Матерь богов

Старомест за окнами Цитадели выглядел серым и пустым. А всё из-за тумана, который почти полностью укрывал собой здания и бесконечные лабиринты улиц. Настолько плотный, что его, казалось, можно черпать ложкой. Он моментально забивался в глотку, оседал на одежде. Поэтому Квиберн и не покидал стен Цитадели, не считая того единственного раза, когда ему пришлось через этот туман пробираться, чтобы сюда попасть. Возможно, с тех пор минула тысяча лет. Возможно, намного меньше. Время здесь, в любом случае, потеряло своё значение. Квиберн опустил глаза на раскрытую книгу, что лежала перед ним. «Огни Республики» — история Валирии, написанная мейстером Галендро. Слова и строки не складывались, превращаясь в невразумительно наваленную кучу фраз, не имеющих никакого смысла. Рядом валялся потрёпанный, измятый клочок пергамента, случайно найденный в кармане. Квиберн не помнил, как это попало к нему. Он вновь пробежался глазами по последнему абзацу, хотя и без того уже выучил наизусть написанное в отрывке. «...Но не бойся тьмы, ибо она способна сокрыть тебя от глаз истинного зла, в этом она ничем не уступает свету. Не бойся тьмы, ибо она способна стать твоим щитом и мечом, сделать тебя сильным. Не бойся тьмы — бойся небытия, следующего по пятам, ибо лишь оно остаётся твоим врагом. Небытие — это не тьма. Это отсутствие всего. Не верь глазам, не верь слепо тому, что тебе говорят люди. Верь чувствам, прислушивайся к тому, что взывает к тебе из самой глубины души и сердца. Лишь тогда ты познаешь и свет, и тьму во всём их многообразии. Познаешь саму суть мира. Абсолюта, из чрева которого он родился. И знание это будет способно провести тебя даже через чертоги смерти. Так учит орден, основанный для сотворения нового мира, так говорил и мой учитель. Однако истинный же наш учитель — это мы сами и жестокое время». Можно сказать, эта записка даже помогла Квиберну, пока он пробирался в Цитадель сквозь морок иллюзий, порождённых этим местом. Закрыв глаза и глядя только во тьму, которая скрадывала очертания всех ужасов, не позволяя сойти с ума. Небытие воистину было страшнее любой тьмы. И в Цитадель оно не проникло — пока что. Но Квиберн не тешил себя иллюзиями, понимая, что ему пока просто везёт, и рано или поздно они явятся за ним. И, верно, случится это скорее рано. Где-то в глубине библиотеки раздался оглушительный грохот — похоже, с полки свалилась какая-то книга. Конечно, при иных обстоятельствах Квибен бы, пожалуй, даже не услышал этот звук, однако тишина походила на туман — такая же густая, плотная. Неестественная. Человек не может спокойно находиться в подобной тишине. Она давила на сознание. Сводила с ума. Разливалась вокруг, как липкое болото. Потому резкий звук падающей книги заставил одновременно и вздрогнуть, и порадоваться — хоть что-то прервало молчание мёртвого мира. Квиберн не боялся — отодвинув в сторону стул, с большим удовольствием проскрипев ножками по деревянному полу, он двинулся в сторону звука. Что могло заставить книгу упасть? Ветра здесь тоже не было. Разве что тут появился ещё один посетитель. Это могло быть что угодно, ибо Квиберн уже имел удовольствие видеть некоторых из обитателей этого мира. Нечто пострашнее потерянных, полностью забывших самих себя душ, которые ожидало только одно: пожирание. Они станут частью небытия, что хуже любой тьмы, в этом то странное послание нисколько не лгало. Тьма и свет — естественная часть человеческого, знакомого мира, две неотделимые части, тогда как то, что грядёт из небытия... Вечно голодное, злобное, невозможное для постижения человеческим разумом, невообразимо кошмарное ничто. Ничто, пожирающее самое себя, чьи незримые клыки истекают ядом, способным отравить даже звёзды. О, Квиберн видел это краем глаза. И того было достаточно, чтобы едва не лишиться разума. Даже не от страха — такого страха просто не существует — а от невозможности осмысления, что подобное вообще есть. И оно — реально, более реально, чем многие хорошо знакомые вещи. Стараясь не думать о чём-то подобном — тем более, Квиберн понимал, что ощутил бы присутствие, будь это очередное чудовище, — он пробирался между покрытыми толстым слоем пыли высокими стеллажами, упирающимися практически в самый потолок. Гулкое эхо шагов рассекало тишину, словно меч. — Кто здесь? — спросил он, заприметив между стеллажей чью-то тень, которая, как показалось, отпрянула в сторону. — Назовись! — Вначале ты, — послышался смутно знакомый голос. Говоривший всё ещё скрывался от глаз Квиберна. От чего страх почти прошёл: если бы это был кто-то другой, он бы не стал играть в такие игры. — Меня зовут Квиберн. А ты... — Человек с руками мертвеца, который готов благодарить кого угодно, что ты добрался сюда, — последовал странный ответ. Тень за стеллажом стала гуще, углубилась и уплотнилась, начала обретать форму и очертания, а после превратилась в огромного чёрного пса, который неожиданно выскочил на Квиберна. Тот невольно отшатнулся — в большей степени от неожиданности, а не от испуга, хотя пёс этот, чёрный мастиф, мог бы привести в ужас даже медведя. Из оскаленной пасти, полной острых клыков, капала слюна. Глаза сверкали. — Он не причинит тебе зла, — послышался насмешливый голос. Пёс остановился в шаге от Квиберна и тут же спокойно сел, продолжая шумно дышать. Глаза его были очень внимательными — и, пожалуй, слишком умными для пса. И это вызывало почти суеверную дрожь, потому что Квиберн не мог не вспомнить про оборотней другого рода. Про варгов. Мысль о них порождала чувство страха ничуть не меньшее, чем мысль о голодных тварях запределья, рыскающих здесь. Наконец послышались шаги, и вскоре к псу подошёл человек, по лицу которого блуждала странная улыбка. Он положил руку на голову пса, на что тот предупредительно клацнул зубами и зарычал. — Я ему не очень нравлюсь, — пояснил человек, нисколько не испугавшись. — Кто ты такой? — Квиберн внимательно посмотрел на незнакомца, понимая, что тот кажется ему смутно знакомым. Светлые волосы падали на по-юношески свежее лицо, но в густо-фиолетовых глазах проглядывалось нечто потаённое и тёмное. — Я уже представился. Пёс снова залаял, кажется, выражая недовольство, а после посмотрел на Квиберна. — Успокойся, приятель, я не собираюсь никого водить за нос, — произнёс молодой человек, словно понимая сказанное мастифом. — Можешь называть меня Эменос. — Эменос, — повторил Квиберн. И юноша кивнул. — Так меня называла мать. Но это уже не имеет значения. Имена вообще значат довольно мало, ты не находишь? — Эменос прошёл мимо Квиберна, направляясь в центр библиотеки. Ничего не оставалось, кроме как следовать за ним. — Особенно, когда речь заходит о смерти. — Я бы так не сказал, — спокойно возразил Квиберн, внимательно глядя в спину высокого незнакомца. Чёрный пёс, похоже, предпочитал держаться подальше от человека, с которым пришёл, и трусил