негативное подкрепление

      Мирко просто увидел его мельком, на нём демонстрировали разные модели кляпов, и с этого всё началось: невысокий, с мягкими тёмно-русыми волосами, в чёрной футболке, в невообразимо узких джинсах — так он запал на него, не зная имени и предпочтений, просто любовь с первого взгляда, с ним такое иногда бывало.       Он только потом узнал то, что, по идее, должно было отпугнуть его: Мартин в их небольшом комьюнити считался самым мерзким из всех сабмиссивов (но не из-за внешности), самым неприятным (но на один раз сгодится), больным ублюдком, не соблюдающим простых правил, но очень сговорчивым и обаятельным, так что с ним какие-то связи продолжали поддерживать, но с осторожностью.       Этого всего он не знал, так как до скандалов и сплетен ему дела не было, но Богота (из его знакомых настоящего имени никто не знал, а он был не против, что его называют никнеймом с форума), заметив его интерес, вызвался рассказать о Мартине всё, неприятное по большей части. Богота, как выяснилось, был знаком с Мартином года на два дольше всех остальных, многое видел, но ничего, на самом-то деле, не знал. — Может, помнишь Андреса де Фонойозу. Топ, за которым девушки толпами бегали. Он здесь ещё свадьбу играл.       Как де Фонойоза выглядел, Мирко так и не смог вспомнить, но вот свадьбу, в ходе которой он и сам сделал пару кадров, было вспомнить очень легко: жених в дорогом смокинге, невеста в белом корсете и белой же латексной юбке, на высоченных каблуках, на которых едва могла ходить, и шафер, человек в собачьей маске, держал в лапах подушечку, на которой лежали какие-то подозрительно традиционные золотые кольца — такое сложно забыть. — Так вот, в собачьей маске был Мартин. Больно смотреть было. Андреса не интересовали мужчины, а Мартина не интересовал пэт-плей. Но, ладно, я к ним не лез, не моё дело. Мы перекинулись парой слов, вроде, он был в порядке. Но, как ты знаешь, Андрес умер. Незадолго до его смерти они, похоже, поссорились крепко, вместе их никто не видел. И больше не увидит.       Мирко понимает, каково это, терять близкого человека. Он понимает, чувства Мартина.       Всё это время, пока он переваривал информацию, Богота что-то искал в телефоне. — В общем, Мартина месяц никто не видел. А когда увидели, выглядел он не очень, но мы всё понимали. Я с ним хотел поговорить, а он просто послал меня. И слал всех, кто пытался. И мы перестали. А потом всё это началось.       Богота передал ему телефон.       Архивные фотографии. Из разных данжей, из разных клубов, не только из этого, за разные, видимо, временные промежутки. Хоть причёска Мартина приобретала минимальные изменения, самое тревожное оставалось неизменным — безумный взгляд серых глаз. Отсасывал ли он кому-то, или седлал чей-то член — один и тот же взгляд. И улыбка — красивая, но неприятная, хитрая. Слюна на его губах, капли спермы поверх шрамов на переносице и подбородке. Идеальное выражение боли на лице. Или наслаждения. Блеск в глазах, когда он сидит у глори хола. И это было только, что смог за десять минут найти один человек, то что можно отыскать, если постараться. — Никогда бы не подумал, что когда-нибудь о ком-нибудь такое скажу, но собакой он мне нравился больше. Он не всегда фанател от такого. Раньше он участвовал в чём-то более нежном, знаешь.       Мирко нахмурился. — Если серьёзно, на сессиях он хорош, на всё согласен, лишь бы не с женщинами. На пару вечеров он самое то. Хотя он теперь больше по всякой жести, ты вряд ли сможешь ему предложить что-то подходящее. Может, только пофотографировать его — чудик любит внимание.       