Сокрушённое сердце

Хотел бы я знать, зачем звезды светятся. Наверное, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою. Антуан де Сент-Экзюпери — Маленький принц.

      Первый снег в этом году Ривай увидел из окна ангара, в котором он ремонтировал сломавшиеся вчера датчики топлива. Мокрые мелкие хлопья, на первый взгляд похожие на дождь, медленно опускались на пожелтевшую траву. От вчерашнего дождя осталось завораживающие напоминание в виде парящего хвойного леса, туман от которого почти что сходил к ним, вниз. Небо было бледно-серое, полностью затянутое плотной дымкой низких облаков. Зима медленно, но верно вступала в свои владения.       Сегодня действительно холодно, так, что приходилось периодически греть пальцы у небольшой печки, которая совсем не справлялась с функцией обогрева помещения. В очередной раз Ривай оторвался от ледяной поверхности металла, чтобы вернуть чувствительность покрасневшим тонким длинным пальцам. Растирал их, когда к нему подошел главный механик, Дита Несс, всё время находившийся рядом, копающийся в других самолетах. Кивнул, в знак перерыва, и достал маленький потертый термос, разлил по чугунным кружкам горячий спасительный чай.       Ривай любил проводить время в этом слегка захламленном ангаре. Некий побег от реальности. Маленький уютный уголок с запахом бензина и машинного масла. Еще больше он любил слушать рассказы Несса. Тот был отличный рассказчик. Вещал о своей жизни, за которую он успел многое повидать. Но по-настоящему механик загорался, когда говорил о самолетах: их деталях, характеристиках, поломках. Ривай, казалось, единственный слушал их с интересом, потрясенный тем, как сильно мужчина влюблен в свое дело. Он относился к самолетам, точно, как к живым существам. Всегда по-доброму, с теплотой в сердце рассказывал, как ему удалось когда-то как-то феерично устранить неполадку в самый последний момент. Без хвастовства, но с гордостью.       Он был уже в возрасте. Всегда ходил в старой кожаной лётной куртке и в потертых серых джинсах, полностью заляпанных в не отстирывающихся масляных каплях. На голове носил бежевый платок, не совсем понятно в каких целях. Почти всегда с черной небрежной щетиной. В целом, довольно неряшливый вид для гражданского, но для механика вполне соответствующий.       — Что, снова прячешься от шумной суеты? — начал он разговор в привычной для него шутливой манере.       — Не прячусь, а пережидаю ажиотаж от вчерашнего вылета. Мои совсем с ума сошли, всё трещат о нем, — притворно-раздражительным тоном ответил Аккерман.       — Гордятся командиром, — взгляд его потеплел, в голосе проявилась хрипотца. Он шумно глотнул еще горячий чай.       — Да уж, было бы кем гордиться, — опять свойственная ему одному грустная усмешка.       — Ты всё о том случае? Сколько прошло уже? Где-то с год? — сказал не с упреком, скорее пытаясь подбодрить. Немного неудачно, правда, стоит отметить. Но Несс в самом деле считал, что нельзя столько времени горевать о произошедшем. Видимо, сказывалось, что с самолетами он общался больше, чем с людьми.       — Сегодня ровно год, — Ривай сухо заключил. Ненароком вдохнул запах чая, распознавая в нем ароматные ноты лесных ягод и трав. Вспомнился случай, тогда в походе, когда Петра принесла ему чай. Лицо его сразу помрачнело.       Это не ускользнуло от внимания механика, и он, нервно почесав затылок, мягко произнес. Голос его стал тише.       — Прости, не знал, — хлопнул товарища по плечу. Ему нравился этот почти всегда мрачный лётчик.       — Ничего, — Ривай плотно сжал челюсть. Посмотрел через небольшое окно в другом конце помещения на тоскливое небо. Сделал глоток, и спросил у Несса про какую-то деталь — перевел тему. Тот, несколько благодарный смене разговора, принялся выразительно объяснять.       