рядом с самим Квиберном, периодически порыкивая, словно недовольно ворчал. — Когда речь идёт о смерти значимого человека, его имя может многое изменить. Прежде всего, отношение к его смерти. Эменос шумно выдохнул и, не оборачиваясь, произнёс усталым голосом, обращаясь в большей степени к пространству библиотеки, чем к Квиберну. — Но какое дело мертвецу до переживаний смертных? А наличие имени не сделает человека вновь живым... Ты же понимаешь, о чём я. И этот спор не имеет никакого смысла. Пустая трата времени. Квиберн предпочёл ничего не отвечать. Спор об именах ему тоже представлялся глупым — особенно при подобных обстоятельствах. В чертогах смерти. Эменос подошёл к столу, за которым прежде сидел Квиберн, с раздражением захлопнул книгу об истории Валирии и опустился на скрипучий стул. Квиберн остался стоять, скрестив руки на груди. Пёс присел рядом с ним на задние лапы. Некоторое время они сохраняли тяжёлое молчание, пока не последовало очередное насмешливое замечание: — Возьми другой стул, нам нужно кое-что обсудить. Или ты куда-то спешишь? — Спешить и в самом деле уже некуда. Мы же в тупике, верно? — Квиберн подтащил другой стул и занял место напротив. — Именно! Тупик. Отличное название, — ткнул в него пальцем Эменос. — Марвину это не нравится, — он посмотрел на пса. — Марвину? — удивлённо вздёрнул брови Квиберн, а после перевёл взгляд на мастифа. — Да. Самое обычное имя, разве нет? Так зовут пса. Хотя, как ты, наверное, понял, он не совсем пёс, но и не оборотень. Квиберн снова присмотрелся к мастифу, что зарычал в ответ на эту речь. Похоже, он действительно понимал всё сказанное, только вот ответить по-человечески не имел никакой возможности. Марвин... почему его зовут именно Марвин? Пришедшая в голову догадка показалась слишком нелепой. — Да, это он, — подтвердив его мысли, произнёс Эменос. И Квиберн вновь посмотрел на него с оттенком непонимания, на что последовало лёгкое пожатие плечами. — Это не я сделал, не подумай. Таков его облик в этом мире. — Ничего не понимаю. Вы в самом деле здесь? — Какой занятный вопрос. А ты — в самом деле здесь? — Эменос чуть склонил голову набок. — В каком-то смысле... каждый человек одной ногой находится в этих чертогах, потому что граница между миром человека и этим очень зыбкая. И никогда не знаешь, где она истончится и порвётся. Впрочем, хватит! В конце концов, нам следует вывести тебя отсюда, разве нет? — К чему? — вопрос, заданный Квиберном, прозвучал, наверное, так неожиданно и странно, что даже Эменос не сдержал своего удивления, широко распахнув фиолетовые — на самом деле, почти цвета индиго — глаза. — Ты предпочтёшь другую компанию? — взяв себя в руки, спросил он, чуть прищурившись. — Нет. Я хочу узнать, зачем тебе вообще это делать. Разве мы знакомы? Кажется, Эменос начал что-то понимать, а после, окинув Квиберна внимательным, цепким взглядом с ног до головы, осторожно, словно говоря с опасным сумасшедшим, спросил: — Я не сразу обратил внимание на то, что ты моложе прежнего, Квиберн, — только сейчас Эменос как следует присмотрелся к нему. — Прости за недосмотр. Ты не помнишь, как оказался здесь? Что ты вообще помнишь? Квиберн задумался — на самом деле задумался, потому что такой вопрос не приходил ему в голову. Хотя бы потому что он и не знал, что должен помнить нечто особенное. — Я больше не мейстер Цитадели, это мне доподлинно известно, — криво улыбнулся Квиберн. — И всё же я здесь. — И ты знаешь, что с тобой произошло, — прозвучало это скорее как утверждение, а не вопрос, но Квиберн кивнул. — Разумеется. Я мёртв, — тон его был спокоен, почти холоден, словно этот факт был чем-то совершенно обыденным, вроде недавно прошедшего дождя. Эменос сцепил пальцы в замок, положив руки на стол, и задумался. — Ты здесь совсем недолго, но, видимо, всё успело зайти достаточно далеко... — бормотал он себе под нос, кажется, вновь ни к кому не обращаясь. — Впрочем, это поправимо, — он вскинул голову и улыбнулся. — Дейенерис тоже поначалу ничего не помнила, но вернувшись, стала самой собой. Чёрный пёс по кличке Марвин громко залаял, и в том слышалось какая-то обеспокоенность. Эменос же лишь поморщился. Квиберн с трудом оторвал внимательный взгляд от запястий своего собеседника: только сейчас он заметил, что кожа на них явно светлее и их обвивали толстые, тоже посветлевшие от времени грубые шрамы. Эменос, заметив этот взгляд, криво улыбнулся и одёрнул рукава так, что ткань скрыла под собой эти уродливые следы прошлого. «Человек с руками мертвеца», — всплыло в голове. Именно так Эменос назвался, ещё не показавшись из-за книжного стеллажа. — Любопытно, да? — Эменос посмотрел на свои руки, словно и сам увидел их впервые. — Это действительно руки мертвеца. Не мои. — Но как это... как это возможно? — осторожно спросил Квиберн. Интерес тот был скорее чисто научный, не приправленный суеверным страхом. Он забыл о Дейенерис Таргариен и первоначальном разговоре. Сейчас его охватил почти что азарт, потому что он знал — никто на такое не способен, ни один мейстер. — Живая ткань не приживётся... — Многое возможно, если расширить границы, — туманный ответ, кривая улыбка. — Но это действительно сделал отнюдь не мейстер и вообще человек, который мало что смыслит в медицине. Зато хорошо разбирается в некоторых иных материях. — Могу я посмотреть? — поинтересовался Квиберн, испытывая нестерпимое желание коснуться эдакого чуда. Эменос, чуть помолчав, скривился, словно это причиняло ему боль, но всё-таки снова закатал рукава и позволил Квиберну взять его за запястья. Коснуться кожи, провести пальцами по удивительно ледяным ладоням, внимательно присмотреться к шрамам. Сосредоточенное молчание снова нарушил Эменос: — Нравится? — он нервно дёрнул уголками губ. — Это невероятно, — Квиберн перевернул его руки ладонями вверх и увидел, что на тех невероятное количество линий: куда больше, чем обычно. — Это больно, — иронично произнёс Эменос. Квиберн поднял на него вопросительный взгляд. — Я не о прикосновениях. Вынудив себя, наконец, оторваться от созерцания запястий Эменоса, Квиберн присел на стул, будучи не в силах выкинуть из головы увиденное. Пёс тут же оказался рядом и положил голову ему на колени. — Прекрати, Марвин, это выглядит довольно жалко, — обратился к нему Эменос. — Впрочем, — он снова пристально посмотрел на Квиберна. — Тебя это тоже касается. — Что? — не понял Квиберн, всё ещё погружённый в своих мысли. — Тот человек... Когда-то, — Эменос нахмурился. Задумчиво и даже чуть нервно побарабанил пальцами по столу, посмотрев куда-то в сторону, — он стремился всё уравновесить, и не имел дурных намерений. Но не смог остановиться вовремя. — Квиберн слушал, не понимая, о чём речь. — О руках я не жалею, зато сожалею о другом. — Было бы проще, если бы ты изъяснялся понятнее, — спокойно заметил Квиберн. Пёс снова залаял, а Эменос привычно поморщился. — Долгая