Золотая связь

Мирцелла всегда была маминой дочкой; ласковая, тихая девочка, скорее, котенок, чем львенок, что немного расстраивало Серсею. Мирцелле нужно было закалять свой характер, королева не всегда будет рядом, не всегда сможет помочь и защитить, хотя мать обязана оберегать свое дитя, и, видят Семеро, Серсея все делала, чтобы уберечь своих детей. Она не подпускала к ним Роберта — мало ли, что могло прийти в голову этой свинье, — пресекала общение с Тирионом: маленькому чудовищу, этому валонкару уж точно нельзя даже дышать одним воздухом с ее детьми. Джейме тоже не стоило слишком близко знаться с Джоффри, Мирцеллой и Томменом, да он и не слишком к этому стремился, что немного задевало Серсею: это же ведь их дети, как брат мог быть таким равнодушным? Разумеется, королева не собиралась делить любовь детей даже с братом-близнецом, но все-таки он мог хотя бы попытаться; Роберт не мог стать им достойным отцом, а Джейме мог подарить им ту любовь и ласку, стать для Джоффа и Томмена примером, хоть немного помочь их в воспитании, однако храбрый рыцарь, белый гвардеец короля, верный защитник Серсеи шарахался собственных сыновей, будто расчехливших жало мантикор. Джейме не знал страха на полях ратном и турнирном, не побоялся убить Безумного короля и делить постель с собственной сестрой, но не смел взять на руки ребенка, собственную кровь. Он не помогал королеве успокаивать Джоффри, когда у мальчика резались зубы, не попытался защитить его в той глупой истории с кошкой, а ведь Роберт мог убить ребенка — Серсея знала, какая тяжелая у короля рука. Все тяготы беременности, родов и воспитания детей королеве пришлось вынести в одиночку; так и вышло, что у ее детей, у ее надежды и опоры, никого не было, кроме матери. Она понимала, что Джоффу и Томмену будет куда легче, чем малютке Мирцелле. Им повезло родиться мужчинами, а принцессе предстоит вынести все те испытания, через которые в свое время прошла ее мать. Серсея знала, что в девочке из королевской семьи видели не наследницу, не будущую правительницу, а разменную монету, на которую можно купить выгодный союз. Придет время — и Мирцеллу, нежное дитя, любящую цветы, музыку и сладости, отнимут у Серсеи и продадут тому, кто больше даст. Это приводило королеву в ярость; она носила дочь девять долгих месяцев, ее разрывало от боли на родильном ложе, и все ради того, чтобы в один прекрасный день у нее отобрали Мирцеллу и отдали какому-то чужаку, мужчине, который совершенно точно разобьет ей сердце?! Серсея не верила в счастье в браке; ей самой обещали все блага в жизни, а что она вместо этого получила? Разве могла королева обречь свою дочь на подобную участь? Могла позволить Роберту и лорду Тайвин распоряжаться судьбой Мирцеллы? Будь жива леди Джоанна, жизнь самой Серсеи сложилась бы по-другому; мать не позволила бы лорду Тайвину отдать дочь Роберту, словно племенную кобылу, уж для любимой дочери леди Джоанна добилась бы лучшей партии. Леди-мать очень жаловали при дворе Эйриса Таргариена, может, с ее помощью и удалось бы заключить помолвку Серсеи и принца Рейгара, который и был предназначен ей богами. Не тощая, болезненная Элия, не грубая дикарка Лианна Старк, а Серсея Ланнистер должна была стать его женой и матерью его детей. О том, что леди Джоанна когда-то задумывалась о браке дочери с принцем Оберином, сыном своей подруги принцессы Дорна, Серсея старалась не вспоминать. Королева очень опекала дочь; она видела в Мирцелле себя, которая с годами становилась все краше, однако и застенчивость ее росла, принцесса, робея, даже немного заикалась, что выводило Серсею из себя. — Ты же львица, — внушала она Мирцелле, которая кусала губы и теребила подол платья, готовая расплакаться. От слез ее глаза казались еще зеленее и ярче, но королеву только больше сердили всхлипы Мирцеллы и шмыганье покрасневшим носом. — Ты — принцесса! А