Конечно, Ривай его уже почти не слушал. Он отчаянно пытался выгнать назойливые мысли о том, что в этот же день, год назад, произошла та роковая операция. Безусловно, и без помощи Несса ему бы этого не удалось.       С ума сойти, год. То ли радоваться тому, что он столько протянул после всего, то ли, наоборот.       — Ну что ж, давай за работу, — капитан не сразу понял, что от него хочет механик. Секунду вырывался из плена воспоминаний, а потом, сообразив, принялся дальше заниматься ремонтом. Помогло немного переключиться.       Солнце уже перевалило на запад. Дневного освещения было теперь недостаточно, так что Несс зажег керосиновую лампу. Мужчины всё продолжали копаться в технике. Топливные датчики уже давно были приведены в норму, теперь Аккерман помогал восстанавливать старый бомбардировщик, который Несс откопал на свалке. В успех починки он не верил, но опять же — увлекательный способ убить время.       Иногда, когда мысли снова начинали идти не в том направлении, он старался фокусироваться на холоде. Лучше чувствовать физический дискомфорт, чем терзать себя болезненными воспоминаниями. А иногда заводил дискуссию с механиком насчет самолетов. Когда же в разгар очередного обсуждения к ним ворвался солдат, мужчины обернулись:       — Капитан, привезли новую аппаратуру из лаборатории, — сказал слегка запыхавшийся Райнер.       Инновационное оборудование, в теории позволяющее обнаруживать загадочные вражеские беспилотники, прибыло в штаб и требовало контрольного тестирования.       — Видимо, этот Найл был очень польщен нашей гостеприимностью, раз доверил гарнизону проверку новой техники. А ведь к нам даже дороги нормальной нет, — думал Ривай, смотря, как массивные грузовики подъезжают к ангару. Их было несколько, и на лицах солдат так отчетливо и ясно читалась обреченность, ведь им предстояло всё это разгрузить.       — Как думаешь, что нам будет, если мы его забракуем? — с усмешкой спросил рядом стоящий Моблит, тыкая приятеля в бок.       — Зависит от того, будет ли что-то самому Доуку, полагаю, — ответил Аккерман. — Райнер, подойди, — тут же позвал он своего подопечного. — Тебе кто сообщил про такой подарок?       — Полковник Захариус, капитан, — парень проигнорировал, как мужчина достаточно громко цокнул и закатил глаза, и продолжил: — Он сказал, чтобы к вечеру всё было разгружено. И просил вас составить отчетность.       — Ну, вы, значит, с ребятами поторопитесь, — он кивнул в сторону остального отряда. — Отлично, а то я переживал, что вы сегодня без тренировки.       Отряд же радости никакой не испытывал. Удивительно, но носить оборудование туда-сюда в принципе не приходилось им по вкусу, так ещё погода добавляла эмоций. От физической работы они быстро согрелись, и возникло обманчивое желание расстегнуть куртки, которому, впрочем, умело противостояли. Руки и лица, наоборот, сильно замерзали.       Жан, кажется, заболел, поэтому периодически шмыгал носом и кашлял. Нельзя сказать, что он стойко выносил все тяготы, выпавшие на его долю: ещё в штабе начал капать друзьям на мозги с тем, настолько ему плохо, а сейчас, на улице, так вообще не стеснялся. Перспектива пойти в медпункт и получить официальный отдых казалась всё более разумной. Или всё более желанной.       Остальные члены отряда Аккермана уже не особо верили ему.       — Я серьёзно, мне кажется, я болен, — в очередной раз начал он, принимая коробку из рук Райнера.       Тот закатил глаза и раздражённо ответил:       — Ты сейчас будешь мертв, если не заткнешь свой рот и не начнёшь просто таскать.       Эрен рядом громко рассмеялся и запнулся, когда собирался последовать за Жаном в сторону ангара. Имир удержала его за локоть, вцепившись так сильно, что он через толстую куртку почувствовал.       — Давай, урони что-нибудь. Тут любой болтик дороже твоей башки.       — Так себе достижение, не находишь? Даже сломанные самолеты Несса будут подороже его башки, — подмигнул ей Райнер, когда парень скрылся из виду.       Ривай наблюдал за перепалкой. Чувствовал что-то сродни… умилению? Обычно, он бы уже давно их разнял и придумал очередное мучительное наказание. Но сегодня был не обычный день.       Как он был против, когда Эрвин настоял на новом отряде. И как теперь благодарен, что они у него есть. Самый старший из них, Райнер, младше Аккермана всего-то на четыре года. Но возраст не значил ничего, ведь даже подросток при определенных обстоятельствах может оказаться мудрее старика. Ривай прошел через многое. Тяжелое детство, потеря родителей, бедность и нищета. Он видел смерть, видел страдания, да что уж, сам отнимал жизни. И эта разница в жизненном опыте прочерчивала огромную пропасть между ними. Пропасть, которая позволяет воспринимать их только, как детей. Поэтому он и привязался к ним сильнее, чем ожидал. И это радовало с одной стороны, а с другой - ужасно пугало.       Конечно, капитан не остался в стороне и тоже помогал разгружать аппаратуру. Во-первых, банально холодно было стоять несколько часов на сильном ветру, пускай даже и любуясь на чудный труд любимых ребят. Во-вторых, хотелось расправиться со всем побыстрее. И в-третьих, как-то он сегодня слишком проникся своими узами с ними, что даже решил помочь. Конечно, последняя причина играла тут первостепенную роль. Практически.       Несмотря на то, что разгружали машины шесть человек, включая Несса, решившего, как он сам выразился — «размять старые кости», закончили они уже затемно. Оборудование состояло из множества мелких деталей, соответственно, было множество коробок, которые, правда, весили, как полноценные тяжеловесные приборы. Чтобы расписаться в протоколе, вернее, чтобы хотя бы увидеть, где следует поставить подпись, механик сходил в ангар и принес лампу. Наконец, с заданием было покончено. Довольный отряд Ривая с чистой совестью и позволением командира отправились спать. Моблит, занимавшийся заполнением отчетов и контролирующий состав привезенной техники, тоже попрощался и ушёл.       Ривай помог Нессу закрыть ангар. Помыл руки в старом уличном умывальнике. В очередной раз за сегодня выругался на погоду — мыть их было практически больно.       Закончив со всем, попрощавшись с механиком, тоже поспешил ретироваться. Однако обернулся, когда Дита окликнул его:       — Приятель, заходи, если что, — при этом, пряча обе руки в карманах, он тепло улыбался. Ривай лишь махнул рукой и скрылся из виду.       Он устало выдохнул. Пар пышными клубами сразу же рассеялся в воздухе. Шел медленно, неспешно, точно не зная куда. Бродил по окрестностям, и, наверное, даже не замечал дороги. Закопанный в мыслях и воспоминаниях. Он размышлял о многом тогда. Прокручивал слова, жесты, разговоры. Думал о том, чего говорить не стоило и о том, что так и не успел сказать.       А снег снова падал крупными хлопьями, исчезая, едва успев коснуться земли. И дул ветер, жестокий и беспощадный, пробирающийся под одежду и морозивший кожу. Нагло срывающий с деревьев последнюю листву.       Решил отправиться в штаб, попробовать поработать, так как понимал, что пытаться уснуть бесполезно. Конечно же, затея не удалась. Как он не пытался сосредоточиться - ничего не выходило. Голова раскалывалась. Определенно нужен свежий воздух.       Накинул на плечи форменную куртку и вышел на крыльцо. Оно было довольно большим. Вздохнул, на этот раз даже благодарный морозной погоде. Сел на ступени. Закурил.       