём уходите, — задал он вопрос, который прозвучал, скорее, как утверждение, а сказал он это только для того, чтобы избавиться от образа, который разглядел в её глазах. — Уходим, — подтвердила она, с обреченностью приговоренного к повешению в голосе. — Надолго? Она усмехнулась. Хотела бы она сказать, что не навсегда... — Я не знаю. Слова прозвучали глухо, почти шёпотом, но он услышал их, и это отозвалась болью и усталостью в душе. Такие молодые и такие разбитые, как фарфоровые куклы, упавшие с каминной полки на бетонный пол и разлетевшиеся на мириады холодных осколков битой керамики. Захотелось обыденного тепла человеческого тела рядом, и поэтому Фред притянул Гермиону к себе, обнимая хрупкую талию и зарываясь носом в пышные каштановые волосы: втянул в себя, в лёгкие, аромат её шампуня, непохожий ни на один из тех, что он знал, и стал нашептывать на ухо ласковые слова и просить, чтобы она обязательно к нему вернулась. Фреду никогда не нравилась Гермиона, точнее, он никогда не думал о ней в такой ипостаси, но близость смерти и страх потери побудили его ценить тех, кто рядом. Он просто её обнял, а она, зарывшись в рыжую шевелюру руками, опустила голову ему на грудь и заплакала от безысходности и отчаяния. В его объятиях было тепло и спокойно, Фред просто позволял ей заливать солёными слезами свою грудь и надеялся, что в этот вечер стал для неё маяком и опорой, просто потому что он вовремя оказался рядом. Слезы не желали прекращаться и всё скатывались с ресниц и мочили синюю майку. Гермиона чувствовала себя глупой и слишком слабой для того, чтобы хотя бы попытаться посмотреть на мужчину, который обнимал и нежно поглаживал её спину. Тепло и безопасность, нежность и трепет — вот что она испытывала, уже понимая, чего хочет от этой ночи... — Фред, у меня к тебе будет небольшая просьба... — она зарылась в его футболку сильнее и перевела дыхание, утыкаясь носом в твёрдую мужскую грудь. — Ты можешь отказать, я... я... в общем, это ни к чему тебя не обязывает... Боже, как это глупо! — О чем ты хотела меня попросить? — спросил он спокойно, бережно взяв её подбородок и подняв лицо так, чтобы посмотреть в карие глаза. Отступать она не хотела, поэтому выпалила все как на духу и закрыла глаза, прищурившись как могла, как будто ожидала, что за сказанными ей словами последует удар. — Я никогда не была с мужчиной, а в свете последних событий я в любой момент могу умереть. Ты нравишься мне давно, как и Джордж, по правде говоря, я даже не поняла, кто из вас больше... Но я прошу тебя стать моим первым и, возможно, последним мужчиной. Фред ожидал чего угодно, но только не подобного, но и прекрасно понимал её желания и мотивацию. Не хотелось пользоваться ситуацией, не хотелось делать ей больно, если ничего не получится, когда всё закончится, но и отказать он ей не мог... Хотя при других обстоятельствах Фред десять раз подумал бы... подумал и все равно отказался бы. Когда-то, вскоре после Святочного бала, он расстался с Анджелиной именно поэтому: Фред знал, какую мужчина берет на себя ответственность, когда делает из девушки женщину, и не хотел взваливать на себя такое бремя. Хоть и сам был глупым и ещё совсем невинным мальчишкой. Дальше, конечно, он приобрел опыт — с более взрослыми и менее ранимыми партнёршами. Он не считал себя секс-гигантом, но был вполне себе неплох, как ему казалось, с такими же не очень опытными, но такими же страждущими от нехватки человеческой близости девушками. Вместо ответа он нежно коснулся её губ своими: они были тёплыми и мягкими, сладкими и пряными на вкус, как фирменный мятный чай мамы, которым она опаивала любого, стоило ему пересечь порог кухни их дома. Гермиона отвечала несмело и неуклюже, но из робкого и неловкого поцелуя он плавно перетек в изучающий, отточенный, как будто они только и делали, что целовались с друг другом на протяжении всех шести лет с момента знакомства. Фред ловил каждое движение её языка, нежно лаская его своим, посасывал верхнюю губу, как будто всегда знал, что ей так больше нравится, и чувствовал каждую её эмоцию каждой клеточкой своего тела. Поцелуй становился все более страстным и обжигающим, Фред понимал, что Нора не то место, где они смогут отдаться друг другу, не боясь быть увиденными, услышанными и обнаруженными в самый неподходящий момент, поэтому Фред, с трудом разорвав