принцессы не мямлят и не бормочут себе под нос. Довольно хныкать, Мирцелла! Прекрати, слышишь? Успокойся немедленно, иначе останешься без сладкого до конца месяца! Серсея никогда не била своих детей; видят Семеро, Джоффри иногда своими шалостями мог спровоцировать на гнев и ее, но королева и помыслить не могла, чтобы поднять на сына руку или велеть высечь; Роберт был иного мнения. Он не стыдился той пощечины, которой выбил Джоффри зуб, да еще и пригрозил, что дальше будет хуже, если Джофф еще раз разозлит короля. Бедный мальчик весь вечер прорыдал на груди у Серсеи и целую неделю спал с ней в одной кровати: ребенка мучали кошмары, без матери он начинал кричать и плакать. Успокаивая сына, Серсея сама задыхалась от слез, от любви к своим детям и от ненависти к Роберту; как же она тогда желала ему смерти! Она просила Джейме убить короля — Баратеон должен был заплатить за то, что ударил Джоффа, но брат-близнец испугался, смалодушничал, да еще и имел наглость удерживать Серсею, не пускать ее в покои Роберта. Тогда в припадке негодования королева расцарапала брату все лицо, разодрала ему щеки в кровь, будто бешеная кошка, а потом — располосовала ногтями спину, когда Джейме повалил ее на пол, задирая юбки. Он тоже сделал сестре больно: Серсея вырвалась, сопротивлялась, сжимала ноги, хотя хотела брата не меньше, но не желала сдаваться так легко; Джейме не заслуживал поцелуев и ласки после того, как оставил проступок Роберта безнаказанным. С мужем Серсее пришлось разбираться самой, как и всегда. Счастье, что Джофф был сильным и смог пережить такой удар от человека, которого считал отцом. Посмей король ударить Мирцеллу, Серсея не оставила бы его в живых. Дождалась бы, пока этот пьяный ублюдок уснет, и задушила бы подушкой; тихая смерть в хмельном сне — это лучшее, на что мог надеяться Роберт; сама королева бы предпочла перерезать ему горло, вырвать его лживый язык, отрезать его проклятый член и бросить тело свинья. После того, что по его милости пришлось перенести Серсее, Роберт Баратеон все это заслужил. Грустно, что ни с кем, даже с Джейме, она не могла поделиться своими горестями и чаяниями; королеве было стыдно, мучительно стыдно признаться в том, что ее использовали, как трактирную девку. У брата-близнеца горячее сердце и свирепый нрав, как у настоящего льва, он бы заставил Роберта заплатить за страдания сестры кровью, что неминуемо привело бы к их падению. Без живого Баратеона Серсея бы стала лишь вдовой короля, ей бы нашли нового мужа и выслали бы из Королевской гавани; Серсея в том не сомневалась — она слишком хорошо знала своего лорда-отца, который точно не позволит ей вдовствовать. Джейме снова начнет дуться и изводить ее своей ревностью, Джоффри постараются оттеснить от нее, настроя против матери, отнимут и Томмена с Мирцеллой, и новый брак обернется для Серсеи Ланнистер новой порцией пыток и измывательств. Ну, уж нет, она не доставит им такого удовольствия, не позволит снова распоряжаться собой; никто не отнимет у Серсеи корону и ее детей. Особенно — ее маленькую, милую Мирцеллу, которая нуждалась в матери даже больше, чем Томмен. Серсея помнила, как она страдала после кончины леди Джоанны; тетя Дженна, как могла, старалась заменить племяннику мать, заботилась о них; хвала Семерым, что у них с Джейме была тетка, иначе бы они оказались совсем никому не нужны. Наверное, поэтому королева так опекала дочь, старалась лишний раз не отпускать ее от себя, ограничивала круг общения принцессы, боясь дурного влияния на девочку. У самой Серсеи не было подруг, ни в детстве, ни в юности, а те приятельницы, которым удавалось задержаться рядом с ней, были глупыми кривляками, искавшими в дружбе с дочерью Тайвина Ланнистера одну лишь выгоду. Такой была Мелара Гетерспун, воспоминания о которой до сих пор удручали Серсею. Королева не хотела, чтобы дочь мучилась