это история. И не для этого места. Мы вернёмся к этому чуть позже, даю слово. Сейчас меня куда больше волнует, что именно ты помнишь. — Я уже сказал. Разве ты не слышал? Эменос склонил голову к плечу, от чего светлые волосы упали на лицо. — Дейенерис Таргариен, — повторил он и, чуть помедлив, добавил уже тише: — Серсея Ланнистер... Имя прошелестело, осело в воздухе и затихло, растворяясь в густой тишине. Серсея Ланнистер. Ну конечно. Квиберн на сей раз посмотрел уже на свои руки, потому что это имя отозвалось в его сердце почти тянущей болью, смешанной с другим, одновременно сладостным и горьким чувством. Мёд и полынь. Образ женщины с золотыми, как солнце, волосами и облачённой в алое с ног до головы смутно всплыл из глубин памяти, оставив выжженный, похожий на шрам отпечаток не только в сознании, но и на сердце. — Была моя любовь прекрасна, словно лето, и локоны её — как солнца свет, — донеслось откуда-то издалека. Мёртвый менестрель с выжранными пустыми глазницами горестно пел, бродя по улицам Староместа. Звук этой песни, казалось, был ответом на всколыхнувшееся в душе чувство. Пальцы дрогнули, сжимаясь. Пёс снова жалобно заскулил, словно чувствуя смятение, которое тут же овладело Квиберном. Зелёные глаза, что горели диким огнём такой силы, что и не снилось Гильдии алхимиков. — Проклятье, — выдохнул Эменос, резко оглядываясь в сторону огромных окон библиотеки, за которыми плыл серый туман. Похоже, он тоже услышал звук этой песни, и ему это совсем не понравилось. — Они почувствовали... — он почти подскочил со своего места, с грохотом опрокинув стул. Однако Квиберн, кажется, даже не заметил того, погружённый в собственные мысли. — Серсея, — медленно протянул он, словно очередной раз пробуя имя на вкус. Терпкий, тягучий, манящий, будоражащий сердце. Ему едва минуло сорок, но никогда прежде он не испытывал подобного томления, тем более, к женщине, которую, как ему казалось, он прежде не видел. — Серсея... Чёрный пёс поднял голову с колен и гавкнул, от чего Квиберн вздрогнул — настолько оглушительным оказался этот звук. Моргнул, с изумлением заметив, что Эменос со встревоженным лицом нависает над ним. Холодная рука его легла на плечо Квиберна. — Ты сделал это ради Серсеи, — продолжил Эменос, едва слышно. — И скоро ты это вспомнишь. Город горел, город умирал, корчился в предсмертной агонии, судорожно дрожа и выгибаясь. Красный замок рушился, сокрушённый невиданной силой, и с высоких потолков сыпалась крошка. Жар почти опалял лицо, а в руке его дрожала чужая тёплая ладонь. И вдруг огромная тень какого-то монстра, смердящего мертвечиной, заслонила свет. — Я умер там, — вдруг произнёс Квиберн, распахивая глаза. — Странно, но я этого совсем не помню. Не помню, когда... Эменос покачал головой, не давая ему закончить. — Нет, не там. Хотя в каком-то смысле... Может быть. Но всё же текущее твоё состояние связано отнюдь не с этим. Слова эти не внесли ни капли ясности. Ему совершенно не нравилась эта манера Эменоса изъясняться загадками. И вообще с чего бы верить человеку — человеку? — взявшемуся неизвестно откуда и не очень понятно, с какими целями. — Ты мне не веришь, но это и не так важно. В конце концов, выбор у тебя невелик — рискнуть или остаться здесь навеки? Хотя последнего, признаться, не хотелось бы ни тебе, ни мне. Твоё предназначение в другом. Квиберн задумался. Вопросов в его голове было слишком много, учитывая, что последнее его наиболее яркое воспоминание было связано с тем, как он покидал Цитадель. Оплёванный, опозоренный, униженный. Ему чудилось, что жизнь его подошла к концу — и он обречён провести остаток своих дней в безвестности. «А потом... потом пришла Серсея». Возможно. Эта женщина — королева, он уже понял это — безусловно играла какую-то важную роль в его жизни, но он никак не мог вспомнить, когда она появилась и что для него сделала. — И что ты предлагаешь делать? — наконец спросил у Эменоса, который терпеливо ждал, несмотря на то, что вид вид его выражал напряжение. Пёс тоже нетерпеливо крутился у стола, поскуливая. — Покинуть это место, — продолжил Эменос, снова оглядываясь, хотя песня уже и смолкла. — То, что ты слышишь, отнюдь не менестрель. Это их соглядатай, Часовщик. Поэтому нам нужно убираться как можно скорее. — Но как? Эменос посмотрел на пса, который очередной раз нетерпеливо залаял, а после легко пожал плечами: — Для начала рискнём покинуть Цитадель, а потом... Мы с Марвином отыщем дорогу. Квиберн с сомнением бросил взгляд в окно. Ему казалось, что туман стал гуще, темнее — по всей видимости, в этом странном мире, где отсутствовало само время, наступали сумерки или их подобие. Прежде он не замечал, чтобы здесь каким-то образом менялось время суток — видимо, нечто действительно сдвинулось. — Как я сказал, особого выбора нет, — напомнил Эменос. — Ты можешь пойти с нами или остаться. Лишь тебе решать, — он размеренными, неторопливыми шагами направился к лестнице, не оглядываясь. Пёс вцепился в рукав серой мантии Квиберна и потянул его вперёд, явно говоря о том, что рискнуть и пойти стоит. Пожалуй, он был прав — Квиберн вряд ли что-то терял. Останься он здесь, другие, куда более страшные чудовища, рано или поздно доберутся до него, чтобы сожрать. И он превратится одну из опустошённых душ, навеки потерявшихся в этом городе, в этом тумане, в этом всепоглощающем ничто. Коротко выдохнув, Квиберн, устремился следом за Эменосом, чьи шаги уже звучали где-то на нижнем уровне библиотеки. Пёс послушно трусил рядом, цокая когтями по пыльному полу. *** Тёмный проход, который венчала огромная арка, выходящая в туманный город, закончился. По обе стороны высились хорошо знакомые молчаливые сфинксы, и Квиберну на мгновение показалось, что они наблюдают за незваными гостями. Он даже оглянулся, с содроганием ожидая увидеть вперившийся на него пустой взгляд. Но кажущиеся почти чёрными сфинксы оказались безлики. И отсутствие лиц внушало ужас едва ли не больший, чем каменный взгляд, устремлённый в вечность. — Как же... — Квиберн не смог удержаться от недоумения, однако вопрос, так и не произнесённый вслух, умер на губах полувыдохом. Когда он пришёл сюда неопределённое время назад, сфинксы выглядели иначе. — Здесь всё уже немного не так, как должно быть, иначе бы Часовщик не дал о себе знать, — Эменос проследил за взглядом Квиберна, чуть нахмурившись. Пёс нервно зарычал, снова прихватывая Квиберна за мантию, однако тот не обратил на этот однозначный призыв никакого внимания, зачарованный и напуганный этим зрелищем. Но статуи чёрных сфинксов без лиц хранили гробовое молчание. — Сфинкс не загадывает загадки, — Эменос тронул Квиберна за плечо, выводя того из состояния странного оцепенения, хотя чем дольше он смотрел на эти каменные изваяния, тем больше в душе поднималось необъяснимое отвращение к этому зрелищу. — Идём, не стоит нам задерживаться здесь. Звуки