И это было правдой, чистой правдой, Мирко к жестокости мало отношения имел: шибари, сенсорная депривация, порка, мягкое доминирование. Но он всё равно твёрдо решил попытать удачу: может, не в сессиях, а в отношениях Мартин всё ещё предпочитает что-то нежное. А, может, они смогут быть хорошими друзьями. — И не заботься о нём. Серьёзно. Он натурально с ума сходить начинает. — Почему? — Не знаю. Я думал сперва, он шутит. Когда выяснилось, что нет, я подумал, он это нарочно, чтобы потом на нас всех в суд подать. Взяли с него расписку, попросили сказать пару фраз на камеру, чтобы наверняка всё было. В суд он не пошёл, никогда не ходил, похоже. Ну, а раз он делал это не ради денег и скандалов, мы смирились. Мы тут все со своими странностями, да ведь? Подумаешь, любит он двадцать четыре на семь чувствовать себя дерьмово — пусть. Пусть. Но я тебе скажу Мирко, не связывался бы ты с ним, он тебя не оценит.       Мирко думает, это какая-то шутка: не может человек в здравом уме отказаться от сладкого, воды, ванны с пеной, объятий и пушистого пледа после особенно интенсивных экшенов. Мирко надеется, что Мартин хотя бы заботится о себе сам, раз не принимает заботу от других.       Решение было принято, он не отступится от своего. Тем более, Мартин был общительным и одиноким, и он был одиноким и общительным. Казалось бы, они уже идеально друг другу подходили. Но он знал, что лёгкого тут ничего не будет, хотя Мартин уж очень доступно выглядел. В вечер, когда он решил наконец-то подойти познакомиться, на нём были короткие шорты, портупея на голое тело — он будто продавал себя. — Ну, здоровяк, есть, что предложить мне? — Наверное.       Мартин придирчиво его осмотрел. И теперь Мирко почувствовал себя практически обнажённым под этим взглядом, хотя был одет в джинсы и рубашку. — Посмотрим, совпадут ли наши демоны, да?       И он прислонился к нему. Жар от его тела чувствовался сквозь ткань. Просто нечто. Хотелось прямо там с ним что-нибудь сделать. Связать его, например. Своими любимыми ярко-красными верёвками по рукам и ногам и подвесить. И не забыть сделать пару кадров на верный Кэнон. — Как думаешь, сможешь трахнуть меня так, что я с утра ходить не смогу? — Обещать не могу, но очень сильно постараюсь. — Серьёзно? — Мартин, будто по щелчку пальцев, стал серьёзным, явно не ожидая согласия так быстро, — тебе завтра на работу? — Нет. — Тогда ко мне. Или в отель? Тут недалеко есть одно неплохое место. — К тебе. А имя моё сперва узнать не хочешь? — А зачем? — прозвучало с вызовом.       Вот оно, то, о чём говорил Богота: он может быть очень неприятным. Но и Мирко не из самых нежных и ранимых. — А затем, чтобы ты знал, что кричать, когда я буду трахать тебя.       Наконец-то Мартин улыбнулся. — Жди здесь. Я переоденусь и вызову такси.       Мирко думает, не сбежит ли? Богота бы, наверное, сказал, если бы такое случалось. А ещё Мирко думал, а не слишком ли опрометчиво с его стороны звать к себе в квартиру или дом незнакомца? Не боится ли он за свою жизнь? Или дома у него есть то, с помощью чего он сможет постоять за себя? В любом случае, он возвращается к нему переодетый — теперь он в джинсах, футболке и кожанке. — Такси через пять минут приедет. Не передумал ещё? — Нет. А ты?       Говорить им было не о чем. И тогда Мирко решил назвать своё имя. Но Мартин не назвал своё. — Моё ты знаешь. Все знают. Ты бы не подошёл, если бы не знал, кто я. Я прав? — Частично, — Мирко решил немного солгать, — я узнал только твоё имя, — но ложь, кажется, была раскрыта сразу же, — просто я увидел тебя и захотел познакомиться.       Мартин, нахмурившись, быстро облизал губы. Выражение беспокойства быстро сменилось безразличием. И оставалось спокойным всю дорогу — минут десять от клуба. И всю дорогу от машины до подъезда, время в лифте — квартира на десятом этаже. Тёмная, в коридоре и кухне пара перегоревших ламп. Но не в комнате, в комнате был яркий свет, плюс на столе Мирко заметил настольную лампу, ноутбук, несколько карандашей и альбом, видимо, рабочее место. — Выпьем? — предложил Мартин, отвлекая его от созерцания обстановки. — Нет. И тебе бы советовал не пить сейчас. Но после, если у тебя останутся силы, мы можем выпить.       Мартин его точку зрения выслушал, прикидывая, не зря ли он вообще с Мирко связался. — Прими душ, если хочешь, я пока для нас всё подготовлю. Полотенце в ванной. — Хорошо, спасибо.       