как она; на что Мирцелле подруги? Вернее, честнее и преданнее материнской любви все равно не найти. Сыновьям рано или поздно придется жениться — Серсея внутренне содрогалась всякий раз, когда думала об этом; в голове тот час же начинало звучать хриплое карканье Магги-Жабы о королеве, что будет моложе и красивее, о золотых коронах, золотых саванах; поэтому королева старалась всегда быть рядом с детьми, надеясь, что сумеет отогнать от них беду, спасти, защитить. Она же львица, Ланнистер из Кастерли-Рок, королева Вестероса; что ей слова какой-то ведьмы? Мерзкая старуха своими бреднями и так отняла у нее Рейгара, обрела на брак с Робертом; детей ее Магги-Жаба не получит. Так убеждала себя Серсея, расчесывая локоны дочери, такие же золотистые, как и у самой королевы. Будь Мирцелла дочерью Роберта, ее волосы были бы чернее угля, как у Роберта и всех его бастардов, но благо, что у Мирцеллы нет ничего общего с Баратеоном, кроме фамилии. Настоящая принцесса, красавица, такая взрослая, однако Серсея видела в ней ту маленькую девочку, которая плакала, уколов палец швейной иголкой, и королева целовала крошечные ранки, чтобы прогнать боль. Крови даже не было, но Мирцелла все равно хныкала, однако мать быстро отучила ее от этого. Львы не плачут; Серсея ни слезинки не пролила над своим браком с Робертом, так что и Мирцелле нечего рыдать над такими пустяками. С возрастом плаксивость дочери сошла на нет, но излишняя стеснительность никуда не делась; впрочем, это даже хорошо — робость к лицу юным девушкам. Серсея улыбнулась отражению дочери, закалывая волосы у нее на затылке гребнем из черепахового панциря с бирюзой, провела пальцами по нежной девичьей шее, огладила точечные плечи. Мирцелла была так хороша и так похожа на королеву; за это Серсея любила ее еще больше. В сыновьях было ее будущее, а Мирцелла была ее утешением, ее радостью; в принцессе не было того неукротимого огня, буйства нрава, резвости и хитрости, которыми отличалась Серсея в ее возрасте. И хорошо: послушную дочь при себе держать было куда легче; королева позаботилась о том, чтобы Мирцелла была полностью покорна ей; в конце концов, мать ведь плохого не посоветует. Принцесса уже вышла из детского возраста, но до сих пор спала вместе с матерью; не часто, несколько ночей в месяц, Мирцелла забиралась в постель к Серсее, ложилась рядом, обнимая и устроив голову у нее на плече. По-весеннему теплая и ласковая, королеве всякий раз хотелось прижать ее к себе, так крепко, насколько хватит сил, стать с ней одним целым; это ведь ее часть, ее плоть и кровь, так же, как Джейме. Пока Серсея жива, никто не причинит Мирцелле зла, нашли на нее мейега хоть сотню проклятий. И мужа для дочери королева выберет сама. Хотя едва ли найдется мужчина, достойный Мирцеллы. — Вода стынет, — напомнила Серсея дочери, лаская завитки, мягкие, как усики пшеницы у нее на затылке; Мирцелла вздрогнула, поведя плечами, хихикнула, что ей щекотно, глядя на мать широко распахнутыми глазами; взгляд у нее был открытым и мягким словно у олененка, и королева не удержалась от тяжелого вздоха. По жизни нужно идти, оскалив зубы, а ее дочь так и не наточила свои клыки; но ничего — пока рядом мать, с Мирцеллой ничего не случится. Доркас помогла Серсее снять платье, пока Селия, служанка принцессы, раздевала Мирцеллу; взгляд королевы невольно прикипел к телу дочери: высокая молодая грудь с сосками цвета розовых лепестков, узкая талия, округлые бедра, стройные ноги, изящные руки; не будь Серсея ее матерью, наверняка бы возненавидела девушку за ее красоту. Страх перед другой королевой, молодой и красивой, отравлял ее жизнь из года в год, но Мирцелла никак не могла стать ее соперницей. Серсея попросту не позволит дочери пойти против нее, да и сама Мирцелла не осмелится; принцесса любила мать, любила искренне, так, как не под силу ни одному мужчине на