***
Пусто… сердце тоскливо замирает. В углах мерцают таинственным светом гнилушки. И лишь повторно осмотрев темноту, замечаю силуэт, едва различимый в тени. Скованные руки девушки высоко подняты, неподвижная, практически обнаженная, лишь узкие полоски ткани на груди и на бедрах, серебрятся в приглушенном свете. Кажется только благодаря им я и заметил тонкую фигурку. Жаром обжигает щеки. Одним прыжком преодолеваю пространство, выхватывая на лету меч. Рублю причудливо сплетенную веревку, тянущую руки вверх. С тихим стоном Тара оседает на пол. Подхватываю, прижимая к себе, — Ваше величество… Тара! В тусклом свете сложно тщательно осмотреть, но вижу лишь синяки, царапины — ран нет, тянусь щекой к губам — дышит. Кожа серая, на виске тонкой черной ниточкой бьется пульс. Губы в запекшейся крови. — Тара! — глажу по щеке, по шее, рука натыкается на что-то жесткое. Приглядевшись, задыхаюсь от гнева — ошейник! Он надел на королеву — ошейник! От черной полоски с серебряной вязью тянется к потолку длинная, тонкая, изящная цепь. Едва сдерживаюсь, чтобы не закричать от гнева. Ножом, осторожно, боясь задеть шею, надавливаю в узкий зев замка. Ошейник сопротивляется, но все же сдается под напором. Протиснув пальцы под жесткий материал дергаю с силой. Замок щелкает и ошейник открывается, оставляя темную полосу на нежной коже. С ненавистью отбрасываю его в сторону. — Тара, милая, очнись, — глажу по осунувшейся щеке. Она тихонечко стонет, веки дрожат, а потом широко распахивает глаза.***
Вздрагиваю. Передо мной два черных, бездонных колодца страха и отчаяния. Она, не узнавая меня, дрожит, отстраняясь, толкается в грудь слабыми руками, пытается отползти. В незнакомых черных глазах застыли слезы. Бормочет, — нет, не надо, пожалуйста. Сбрасываю забытый камуфляж. Руки дрожат. — Тара это я, Ронин. Я пришел за тобой. Обхватываю ее, прижимая к себе, глажу по голове, баюкаю как ребенка, касаясь лба губами. Она перестает сопротивляться, утыкается мокрым лицом в мою грудь, силясь что-то сказать, но слезы мешают. До меня долетает лишь невнятный шепот и всхлипывания. Достаю флягу с элем и прижимаю к ее губам. Сделав два глотка, ее выворачивает черной тягучей слизью, матово поблескивающей в приглушенном свете. Упругая ниточка тянется от губ, никак не желая обрываться. Снова стонет, всхлипывает и держась за живот, сворачивается в клубочек, закрывая глаза. — Пей, Тара, пей, тебе станет лучше, — тормошу ее тихонечко. Надо убираться отсюда. — Это придаст тебе сил, — заставляю сделать еще несколько глотков. Кажется это помогает. Ее больше не тошнит и она немного успокаивается. Накидываю ей на плечи, скинутую накидку, скрывая наготу. Она поспешно кутается. — Надо идти. Ты можешь встать? Кивает неуверенно. Но стоит мне аккуратно поддерживая, отстранить ее вздрагивающую фигурку от своей груди, как она распахивает свои огромные черные глаза, слепо глядя на меня, сквозь меня. — Помоги… — шепчут ее опухшие губы, вздрагивая. И тут же судорога выгибает ее стройное тело. Гибко перекатывается, сползая с моих колен, будто что-то причиняет ей боль. Из приоткрытых губ тянется ниточка слюны. Взгляд бессмысленно мечется вокруг. — Сними это! — в рыданиях, всхлипывает она. Руки слепо шарят по телу, когда она гуттаперчиво выгибается, пытаясь снять с себя невидимые оковы. Ошарашено, смотрю на катающуюся у моих ног девушку. Неужели она повредилась умом? — приходит в голову ужасная мысль. — Вытащи ЭТО! Вытащи! — истерически рыдает она, соскребая непослушными, дрожащими руками полоску ткани, прикрывающую бедра. Тело сотрясают рыдания. Подтаскиваю ее ближе к свету. Она стонет и бесстыдно широко раздвигает ноги, открывая то, что не стоит показывать никому, разве что законному супругу. Непроизвольно отвожу взгляд, но успеваю заметить черную паутину ремешков, покрывающую