лютни и скорбный голос изувеченного менестреля, исполняющего по кругу мирийскую песню, стремительно приближались. С трудом переведя взгляд на укутанный туманом город, Квиберн последовал за Эменосом — кажется, тот знал, куда идти. Во всяком случае, выглядел довольно уверено. Чёрный пёс беззвучно крался следом, шумно принюхиваясь к чему-то. Квиберн внимательно наблюдал за ним, и в голове его лениво ворочалась мысль, всё ещё кажущаяся нелепой: «Он и в самом деле похож на Марвина». Квиберн помнил своего друга, который не выдал его секрета архимейстрам. Который отговаривал Конклав от сурового наказания, но проиграл, потому что оказался один на один с глупыми серыми крысами. И помнил, как Марвин обнимал его на прощанье, уговаривая не сдаваться, несмотря ни на что. «Самый яркий свет разгорается именно во тьме», — кажется, так он сказал на прощанье. — Не отставайте, вы оба, — голос Эменоса послышался впереди. Фигура его, почти скрытая туманом, замерла. — Не стоит нам теряться здесь. Выход недалеко, но это не значит, что опасности нет. Они здесь... Последние слова заставили внутренности похолодеть. Квиберн поднял голову, глядя на темнеющее небо, которое в большей степени напоминало скорее пещерный свод. Казалось, что идут они в неком замкнутом пространстве, которое давило со всех сторон. Старомест молчал, но смотрел. Изуродованные, полуразрушенные здания припорошил то ли пепел, то ли пыль. Проломленные крыши, разбитые окна. Осколки кирпичей торчали из огромных зияющих в стенах дыр, напоминая обломки зубов. Маяк Хайтауэр высился над маревом из тумана, словно шпиль затонувшего в море корабля, на самой вершине коего коптило обесцвеченное чёрное пламя. Казалось, что город люди покинули очень давно — не десятилетия, и даже не сотни лет назад, а тысячи. Или и вовсе здесь не жили. Потому что всё это, вероятно, было не более, чем декорациями, за которыми скрывалось кое-что пострашнее. Злобный зеркальный близнец Староместа, возведённый нечеловеческой силой, беззвучно, но издевательски хохотал. Никто не произносил ни слова — даже прежде уверенный в себе Эменос хранил напряжённое молчание. Квиберн вместе с псом нагнали его, шагая рядом. Нарушать тишину совершенно не хотелось, не хотелось давать ей повод. Оглушительный каменный скрежет эхом прокатился по городу, заставив Квиберна невольно скрипнуть зубами. — Дьявол, — раздосадованно выдохнул Эменос, резко оборачиваясь, словно мог что-то разглядеть в серой мгле. На Старомест надвигалась потусторонняя ночь и туман чернел вместе с ней, не желая исчезать. — Быстро, — скомандовал Эменос, бесцеремонно хватая Квиберна под локоть. Пёс бежал впереди, уже не скрываясь и громко лая, словно тоже знал наверняка, куда им следует отправиться. Где этот пресловутый выход. Вслед за каменным скрежетом послышался грохот, от которого растрескавшаяся земля под ногами затряслась. Кто-то определённо гнался за ними, и этому нечто туман не являлся помехой. Квиберн явственно представил себе тех самых чёрных безликих сфинксов, сошедших со своих пыльных пьедесталов и устремившихся за двумя чужаками. «Тремя», — поправил самого себя Квиберн, выхватывая взглядом пса, нёсшегося впереди. На мгновение ему показалось, что впереди бежит вовсе не пёс, а его старый друг спешно меряет шагами Старомест, но думать об этом и удивляться оказалось некогда. Вымощенные камнем улицы, казалось, поглощают даже эхо. Втроём они бежали на запад от Медовички, с которой продолжал наползать чёрный, как дым погребальных костров, туман. Впереди уже высились полуразрушенные помпезные здания, принадлежащие многочисленным гильдиям. Здесь кирпич тоже был покрыт жирной копотью, стёкла испещрены трещинами, а кое-где выбиты. Куда более жутко выглядел проступающий сквозь морок абрис здания Звёздной Септы: чёрный мрамор теперь напоминал могильный камень, дыры на проломленном куполе походили на гигантские следы чего-то нечеловеческого. Хотя это могло быть лишь разыгравшимся воображением. Но они направлялись именно в стороны дворцов гильдий. Стены их выглядели более надёжными, хотя почти каждое строение несло на себе печать запустения и тлена. Чёрная копоть и человеческие останки то и дело цепляли взгляд. Каменная брусчатка дрожала под ногами — чтобы ни гналось за ними, оно было близко к цели. Теперь казалось, что к этому грохоту прибавлялись невнятные, наползающие отовсюду шорохи, протяжные страдальческие стоны, изувеченные, изломанные тени уже не живых существ. Скрюченная рука, напоминавшая ветвь дерева, скребущуюся ночью в окно, мелькнула у самого ворота мантии. В последний момент Квиберн заметил, как Эменос, отмахнувшись от этой жуткой тени, схватил его самого за плечо и толкнул в сторону одного из зданий гильдии, у которого они оказались. Прямо за ним находились городские стены. Высокие, толстые и надёжные. — Сюда, — озвучил и без того очевидный факт Эменос, продолжая тащить Квиберна следом. Силуэт не то Марвина, не то пса, уже растворился в тёмном проломе здания. Каменный грохот приближался, тени ядовито шипели, а следом за ними... Квиберн обернулся ровно на одно мгновение, которого оказалось достаточно, чтобы увидеть наползающую темноту — не ночь, не почерневший туман, а омерзительное порождение бездны, жадно пожиравшее всё на своём пути. Хорошо знакомое отсутствие всего. — Не нужно человеку на такое смотреть, — голос Эменоса прозвучал совсем рядом и, сжав руку Квиберна почти до боли, бесцеремонно толкнул его в оскалившийся обломками камня неровный проход. — Ты не хочешь знать, что за нами гонится. — Но я знаю... — тихо проговорил Квиберн, но эта его реплика осталась без ответа. — Знаю, что это. Окутанное туманом здание встретило их знакомой тишиной, нарушаемой лишь шорохом шагов и хрустом камней под ногами. Кое-где на глаза попадались оплетённые паутиной полуистлевшие человеческие кости. Черепа зияли чёрной пустотой глазниц, из одного из распахнутых ртов выползла толстая белая змея, издавая озлобленное шипение. Эменос с размаху наступил ей на голову. На лице его отпечаталось нескрываемое отвращение, словно он раздавил таракана. Послышался треск ломаемого черепа и хлюпанье. Под тяжёлым сапогом расползалось тёмное пятно. Наверняка красное, но Квиберн уже привык к тому, что в этом месте цвета, если не отсутствовали, то казались смазанными, неяркими и приглушёнными. — Маим, аса, т`лем Сош. Туу, — пробормотал Эменос, вскидывая руки в сторону провала. Квиберну не был знаком язык, на котором он произносил то ли заклинание, то ли просьбу, то ли боги ведают, что ещё, но достаточно было его звучания, чтобы по спине прокатились мурашки. То было нечто нечеловеческое, неземное. Руки, те самые руки мертвеца, казалось, на мгновение вспыхнули алым, а после по ним заструились ослепительные лиловые молнии, оставляя после себя характерный запах, словно после грозы. Сияние их оказалось настолько ярким и