поцелуй, приблизился к ушку Грейнджер и прошептал: — Нора — это не то место, где нам будет комфортно. Держись за меня крепче, аппарируем ко мне, там нам будет намного спокойнее. И Грейнджер послушалась, обвила его шею руками, впервые подняла на него взгляд с момента, как попросила его лишить себя невинности, и искала... чего? Водоворот аппарации закружил и потянул за собой в неизвестность квартиры над магазином волшебных приколов Фреда и Джорджа. Внутри было темно, он высвободился из кольца её рук и попросил закрыть глаза, а сам ушёл в свою спальню и принялся за волшебство. Фред трансфигурировал всё, что попадалось под руку, во что-нибудь романтичное, создавая располагающий к близости антураж. Десятки умелых взмахов волшебной палочкой – и под самым потолком воспарили сотни маленьких искрящихся белым мягким светом огоньков, у изголовья загорелись ароматические свечи, даря тепло, а вокруг постели возникли лепестки розовых лилий и каллов, её любимых цветов, насколько он помнил из подслушанного им разговора Гермионы и Джинни когда-то давно в гостиной факультета. Фред не знал, почему он это запомнил, но факт оставался фактом: он знал это. Закончив приготовления, он беглым взглядом оглядел результат своих трудов — всё было идеально, поэтому он быстро и бесшумно прошмыгнул мимо сидящей с закрытыми глазами на диване в гостиной Гермионы на кухню. Стараясь лишний раз не греметь, он достал шампанское, которое хранил на всякий случай в верхнем шкафу над раковиной, а затем впопыхах вернулся к ожидающей его девушке, разлил напиток по фужерам и вскользь поцеловал Гермиону, призывая открыть глаза и шепча ей об этом прямо в губы. Опыта в таком ответственном деле у него не было, в горле пересыхало, и внутренняя нервозность грозила выдать с головой его волнение: — Выпьем, чтобы расслабиться? — предложил он, с горем пополам поборов дрожь в своем голосе. Гермиона была благодарна ему за то, что он об этом подумал: её трясло до такой степени, что фужер в руке ходил ходуном, а зубы начинали непроизвольно постукивать друг о друга. Выпить и расслабиться было идеальным решением, хотя она не совсем верила, что в таком моральном напряжении на неё подействует алкоголь. Некоторое время они продолжали выпивать молча, в абсолютной неловкости и со страхом друг перед другом. Каждый боялся сделать первый шаг, каждому происходящее казалось неестественным и не совсем правильным, но это было осознанное решение Гермионы, принятое слишком быстро, так что не было возможности осознать важность такого шага. «Раз и всё», — повторяла она себе глупую фразу отца, которую он говорил людям перед тем, как вырвать нездоровый зуб из челюсти пациента. Невольным свидетелем подобных сцен Гермиона становилась детстве, когда её не с кем было оставить дома. Алкоголь, казалось, не помогал нисколько, поэтому она приняла для себя еще одно важное решение — не отступать ни при каких обстоятельствах. Запрокинув вверх фужер и полностью опустошив его, она притянула Фреда за ворот футболки, впившись в его еще крепче сомкнувшиеся губы с таким остервенением, будто бы собиралась покончить с чем-то неприятным и как можно быстрее. Этого Фред допустить не мог: он не хотел, чтобы она воспринимала это как очередную жертву войне. Он слегка прикусил её губу, пытаясь вернуть в реальность из мыслей и иллюзий, выстроенных в её симпатичной головке, Гермиона обомлела и распахнула глаза, сталкиваясь с лазурными омутами, томно смотрящими в самую её душу, и девушка читала в них скрытый посыл, его глаза говорили: доверься мне, я знаю что делать! Фред нежно провел языком по её нижней губе, всё еще пронзительно смотря на неё: каждым аккуратным движением обещая быть нежным и умоляя её расслабиться, просто отдаться моменту и позволить этому случиться. И она поверила, сцеловывая с его губ рваные вдохи. Когда они наконец набрали нужный ритм и заново друг друга почувствовали, руки начали робко блуждать и снимать медленными движениями одежду, а прикосновения постепенно становились все более смелыми и обжигающими. Фреду нравилась эта медленная пытка: то, как Грейнджер прикусывала его шею, как сопения в ухо переросли в завораживающий шёпот, в приторно-сладкие вдохи и выдохи, стоны и нежные признания; то, как и она на него реагировала, как отзывалась на каждый его импульс, даря чувство совершенства. В груди разгорался пожар, а