Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Не успели хоккеисты как следует подготовить себя к прошедшему матчу, как уже на следующий день им—к слову, не только им—объявили о том, что следующий месяц их группа будет сосредоточена на подготовке к экзаменам. До них еще целый месяц с хвостиком, но преподаватели уже загружены работой за глаза и за уши и поэтому новых тем будет совсем уж мало, лучше уж они подробно и глубинно изучат пройденное и закрепят, чем у студентов материал останется где-то на затворках сознания и пройдет просто мимо ушей. Все дружно согласились, но Коля ноющим затылком чует, что помимо повторений на занятиях, домашки, которой меньше все равно не станет, тренировок и Бэррона, у которого тоже начнется подготовка, ему ко всему прочему придется еще и периодически засиживаться с друзьями в библиотеке допоздна. Марк может и не будет участвовать в их посиделках, а вот Никите и Мэтту Коля нужен будет, как космонавту, выброшенному в открытый космос, скафандр. Нет, Коля не против, просто от таких мыслей ему хочется, чтобы весь этот месяц прошел как-нибудь мимо и наконец наступили каникулы. Отключить телефон, забраться в кровать и лежать так целый день, не думая о том, что завтра и послезавтра тренировка или еще что-то. Думать-то Коля думает, но кому как не белорусу знать, что ни в жизни он не позволит себе бездельничать целый день. Опять, наверное, его активистская душа проснется. Правда вот если Бэррон не будет его из кровати выпускать, вполне вероятно проваляться весь день, сопя в подушку, забросив свои конечности на Бейкера. Да, думает Николай, вот это уже звучит гораздо вероятнее. Дни летели. Так быстро Коля не долетал даже до Беларуси. Первым и самым главным озвученным сюрпризом был собственный корт. После матча, на следующий день Тони заявился к ним в универ и попросил, чтобы после обеда ребята зашли в спортивный зал, у него была новость. Хоккейная четверка, сидевшая всегда рядом, когда Рассел, заскочивший на секунду к ним в аудиторию, передал послание тренера, переглянулись между собой и, поняв, что они ничего не понимают, решили не думать над этим и просто подождать озвученных новостей. Обедать парни пошли в столовую, но надолго там не остались. Коля с Никитой успели в себя влить по тарелке борща—Никита очень долго уламывал кухарку приготовить его и еще столько же пытался ей объяснить верную технологию приготовления—Марк заточил какой-то салат, выглядящий так же плохо, как Уокер на утро, а Мэтт два сэндвича с курицей и индейкой, плюс третий он дожевал уже в спортзале. Медики буквально вваливаются на внезапное хоккейное собрание, особенно гармонично, на фоне толи побитого, толи потрепанного Марка, запыхавшегося Никиты и Мэтта с куском булки во рту смотрелся совершенно обычный, ни разу даже не покрасневший от быстрой ходьбы новоиспеченный капитан. Кэмерон выдает звук, на подобии «о-хо!» и ржет, говоря, что их капитан нечто. Коля давит слабую улыбку, крепко жмет руки всем собравшимся и вместе с парнями садится на свободные места на матах, потому что на скамейках уже расположились Батлеры, Лукас с Логаном и Фред с Джеймсом, остальные так же уже полулежали на матах позади. Не пришли разве что Стив и Картер, у обоих в этот день были какие-то пробники после обеда, которые пропустить они не могли, но парни в общем чате уверили, что как только станет известна причина сбора, Коля все им сообщит. На вопрос Лукашенко почему именно он, Даррен пишет, что это потому, что он теперь капитан. Во время «собрания», когда приходит Тони, у всех одновременно пиликает телефон. Скотт выходит из общего чата, а тренер резко свистит в свисток, прося обратить на него внимание. Следующее предложение заставляет отложить телефон и забыть о Хилле. Тони находит им корт. Собственный, на