непривычным, что Квиберн невольно зажмурился. — Это не остановит их, — пояснил Эменос уже на всеобщем языке, оборачиваясь к Квиберну. Руки его уже приобрели знакомый бледный оттенок, — но, возможно, немного ослабит. Чёрный пёс, уже потерявший очертания знакомой фигуры Марвина, залаял, стоя на пороге одного из многочисленных проходов. Эменос двинулся на звук и Квиберн, стараясь не прислушиваться к происходящему снаружи, последовал за ними. Каменный топот, казалось, затих, но густые клочья чёрного тумана медленно, с трудом преодолевая незримую преграду, вползали в здание, напоминая ядовитые щупальца, ощупывающие каждый сантиметр пространства. Время от времени они болезненно скручивались и шипели. Как слепые, они двигались в поисках того, что могли сожрать. Они были голодны. Бесконечно голодны. Стены содрогнулись от протяжного, какого-то металлического воя. В нём слышались ярость, разочарование и нетерпение. Квиберн ускорил шаг, ныряя в тёмный проём, за которым исчезли мастиф и Эменос. На мгновение ему почудилось, что они растворились в алчущей темноте, навеки оставив его здесь одного, загнанного в ловушку. Странно, но эта мысль напугала только в самое первое мгновение. В остальном разум оставался кристально чист, ясен и холоден, как прежде. Словно всё происходящее было в порядке вещей. — Мы здесь! — Квиберн заметил движение впереди, слабое свечение. Упругие щупальца тьмы разбрасывали в сторону осколки камней, разметали в разные стороны человеческие кости. К вою и скрежету примешивались те самые нечленораздельные, давно утратившие всё человеческое вопли и стенания. Квиберн устремился к своим странным спутникам по тёмному и узкому коридору, ведущему в неизвестность. Ему не доводилось бывать здесь при жизни, однако он был уверен: такого прохода просто не могло быть. По всему правилам человеческого мира за обвалившимся дверным проёмом долженствовало находиться разрушенной комнате, а не этому коридору, под лёгким углом уходящим куда-то вниз. Но то были законы человеческого мира, которые здесь не работали. Только сейчас Квиберн осознал, что впереди доносятся звуки двух пар ног. Не одного человека и пса, а именно двух людей. Замирая и страшась увидеть какую-нибудь мерзостную картину, он приблизился, ориентируясь на невесть откуда взявшийся свет факела, который сжимал в руках Эменос. А рядом с ним стоял... — Марвин!.. — поражённо выдохнул Квиберн. Марвин выглядел старым — слишком старым для того мужчины, которым он его запомнил. И дело было не в грузности фигуры, сеточке морщин у глаз и рта, а во всём его облике. Он выглядел не только сильно постаревшим, но и усталым. Марвин же, заметив удивлённое лицо Квиберна, хмыкнул как-то горестно: — Ты заметно помолодел, чего обо мне не скажешь. Квиберн... — Нет времени, — оборвал Эменос, размахивая факелом. — Нам нужно идти. Лучше бы ты и дальше оставался псом, — посетовал он на Марвина, и тот процедил зло сквозь зубы: — Катись ты. — С превеликим удовольствием, — Эменос не разозлился на очевидную грубость Марвина, а после действительно устремился вперёд. — Теперь, когда нам удалось ненадолго оторваться, это не составит труда. Главное добраться до ворот. — Оторвались? — Квиберн с сомнением обернулся, однако узкий туннель оставался тёмен, и входа отсюда не было видно. Равно как и не было слышно тех ужасающих звуков. — Ненадолго, если вы двое не пошевелитесь, — буркнул Эменос. — Но что там на самом деле было? — Квиберн снова не ощутил страха. Ему вновь стало любопытно. С детских лет его интересовало то, что находилось по ту сторону, природа смерти и глубина ждущей каждого из живущих темноты, и вот теперь... Теперь он может познать это на себе. — Это трудно так просто объяснить словами, а уж и смотреть на это я и вовсе не советую, — бросил Эменос в темноту коридора, Марвин же лишь мрачно кивнул, словно соглашаясь с его словами. — Ты не понял, — в голосе Квиберна впервые послышалось раздражение. — Я знаю, что здесь живёт. Я спрашивал, что за нами гналось. Тот звук явно имел... некую материальную форму. Эменос бросил на него через плечо привычный насмешливый взгляд. — Если знаешь, зачем спрашиваешь? За нами гналось именно то, что здесь живёт, разве это не очевидно? — Их я видел не раз, и не сошёл с ума, а на это ты запретил даже оглядываться. — Он прав, Квиберн, — вдруг вмешался Марвин. Голос его, как и взгляд, был до невозможного мрачен. — То, что ты видел прежде, довольно далеко от истинного облика того, что оно представляет из себя на самом деле. Голодная тьма — далеко не самое ужасное, ты ведь понимаешь? — А сейчас оно обрело облик сфинкса? — разговор теперь казался Квиберну лишённым всякого смысла, каким-то пустым. И от этого в груди ещё больше разливалось глухое раздражение. Марвин, может быть, и постарел, но это не значит, что может говорить с ним, словно с несмышлёнышем. — И ты считаешь, что я бы сошёл с ума от такой малости? Марвин посмотрел на Квиберна с немалым удивлением — впервые из его взгляда исчезли даже испуг и мрачность, вытесненные искренним изумлением. — Люди могут лишиться разума и из-за меньшего. Но дело не в облике, а в том, что он скрывает. Иногда достаточно одного взгляда, чтобы... — Марвин не стал заканчивать фразу, раздосадованно махнув рукой. — Твой друг хочет сказать, — довершил за него Эменос, — что ты просто не вглядывался в это как следует — и правильно делал. Короткое промедление — и ты уже никогда не выберешься отсюда. Боги этого места сожрут с потрохами твои душу, выпьют тебя досуха. Ты станешь тенью, одной из тех, что блуждает здесь вечно. Как Часовщик. «Но перед этим узнаешь, что такое настоящая свобода. Мы — я — подарим её тебе, нхэм», — прозвучал где-то на периферии сознания вкрадчивый, тихий голос. Эменос, словно почувствовав инородное присутствие, резко обернулся, останавливаясь. Вцепился Квиберну в плечи, слегка встряхивая его. — В чём дело?.. — начал было Марвин, но Эменос оборвал его: — Молчать! — и тот покорно замолчал, резко клацнув зубами, точно пёс. — Не слушай, — на сей раз Эменос обратился к Квиберну, заглядывая в его глаза. — Я и не слушаю. Это просто... — Неважно, — Эменос покачал головой. Он порывистым движением сунул факел в руку Марвина. Пальцы его ледяных рук впились в плечи с такой силой, что Квиберн ощутил боль, доказывающую, что он в каком-то смысле всё-таки жив. И только сейчас он не без удивления отметил, что Эменос, несмотря на свой юный возраст, уже выше его на пол головы. В нём, наверное, было не меньше шести с лишним футов. Низкий Марвин рядом и вовсе смотрелся комично. — Пусть себе треплется, не отвечай, не обращай внимания и не сосредотачивайся на словах. «Свобода... Свобода, которой ты всегда желал... Радость...» — Свобода, но не освобождение, — произнёс Эменос, обращаясь очевидно не к Квиберну, поскольку тот молчал. — Это совершенно разные вещи. Так вот, освобождения они