***
Вокзал. Небольшая семья — отец, мать и их сын, на вид лет 5 или 6. Они, скучая, сидят на скамейке в неясном ожидании. Они ещё не знают, что за ними кое-кто пристально наблюдает. Чуть поодаль, на раскладном стуле, сидит полный мужчина. Его маленькие красные от бессонницы глаза скрывались за солнечными очками, что смотрелись совсем не к месту в такое позднее время суток. Его лицо иногда кривилось в непонятных гримасах, разрезая жирное лицо морщинами, будто его хватал паралич, но всё тут же возвращалось в норму. Наблюдая за семьёй, он облизывал быстро сохнущие толстые губы. В своих бледных пухлых руках он держал давно остывший хот-дог и банку вишнёвой колы. Где-то с улицы раздался гудок поезда. Мужчина вздрагивает, газировка немного выплёскивается из банки. Он сглотнул слюну и снова принялся смотреть на семью, поглощая каждого своим жадным, слегка притупленным взглядом, скрывавшимся под тёмными линзами очков. Глава семейства, отец, внушает — высокий и стройный, кажется, очень даже спортивный, вероятнее всего, может дать отпор. Очень сильный отпор. Человек сразу представил, как Отец железной хваткой фиксирует пальцы в его волосах, задирает его голову к верху, после чего резко бьёт ей о стул — кровь растекается по полу, слёзы медленно катятся по щекам, но Отец продолжает беспощадно колотить жертву лицом о стул. Мать, привлекательная женщина среднего роста, расселась на скамейке и кажется, уже задремала. Её тонкая шея навела наблюдателя на мысль, что у неё очень высокий и громкий голос, что тоже не есть хорошо. Но теперь, она медленно, но верно, вступает в мир Морфея, и, следуя её примеру, тоже самое начинает делать и Отец. Ещё несколько минут и родители крепко спали, прижавшись друг к другу. Лишь маленький мальчик продолжал бдеть. Он постоянно крутился, оглядывался по сторонам, но не спрыгивал с колен своей мамы. Он всё ещё находился под стражей, даже если его опекуны давно крепко спали. «Хорошо, если Заслуженный захочет в туалет…» — подумал мужчина, откусил хот-дог, размазав кетчуп на уголке рта. И действительно — мальчик легонько потряс маму за руку и шепнул что-то, но не получив ответа, вскочил с её колен и направился в сторону уборной. От волнения, у мужчины пересохло в горле, он поднёс банку колы к губам и сделал три жадных глотка, после чего бросил хот-дог и колу в урну и направился за мальчиком неуверенной хромающей походкой. Он боязно осматривался по сторонам, втянул голову в плечи и засунул испачканные в соусе и коле ладони в карманы джинсовой куртки.***
Усатый мужчина в синей униформе поправил кепку. Он облокотился о кирпичную степу, тяжело вздохнул и посмотрел на часы. — Да где же его, чёрт возьми, носит? — спросил он. Из-за двери, ведущей на крышу здания выглянула голова женщины. Её длинные волосы, блеснув золотом, слегка покачивались на ветру, напомнив колосья пшеницы. Она шустро перескочила порог и оказалась в комнате. — Извините, Джефф, может вам нужна помощь? Карен подпрыгнула вперёд и подошла к строителю, придерживавший стеклянную панель, что также стояла у кирпичной стены. Но только хотел Джефф что-то ей ответить, послышался другой мужской голос — хозяин квартиры, рыжий слепой парень, Мэтт Мёрдок. Он, придерживаясь перил, не спеша поднимался по лестнице с нижнего этажа. — Карен, тебе не кажется, что таскать стекло это немного… не женское дело? — Ты таким образом решил забрать у меня «работу»? — обиженно спросила Карен. Мэтт вслушался в сердцебиение. Оно совершенно не изменилось, её сердце ни на секунду не сжалось. Её