свете, даже Джейме. Поэтому мать и дочь так близки, и связь их крепче валирийской стали. Глядя, как Мирцелла забиралась в ванну, сколоченную специально, чтобы в нее могли уместиться сразу двое, Серсея невольно облизнула пересохшие губы; она будто видела саму себя, только юную и невинную, не отравленную злобой и обидами, беззаботную, верящую в собственное счастье. Это было так странно и горько, но одновременно так завораживающе, что королева ощутила дрожь в животе и стеснение в груди. Джейме был ее братом, ее половинкой, потому и принадлежал королеве; Мирцелле же она подарила жизнь, а потому считала, что вправе безраздельно владеть дочерью. Ее принцесса, нежная и кроткая, словно голубка, когда-нибудь выйдет замуж, станет терпеть выходки мужа, страдать и мучиться; Мирцелла далеко не так сильна, как Серсея, что, если замужество убьет ее? Серсея негодующе тряхнула головой; нет, не бывать этому! Она не отдаст свою дочь! Никто ее не получит! Никто! — Матушка, вы же замерзнете, — позвала Мирцелла, сидя по плечи в ароматной горячей воде; королева обычно предпочитала сладкие терпкие ароматы гардении, орхидеи или мирры, но дочери они едва ли подходили, поэтому Серсея приказала добавить в воду масло жасмина. Пар, исходящий от воды, пах летними сумерками, от влаги волосы на висках принцессы, выбившихся из-под гребня, завивались, лицо раскраснелось, грудь и плечи, на которые она плеснула воды, блестели. Будь Серсея мужчиной, она бы не сдержалась. Даже будучи женщиной и матерью, устоять было очень сложно: ведь вся эта нежность, молодость и красота принадлежали ей. Вода обжигала, но Серсея даже не поморщилась, она села на скамеечку, вделанную в ванну, погрузилась в воду по шею, вдыхая ароматный пар, прикрыла глаза. Мирцелла сидела напротив нее, безмятежно омывая шею и руки; золотистые ресницы девушки подрагивала от удовольствия, на губах блуждала слабая улыбка. Селия, подвязав рукава вышитой серебром тесьмой, склонилась над принцессой, намереваясь помочь ей с купанием, но замерла от резкого окрика королевы: — Нет. Оставь нас. И ты тоже, Доркас. Я хочу побыть одна. Доркас поклонилась, покорно отступая от ванной, а вот Селия бросила неуверенный взгляд на Мирцеллу, будто ожидая подтверждения приказа от принцессы; Серсея прищурилась, грозно приподнимаясь над водой. — Ты что, на ухо туга? Вон, я сказала. Служанка, неловко пошаркав ногами, смазано поклонилась и попятилась к дверям. Серсея смотрела на нее словно кобра, не мигая; Селия служила при Мирцелле, когда принцесса была еще маленькой, дочь была искренне привязана к горничной, как и к своей септе, бывшей родом из Ланниспорта, однако подобная выходка совсем не понравилась Серсее. Девка, что, подумала, что Мирцелла воспротивится решению королевы? Прикажете ей остаться, когда Серсея велела горничным уйти? Королева откинулась на бортик ванной, сердито выдыхая; наглая челядь. Высечь бы Селию да вышвырнуть из замка, но ведь Мирцелла расстроится. Нужно найти ей новую горничную, достаточно расторопную и понятливую, но при том — преданную Серсее. Кажется, у их родственников из Ланниспорта были дочери подходящего возраста. — Я сегодня хотела повидаться с Сансой, — призналась Мирцелла, — но меня к ней не пустили, служанка сказала, что она заболела. Надеюсь, ничего серьезного? Скоро же свадьба, правда? Джоффри и Санса скоро поженятся? — Едва ли сейчас есть толк это обсуждать, — обронила Серсея, поморщившись; не хотелось ей, чтобы дочь общалась с Сансой, мало ли, что девчонка Старк может ей наплести. Девушку опять избили по приказу Джоффа, не сильно, однако она расхворалась и второй день металась от жара; нужно будет поговорить об этом с сыном. Санса Старк нужна им живой, а если колотить ее изо дня в день, от девчонки ничего не останется. — Война — не самое подходящее время для свадьбы, — а Санса — не самая подходящая для короля