никогда не подарят, ибо сами не ведают, что это такое. Марвин сохранял напряжённое молчание. Квиберн, моргнув, медленно кивнул. Он всё ещё слышал тот вкрадчивый жутковатый шёпот, но сейчас тот сливался в неразборчивый шелест, больше походивший на шипение. — Идёмте, нам стоит поспешить, — Эменос, коротко выдохнув, резко отпустил Квиберна и снова посмотрел во тьму туннеля, сворачивающего налево. Он снова забрал у Марвина чадящий факел, пламя которого подрагивало, словно от сквозняка, идущего откуда-то из глубины. — Далеко нам ещё? — тихо спросил Квиберн. — Нет, — откликнулся Марвин. — Думаю, скоро мы выйдем на очередной круг. Как только окажемся за пределами города. — Очередной... — Квиберн вдруг запнулся, и удивлённо уставился на своего друга, который, пусть и выглядел напряжённым, вёл себя как человек, не раз бывавший в этом месте. — Ты-то откуда знаешь? Чуть замедлив шаг, Марвин бросил на Квиберна взгляд через плечо и криво улыбнулся: — Это удивляет тебя куда больше, чем то, что я был псом? Квиберн моргнул. В самом деле. Почему-то... по какой-то причине он уже начал забывать об этом факте, хотя прежде всегда отличался ясностью рассудка. Даже здесь, в этом месте, он помнил каждый свой шаг, каждую проведённую здесь минуту — точнее, так ему представлялось. Слова Эменоса же, впрочем, эту уверенность успели пошатнуть. — Это не ответ на мой вопрос, — наконец выдавил из себя Квиберн, чуть нахмурившись. — Долгая история... — протянул Марвин. — В каком-то смысле я действительно здесь уже бывал. И это скорее интуиция, чем точное знание дороги. — А ты? — Квиберн перевёл взгляд на Эменоса, что шёл на несколько шагов впереди, неся факел и пристально вглядываясь во тьму. — Я-то... Я тоже здесь бывал, можно сказать, я всегда нахожусь на границе, отделяющую мир живых от этого места. И порой ощущения... несколько смазываются, сбивая с толку. Поэтому и взял с собой Марвина — он живой, и эту разницу ощущает куда как ярче. Чётче. Из тебя мог бы получиться проводник получше, но только не сейчас, когда они промыли тебе мозги. Квиберна это объяснение не удовлетворило. — А я, значит, действительно мёртв? — Эменос только хмыкнул. Марвин судорожно выдохнул. И этого оказалось вполне достаточно: Квиберн и без того давно осознавал данный факт. Его волновало другое. — И как давно? — Не больше нескольких часов, — Эменос остановился, прислушиваясь к чему-то. Марвин старался не смотреть на Квиберна, словно испытывая какую-то неловкость, что на него было совершенно непохоже. — Но как же... — Квиберн всё ещё видел лицо своего друга — человека, постаревшего лет на двадцать, учитывая, каким он его помнил тогда, у ворот Цитадели. — Этого не может быть. — Ещё как может, — Эменос не оборачивался, от чего слова его словно предназначались лежащей впереди темноте. — Скоро ты сам поймёшь. И вспомнишь. Как вспомнила Дейенерис. «Серсея», — всплыло в памяти. Квиберн встряхнул головой. Марвин выдохнул — нервно, отрывисто. Воздух, со свистом вырвавшийся из лёгких, заставил Квиберна поёжиться. Эменос тут же зашипел на них: — А теперь тихо, — он поднял факел над головой, призывая всех вскинуть головы и посмотреть на сводчатый потолок, испещрённый древними клинописными глифами. Такого языка Квиберн не то, что не знал, но даже и не читал ни о чём подобном, хотя область его интересов и простиралась до пределов непознанного. Было в этом языке нечто неправильное, чуждое, то, чему противилось человеческое естество. Это был язык не из привычного всем мира. — Это их территория. То, что они до сих пор не дышат нам в спину, скорее чудо, чем чья-то заслуга, — довершил Эменос. — Что это значит? — Квиберн указал на светящиеся мертвенно-синим цветом глифы. — Вам лучше даже не пытаться это прочитать, — покачал головой Эменос. — Он прав. Тебе бы не пришлось по нраву их значение, — сумрачно подтвердил Марвин. Кажется, он хотел сказать что-то ещё, однако свод туннеля вдруг содрогнулся, на голову посыпалась острая каменная крошка. — Как тот ворон. Накаркал, — с неуместным весельем заметил Эменос. Откуда-то одновременно и сверху, и сбоку обрушился очередной удар. Глубокие чёрные трещины, извиваясь, расползались в разные стороны. Не сговариваясь, они все сорвались с места. Марвину явно было тяжело бежать, но он всё же не отставал. Квиберн только слышал его дыхание где-то рядом, сам же неотрывно смотрел на спину несущегося впереди Эменоса, который так и не выронил факел, и факел тот нервной путеводной звездой мерцал в мрачной сырости туннеля, что раз за разом содрогался от невероятных ударов. — Проход! — Квиберн даже не понял, кому принадлежал этот возглас. Стены уже расходились в стороны, пропуская чёрный дым. Жуткий торжествующий вой затопил, похоже, весь обитаемый мир. Со странной отстранённостью, к которой успел привыкнуть, Квиберн сознавал, что шанс остаться под завалами или оказаться поглощённым чудовищами достаточно велик, чтобы являться почти что фактом. Также он сознавал, что не понимает слишком многого — и это было, как ни странно, единственное, что его по-настоящему беспокоило. Квиберну это не нравилось, он к подобному не привык, поскольку всегда и на всё умел находить — или хотя бы искать — ответы. Даже сейчас, находясь на грани вечного уничтожения. «...— Вы верите в привидения, мейстер? — Однажды в Цитадели я вошёл в пустую комнату, где стоял пустой стул. Однако я знал, что с него только что встала женщина. Сиденье было примятое и ещё тёплое, а в комнате пахло её духами. Если мы оставляем за собой свой запах, выходя из комнаты, то уж, верно, и от наших душ остаётся что-то, когда мы уходим из жизни? Архимейстеры, впрочем, не одобрили мой образ мыслей. Только Марвин согласился со мной, но он был единственный...» Очередное воспоминание заставило Квиберна резко остановиться, словно споткнувшись. Он слишком явственно увидел со стороны себя — действительно постаревшего, со странным, каким-то нечитаемым выражением лица — и измученного мужчину. Лихорадочный блеск в зелёных глазах казался знакомым, вместо правой руки — замотанная в смоченную травами материю культя. Лицо его было бледным, голова, прежде обритая налысо, уже покрылась короткими золотистыми волосами. — Квиберн! — на сей раз в голосе Марвина прозвучал неприкрытый испуг, почти ужас. Эменос выругался, но Квиберн их уже не видел. Туннель рушился, и с потолка летели настоящие камни. Кто-то схватил его за руку, и пальцы оказались обжигающе-ледяными. Не разбирая дороги, Квиберн не стал сопротивляться, когда его куда-то бесцеремонно потащили. Грохот стоял такой, словно рушился небесный свод, неразборчивый шёпот, чьи-то крики, проклятья, обрывки образов — всё смешалось. «Свобода...» Он буквально рухнул на пол, больно ударившись коленями. В ушах всё ещё стоял грохот. Кто-то грузно осел рядом, тяжело дыша. Очевидно, Марвин. Эменос — кто ещё мог устоять на ногах в такой