ее бедра. Они, плавно перетекая один в другой, образуют сложный и завораживающий рисунок, резким контрастом выделяясь на нежной коже. Низко опоясывая талию, плотно обнимают ягодицы, вдавливаясь в кожу, сходятся в промежности с одной стороны и теряются под крошечным замочком, висящим на ее лобке с другой стороны. И пока я растерянно рассматриваю эту конструкцию, ее нервно трясет, и она поддавшись истерике пытается ногтями соскрести кожаные лоскуты. — Пожалуйста, вытащи это… быстрее… — рыдает она. Бьет себя в живот кулаками, царапает когтями, отдирая полосы, черным узором обнявшие ее тело. Ловлю ее руки, прижимая к полу, фиксируя бьющееся в истерике тело, чтобы она не навредила себе. И тут замечаю то, отчего мои волосы шевелятся на затылке. Ее живот подрагивает… Будто что-то там… внутри… толкает его. Она глухо стонет, выворачиваясь в спазме. Кладу руку на ее живот и в ужасе отдергиваю. Гниль тебя забери! Там внутри, яростно крутится, толкаясь и извиваясь кто-то живой. Тара смотрит мимо, куда-то в сторону безумным взглядом, — Ронин, — тихо зовет, — помоги мне. И без сил обмякает. Кладу ее себе на колени, крепко прижимаю подрагивающее тело, сдерживая дыхание и трепет предательски дрожащих рук, срезаю ремешок за ремешком. Тара замирает и тоже не дышит, но иногда судорога пробегает по ее телу и она корчится у меня на коленях с болезненным стоном, сквозь сжатые губы. Потная и разгоряченная, ее лихорадит. Наконец-то сдираю сбрую с ее тела, но самые большие лоскуты к тому же приклеены густой смолой прямо к коже, закрывая промежность. Чертыхаюсь длинно и замысловато, вспоминаю всех прародителей поганцев и их сложные взаимоотношения, одновременно медленно и аккуратно подцепляя липкий лоскут, тащу, счищая ножом черную смолу. Она выскальзывает с моих колен. Тяжело дыша, подтягивается на руках, отползая от меня. Застывает в нелепой позе, выставив зад и поникнув грудью к полу, затихает. С ужасом смотрю на эту картину. С глухим стоном она тужится и из нее выплескивается густая, черная слизь. С глухим звуком шлепается на пол, стекает по ногам, оставляя черные полосы на коже. Тара скулит, сжимается еще сильнее, давит себе на живот, будто стараясь вытолкнуть из него что-то. Переворачивается, садится прямо и согнув ноги в коленях и широко раздвинув их засовывает себе пальцы в промежность. — Помоги… — тяжело дыша, просит она. Не понимая, что делать дальше, подхожу к ней и с ужасом замечаю, как там, на мгновенье, мелькает что-то живое, скользкое. — Святое семя…- шепчу в изумлении. Приближаюсь вплотную к ее широко разведенным ногам. Она смотрит умоляюще своими черными, неузнаваемыми глазами. Закусив распухшие губы, откидывается назад, опираясь на руки и запрокидывает голову. Тужится, болезненно вскрикивая, выдавливая из себя неведомое. Я же, помедлив лишь секунду, молясь и чертыхаясь одновременно, погружаю в ее горячее влажное лоно пальцы. Толкаюсь в глубину, выдавливая слизь и черные сгустки. Ловлю что-то скользкое, живое, омерзительное… И ухватив судорожно бьющуюся плоть, тяну, медленно вытаскивая. Это что-то сопротивляется, гибко извиваясь и упираясь, не желая появляться на свет. Тара страдальчески стонет. Ее лицо мокрое от пота, дрожащее в нестерпимом напряжении уже не просто бледное, оно прозрачное, кажется сейчас растает. Тогда, все также крепко держа, подношу нож и аккуратно, стараясь не дышать, колю сопротивляющуюся плоть, пока что не сильно, пробуя. Существо дергается, вырывая из Тары крик боли, и изгибаясь, мягко выскальзывает из лона. Королева выдыхает, судорожно сжимается и из нее толчками выливается остатки слизи с прожилками крови и сгустками. Тара истерически отползает, оскальзываясь на мокром полу, и останавливается лишь уткнувшись спиной в стену и свернувшись в клубочек, крепко обняв колени. Ее трясет, она мокрая от