обиженность — это всего лишь игра. Стоило признать, у Карен был актёрский талант, в особенности, когда речь доходила о её навыке играть голосом. — Тогда я напомню, милый, что это не дело и для слепых. Мэтт пожал плечами и подошёл к дряхлому дивану, на которое рухнул, заставив шаткую мебель прогнутся под его весом. — …А я всё же соглашусь с мистером Мёрдоком, — сказал строитель Джефф. — Лучше я потихоньку сам всё сделаю. — Но оно же, наверняка, очень тяжёлое, — Карен подошла к стеклу и провела указательным пальцем по нему, оставив невидимый след. — И к тому же, очень хрупкое. Ваш напарник уже неприлично задержался, а я не могу позволить вам одному пробовать делать что-либо с такой опасной вещью. Тем более, что нам с мистером Мёрдоком хотелось бы закончить ремонт поскорее. Мэтт расплылся в улыбке. «Мистер Мёрдок?» — подумал он. — «Всё-таки славные были первые дни работы нашей с Фогги конторой. И лишь только «Мистер Мёрдок» и «Мистер Нельсон» нещадно коробили слух, хотя мы столько раз просили называть Карен нас просто «Мэтт» и «Фогги»! Но теперь это позади…» Никогда раньше он не заставал Карен настолько полной энтузиазма. Ещё несколько месяцев назад, перед Мэттом была совершенно иная картина. Медленные дёрганные движения, тремор в руках, тяжёлое дыхание. Никакого желания жить — вот как можно было описать состояние Карен. Её сердце билось так быстро и не ровно, что казалось, будто оно в любой момент могло остановиться. Она задыхалась, проглатывая всю ту боль, что рвалась изнутри, ревела и просила лишь обо одном — о последней дозе, после которой её страданиям пришёл бы конец. Её тонкие пальцы почти коснулись желанной иглы, но ботинок отшвырнул шприц в сторону. В этот момент, Карен была уверена, что подняв голову, увидит направленное в лоб дуло пистолета. Смерти она не боялась, что искренне напугало Мэтта. Он опустился на корточки и обхватил её плечи израненными и испачканными в крови руками. Карен в ужасе открыла глаза, но увидев перед собой не гнусного Паоло, столь долго издевавшегося над ней, не наёмника Фиска и не злобного лже-Сорвиголову, а такого же измученного и побитого жизнью Мэтта, расплылась в кривой улыбке и расплакалась лишь сильнее. В тот день они ушли вместе, и с того дня почти не расставались. Воссоединение пошло им обоим на пользу, каждый из них вернулся к «нормальности», с которой всё начиналось. И вместо мыслей о том, как хорошо было бы умереть, что у Мэтта, что у Карен, появились мысли о том, что нужно жить так, как никогда раньше. Жизнь стала выглядеть как в приторной, слегка безвкусной, но от этого не менее умилительной мелодраме. Мэтт был счастлив быть с Карен, Карен была счастлива быть с Мэттом, и большего им было и не нужно. — Эх… Ладно! — сказал Джефф. — Раз уж хотите, мисс Пейдж, так помогите! Карен радостно подпрыгнула и схватилась за стекло, подняла его и сделала несколько шагов назад, потянув за собой и Джеффа, также державшего стекло с другой стороны, и только тогда задалась вопросом: — Но куда же его нести? — Его вот сюда, — сказал Джефф, отпустив одну руку и указав на пустую оконную раму. — Боже, всё это так напоминает эти плохие комедии по телеку, которые я смотрела в детстве, — пробормотала Карен и посмеялась. — Постойте! — внезапно вмешался Мэтт. Он замер, лишь слегка наклонил голову вбок, и ощутил лёгкую вибрацию, исходившую из ниоткуда. Очень тихий треск стекла, настолько тихий, что даже своим суперслухом Мэтт его сначала не уловил. Он поморщил лицо, не понимая того, что происходит. Ещё один тихий и