котором они теперь будут тренироваться и им больше не придется таскаться с собой баулы туда-сюда, будет достаточно небольшой сумки. Команда первые секунд семь тупо пялилась на тренера, пока тот не рявкнул, что они идиоты и он ждет благодарности. Следующие минут десять спортивный зал наполнялся громогласными перекрикиваниями, тряской тренера за плечи и обсуждениями нового корта. Коля лишь коротко улыбнулся и написал в общий чат про новый корт, чтобы Картер и Стив были в курсе. Те сообщение прочитали, но не ответили. Мэтт потом целый день выносил парням мозг, что ему не терпится осмотреть новый корт, разнюхать обстановку и раскатать лед как следует. Парни смеются, называют его идиотом, но желания поддерживают, их самих всех секундно перетряхивает о мысли о новом корте. Целых три года Тони боролся с их руководством и вот наконец они и эту борьбы выиграли. Когда Никита, пихнув Колю в плечо, спрашивает что он думает, потому что лицо у него как обычно, никакое, Лукашенко лишь пожимает плечами, говоря, что у него нет времени радоваться этому, потому что у него еще много работы. О какой работе идет речь никто не понял, пока не узнали о подготовке к экзаменам. А на одном из занятий Марк стал свидетелем странного монолога между белорусом и его внутренним «я». Коля что-то чирикал на листочке, то хмурясь, то кивая, то застывая на мгновение. Когда Уокер спросил в чем дело, тот лишь отмахнулся. «Я просто думаю, не бери в голову» —отвечает хоккеист и Марк отстает, потому что не очень-то на самом деле и хотелось спрашивать. Кстати о Марке. Тот так и не вернулся в комнату ночью после матча. Утром, когда Бэррон провожал Колю на учебу, пытаясь, правда, уломать того опоздать ну хоть на пять минуточек, Бейкер как бы невзначай поинтересовался где Марк и часто ли он не ночует дома, потому что до этого Уокер исправно заявлялся ну хотя бы под утро. Коля тоже был не в курсе и его это волновало абсолютно также, поэтому ответить он не смог. Впрочем, ответ и не нужен был. Коля встречается с парнями в коридоре, с порога спрашивая про Марка. Никита с Мэттом как-то забегали глазами, но толком ничего ответить не смогли. Не смогли, но вот выйдя на улицу, усмотрели очень интересную картину. На территорию въезжает тонированный белый мерседес, кое-где помятый на дверях и бампере. Тот останавливается возле бордюра и из него не вылезает, а буквально вылетает весь такой же, как этот мерседес, белый и помятый Уокер, на ходу застегивая молнию на своей сумке. На нем явно не его толстовка из-под которой выглядывает ворот белой футболки, черные джинсы и кроссовки. Никита спрашивает не холодно ли Уокеру, Коля забирает протянутую сумку, а сам Марк, зачесав волосы назад, берет Мэтта за рукав его бомбера и тянет к главному зданию, хрипя, что он не хочет ни о чем разговаривать. Стивенсон, который даже не выпустил руки из карманов, жмет плечами и оборачивается, замечая рядом с машиной Джастина, который не то недовольный, не то не выспавшийся. Впрочем, раз Марк сказал, что не хочет говорить об этом, то вопросов ноль. Еще Бэррон. Пришлось, скрипя сердце и с хмурым видом, выпустить свою любвеобильную птичку из клетки. Коля помог поздно вечером Бэррону перетащить его вещи, которых было не так много, также отдал пачку с лекарствами, сказав, что если он придет, а их будет меньше, чем он ожидает, кое-кто получит по своему прекрасному лбу. Бэррон делает вид, что пугается, а после хихикает, пихает Колю к себе на прохладную кровать и набрасывается с поцелуями. То, насколько сложно было Коле сдерживать себя, просто не описать словами. Тем более, что Бэррон теперь мог, хоть и не в полную силу, но двумя руками зарываться к нему в волосы и преспокойно льнуть всем телом, оказываясь близко-близко. Коля с ума сходил от того, насколько Бейкер был