пота и слез. — Ты в порядке? — мягко спрашиваю, стараясь чтобы голос не дрожал. Она кивает головой, трясущимися руками резкими, дерганными движениями убирает прядь мокрых волос с лица, и снова обхватывает себя. Высоко подняв над головой, с омерзением рассматриваю небольшое коричневатое изгибающееся тело, покрытое плотным панцирем, будто собранным из маленьких блестящих полосок, схожих с кольчугой. С огромными, черными, выпуклыми глазами, поблескивающими в приглушенном свете и выглядящими сурово, ротовыми пластинами. Множество лапок истерически карябают мою руку. С него капает слизь и оно скользит, выкручиваясь из кулака. Но я лишь крепче стискиваю его, не зная что с ним делать дальше. Существо, забившись в сжимающемся кулаке, издает тонкий писк.***
— Остановись! — На пороге стоит Мандрейк, — не делай этого! Поганец делает шаг вперед, вытянув в успокаивающем жесте руку. Будто это может как-то меня остановить. — Не убивай его! — Кто мне помешает? Ты, грязный ублюдок? Во имя вездесущего репейного семени, как ты дошел до этого?! — Остановись и я позволю тебе уйти, — взволновано говорит темный король. Он не сводит глаз с моего кулака и судорожно извивающейся личинке. — Ошейник… — Что? — переспрашивает он, вопросительно приподнимая бровь. — Надень ошейник! Он поднимает с пола темное кольцо, насмешливо смотрит на меня и защелкивает… на своей ноге. — Не застегнется… на шее… — издевательская улыбка играет на его губах. И вдруг эта тварь, о которой я и думать забыл, упруго изворачивается и впивается в мою руку крепкими желваками. Дергая рукой, со злобой швыряю личинку в стену. И пока Мандрейк напряженно провожает взглядом ее полет, морщится услышав глухой хруст сминающегося хитина, я нападаю.***
— Убить! — шумит кровь в ушах. Вгрызаюсь в него мечом. Каждым ударом вбиваю свою ненависть, свой страх и тревогу. — Как… — меч встречается с посохом, отбрасывая его в сторону — …ты посмел… Мандрейк делает шаг назад, едва не задеваю его плечо. — …дотронуться… — уворачиваюсь, приседая и перекатываясь, спасаясь от зловонного навершия посоха и пинаю его в живот, — до королевы! — реву я. Кончик уха его накидки мягко опускается на пол отрубленный. Он косит на него взглядом, зло щерится и продолжает медленно отступать, защищаясь. Меч звенит, сталкиваясь с темным посохом. И мне кажется — это звенит моя ярость. Я приближаюсь к нему все ближе и клинок звенит все громче и чаще, вот-вот я достану его. Но ослепленный яростью, запоздало понимаю, что удар который я наметил в самое сердце, лишь пропарывает его длинную накидку. Клинок застревает в плотной коже и отлетает, сделав полукруг, со звоном скользя по грязному полу. А Мандрейк отбрасывает меня в сторону с такой силой, что из глаз у меня сыпятся искры, когда я пролетев вслед за своим мечом, крепко врезаюсь в стену. — Слабак, — бросает он и стирая с лица испарину, поворачивается к королеве. Тара в страхе пятится, отступая к балкону. — Стой! — командует он, шагая в ее сторону. Если он доберется до королевы — все пропало! Откатываюсь в сторону, с трудом втягивая воздух в отбитое нутро. Мимо, тихо позвякивая, шелестит цепь, прикованная к ошейнику, застегнутому на его ноге. Хватаюсь, как за последний шанс, наматывая ее на кулак и дергаю, с грохотом роняя тяжелую тушу. Закинув цепь на плечо, оттягиваю сопротивляющегося поганца подальше от королевы. — Это все на что ты способен? — Злобно рычит, поднимаясь на лапы, раздраженно дергая ногой. Перехватывает посох поудобнее и снова наступает на меня. Вот только мой клинок остался сиротливо лежать у стены. Уворачиваюсь от корявой палки, раз, второй, перекатываюсь, прошмыгнув под тяжелым ударом, но запнувшись, все о ту же цепь, качусь прямо к балкону. Мандрейк, как тень оказывается подле меня и не давая подняться, вышибает дух, пиная в злости, наваливается