слабый треск. Мэтт услышал, как в стекле быстро образовывались микро-трещины. Мёрдок вскочил с дивана. — Положите стекло! Сейчас же! — прикрикнул он. Карен хотела было аккуратно поставить раму к стене, но в то же мгновение, стекло лопнуло. Карен и Джефф отскочили, а осколки полетели в разные стороны и упали на пол. — Карен! — Мэтт бросился к ней. Она успела уйти от опасности, но несколько стёклышек всё равно успели вонзиться в левую голень. Мэтт встал на колени и попытался ощупать её ногу. Легонько коснувшись осколка пальцем, Мэтт случайно двинул его, и тот ещё сильнее проник в плоть. — Блять! — от боли вскрикнула Карен, но тут же со всей силой шлёпнула себя по губам — материться она начала в тот ужасный период, когда стала наркоманкой. За последние месяцы, она старалась уйти так далеко от той жизни, что причинило ей столько боли, насколько это возможно. Но иногда она напоминала о себе бранью или каким-нибудь внезапным желанием выкурить сигарету. — Боже, прости меня, Мэтт. — Не важно, — сказал он, махнув рукой. — Важно то, что ты цела. Но всё же придётся всё это дело обработать, — постучал кончиком пальцем рядом с раной. — Джефф! Вы в порядке? — Кажется, да! — откликнулся строитель. Он оглядел растекающееся пятно крови на ладони. — Ан-нет! Осколки попали в руку! — Не переживайте, ребята! — встревоженно сказал Мэтт. Он встал и направился в сторону лестницы. — Где-то тут есть аптечка, сейчас мы вас подлатаем. Мэтт помог Карен с ногой, после чего забинтовал, а сама Карен после этого решилась вылечить рану строителя Джеффа на руке, а пока Мёрдок размышлял о произошедшем. Ветер? В тот момент наступил абсолютный штиль, да и даже если это не так, то порывы ветра были такими слабыми, что вряд ли смогли бы разбить стекло. Изменения температуры? Всё такие же +18 градусов, какими были с утра, да и снова, как бы это могло разбить стекло. Дети? Что будут дети делать на последнем этаже, в двухэтажной квартире с выходом на крышу, в которой полным ходом идёт ремонт после разрухи, устроенной обезумевшим воякой? Так как же? Как же разбилось стекло? Мэтт вернулся на второй этаж, подошёл к рассыпанным осколкам. Он присел и потрогал стекло пальцем. Ни у одного из осколков не было тупых углов и любое резкое движение по ним могло разорвать кожу. Мёрдок встал и обошёл всё помещение, сделав несколько кругов вокруг стеклянной крошки. «Я чувствовал вибрацию, но… Откуда она шла? Если я не сошёл с ума, то… Из ниоткуда!» — думал Мэтт. — «Похоже, несмотря на все свои способности, я не могу найти обоснование всему, что происходит со мной…»***
Мужчина осторожно заглядывает в уборную, но не видит мальчика. Он медленно подходит к первой кабинке, чья дверь выкрашена в кислотно-зелёный цвет, что было довольно непривычным, прижался ухом к ней, но ничего не услышал. Из другой кабинки раздался громкий звук слива. Человек в страхе отскочил от двери и подбежал к раковине, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Сальные чёрные волосы спали на лоб, очки сползли с переносицы, рот слегка приоткрыт и висячие щёки, как у бульдога, покачивались из стороны в сторону. Дверь открывается, и ребёнок с удивлением начинает смотреть на Мартина, который старается не отрывать свой взгляд от зеркала. Мальчик подошёл к соседней раковине, открыл кран и сунул под тёплую струю воды маленькие ладошки. — П-п-привет!.. — пролепетал мужчина. Мальчика позабавила его шепелявость, но он не подал виду, что стало смешно, немного опасаясь незнакомца. — Здравствуйте, — тихо ответил мальчик. — Я