великолепен в его руках: тяжело дышащий, постоянно кусающий свои губы, с глазами цвета морского дна, мутными и до жжения во всем теле честными. Коле до стука в висках хотелось просто послать самого себя подальше и насрать на все свои принципы, но он не смог. В смысле, смог самого себя остановить и удержаться. Бэррон отделался лишь легким приливом возбуждения и писком, когда Коля сжал его талию слишком сильно. О боже, думает белорус, отстраняя Бейкера от себя, просто не думай о том, что он реально может пищать, иначе у тебя встанет. Коле удается перевести тему на начало подготовки к экзаменам и правильный уход за рукой вместе с ее реабилитацией, но стоит Бэррону хмыкнуть, что, когда Коля серьезный, его хочется еще больше, и белорусу захотелось сбежать. Или заткнуть Бэррона так, как хотелось на самом деле. Коля смотрит ему в глаза безумно долгие секунды, а он снова провоцирует: «ты так смотришь» —тянет первокурсник и, как будто ему неловко, убирает путанные светлые пряди за уши. И это все. Контрольный выстрел. Морской бой закончен и корабль «Лукашенко» идет ко дну. Коля страдальчески стонет, утыкается лбом Бэррону в плечо и просит не издеваться над ним, потому что он очень, очень-очень хочет, чтобы Бэррон нормально восстановился и никаких осложнений у него с рукой не возникло. Бэррон смеется, тихо-тихо, поворачивается и заключает своего капитана в крепкое, теплое объятия, неубедительно извиняясь, говоря, что Коля очень смешной, когда нервничает и пытается взять себя в руки рядом с ним. «Можешь даже не пытаться» —шепчет ему Бейкер, — «я знаю твое самое слабое место» —Коля вздыхает, тянет Бэррона на себя и усаживает себе на колени. «И какое же?» —интересуется белорус, но, кажется, он уже знает ответ. «Я» —прямо на ухо выдает ему первокурсник, чувствуя, как ему снова перекрывают кислород, — «твое самое слабое мест— это я». Коля хмыкает: «нет, котенок, ты—мое самое сильно место». Бэррон краснеет, потому что не ожидал такого отыгрыша от своего парня. Они сидят еще минут двадцать и просто обнимаются. Бэррон зарывает пальцы в короткие волосы на затылке и глубоко выдыхает, чувствуя себя на своем месте. Комната совершенно не изменилась, все осталось так, как и было. Исчез, разве что, альбом со стола, но он где-то в сумке, которую притащил Коля, а значит все в порядке. Тем не менее, несмотря на то, что Бэррон переехал обратно и ему, вроде как, стоит отдохнуть, он все же уламывает Колю остаться с ним на эту ночь. Коля соглашается, но жалеет об это уже через полтора часа, когда они лежат повернувшись друг к другу лицом, после горячего душа, и Бэррон мечется ладонями под его футболкой, жмется ближе и ни в какую не хочет отрываться от ленивых поцелуев. «Нам надо спать», — мычит куда-то в шею белорус, но Бэррон отрицательно хмыкает и проводит подушечками пальцев по крепкому торсу, спрятанному за какой-то простетской синей футболкой. «Коль», — зовет его Бэррон по имени, своим сорванным, чуть хрипловатым голосом, — « это правда только потому, что у меня рука или…?»—Бэррон не договаривает, потому что Лукашенко вздыхает, вытаскивает его руку из-под своей футболки и, развернув лицом к стене и забросив на Бейкера свою лапищу, сплетя пальцы, мычит куда-то в затылок. «Только поэтому, честно, поэтому не провоцируй меня больше, мне сложно.» —в ночной тише его голос кажется таким теплым и мягким, но в тоже время с ноткой тревоги. Бэррон елозит по постели, устраиваясь поудобнее в руках капитана, вопрошая «сложно?». «Сдерживать себя,» —пауза, — «рядом с тобой» —еще одна, — «спи, я не могу сказать тебе этого, мне неловко». —Бэррон смеется, хлопает Колю по его ладони и протянув «такой ты честный» засыпает, развернувшись обратно к Коле и уткнувшись ему в плечо. Белорус же, однако, уснул не так быстро. Ему