ситуации? — очередной раз громко выругался. Чуть пошатываясь, Квиберн встал. Придерживаясь за стену, он увидел как Эменос помогает Марвину подняться. Выглядели они все так, словно выползли если не из выгребной ямы, то очевидно не из самого чистого места. Перемазанные в пыли и чёрной жирной саже, взявшейся невесть откуда. Одежда кое-где оказалась изорвана. Квиберн провёл перепачканной ладонью по саднящему лбу и безо всякого удивления обнаружил кровь на пальцах. — Где мы? — переводя дух, поинтересовался Марвин. Эменос бегло огляделся и впился хмурым взглядом в Квиберна: — Так, по-твоему, это должно выглядеть? Мы в ловушке! И времени у нас не так много, чтобы из неё выбраться. Сам Квиберн только сейчас заметил, что стоят они в той самой небольшой комнате Цитадели. На стенах тускло мигали масляные светильники и витал тот самый запах женских духов, о котором он вспомнил перед тем, как... Оглянувшись, он увидел за спиной лишь глухую стену, а не вход в туннель, как ожидал. Он никак не мог взять в толк, о чём его спрашивал Эменос, поскольку ничего себе не представлял. А просто вспомнил в самый последний момент перед тем, как на них всех рухнул потолок. — Это не я. И провалиться мне в седьмое пекло, если я понимаю, о чём ты, — ровно, но всё же с нотками раздражения отозвался Квиберн. Эменос выдохнул: — Ладно. Ты же пока не знаешь, как это контролировать. — Но это и правда здесь, пусть и выглядит так, — вдруг вступился за Квиберна Марвин. — Неужели не чувствуешь, Томас? «Томас», — имя это тоже показалось Квиберну знакомым. Даже слишком, и от имени этого в нём пробудилось неприятное чувство, от которого засосало под ложечкой. От имени исходила смутная угроза. Он встряхнул головой, стараясь не сосредотачиваться на этой мысли, которая мешала здраво оценивать обстановку, если в подобных обстоятельствах данное понятие вообще было уместно. — Возможно, — Эменос задумчиво прошёлся по небольшой комнате, меряя её шагами, с сомнением покосился на примятый стул, на котором действительно только что кто-то сидел. Чужое присутствие незримо витало в воздухе. — Забавно только, что, сбежав из Цитадели, мы в неё вернулись. — Наверное, это уже какая-то другая Цитадель, — Марвин, успевший перевести дух, пожал плечами. — Единственное отличие: здесь нет двери, — едко сказал Эменос. — Поверить не могу, что ты чего-то не знаешь, — в тон ему ответил Марвин. Квиберн медленно перевёл взгляд с одного на другого, словно перед ним оказалось двое сумасшедших. Потому что он-то сам прекрасно видел дверь. В приглушённом свете он не сразу её разглядел, но всё же она — неприметная, покрытая облупленной красной краской. Ничего не говоря и не вмешиваясь в перепалку, Квиберн шагнул к этой двери и, задержав дыхание, коснулся ручки. Чужие голоса тут же смолкли. Эменос и Марвин внимательно смотрели на Квиберна — то ли с недоумением, то ли почти с испугом. — Проклятье, — прокомментировал Эменос, делая решительный шаг вперёд. — Как я мог забыть, что ты тоже видишь. Раз уж вместо городской стены мы попали именно сюда... — Она выпускает по одному за раз, — произнёс Квиберн, сам уже не помня, кому говорил эту фразу и что она значит. Даже не совсем понимая, кого имеет ввиду, однако Эменос только улыбнулся. А после, закатав рукава до самого локтя, очередной раз продемонстрировал свои жутковатые бледные руки с безобразными толстыми шрамами на запястьях. — Руки мертвеца, — напомнил он, а после оглянулся на Марвина. — Я всё равно что давно здесь, часть Марвина никогда не покинет этого места... а ты... — Эменос задумался, подбирая слова, — принадлежишь ей. Так что, — больше не вдаваясь в пояснения, он дёрнул ручку на себя, распахивая проход в непроглядную темноту, а после опустил вдруг ставшую неожиданно горячей руку, что тоже вспыхнула красным, на затылок Квиберна. Последнее, что он чётко видел — это знакомые лиловые молнии, пробежавшие между чужих пальцев. Жар моментально растёкся по телу, выбил из груди дыхание. Квиберн осознал, что не в силах даже двинуться, однако раскалённая рука, не давая времени на осмысление, безжалостно толкнула его в густой мрак. ...Почему невозможно представить ничто? Когда человеческий разум пытается вообразить себе пустоту, отсутствие всего, воображение не желает подчиняться. Потому что это невозможно, человек не может представить себе подобное состояние, всегда наполняя даже воображаемую пустоту чем-то: хотя бы ещё одной пустотой. Квиберну чудилось, что он падал бесконечно, ожидая удара или чего-то подобного, однако продолжал стремительное движение вниз, пока окончательно не потерял направление, пока не лишился даже этого самого чувства — падения. Словно его собственного тела более не существовало, остался только чистый разум, само сознание, которое отказывалось осмыслять происходящее. Отказываясь привыкнуть к вечной пустоте, что представлялась хуже смерти. Хуже седьмого ада, ибо там, по крайней мере, должен был пылать огонь. И Квиберн многое бы отдал за то, чтобы услышать крики других грешников и ощутить запах палёной плоти. Это доказало бы, что пустота не бесконечна и он здесь не один. И всё же он был, пожалуй, в худшем из вариантов небытия — в пустоте, обволакивающей его, как липкий туман. Далёкие образы из жизни, оставшейся по ту сторону, сменялись один другим, но казались слишком размытыми и ничего не значащими. Пустота, ничто заполняло всё. Квиберн не понимал, продолжается ли падение или он действительно застыл на одном месте. И всё-таки что-то здесь было... что-то ещё. Присмотревшись внимательнее, он увидел сверкающие вдалеке глаза, походивших на два пылающих солнца. Они принадлежали существу, чьи очертания не складывались в единую картину, поскольку она была слишком чуждой для человеческого разума. Фигура эта светилась алым, а над головой, заслоняющей мириады звёзд, подобно короне, виднелся похожий на бездонный колодец чёрный круг. Края его тоже светились алым. Женщина — если то можно было назвать женщиной — простёрла к Квиберну руку, увенчанную острыми когтями. От этого движения звёзды срывались с небес, от её дыхания сгорали туманности. Небесные странники почтительно вращались вокруг неё, осыпая сверкающей пылью. Голос, похожий на голос давно умершей матери, зазвучал в голове Квиберна. Он был одновременно и ласковым, и невероятно могущественным, и сознание — единственное, что осталось — готово было разорваться на части: — Уравнитель из нхэм, покинувший Ур, вошедший в Кхе, — мать никогда не говорила с ним так ласково. Женщина по имени Трия вообще предпочитала делать вид, что его не существует. — Иди... дитя... узри... принеси... Квиберн понимал лишь часть слов, всё прочее тонуло в каком-то беззвучном гуле, превращалось в жуткую мешанину звуков, в которые вплетался монотонный, гипнотический бой барабанов и бубнов. Фигуру существа оплетали разряды лиловых молний, струившиеся по телу. Наконец