М-Мартин… А к-к… К-как тебя зо-зовут? — на лбу выступили капельки пота. — Рик, — мальчик закрыл кран. — Ах, кхм, к-какое, умг, прекрасное имя! — воскликнул Мартин. Мальчик собирался уйти, но мужчина тут же опередил его и преградил ему выход из туалета. — Мистер, что вы делаете? — испуганно спросил Рик. — Я… Я-я ещё не договорил! — злобно выкрикнул Мартин и стукнул кулаком об угол. — Пустите, мои мама и папа, они!.. — О-они те-тебя не услышат! Мартин кинулся на ребёнка, Рик успел издать лишь тихий писк, прежде чем жирная туша не повалила его. Голова мальчика с глухим стуком ударилась о кафель. С виска начинает стекать струйка крови, которая растекается по полу, окрашивает белые плитки в бледно-алый, поблёскивает розовым. Мартин быстро встал с мальчика и в растерянности начал оглядывать помещение, сам не понимая зачем. Безумно вращая круглой головой в разные стороны, он заметил окно, открывающее вид на лесополосу. Мартин подбежал к нему, открыл форточку за слегка проржавевшую металлическую ручку, после чего вернулся обратно, схватил мальчика, закинул на плечо и направился снова к окну. — Т-ты — хороший слуга, Мартин! — сказал он сам себе. — Ты нашёл для с-своего хо-хозяина достойную жертву! Т-ты молодец, Мартин! Он спрыгнул на грунтовую тропинку, упал на колени, но удержал равновесие и не шлёпнулся об землю, что придавило бы мальчишку. Мартин быстро встал и со всей скорости, которую только мог набрать при своей хромоте и весе, побежал в сторону густых хвойных деревьев, окутанных тьмой ночи…***
— Ох, привет, Глори! — раздалось из трубки. — Что-то случилось? — Привет, Фогги, — ответила Глорианна. Она прошла в свою спальню, с подозрением рассматривая пол. — Да… Кое-что случилось. — Это что-то серьёзное? — испуганно спросил Фогги. — Я… Я-я не знаю как к этому относится… Осколки от линзы фотоаппарата лежали на всём ковре, кусочки стекла застряли в ворсинках. Глорианна рухнула на край кровати, продолжая разглядывать остатки объектива. — Я стояла на кухне, как вдруг услышала треск в спальне и… — Что? Что там было? — голос Фогги вздрогнул сильнее. — Кто-то разбил мой фотоаппарат! Точнее, его линзы… — Боже, Глори, — тяжёлый вздох облегчения. Фогги посмеялся. — Ну ты даёшь. Я уже было испугался… — Нет, ты не понял, — Глорианна смолкла на несколько секунд, выдержав зловещую паузу. — Кто-то. Разбил. Тишина. — С-с тобой всё в норме? — Да… Да, со мной всё в порядке, просто… Это всё так странно. Кто-то вломился ко мне и разбил мне объектив фотоаппарата… Он стоил пятьсот долларов! — Ты уверена, что это был «кто-то»? — Не поняла. — Просто вчера со мной произошло… — Фогги сглотнул слюну. — Нечто похожее. — Правда? — Да, только вот… Разбилось стекло машины. И никого не было поблизости… — Знаешь, Фогги, это… Это пугает…***
Рик открывает глаза и ничего не видит, кроме кромешной тьмы. Он чувствует, как две руки слабо прижимают его к плечу, слышит шаги, тяжёлое хриплое дыхание и завывания ветра. Ребёнок в ужасе начинает кричать. Мартин от страха отскочил, но быстро поняв в чём дело, попытался заткнуть мальчика, прижав ладонь к его рту. В кожу вцепились зубы. Мартин возопил от боли, бросил ребёнка и припал толстыми губами к укушенной ладони. В глухим шлепком, мальчик упал на грунт, кровь гоняла адреналин по всему организму, голос в голове кричал… Нет, громко орал «БЕГИ!». Мальчик попытался встать, но его попытка не увенчалась успехом. По ногам разлилась острая боль, Рик посмотрел на них и увидел, как его стопы неестественно вывернуты. Ребёнок кричал от боли и