Он небрежно держал сигарету, словно легко может ее обронить, даже не заметив. Тусклый теплый свет обволакивал, делая рельеф вен его грубой шершавой руки ещё более отчётливым. Он сделал затяжку. Запрокинул голову. Выпустил дым, который стал медленно рассеиваться в темноте этой ночи.       Ривай был не единственным, кто не спал. Ханджи, скорее всего по тем же соображениям, что и мужчина, вышла проветриться и освежить голову. Не предполагала задерживаться дольше пяти минут, поэтому была в одной лишь кофте. Заметила Ривая. Где-то на задворках сознания мелькнула мысль, что стоило одеться потеплее, ведь она здесь надолго. Почти бесшумно, с осторожностью села рядом.       Заметил он ее сразу же, но молчание предпочел не прерывать, продолжая гипнотизировать взглядом пространство перед собой. Привлекла внимание, когда вытянула руку вперёд, показывая перевязанный палец. Ривай поймал её ладонь и пригляделся, в темноте было не так просто разобрать.       — Что случилось? — он посмотрел на нее. Волосы, обычно заплетенные в нетугой хвост или шишку, сейчас были распущены. Они почти покрывали лопатки, и он вспомнил, что последний раз видел такую прическу на ней, когда длина едва переходила плечи.       Она сдвинула очки на лоб. Глаза ее, в тусклом свете рядом стоящего фонаря, почему-то были наоборот ярче. В них столько пламенной, беспощадной жизни, что таким, как он, там нет места.       Она редко отводила глаза, всегда смотря в упор, распиливая напополам. Открытым чистым взглядом, прожигая дыру внутри. Хорошо, что она носила очки, в противном случае тут бы уже все сгорели. Сам он прожжен давно. Уже даже не тлел, а предпринимал жалкие попытки не рассыпаться. Поэтому и глаза у нее казались бордовыми для тех, кто смотрел в них достаточно долго. Кровь с огнем.       — Порезалась, — усмехнулась Ханджи и принялась объяснять, не забирая у него свою руку, — ножницами. Я взяла за лезвие, а потом рука соскользнула и… вот.       Ривай недовольно выдохнул в пустоту риторическое: «Как?». Он искренне не понимал, как одна девушка могла с завидным постоянством притягивать к себе столько неприятностей. Ей двадцать шесть лет. И она порезалась ножницами.       — Чего ты удивляешься? — видимо Ханджи приняла его комментарий на свой счёт, поэтому спросила немного резко.       — Я удивился не тому, что ты порезалась, а тому, что ты сделала это обо что-то острое, — Ривай усмехнулся, в голове начали всплывать самые нелепые, на его взгляд, травмы, которые получала девушка. — Обычно ты умудряешься резаться чем-то оригинальным, например, банкой с арахисовой пастой или крышкой от шампуня.       В ответ на замечание девушка лишь слегка толкнула его локтем в бок. Звонко рассмеялась. И снова в очередной раз заменила ему самый яркий источник света.       С ее приходом стало гораздо легче. Настолько легче, что даже нахождение в тишине не вызывало неприятных картинок в памяти.       Она чувствовала напряжение, исходившее от него, но не знала, как можно подойти к этому разговору, поэтому спросила прямо. Попыталась начать в обычной манере, но получилось гораздо серьёзнее.       — А ты тут сидишь, потому что романтично смотришь на звезды или…       — Или.       — Ясно, — стало неловко, потому что показалось, что она застала его за чем-то сугубо личным.       