Мартин принялся, почти неохотно, медленно раздеваться. В любом разе, торопиться было некуда. Из коробки под кроватью он достал смазку и презервативы, сразу два, на всякий случай. Убрал подальше ремень, чтобы не искушать себя.       Но когда его сегодняшний любовник (даже это было слишком громким словом) вышел из душа, он пожалел, что убрал ремень. Мартин обычно был безразличен к татуировкам, но не в этот раз. Руки и ноги его нового знакомого были покрыты миниатюрными произведениями искусств, но он был очарован лишь той, что была во весь его живот. Медведь. И желание быть растерзанным диким зверем немедленно проснулось в нём. — Тебе, наверное, уже рассказали, но напомню ещё раз. Никаких проявлений заботы. Никаких поцелуев в губы до, во время и после. Никаких засосов на лице, шее и руках до локтя.       Мирко кивнул. А есть ли у него какие-нибудь пожелания или требования, Мартин не спросил. Видимо, ещё никто не отказывался. Попробуй отказаться. Просто секс, без обязательств, требования у него странные, но не очень высокие.       То, что он его растягивает, это не забота ведь? Это простая необходимость. Тело у него податливое, он замечательно с ним управляется. — Назови мне своё стоп-слово. — Это ведь не сессия. — Так дела не делаются, Мартин. Если хочешь, чтобы мы продолжили, назови стоп-слово. Если ты настроен кричать и вырываться, то я должен знать, когда то, что ты можешь вынести, перестанет таковым быть. Я не хочу сделать тебе слишком больно.       Мартин театрально закатил глаза. — Не сделаешь, поверь. — Ладно, не хочешь так, я сделаю по-своему. Остановлюсь тогда, когда сам посчитаю нужным, устраивает? — Устраивает.       Мирко стоило больших усилий быть настолько грубым. Он не позволил Мартину привыкнуть к своим немалым размерам, сразу выбил из него всхлип. И продолжил двигаться в неудобном для себя и ещё более неудобном для Мартина темпе. Так что единственное, о чём он постоянно себе напоминал, быть безжалостным и не оставлять на видимых частях тела следов.       Он вдавливает его в матрац всем своим немалым весом и продолжает двигаться в нём. И, казалось бы, это уже было не ласково. — Просто дружеское напоминание, ты можешь хватать меня за волосы и называть меня тупой шлюхой, — на одном дыхании произнёс он ломающимся голосом.       Мирко, раз уж Мартин предложил, отказываться не стал. Схватил его за волосы и потянул вверх так, что сабмиссиву пришлось приподняться на руках и запрокинуть голову, полностью открывая свою прекрасную шею.       Он воевал. Он много видел шей. Несколько из них ему приходилось перерезать. А несколько — свернуть. С Мартином он ни о чём подобном не думает, но отпускает его волосы и обхватывает шею, он не оставит следов, ведь, кажется, Мартина только это и заботит. Тот пытается инстинктивно вырваться, но не может, потому что слабее и ниже, потому что снизу. Так что только глубже насаживается на его член и громче стонет. — Нравится тебе, да? — рычит он, не ожидая ответа.       Отвечать было и не обязательно, всё итак было видно. Всё итак прекрасно чувствовалось. Это не обман, все эти звуки, что вырывались из него. Это не притворство из вежливости, потому что Мартину на вежливость было бы глубоко плевать. Там было то, что нельзя было сыграть, даже если бы он был самым талантливым из всех актёров.       Он кричал в подушку, он пытался вырваться. — Не, я кое-что слышал о тебе, но не думал, что ты такой. Развратный. Доступный. Действительно шлюха, самая грязная из всех, которых я знал. А я знал много шлюх, поверь.       Мирко, если бы видел в этот момент лицо Мартина, точно бы остановился, точно бы перестал быть таким возбуждённым и точно бы не смог кончить.       Но он не видел. Ему, он вынужден признать, даже немного нравится происходящее, ему нравится то, что это нравится Мартину. Никто из его бывших партнёров не позволял ему заходить так далеко. И уж точно его не заставляли этого делать.       Сняв презерватив, он кончил Мартину на спину. Он этого не запрещал. И на этом он мог закончить, но он так не может, он заставит Мартина тоже кончить. Или поможет ему. Дикостью было то, что это его действительно это возбуждало.       