самый кончик заточенного когтя коснулся Квиберна — он, даже лишённый тела, ощутил прикосновение к своему лбу. И это прикосновение оказалось пылающим. Всю Вселенную залил слепящий свет, и Квиберн закричал, захлёбываясь обрушившимся на него прозрением. Воспоминаниями, ворвавшимися в его разум настоящим огненным торнадо. — Р`севехс! Асес ду млал! Самирет офарем бисестс! Дот Тоар Лумтха! — Квиберн не понимал ни слова, и не мог быть уверен в том, что расслышал их все — и расслышал верно. Хищные переплетения незнакомого языка впивались в мозг раскалённой иглой. — Аа Т'нот Ха Ат эг Кха! Темнота полнилась этими жуткими шипящими звуками, проникающими в саму ткань бытия, и Квиберн снова ощутил, что падает вниз — к нему вернулось это чувство. Он увидел иную, простёртую к нему, словно с другой стороны мироздания, длань тайком от увиденного им прежде чудовища. Межзвёздная пустота содрогнулась, как будто тоже испытывала отвращение. Онемевшие звёзды хорошо знали этих тварей. — Эл Су Умму! Отец Тысячеглазых-Шту взывает! Пыль Погибших Миров, Хранитель Первой Книги пришёл просить, я обращаюсь к тебе гласом Его! Я, Его Сош! Позволь нам взойти, о Матерь! — Прочь! — на том же человеческом языке взревела алая женщина, испещрённая вспышками лиловых молний. Она впала в нешуточную ярость, делавшую её совершенно безумной. — Прочь, Ал Маару! Я не позволю! Квиберн, не в силах выносить этого зрелища, в буквальном, кажется, смысле разрывающим его душу на части, снова открыл рот в беззвучном болезненном крике, чувствуя, как по лицу течёт кровь. Вкус её отчётливо ощущался во рту. А на затылке... на затылке по-прежнему лежала та самая невероятно горячая рука, и толкнувшая его навстречу этой тьме. Перед глазами тоже было темно, но то была иная темнота — и Квиберн сразу же понял, что находится в какой-то комнате. Из носа, судя по ощущениям, тоже текла кровь. Равно, как и из ушей. Раскалённая, но стремительно остывающая рука выскользнула из-под головы, и Квиберн ощутил прикосновение затылка к мягкой подушке. Он всё ещё не совсем понимал, где оказался, и вовсе не понимал — чему свидетелем стал перед самым пробуждением в новом месте. — Ты видел её, — раздался возле уха знакомый голос, полный чего-то похожего на благоговение. — Видел её. Слышал. Она коснулась тебя. — Отец Тысячеглазых взывает... — едва слышно прошептал Квиберн, что всё ещё в неверии созерцал низкий потолок, не решаясь повернуть голову. Он помнил — помнил всё прекрасно, так же, как и о том, что успел всё позабыть, — и пока не мог найти в себе сил посмотреть на сидящего рядом с ним человека. — Ещё бы, — ответил тот же голос. Томас. Конечно, это был Томас, который велел ему умереть, угрожая Серсее, и который по какой-то неведомой причине сам спустившийся за ним. Квиберном овладело странное безразличие. Всё, что его волновало... — Серсея... — Она в полном порядке, — заверил Томас. Наконец Квиберн увидел его лицо — но уже другое, лицо Ланнистера. — Но нам стоит поторопиться, пока время вновь не ускорило бег. Квиберн понял, что комнату обволакивают лёгкие сумерки, просачивающиеся сквозь прикрытые деревянные ставни. В нос ударил едкий запах трав. И тут же послышался приглушённый голос Марвина, звучавший болезненно и хрипло. Судя по звукам, тот с трудом поднимался со скрипучей табуретки. — О боги... Томас потянулся было, чтобы помочь и Квиберну встать, но тот легко оттолкнул его руку. — Я сам. — Не гневись, — сразу понял такую причину его поведения Томас. — И не держи зла. Я сделал это лишь из нужды. Я не собирался вредить тебе или Серсее. Серсея не меньше важна, чем... — Дейенерис, — проговорил Квиберн, ибо знал, что сделал, и теперь прекрасно видел, что кровать, на которой та лежала, пуста. Возможно, потому что тело убрали, однако вряд ли. Квиберн хотел сказать слишком многое — и спросить, но у него вырвался только усталый выдох. В голове его всё ещё плавал туман, словно принесённый с собой с той стороны Староместа. — Где она, Марвин? — поинтересовался вдруг Квиберн, сам не понимая, о ком именно спрашивает. Тон его был холоден, хотя на Марвина он почему-то злиться всё ещё не мог. Возможно, потому что подобные чувства всегда ему были чужды. — Дейенерис отправилась... на прогулку, — ответил за него Томас, бросив на тяжело молчавшего Марвина короткий взгляд. А после протянул Квиберну тряпку, явно предназначенную для того, чтобы тот вытер кровь, заливавшую лицо и шею. Не задумываясь, Квиберн взял её. От обыденности подобного действия становилось почти что смешно. — Серсея в безопасности. Я бы не допустил, чтобы она пострадала. — Верится с трудом, — тем же ровным голосом ответил Квиберн, наконец находя в себе силы спустить ноги на грязный пол. Перемазанная кровью тряпка оказалась небрежно отброшена в сторону. Он чувствовал себя живым, хотя и не был в том полностью уверен. — Понимаю, но постарайся принять как данность, — Томас пожал плечами, чуть отходя в сторону и глядя в окно. — Нам стоит поторопиться, — Марвин всё ещё сидел на своём месте. Сгорбившись, глядя куда-то в пустоту. Он выглядел невероятно уставшим — почти больным, словно в мгновение ока превратился в древнего старца. Прямо как тогда, в глубине того странного туннеля. — Денёк выдался тот ещё... — Мне нужно к Серсее, — Квиберн, всё ещё несколько неуверенно ступая к выходу, и не зная, чего ждать в следующий миг, сказал это, ни к кому толком не обращаясь. Даже если всё случившееся было правдой, ему пока меньше всего хотелось смотреть на этих людей. — Нужно. Марвин, — Томас посмотрел на него, — как только будете готовы, отправляйтесь к гавани с Кинварой и Герионом. И не мешкайте. — К гавани? — не понял тот. — Это безопасно? — Да. Пока что — да, но старайтесь избегать ненужного внимания. Идём, — это Томас бросил уже Квиберну. Тот едва заметно вскинул брови, не понимая. И Томас вынужден был пояснить. — Мы идём к Серсее, и не нужно со мной спорить. Моя помощь может оказаться очень кстати. Квиберн открыл было рот, чтобы сказать о своём крайнем нежелании подобного исхода. И что Томас — последний, кого он готов подпустить к королеве, но все его возражения умерли, стоило встретиться с зелёными глазами Томаса. «Ты принял это решение сам», — почти услышал Квиберн его голос. И сложно было сказать, что именно имелось ввиду, вполне возможно, это относилось к решению шагнуть за грань, а, может, и к чему-то иному. И Квиберн почти ощутил как незримый песок времени, замерший прежде в какой-то странной невесомости, сдвинулся с места. Это означало, что время их в самом деле подходит к концу, а спорить не имело никакого смысла. Сознание его, ещё не до конца принявшее случившееся, сосредоточилось на главном: Серсея. — Вот и славно, — хмыкнув, Томас с силой распахнул скрипучую дверь, позволяя Квиберну первым выйти в тёмный коридор. — Поторопимся. Объясняться будем позже, как только окажемся на корабле.