Возвращаться в кабинет не хотелось совершенно, и не только от того, что ей уже осточертело всё. Чувство недосказанности в разговоре с ним играло более важную роль. Но Ханджи решила, что ему хотелось бы сейчас остаться в одиночестве, поэтому уже начала вставать, но села снова, когда он неожиданно начал:       — Знаешь, когда я пришел сюда после академии, думал, что больше года тут не задержусь. Хотел слегка поднабраться опыта, притереться к профессии, так сказать, а потом послать к чертям эту глушь и отправиться покорять небеса куда-нибудь, где меня заметят, — усмехнулся, стряхнул пепел. — Забавно, если бы мне кто-то тогда сказал, что через пять лет я буду служить в звании капитана в том же гарнизоне, рассмеялся бы ему в лицо. Но вот прошел год, я кое-что осознал, — Ривай повернулся к ней, но через секунду снова отвел взгляд, — и как-то мысли об уходе отошли на второй план. К тому же мне дали отряд, — он резко замолчал, обдумывая что-то, потом тяжело, печально вздохнул. — Хорошие были ребята… — посмотрел в небо, слегка щурясь от света фонаря. Сигарета давно погасла, но он, казалось, вовсе этого не замечал. — Их тоже было четверо, только они были поспокойнее. А, может, я просто так сильно не уделял времени их дисциплине, поэтому не замечал проколов. Я вообще не сильно их контролировал, был старше-то всего на год.       Ривай снова замолчал. Тяжело было вот так выворачивать душу. Потому что даже себе не позволял думать об этом, закапывал всю боль на дно. А теперь ему хотелось все рассказать. Хотелось ей рассказать. Раскрыть раны, чтобы вытек гной, и они смогли, наконец, затянуться. Но чем ближе суть, тем всегда сложнее.       — Что с ними случилось? — словно прочитав его мысли, аккуратно уточнила девушка, внутри себя, конечно, догадываясь, что он ответит. Ривай не смотрел на нее, в тусклом свете едва можно было различить выражение лица. Но его поза, хриплый голос, часто переходящий в шепот, эта чертова сигарета, которую он все держит между пальцев, говорили ей, как он страдает.       — Год назад мы выполняли операцию, доставляли провизию в горячую точку, — голос у него был твердый, но каждое слово звучало так, будто он вытягивает его из себя с невероятной болью.       «Лейтенант, позвольте нам полететь. Мы справимся!» — фраза, брошенная с таким огнем в глазах, почему-то сильно отпечаталась в памяти.       Они погибли в полном составе. Все по очереди:        Гюнтер,       Всегда такой тихий и спокойный. По нему ударили первым. Он, наверное, и не успел ничего сообразить. Вот тут и стоило развернуться, но он приказал лететь и не оглядываться. Мог бы лишиться одного, но потерял всех.       Эрд,       Эрд следил за ними больше, чем кто-либо, при этом не считал себя выше. Совсем как старший брат. Он до последнего верил, что Ривай их спасет, не позволит умереть. Единственный, кто осмелился просить его прервать операцию.       Оруо,       Оруо был тем, кто часто действовал на нервы. Его самооценка летала выше его самого. Ещё и глупое подражание Риваю. Вот только он пережил почти всех. Прикрыл собой Петру. Хотел спасти ей жизнь пусть даже ценой своей. Ривай до сих пор не понимал, как в такой ситуации, он мог в первую очередь подумать о ком-то другом. Не просто подумать, а сделать выбор в ее пользу. Попытаться подарить ей шанс.       Петра.       — Петра? — тихо вырвалось у Ханджи от неожиданности. Но она осеклась и быстро поправилась: — Извини, продолжай.       Ривай удивился, не ожидал, что Ханджи ее вспомнит. Судя по всему, вспомнила гораздо больше, чем можно предположить.       — Нужно было наплевать на всё и повернуть обратно. Они не знали, на что идут.       «Мы сделали всё, что могли, лейтенант»       — Ты выполнял приказ.       — Я убил их.       «Отдайте приказ!»       — Ужасно, что ты так считаешь, но, Ривай, они солдаты. Даже если они не знали на что идут, их жизни принадлежат не только им. Вы сделали больше, чем просто доставили груз, вы спасли людей.       Говорила дрожащим голосом. Понимала — сейчас либо заплачет, либо закричит. Чтобы отвлечься, забрала из его пальцев несчастный окурок. Невольно сцепилась с ним взглядом. Глаза, холодные и печальные, словно штормящее море. Как изменился его взгляд. Стал еще жестче, острее. Она разглядела в них всю боль прожитых испытаний, что въелась в радужку, высветлила цвет. Это были глаза разочаровавшегося в жизни, уставшего от нее. Испугалась этой мысли. Крепко-крепко сжала его руку. Он сжал в ответ.       