ужаса, не понимал, что с ним произошло, что с его ногами. Высокая фигура человека, сокрытая темнотой, внезапно нависла над ним. — Д-думал убежать, говнюк?! Го-говнюк! — крикнул Мартин. Он схватил мальчика за запястье, приподнял. — Говнюк! — повторял он. Джек крутился во все стороны, пытаясь вырваться из хватки, словно у него приступ эпилепсии, но Мартин со всей силы ударил ему по голове. Мальчик расслабился, его голова откинулась назад, и, снова издав писк, он замолчал. Мартин снова взял ребёнка на руки и кинул на плечо. — Т-ты молодец, Мартин, — говорил он сам себе. — Ты молодец…***
Карен в последний раз взмахнула метлой, что загребла на совок последние кусочки стекла, которые она тут же выкинула в чёрный мусорный пакет. Мэтт стоял на пороге выхода на крышу, направив свой незрячий взгляд куда-то в сторону многоэтажных домов в самом сердце Адской Кухни. Карен незаметно подошла со спины и обняла его, упершись лицом в плечо. Ласково, будто кошка, она потёрлась щекой о Мэтта. — Ну, чего ты так расстраиваешься из-за этого стекла? — шёпотом спросила она. — Расстраиваюсь? — переспросил Мэтт. — Я не расстраиваюсь из-за стекла, я просто задумался… Задумался почему… — Прости? — Почему оно разбилось, — Мэтт вздохнул. — Я пытался понять причину, но совершенно ничего. Ветер спокойный, температура не самая жаркая, детей тут быть не может! Ну, только если в будущем… — усмехнулся, чтобы убедить Карен в том, что он вовсе не грустит. Он почувствовал, как плечо вдруг охватил жар, исходящий от щёк Карен. К ним в мгновение прилила кровь, значит, шутка её несколько смутила. — В общем, ни что не могло повлиять на него. Кроме как какой-то неизведанной силы… — Ну, только не надо оправдывать это всё мистикой, — саркастично прервала Карен. — Дорогая, твой разум однажды захватил человек с фиолетовой кожей — по-моему, этого уже достаточно для того, чтобы моя теория для тебя имела право на жизнь. — Ну, хорошо, ладно. Но кому нужно взрывать стёкла? — Может не кому, — Мэтт загадочно замолчал, прежде чем продолжить. — Может чему. — Ох, ты слишком много думаешь об этом, Мэтт! Да и я, если честно, тоже… — Карен приподняла голову с плеча Мэтта, а он, наоборот, склонил голову чуть набок, что позволило Карен поцеловать его в висок. — Нам стоит отвлечься. Может, приготовить ужин вместе или… Как насчёт сходить в церковь? Твоя мама говорила, что сегодня вечером будет мессия. «Мама» — подумал Мэтт. — «Всё ещё так не привычно…» Когда Мэтт был тяжело ранен, весь промёрз, заработал лихорадку, его спасли добрые монахини из Церкви Клинтон, которыми руководила сестра Мэгги. Она и проявляла наибольшую заботу по отношению к Мэтту, а остальным сёстрам оставались другие такие же несчастные. Сначала, Мэтт не очень понимал, почему же сестра Мэгги беспокоилась о нём сильнее, чем о других больных, немного поразмыслил над этим, заглянул в воспоминания, и решил спросить: — Мэгги, скажи мне… Ты моя мать? — Что ты! — воскликнула она. — Конечно же нет, глупое дитя! Привычный ритм сердца был нарушен внезапным скачком, словно грудь на мгновение сдавила орган. Она лгала, а Мэтт это знал, и промолчал. Несмотря на то, что он убедился в своей догадке, несмотря на то, что был обижен на Мэгги за то, что она пропустила все самые важные моменты жизни собственного сына, что уж там, ни разу его не навестила, Мэтт, после того, как вернулся к нормальной жизни, не перестал посещать церковь, вовремя приходил на мессы и поддерживал контакт с сестрой Мэгги. Однако, ненадолго задержавшись, он всё же решился спросить