его мужское естество до предела натянуло пижамные штаны (уже причиняя слегка болезненный дискомфорт) и стремилось слиться и познать её женское начало. Он медленно встал с дивана, утягивая её за собой, а потом подхватил Гермиону на руки, как пушинку, и понес в сторону своей спальни. Теплый свет не раздражал сетчатку глаз, нежные запахи любимых цветов ласкали обоняние: Гермионе резко захотелось заплакать от такой красоты вокруг, вряд ли кто-нибудь другой, с учетом обстоятельств, сделал бы для неё что-нибудь подобное... — Фред, это просто волшебно, спасибо тебе, — восторженно отозвалась она, когда парень осторожно укладывал её на двуспальную кровать, покрытую синим постельным бельем из шелка. — Всё для тебя, на самом деле, ты достойна куда большего, чем это, — он повел рукой в сторону, очерчивая жестом окружающее их пространство и пренебрежительно кривясь на обстановку, словно подчеркивая серьезность своих слов. Впрочем, разглагольствовать на тему убранства спальни, аккомпанемента из света, цветов, запахов и свечей он не планировал. Распаленное либидо требовало неминуемой разрядки; в нем разгорелось острое желание обладать ею полностью и быть её первым. Страшная для него мысль, но сейчас, когда он смотрел на неё в одном кружевом нижнем белье, распластанную на его кровати, происходящее казалось самым правильным поступком из тех, что он совершал. — Ты мне доверяешь? — спросил он, и, не дожидаясь ответа, продолжил. — Просто расслабься и позволь мне сделать всё, чтобы для тебя этот опыт стал приятным... Фред снова накрыл губы Гермионы своими, практически жаля языком и буквально всасывая её язык, как сочный нектарин, желая распалить и опробовать её зрелость и вкус: она была сладкой, как и истома, растекающаяся по телу от будоражащего осознания, что они сделают это. Левая его рука буквально впивалась в правый бок, заставляя места соприкосновения с его пальцами ныть, а правой он очертил контур шеи Гермионы, заставляя покрываться кожу мурашками. Фред точно знал, чего хочет: он жаждал утопить её в океане новых ощущений, задавить тоннами ласк и бесконечно долгой прелюдией, чтобы она истекала своими природными соками, желая его вторжения. Он отстранился от неё, ведя кончиком носа пунктир к её правому уху, спешно облизнул мочку, и этот жест заставил прокатиться по телу новую волну мурашек, а Гермиону прерывисто застонать. — Просто доверься мне, я не сделаю тебе больно, Гермиона, расслабься, — шептал он, опаляя холодным дыханием мокрую кожу. Он плавно водил по её телу руками, изучая каждый изгиб Гермионы, едва осязаемо водил пальцами, заставляя вздрагивать от волн наслаждения, нежности и эйфории. Гермиона и не знала, что каждая клеточка её тела — это оголённый нерв, доставшийся ему во власть, а то, что он делал с ее кожей, выводя и вырисовывая языком узоры, а потом дуя на свои рисунки холодным воздухом, буквально заставляло её выгибаться ему навстречу, требуя продолжения подобной ласки. Параллельно Фред освобождал её и себя от остатков одежды, раскрывая для себя всё новые границы дозволенного с невинным телом. Очень красивая, хрупкая, нежная, тонкая... Он мог бы подобрать миллионы подобных синонимов, если бы не поглощающее его без остатка желание... А какой отзывчивой она была... У него не было раньше таких девушек, и сейчас в сравнении с ней все они казались сухими, безэмоциональными и фригидными. Спускаясь всё ниже и ниже, лаская каждый её сантиметр, он продвигался языком все ближе к зоне бикини, где его взору предстала тропинка его желания; Фреду буквально силой пришлось раздвинуть её бедра, чтобы прорваться к заветному холмику и провести мягким языком от основания до самой глубины её женского естества. Гермиона дернулась, издала полукрик-полустон и попыталась сомкнуть ноги, но сильные руки Фреда удержали её порыв и остудили его поглаживаниями подушечек пальцев по внутренней стороне бедра, пока умелый язык старательно вылизывал каждую складочку у её клитора, перемещаясь вниз и вверх пробуя на вкус первые капли её природного сока. Это было настолько неведомые ей ранее ощущения, что Гермионе казалось, что она растворилась в обстановке, слилась с шелком простыней или вовсе парила где-то в невесомости; воздуха не хватало оттого, что она периодически забывала, как дышать, а потом жадно глотала его ртом, как будто это мог быть её последний