Видимо с Петрой всё произошло слишком быстро, и она не успела отключить микрофон, как это сделали другие. Она падала, а Ривай слышал, как срывается от крика и слёз ее голос. Слышал звук ломающейся техники, а, может, и не только техники, страшно представить, что случилось с ее телом от такого падения. Последние секунды ее дыхания, захлёбывающегося от крови, он и спустя год не смог забыть.       Складывалось ощущение, что он обманывал ее, когда не говорил всего.       — Петра была беременна. Мы были женаты.       Более деликатного способа найти не мог. Подбирать слова не хотелось. Либо сейчас обо всем, либо больше никогда не заговорит об этом.       Ханджи замерла, не зная, как правильно реагировать. Руки дрогнули, и даже сердце пропустило удар.       Воздух от напряжения между ними ножом можно было резать. Какое-то время, по ощущениям — вечность, тишина была настолько тяжёлой, что они слышали дыхание друг друга.       Ривай был опустошен после откровений. Не уверен, что поступил правильно, когда вылил на нее всё это. Но не жалел, справляться в одиночку у него получалось не слишком хорошо.       Как хотелось бы сейчас лежать рядом. Уткнуться носом ей в живот и держать так сильно, будто она может исчезнуть. Ханджи бы перебирала ему волосы и стирала рукой невидимые слезы. А сама плакала бы за двоих. Она всегда плачет за двоих. А смеётся и больше того. Поэтому с ней легче. Она одновременно эмоционально заполняет и освобождает тебя.       Ханджи крепко обняла его, забираясь руками под куртку. Будто пыталась забрать часть боли себе. Она чувствовала, как ему тяжело, как больно. Чувствовала его бесконечную усталость и разочарование.       Ривай в который раз в своей жизни подумал о том, что он безумно благодарен ей за то, что она рядом. Приобнял в ответ и осознал, что впервые за хренову тучу лет прижимает её к себе: не в бессознательном состоянии, не во сне, а вот так просто. Становилось теплее, и не только от физического контакта. Где-то глубоко внутри старое, почти забытое ощущение. И Ривай совершенно искренне сейчас подумал, что её он сможет защитить от чего угодно.       — Мне жаль, что так вышло… — Ханджи подняла на него глаза. — Правда жаль. Но ты не мог знать, что всё так обернётся.       Снова тишина, но на этот раз не удручающая. Слова закончились, уступая место чему-то более откровенному, интимному.       Ривай достал новую сигарету. Пальцы не слушались, и несколько секунд он тщетно чиркал спичкой по коробку. Наконец, она вспыхнула.       Он сделал затяжку. Поднёс сигарету к ее губам, молча предлагая. Вместо отрицательного ответа Ханджи уткнулась ему в грудь, пряча лицо.       Когда за спиной открылась дверь, девушка обернулась через плечо. Неторопливо встала. И Ривай уже боковым зрением увидел, как она подала Майку руку, собираясь уйти. И тот так спокойно отреагировал на то, что увидел, будто каждый день забирает свою жену из объятий чужих мужиков. Ни на секунду не задержал взгляд на Аккермане. Бровью не повёл. Люди хлеб более эмоционально покупают. Да и Ханджи не отдернулась резко, не извинилась, не смутилась. Они серьёзно вообще?       Напоследок положила руку Риваю на плечо и проговорила: «Спокойной ночи». Отвечать он бы не стал, но она, видимо, и не хотела ничего слышать, потому что дверь захлопнулась почти сразу.       «Обосраться, как символично»       Зарылся руками в волосы. Опершись локтями в колени, посмотрел в небо, будто пытался найти ответ, за что ему всё это. И холодно так стало с её уходом.       И послевкусие такое горькое то ли от сигарет, то ли…