тот же вопрос ещё раз, но снова получил ложный ответ. — Мэгги… — Мэтт сглотнул накативший в горле ком. Предстоял очень тяжёлый разговор. — Я должен сказать это тебе. Я знаю, что ты лжёшь. — Прости, Мэттью? — Я знаю, что ты лжёшь. Твой сердцебиение, оно выдало тебя, — Мэтт прислушался, нет ли кого поблизости, но кажется, сегодня вечером посетителей в церкви практически нет. — Видишь ли, я не знаю, знаешь ли ты, но причина, по которой я ослеп, даровала мне сверхчеловеческие чувства. Я слышу всё на далёкие расстояния, в том числе, я слышу чужое биение сердец и я понимаю, когда человек лжёт мне, — Мэтт вслушался в сердцебиение сестры ещё раз, поняв, что сейчас она еле сдерживает слёзы. — И ты лжёшь мне… — Да простит меня Господь, Мэттью, — прошептала Мэгги. — Я не жду прощения от тебя, не жду, что поймёшь меня, но я извиняюсь перед тобой, за то, что… За то, что… — Я не держу зла, сестра, — Мэтт не решился назвать её по имени. — И я не хочу, чтобы ты передо мной извинялась. Я уверен, у тебя были веские причины оставить меня и отца. Просто знай, я принимаю тебя, хотя ты этого вовсе не заслуживаешь. — О, Боже! Мэттью, о, Боже! — воскликнула монахиня и обняла Мэтта так сильно, как только она могла. Мэтт не стал сопротивляться и обнял её в ответ, чувствуя, как его мать рыдает ему в плечо. «Это вовсе не наигранный плач», — размышлял он. — «Да, она действительно раскаивается. Наверняка, она сейчас обвинит себя во всех смертных грехах, если, конечно, обвиняла…» И даже после этого короткого, но сложного разговора, Мэтт не прекратил ходить в церковь. И сестры Мэгги он не избегал, но ему было неприятна фальш в её общении с ним. Она продолжала общаться с ним как с очередным частым посетителем церкви, как с другом по интересам, но не как с сыном. Монахиня верно думала, что за свой величайший проступок, она не может общаться с сыном так, как это положено матери, да это было и без чувства вины трудно сделать — Мэгги и Мэтт знали друг друга чуть больше двух месяцев. Но Мэтт всё же не выдержал: — Нет, нет! — сказал он. — Так не пойдёт, сестра… Кхм, мама… — он сам еле смог выдавить из себя это слово, но всё же сделал это. — Не надо относится ко мне так, будто между нами не было того разговора. Это, вообще-то, обидно… — Прости, Мэттью, — ответила она. — Просто я не могу этого сделать. Я тебе вовсе не мать, в более абстрактном понимании этого слова. Я не воспитывала тебя, это сделал Джек. Я не любила тебя, это тоже делал Джек. Не учила тебя, не радовалась всем твоим успехам, не заботилась… Я ничего не делала для тебя, Мэттью, всё делал Джек… И наше кровное родство в этом случае не значит ничего. Я не могу назвать тебя сыном, говорить с тобой, как с сыном, ведь я не твоя мать. Тебе — я чудовище, что бросила тебя и твоего отца. — И всё же, не нужно делать вид, будто это не так. Что мы с тобой не родственники. Не нужно лезть из шкуры вон, чтобы притворяться теми, кем мы друг другу не приходимся. Мы не друзья, сестра. Ты — моя мать, а я — твой сын. Так почему же только из-за того, что мы не знаем друг друга хорошо, мы должны вести себя не так, как это принято у остальных? Мы же такие, как и все… — Мэтт уже было собирался уходить, развернулся и сделал несколько шагов вперёд, прежде чем остановится и сказать: — Я познакомлю тебя с одной женщиной. Женщиной, которую я люблю. Я хочу, чтобы ты знала о моей жизни больше. Думаю, это поможет нам сблизиться. И он это сделал. Карен, хоть и была атеисткой, за последние годы стала нуждаться в вере даже больше, чем Мэтт, который