невеста, но Серсея не хотела обсуждать это с дочерью. — Лучше иди сюда. Я не видела тебя целый день и успела соскучиться. Мирцелла улыбнулась, робко опустив глаза; Серсея старалась воспитать ее сильной, уверенной в себе, хищницей, а не безмозглой птахой, но принцесса все равно тянулась к матери за лаской, что королеву невольно умиляло. Джоффри так рвался из-под материнского крыла, Томмен тоже начал тянуться к мечам, хотел ездить не на пони, а на настоящем боевом скакуне, а Мирцелла по-прежнему нуждалась в Серсее, и сердце королевы ликовало такой горячей дочерней привязанности. Принцесса поднялась, и вода, струйками сбегая по ее телу, обрисовывала каждый изгиб, на твердом, словно бутон, соске, повисла капля, которую Серсее отчаянно захотелось убрать. Пальцем или языком — неважно; в материнских касания нет порока и похоти. Вода волновалась в ванной от шагов Мирцеллы, когда она опустилась, садясь рядом с королевой, Серсея притянула девушку к себе, устраивая меж своих раздвинутых ног. Принцесса прижалась спиной к груди матери, откинула голову ей на плечо, коснулась руки, обвившей девичью шею. Вторая рука Серсеи легла на грудь дочери, чуть ниже ключиц, хотя хотелось опустить пальцы под воду, взять грудь дочери в ладонь, словно спелый персик, погладить сосок. Мирцелла не будет сопротивляться, даже не осмелился стонать, только затрепещет под умелыми руками матери и задышит тяжелее; а Серсея, не переставая нежить ее соски, начнет мять и гладить нежный живот, затем опустится ниже, к развилке между ног, густо поросшей золотистыми кудряшками. В первую ночь с Робертом королева испытала боль, не только от грубого вторжения, лишенного особой любви чувственности, но и от чужого имени на слуху; она не хотела, чтобы и Мирцелла прошла через подобное. Серсея знала, как доставить удовольствие, могла быть нежной и ласковой, и сделать так, чтобы Мирцелла было не больно; дочь, узнав мужчин получше, еще поблагодарила бы ее за это. Невинность принцессы — слишком ценный дар, чтобы бросать его на супружеской ложе, а Серсея готова была сделать все, чтобы Мирцелле было хорошо. Это ведь ее Мирцелла, ее часть, частичка ее сердца, души, жизни, маленькая принцесса. Серсея втянула носом горячий воздух, закусил губу, представив, как ее пальцы погружаются в тело Мирцеллы, как она мечется, комкая в кулаках простыни, пока королева будет целовать ее грудь и лизать соски, прорываясь сквозь преграду ее девственности. Нужно будет распались принцессу достаточно, чтобы ее тело было готово, нужно будет взять масло, если влаги Мирцеллы окажется слишком мало. Серсея сглотнула, невольно напрягая бедра, опустила голову, прижавшись губами к шее дочери. Кожа Мирцеллы пахла жасмином, а волосы — солнцем и жимолостью; королева подалась вперед, вжимаясь грудью в лопатки дочери, потерлась щекой об ее плечо, жалея, что Мирцелла — не Джейме и не сможет унять жара, поселившегося в низу живота королевы. Принцесса слишком нежна и невинная, чтобы Серсея вовлекла ее в подобные игры. Королева не хотела ее пугать, но намеревалась сделать из нее женщину, опасную, умную и хитрую, превратить котенка в свирепую львицу, которая сможет стать опорой братьям. Нельзя допустить, чтобы Мирцелла повторила судьбу Сансы Старк. Вздохнув, Серсея поцеловала дочь в макушку; люби она ее чуть меньше, не замедлила бы воспользоваться своим правом матери и королевы, но Мирцелла была ее единственной маленькой девочкой, и Серсея решила не спешить. Жениха принцессе пока не нашли, значит, Мирцелла в безопасности. Значит, Серсее некуда торопиться. — Я никому не отдам тебя, моя золотая девочка, — шепнула королева в волосы Мирцеллы, — я сделаю тебя счастливой. Веришь мне? — Конечно, матушка, — легко отозвалась девушками и Серсея с тоской поняла, что принцесса не уловила истинного смысла ее слов. Ну и пусть. Она все поймет, когда придет время.