сверху, придавливая горло посохом. Мандрейк силен. Задыхаюсь, из последних сил сдерживая его яростный натиск. Он крупнее меня и сбросить его никак не получается. Тяжелое дыхание касается лица, — зачем ты приперся? Я не звал тебя. Капля пота зависла на кончике его сплющенного носа, — ты сам потерял ее, теперь она моя! Лицо нервно подрагивает, губы пляшут от напряжения, складываясь непроизвольно, то в жадный оскал, то собираясь в трубочку, будто он хочет свистнуть, призывая птицу. Выдавливает жизнь по каплям, чувствую как темнеет в глазах, его сверкающие глазницы сливаются в огромные огненные круги, пляшущие у меня перед взором. — Нет! — кричит Тара, — нет, Мандрейк, не смей! — Бросается, пытаясь оторвать его от меня. — Прочь, — рычит он отталкивая ее. И этого мгновенья, на которое он ослабил внимание, мне хватает, чтобы протолкнуть ногу между нами, упереться в его грудь, тем самым ослабляя нажим на горло. Нож сам выскальзывает из поножи, привычно устраиваясь в руке. Взмах! И Мандрейк ревет, отшатываясь. На щеке — ровный, как по линейке след, мгновенно набухающий кроваво черными потеками. Пошатываясь, отступает шаг, другой, прямо на площадку балкона, зажимая рану и останавливается, упираясь в тонкие перильца. Дышу, хватаясь за горло. Кашляя, поднимаюсь на ноги. — Никогда, — задыхается он, — слышишь, никогда тебе этого не прощу! — тяжело глотая, смотрит на окровавленные подрагивающие пальцы. Оборачивается и набирает полную грудь, чтобы крикнуть своих поганцев. Но не даю ему такого шанса. С разбега, в прыжке, врезаюсь в его грудь обоими ногами, выбивая дух и сталкивая с балкона. На мгновение, он зависает на краю, балансируя раскинутыми руками, но не удержавшись, с диким воплем срывается вниз. Летит, нелепо взмахивая руками — плащ хищно развивается за его спиной. Цепь натягивается, и Мандрейк — король гнили, оказывается подвешенным вниз головой, над застывшими в удивлении поганцами. Он гневно ревет, выгибаясь и раскачиваясь из стороны в сторону, но времени слушать его проклятья у меня уже нет. Подобрав меч, подхватываю Тару на руки и по намеченному пути несусь наверх, к свободе, отбрасывая попадающихся на дороге тварей. Выше, еще немного, еще одна галерея, и вот он — выход. Тара оглядывается, на каждый вскрик Мандрейка она вздрагивает, еще крепче прижимаясь ко мне. Слышу нарастающий шум, войско поганцев наконец-то разобравшись в источнике переполоха, пришло в движение. Из боковых проходов выбегают новые уродцы, оглядываясь в поиске врагов. Мы не успеем, если они выйдут на поверхность. Надо задержать. Тормошу Тару, — быстрее, туда. — Показываю на светлое пятно выхода. Короткий свист, через секунду, меня окликают друзья, слышу взмах крыльев Светлячка. — Торопись, — кажется до нее доходит, что ей придется идти одной. — Нет, — машет головой, цепляясь слабыми руками. — Ронин, пойдем. Мне страшно. Оборачиваюсь, поганцы тяжелой волной наталкиваясь друг на друга, сливаясь в одну жутковатую массу, лезут вверх. Самые проворные уже достигают балкона. — Быстрее Тара, я задержу их. — Нет, — хватает меня за руку. — Тара! — кричу на нее, — в седло, живо! — Добавляю, мимолетно прикоснувшись мокрой щеки, — я вернусь… обещаю. Губы дрожат, черные глаза смотрят умоляюще. Проталкиваю ее в лаз, в надежные руки лифманов. Нод заглядывает в проход. Расширившимися глазами смотрит мне за спину, — Ронин, быстрее! Порывается мне на помогу, обнажая меч. Качаю головой, — позаботься о ней! — одновременно отмахиваюсь от самых нетерпеливых, первыми достигших балкона. На мгновение оглянувшись, ловлю ее испуганный взгляд. Тара уже в седле. — Лети, — шепчу и подрубаю, трухлявую ветку-балку поддерживающую свод лаза. Нод кричит протестующе, но камни грохотом заглушают его крик, засыпая проход. Все. Отступать некуда. Поворачиваюсь навстречу врагам.