с самого раннего детства был католиком. Поэтому, она без колебаний согласилась посетить мессу вместе с Мэттом, тем более, что он пообещал устроить необычную встречу. В этот день, он и познакомил её с сестрой Мэгги, чем произвёл на Карен большое впечатление. Мэгги тоже была приятно удивлена знакомству с Карен, и кажется, это действительно помогло ей принять родство с Мэттом, принять то, что он действительно считает её своей матерью, и никем иной. И она, как мать, не как друг, оценила спутницу сына, и дала несколько советов на будущее. Это смотрелось несколько лицемерно, учитывая, что сама Мэгги так и поддалась великой любви, уйдя в монашество, но Мэтт их учёл, ведь на деле, они действительно оказались полезны. Мэтт задумался. — А ты знаешь, — сказал он наконец. — Давай. Только я предлагаю сделать всё вместе! Сначала месса, а потом приготовим ужин, хорошо? — Ещё спрашиваешь! — ответила Карен. — Тогда чего мы ждём? — он чмокнул её в золотую макушку. — Пошли!***
Солнце ещё не показалось из-за горизонта, но первые жёлтые лучи уже рассекли тёмное небо, осветлив всё в округе. Запах машинного масла, ржавчины, гнили и чего-то кислого не покидали Мартина, пытавшего не вдыхать этот не самый приятный букет ароматов. Но иначе, он бы умер, говорил он сам себе, а потому продолжать дышать, несмотря на едкий запах. Мальчик лежал без сознания на рабочем столе, под оранжевой клеёнкой и несколькими слоями, посеревших от времени полотенец. Руки и ноги были туго связаны толстой верёвкой, что держались на небольших колышках на столе, фиксируя конечности. Мартин было подумал, что ребёнок мёртв, так как он немного переборщил с анестезией, но нащупав пульс, облегчённо выдохнул. В коробках с инструментами, он откопал пилу с коричневым лезвием, от и до покрытым ржавчиной. Однако зубцы, на удивление, оказались очень острыми, а потому, не задумываясь, Мартин отправился обратно к столу. Лампочка моргнула, тусклый жёлто-зелёный свет на секунду пропал, но тут же вернулся в норму. Мартин дрожащими руками приставил пилу к предплечью ребёнка, после чего прошептал самому себе под нос: — Т-ты х-хороший слу-слуга, М-мартин! Ма-ма-мама бы тобой го-гордилась! Первый надрез…***
Люди начали вставать со скамей, святой отец спустился с алтаря, а монахини стали расходится в разные стороны… Кроме сестры Мэгги, что осталась стоять на том же месте. Мэтт провёл Карен чуть вперёд по залу, сжал её ладонь и сказал: — Подожди меня на улице, — он вздохнул. — Я сейчас… Немного поговорю. — Конечно, Мэтт, — Карен поцеловала его. — Только не долго. Мэтт направился в сторону алтаря, на встречу к нему уже пошла сестра Мэгги. Они встали друг напротив друга и долго не знали что друг другу сказать. — Что же… — Мэтт почесал затылок. — Как твои дела? — Неплохо, Мэттью, — сестра Мэгги отвела взгляд куда-то вверх. — А твои? Как вам с Карен живётся? — Всё просто замечательно, — смущённо ответил Мёрдок. — Можно задам странный вопрос? — Ты можешь задавать мне любые вопросы, странные в том числе. — Ты веришь в… Дьявола? — Конечно, верю, я же католичка, к тому же монахиня, Мэттью, — сестра Мэгги усмехнулась. — Я имел в виду, что… Эм, как бы правильнее выразиться? — Мэтт постучал тростью по полу. — Веришь ли ты в то, что Дьявол способен вмешиваться в жизнь человека? Влиять не на его психику и не на него самого, а на то, что его окружает. Ну, например, разбивать стёкла? — Пока что, мне не приходилось сталкиваться с этим, Мэттью, я не могу утверждать наверняка. Но думаю, иногда Дьявол может… — Мэгги замолчала. Её ноги слегка подкосились. — Мэгги? — спросил Мэтт. — С тобой всё в порядке? — Не знаю, — сказал она. Она поморщилась от боли в голове. — Ох, Боже! — Что такое, Мэгги? — голос Мэтта слегка вздрогнул… Из глубокого пореза хлынул фонтан крови. Алая жидкость запачкала джинсовую куртку Мартина. Тот поморщился от отвращения, скинул окровавленную куртку и кинул её на пол, после чего продолжил своё дело. Пила ловко двигалась вперёд-назад, разрывая на своём пути плоть, сухожилия, кровеносные сосуды. По разорванным нервам успевал пройти сигнал, полу-отрубленная рука мальчика легонько дёргалась от каждого нового движения ржавого лезвия пилы. Зубцы наконец-то достигли кости. «Сейчас будет труднее!» — подумал Мартин. — «Но ты справишься! Ты справишься!». Кровь продолжала растекаться по столу, капать на пол, пачкать одежду Мартина. Пила прошлась по твёрдой ткани, раздался хруст и тихий треск. — Боже, Мэттью! — кричала сестра Мэгги. — Что он делает? Что он делает?! — Мэгги, я не понимаю… — Мэтт взял её морщинистые тонкие руки и замер. Снова вибрация. Снова эта же вибрация из ниоткуда. Мёрдок в ужасе мотнул головой, пытаясь понять где ближайшее стекло. Он услышал тихий треск в стеклянной мозаике прямо за алтарём. — Боже! Боже! Боже! — продолжала кричать Мэгги в бреду. Она отбежала в сторону, прямо к алтарю, и в этот момент, Мэтт услышал, как мозаика стремительно разбивается на тысячи маленьких кусков. — МЭГГИ! — крикнул он. Трость упала на пол, и Мэтт, словно дикий хищник, прыгнул в сторону Мэгги. Он повалил её на пол, закрыв собой, и тут же раздался громкий треск. Мозаика, под грозный вой ветра, со свистом, разлетелась по всему залу церкви в разные стороны, несколько осколков вонзились Мёрдоку в спину, из-за чего он вскрикнул. Те немногие, что остались в церкви, в ужасе закричали и побежал прочь. Мэтт привстал, сел на колени и уложил размякшее тело Мэгги на них. — Мам?! — выпалил Мэтт, тряся монахиню у себя на руках. Он вслушивался в стук её сердца, слыша, как с каждой секундой скорость ударов всё растёт. — Мэгги, всё в порядке? — на повышенных тонах спрашивал Мэтт. — Ребёнок… Что он сделал с ребёнком! — крикнула монахиня. — Он идёт сюда, Мэттью, — из её носа потекла струйка крови. — Он идёт сюда!.. — Кто? — Сатана…***
Кость в последний раз издала громкий хруст, эхом разнёсшийся по всей свалке, словно груда кирпичей только что свалилась с неба прямо на крышу сарая. Мартин продолжил резво мотать пилой туда-сюда, туда-сюда, разбрызгивая капли крови по всему помещению, пачкая одежду и стеллажи с инструментами. Его толстые щёки растянулись, толстые губы изобразили злобную улыбку. Рука с душераздирающим скрипом, гнетущим звуком рвущихся мышц, наконец оказалась отделена от остального тела. — Я сделал! Сделал! — воскликнул Мартин. Вдруг он насторожился, будто кто-то ему ответил: — Ч-что? — спросил он. — Этого до-достаточно? Но… Хорошо, Г-господин. Мартин разочарованно вернулся к столу, схватил отрубленную руку, всё ещё сочилась кровь, и сунул её в чёрный мешок. Мужчина подбежал к кожаному чемодану, стоявшему в углу, открыл его, и аккуратно положил мешок с рукой в него. Потом, он подскочил к скотобойному пистолету. Мартин вернулся к телу мальчика, который почему-то ещё продолжал жить… Мужчина приставил дуло пистолет ко лбу ребёнка, отвёл взгляд в сторону и в страхе скривил лицо. — Прости, Р-Рик… — сказал он и нажал курок. Острое лезвие в мгновение пробило череп в рассекло мозг. Сердцебиения мальчика стремительно пошло на спад. Теперь, он был мёртв…