Childfree

      Я никогда не славилась словоохотливостью, и это к лучшему, так как в наше время лучше не иметь собственного мнения. Всё равно это будет плагиатом на плагиате, над которым светит малюсенькая лампочка аутентичных мыслей, периодически отрыгиваемыми подсознанием. Бывает и так, что сама себе ужасаюсь, вообразив на минуту, что все люди, включая меня, гнусные эгоисты, которые живут сугубо ради удовлетворения потребностей, что в конечном итоге перестаёт приносить удовольствие. А была ли я когда-либо по-настоящему счастлива? А любил ли меня тот самый, который когда-то закрыл за собою дверь? Или то был обман — мираж, что развеется к утру? В такие моменты становится страшно, и я хватаю голову в руки, затыкая уши и представляя, что внутренний голос заглохнет вместе с этим нехитрым действием.       Лучше не иметь собственного мнения — так никого не обидишь, не предашь, останешься светлым и чистым. Не обременённым. Но промолчать тоже нельзя, вот и избегаю разговоров на острые противоречивые темы.       В обеденный перерыв я не попала, поэтому сижу на кухне одна и помешиваю растворимый кофе пластиковой ложкой. На самом деле в этом заключалась задумка. Так хорошо сидеть одной и понимать, что каждый, даже еле уловимый звук, который останется незаметным в толпе, в тишине громко ударяется о стены и сразу же возвращается обратно, придавая шумным шальным мыслям новый окрас. Одиночество... Почему люди боятся это слово? Оно мне кажется таким полным и ёмким, что к нему не нужно больше ничего примешивать, как и к моему растворимому кофе не нужно сыпать сахар, он и без него отвратительный. Сахар только создаст видимость вкуса, как и люди создают видимость полноты жизни друг для друга.       «Я тебя люблю»       «Я тоже»       Встреча — полёт — женитьба — развод.       «Я вечный твой друг»       «Я тоже»       Встреча — полёт — успех одного, неудача другого — ну и вот, опять не везёт.       Что-то я ушла в прозу, к которой не питаю слабостей. Забавно иногда позволять своему мозгу думать, как ему угодно, расслабиться и наслаждаться порцией бреда.       Жидкость в кружке перестала испарять пар, а ладони уже не грелись об керамику. Я бездумно уставилась на микроволновку, встроенную между шкафчиками. Интересно, никто не обидится, если я заберу её к себе домой? Всегда хотела украденный кусок хлама. Дверь скромно скрипнула и на пороге оказалась моя коллега — девчонка, несколькими годами старше меня.       — Приятного аппетита. Ты чего одна?       Мне кажется смешным, когда люди желают тебе приятного аппетита, хотя прекрасно видят, что ты ничего не ешь, просто тебе посчастливилось сидеть на обеде на общей кухне, а не херачить десять часов кряду с перерывами лишь на туалет и на залипание в окно.       — Да вот, выбралась наконец, хотела посидеть одна.       — Я тебя потесню.       — Ради бога, — уверила я и вытащила ложку, предварительно постучав об ободок кружки.       — Странная ты, — коллега уставилась на меня снисходительным до боли знакомым взглядом.       На меня часто им взирают, напоминают о моей чудаковатости и отчужденности, приписывают то одни пороки, то совершенно другие. Сегодня она скажет, что я злюка-злючная, в этот же день кто-то назовёт цитаделью добродетели. Завтра я распутная девица, танцующая на барной стойке, а послезавтра целомудренная монашка. Кому верить? Всем лишь бы что-то сказать, чтобы заполнить пустоту и убить мне так полюбившуюся тишину.       — Почему? — отпиваю мерзкий кофе похожий на смекту.       Мне не шибко интересно продолжать разговор. Что сидит она передо мной, что не сидит — по боку. Только вот звуки создаются лишние. В особенности от её бренькающего телефона в огроменном синтепоновом чехле. Она напоминала нарядную ёлку — одна из тех девочек, что когда-то в школе имела с десяток разноцветных ручек, которыми старательно подчёркивала слова в тетрадке, пинал с феями Винкс и набор тетрадок с ними же. У таких всегда есть ободок с бантиком и заготовленная фраза:       Мой любимый цвет розовый, я хочу маленького пони и чтобы мама купила набор "Моей маленькой принцессы".       Что-то не туда меня несёт. В общем, такие девочки обычно вырастают в женщин, тяготеющих к бесполезным побрякушкам и к шмоткам.       — Одна сидишь.       — Уже нет, — я кивнула на неё, привычно подметив очевидное.       Однако мой сарказм засчитался ею не иначе как попытка защиты от нападок со стороны. Она взаправду полагает, что я боюсь одиночества. По её лицу было заметно, что в мозгу активировалась нетипичная деятельность по подбиранию аккуратных слов. Коллега мило улыбнулась, словно ребёнку.       — Слава из IT-отдела спрашивал о тебе, — кинула между прочим, пока отрывала крышечку от йогурта.       — И что мне делать с данной информацией?       На самом деле, Слава мне немного нравился, но сама идея, что придётся делиться с кем-то мыслями, отталкивала и пугала меня. Чего я не могу сказать о собеседнице — та отчего-то частенько лезет ко мне в душу.       — Действовать, Маруся. Действовать! — яро вымолвила она.       — Маруся значит...       — Так и просидишь сычом до старости, без деток и мужа.       Злость подкипала внутри, но пока лишь на маленьком огне. Вполне возможно, моя мимика изменилась, потому что в комнатке повисла гробовая тишина и её боялась нарушить собеседница. Я сделала это за неё.       — Я не планирую семью и детей.       — Вообще? — боязливо переспросила она.       — Вообще, — отрезала я злобно.       Коллега опустила взгляд к йогурту и больше не пыталась возобновить разговор.       Отчего же я чувствую, как поднимается мое давление, а челюсти сжимаются? Почему меня так задевают её слова?       Наверное, корни проблемы идут из детства. Когда мне было пять, мама встречалась с мужчиной, который меня бил. Мама мне не верила, и продолжалось их знакомство недолго, но психику попортить успело. Помню, как лежала на кровати, не в силах пошевелиться и таращившись в потолок в темноте, с одной единственной надеждой: Когда же придёт мама и мне не придётся находиться одной в квартире с этим мужчиной. Он забирал меня из садика и с порога машины начинался допрос. Он всегда задавал мне один и тот же вопрос: приходил ли ко мне отец. Если я отвечала положительно, мне больно били по коленке, если отрицательно — он говорил, что я лгу и всё равно бил. После их расставания ему была уготовлена смерть от передоза. Казалось, от него остался призрак, воспоминания, но они до сих пор преследовали меня по пятам.       Уже у двери моя коллега повернулась ко мне и отчего-то произнесла:       — Ты эгоистка. В детях счастье.       Так и говорят мне одни: Эгоистка, другие: Опомнится. Вот и живу эгоисткой, которая когда-то должна опомниться. И никого не интересует мой призрак прошлого.