вздох. Фред ускорял круговые движения вокруг заветного бугорка, то усиливая нажим, то едва касаясь поверхности, опалял дыханием, посасывал мягкие половые губы, постепенно подключая к своим действиям уверенные, но нежные в своих прикосновениях пальцы. Наращивал темп, доводя её до исступления, и, когда ей показалось, что лучше просто быть не может, какое-то тяжелое, горячее и тягучее ощущение заставило её инстинктивно сжаться в преддверии чего-то настолько всеобъемлющего, что это сложно было не прочувствовать заранее, а потом оно взорвалось внизу живота, разрывая её на частицы до молекул и атомов; перед глазами заплясали разноцветные огни, а тело еще какое-то время продолжало содрогаться в этой блаженной неге. Фред дал Гермионе в полной мере насладиться её первым оргазмом, неглубоко погружая свой указательный палец в неё и слегка нажимая на стенки лона, что заставило девушку последний раз содрогнуться и упасть безжизненным мешком на синюю простынь. Она тяжело дышала и не знала как описать то, что сейчас чувствовала... Да и есть ли такие слова? Ей казалось, что нет, хотя у неё был очень большой лингвистический багаж. Фред вернулся к её шее, прикусывая молочную кожу, перекатывая тем временем маленький аккуратный сосок правой груди между указательным и большим пальцами своей левой. Гермионой снова завладело желание, но на этот раз хотелось быть более инициативной и раскованной, чтобы достичь кульминации вместе, поэтому она зарылась рукой в волосы на его затылке, притягивая его к себе ближе, обвивая ногами и чувствуя, как его член упирается ей в бедро, что распаляло ещё больше. Запретность и греховность такого желания заставляла кровь бурлить и пениться, вскипая под его прикосновениями — Фред, я не боюсь, я хочу тебя, не нужно больше оттягивать момент, — прошептала она ему в ухо, обдавая горячим дыханием, — Посмотри на меня, я хочу познать этот аспект жизни с тобой и только с тобой! Не осталось никаких сомнений в правильности выбора и мужчины рядом. Фред прильнул к её губам, найдя левой рукой опору у головы Гермионы, а правой спустился вниз, чтобы направить себя в неё и не причинять лишнего дискомфорта. Он входил очень медленно, позволяя ей привыкнуть к нему в себе, продвигаясь очень осторожно, а когда он почувствовал, что входить в неё становится труднее, прошептал: — Сейчас будет немного больно, — и накрыл губы Гермионы своими, задавливая крик боли поцелуем, потом резким толчком порвался вглубь, делая её своей, а себя её первым. Он нежно гладил её по лицу и сцеловывал слезы, выступившие в уголках глаз, пока она привыкала, и ждал её приглашения продолжить. Через пару минут Гермиона медленно кивнула Фреду, позволяя двинуться дальше: ей по-прежнему было неприятно, и он это понимал, поэтому облизнул свои пальцы и вернулся к уже проверенному способу доставить ей удовольствие. Он входил и выходил из неё не забывая ласкать клитор и позволил себе раствориться в ощущениях того, как наполняет её собой. Лицо Грейнджер все больше расслаблялось под натиском его умелых пальцев и сбивчивое дыхание свидетельствовало о том, что она тоже близка к повторной разряде, возможно, не такой сильной как в первый раз, но определённо по-своему прекрасной... Её вздохи перетекли в яростные стоны, затем резко прекратились, как и её дыхание, тело под ним изогнулось, а мышцы влагалища стали интенсивно сжиматься вокруг него, и тогда он усилил темп, догоняя её, выходя и изливаясь на плоский бархатный животик, заливая его своим семенем. Сердце сбивалось на совершенно неестественный ритм, грозя вот-вот остановиться: Фред упал рядом с девушкой, которая всё еще лежала, не открывая глаза, и сгреб её в охапку, прижимая ближе к себе и целуя макушку. Что-то естественное было в этом движении, как будто он делал так уже десятки раз, но это был их первый раз... Тогда откуда эти эфирные ощущения близости и привычности происходящего? Грейнджер открыла глаза и повернулась, уткнувшись теплым носом в его бок. Кто знал, что эта ночь закончится так необычно? Никто. Даже она сама. Приведя мысли в порядок, она попросила Фреда показать ей, где душ, и при других обстоятельствах неминуемо предложила бы ему составить себе компанию... Но ночь подходила к концу: за стеклом начинало светать, а это означало, что последняя мирная ночь закончилась и наступил её последний мирный день.