Он садится на кровать, тянет Мартина к себе на колени, старается не смотреть на его красное лицо, на его красные-красные глаза, на его припухшие губы, на его подрагивающие ноздри. Он обхватывает его член своей рукой и начинает медленно надрачивать ему. Не грубо, а наоборот, очень нежно. Мартин не мог не заметить смену настроения, неразборчиво что-то простонал. — Ты что-то говорил, дорогой? Не расслышал тебя, — хватка стала грубее. — Мирко… — Громче, не слышу тебя. И твои соседи, наверное, тоже. — Мирко!       И он, с его именем на языке, кончил ему на руку.       Они оба приходили в себя. Мирко думал, как здорово бы было сейчас сделать себе какао или чай. Не только себе. И обняться бы покрепче. Но нельзя. — Салфетки в коробке под кроватью, — первым заговорил Мартин, голос по-прежнему был хриплым.       В коробке было много всего, но он разглядывать не стал, достал то, что было нужно. Обернулся к хозяину квартиры, ожидая дальнейших распоряжений, но тот лежал на животе и не смотрел на него, так что он сам решил вытереть ему спину. Плевать уже, забота это, или нет. Сам он руками не дотянется. Но, как оказалось, у Мартина сил вообще ни на что не осталось. И Мирко не понимал, как в такой ситуации оставаться безразличным и безучастным.       Ему хотелось лечь рядом, приласкать, отдохнуть вместе с ним, полежать полчасика, отвести его потом в душ, помочь ему привести себя в порядок, а потом вернуть в постель. Снова лечь рядом с ним и обнимать его до тех пор, пока он не заснёт. Показать ему своими действиями, что он не заслуживает грубых слов, грубого отношения — только во время сессии, но не в жизни.       В реальности всё оказалось иначе. Мартин попытался подняться сам, очень нетвёрдой походкой он сделал пару шагов в сторону ванной и чуть не оступился на ровном месте, так что Мирко, не одевшись, поспешил к нему. Подхватил его, приобнял. Довёл до ванны, усадил в неё, отрегулировал воду.       А Мартин вообще не сопротивлялся, даже слова не сказал, чтобы остановить. Видимо, разумность победила принципы. Он позволял тереть себя губкой, помыть себе волосы, позволил вытереть себя полотенцем. — Почему ты делаешь это? Ты же знаешь, что я могу тебя прямо сейчас выгнать? — Выгоняй, — спокойно отозвался Мирко, продолжая делать то, что делает, — давай.       Сказать Мартину больше было нечего. Он понял, что его уже не будут слушаться. И лучшее, наверное, что он мог сделать, принять чужие правила игры.       Он отвёл Мартина на кровать, уложил его под одеяло. Сам принял душ и уже начал одеваться, как Мартин его позвал: — Что, боишься остаться со мной на ночь?       Не боится, просто в шоке, о таком его не предупреждали. Но он не отказывается. Снова раздевается до плавок. Тушит свет, телефоном освещая себе путь к кровати, ложится рядом с Мартином. — Только никаких объятий. — Как скажешь.       Мартин так поступил не из необходимости заботиться о любовнике на одну ночь. А из жалости — к себе. Потому что завтра ему будет очень плохо, он к этому шёл, он примерный результат знает, так что позаботился о том, что было кому позаботиться о нём с утра.       Однако на утро он почти не чувствует боли. Из-за того, что до вина или виски дело ночью не дошло, голова не болела. В честь этого он заваривает себе кофе, замешивает тесто и делает оладьи для себя и для всё ещё спящего Мирко, которого он специально не стал будить — может, он и плохой сабмиссив, а как человек, так вообще говно редкостное, но он всё ещё может быть гостеприимным хозяином. Он как раз закончил с оладьями, когда Мирко вошёл на кухню.       Зря он думал, что сильнее влюбиться в Мартина уже не возможно. Возможно. — С добрым утром. Мы можем поговорить? — Да, конечно. — То, что произошло прошлой ночью, — было сложно понять, говорит он о грубом сексе или о том, что его правило о непроявлении заботы, было нарушено, — было интересным опытом. И раз уж ты сказал, что я тебе нравлюсь, может, мы могли бы попробовать что-то вроде дом/саб отношений?