потребовался еще час. Час совершенно пустых мыслей и поглаживаний Бэррона по плечам, когда тот начинал мелко подрагивать. Из-за того, что теперь у студентов-хоккеистов, помимо тренировок, была еще и подготовка к экзаменам— у кого-то даже появились дополнительные часы— Тони, скрипя сердце, предложил Коле этот месяц провести в более лайтовом режиме. Белорус нехотя, но согласился, потому что и сам понимал, что колоссальная нагрузка на парней ни к чему хорошему не приведет. К тому же у них студенческая лига, а сейчас все студенты больше сосредоточены на сдаче экзаменов. Тони сказал, что пока не знает, что они решат с руководством насчет игры перед каникулами, но Коля заранее вставил свои пять копеек за решение не проводить матч, аргументировав это тем, что парням нужен нормальный отдых. «Я услышал тебя» —отвечает ему тренер, а тем временем у Коли все еще внутри все сжимается, когда он понимает, что находится в тренерской и что с ним разговаривают не просто так, а потому что он теперь вершина их пирамиды. Он—капитан. И его снова передергивает. Коля с Бэрроном по большей части тусуются у Бэррона. По многим причинам. Во-первых, Марк. Марк странный и в последнее время появляется в компании Джастина все чаще и чаще. Когда Коля решился и спросил в чем дело, Уокер не ответил ему. Пробубнил что-то вроде «разве это не правильно?» и испарился, по его словам, заниматься с Джастином. Напрягает Колю его извечно понимающий ситуацию друг, который с ними в последнее время и не бывает вовсе, да и в универе, с Джастином, ходит зевающий и словно погруженный в свои мысли. Единственное, что радовало и не очень одновременно, это то, что Марк все еще почему-то был дико привязан к Бэррону. Когда Бейкер проходит мимо, Уокер не может не оторваться от пятикурсника и не приобнять его даже мельком. Обычно вечером Бэррон сидит загруженный, после таких вот встреч, потому что ему кажется, что у Марка проблемы. Какие именно Бейкер объяснить не может, но он чует что-то неладное. Коля ничем не может ему помочь, потому что Марк не отвечает на его сообщения, а на гневные голосовые от Стивенсона присылает сухое «потом послушаю» и, конечно же, не слушает вовсе, кто бы сомневался. Мэтт бесится и Коля его понимает, Никита в недоумении оглядывается постоянно, и Коля понимает и его, не понимает Коля только Марка, который сам кричал что-то о том, что важно разговаривать, а теперь бегает от собственных друзей, как от смерти. Ладно, думает белорус, с этим еще будет время разобраться. Во-вторых, Мэтт и Никита. Эти два оболтуса итак не знают ничего про личное пространство, а в период подготовки вообще напрочь его задушили и заперли где-то у себя под копчиком. Коле хватило раза, когда ему в два часа ночи, когда он только заснул, пришлось объяснять Мэтту какую-то легкую, совершенно понятную даже для пятиклассника тему. Канадец, правда, слушал внимательно и, кажется, запомнил все с первого раза, но факт остается фактом. А Никита просто спросил не может ли он на время переехать обратно, пока у горе-старшего горе-похождения. Коля тогда просто вздохнул. И написал Бэррону, что он будет учиться у него. Ему ответили тремя скобочками и спросили взять ли что-нибудь в комнату из столовки после занятий. У Бэррона они заканчиваются теперь позже обычного. Коля пишет, что не надо и, если что, они просто закажут доставку. Бэррон называет его слишком умным и шлет кучу смайликов с кошками. Никита, все это время стоящий перед белорусом, пихает его в плечо с грубым «э, хватит тут флиртовать». Коля посылает его в жопу и говорит, что он может делать, что хочет, потому что Коля не собирается тут оставаться. На загоревшийся огнем вопрос в глазах, Коля холодно улыбнулся и хмыкнул, что он нихрена ему не скажет и это не его дело где и с кем Коля будет заниматься. