В Бургер Кинг, в летний день, за 15 рублей каждый сможет рожок получить Для себя и друзей, для семьи и детей, каждый сможет рожок получить В Бургер Кинг, поскорей, за 15 рублей каждый смог свой рожок получить…
***
Здесь было солнечно, лучисто, чудесно. Светящаяся глубина снопами радужных бликов подхватывала мелких рачков и возносила к поверхности бело-голубого, будто стеклянного, свода. В фиолетовой бездне, точно начертанные воздушными красками, пульсировали зыбкие лунные медузы, трепеща пушистыми плавниками кружили большеглазые, неоновые рыбы. Фарфоровые перловицы, покрытые глазурью, хранили в себе льдистые, белоснежные жемчужины. Из каждого ало-лазоревого, изумрудно-янтарного коралла летели брызги света, вспышки лучей, зеркальные полыхания. Смугло-коричневая, гуттаперчевая как змея мурена охотилась среди камней, поросших пучками бесцветного мха. На тонкие, легко извивающиеся нити водорослей, подобно бусинам, были нанизаны призматические шары, водянистые, с синей мерцающей искрой драгоценные самоцветы. Между чувствительных грив полипов курсировали невесомые стада морских клоунов и шафраново-лиловых рыб-бабочек. Выскользнув из необъятных глубин, пронзал сиреневые небеса тончайший золотой крест. Рядом, во фраке из чёрных плит, возвышалось чуть накренившееся квадратное здание ТРЦ «Макси» — архитектурный гнойник былых времен. Сильные, с жёлтыми клювами, чайки убелили его, оставив на глянце следы своего пребывания, а энигмы* избрали его священным местом для поклонения духу-охранителю.***
Оцол чувствовал над собой огромный равнодушный слой воды, и спокойное шествие тёплых и холодных потоков; ощущал под собой ту землю, по которой ходили его пращуры. В сонной истоме он открыл глаза. Душа его замирала, падая в этот мир, фантастический, туманный, неясный, государство подводных глубин, где двигались смутные существа и тени. Моллюск в розовой слизи вывалился из ракушки, слизнул сладкий кусочек добычи, унес ее в глубину оболочки. — Мир — мерцание или цветок? — спросил Оцол, не ожидая ответа. — Скорее мир — это тонны свежего голубого тунца, или сочный, двухсторонний гинандроморф лобстер, — неожиданно ответили ему. — А что такое «Цветок», а? — Не знаю, Изоч… В нос ударил резкий запах тины и Оцол снова закрыл глаза. Дышать оказалось легко. Даже легче, чем под водой. Повеял прохладный дивный ветер, напоенный благоуханием сладких цветов, медовых плодов и соцветий, — запах райского сада, где над белой чашей орхидеи трепещет миниатюрная переливчатая птица, высасывая чутким хоботком капли нектара, а на фаянсовом блюде, отекая соком, лежат виноградные кисти, круглятся груши и яблоки, пламенеет мякотью надкусанная ягода клубники. Суша уже не казалась ему пугающей, напротив, было комфортно, как в собственном доме. — Иногда так хочется выброситься на берег и идти сдавать Годовой отчёт… — признался он. — Ш-и-и-и! Ты что, Оцол?! С ума спятил булькать такое?! — Изоч испугался и даже поджал скользкий хвост. — Вознесем хвалу Великому «Бургер Кингу» за то, что снизошел до нас благодатью своей и сделал такими, какие мы есть! — он махнул рукой с перепончатыми пальцами в сторону круглой оранжево-красной вывески. — Если бы наши предки не ели его плоть, то энигмы сейчас ходили по земле как животные! Бррр!!! Оцол замер и посмотрел на друга. Это был даже не он, а скорее оно, существо, покрытое зеленой кожей, вызывающее лишь страх, тошнотворный и липкий. Он близоруко сощурился, чтобы лучше различить черты странного лица: розоватые белки больших, чуть на выкате, глаз, приплюснутый нос и лягушачий рот, усеянный рядом мелких острых зубов. «Такими зубами, наверное, легко разрывать добычу на куски… — подумал Оцол. — Неужели у меня такие же?!» — Скажи, Оцол, а что такое «Годовой отчёт»? — Кто бы знал, Изоч, кто бы знал…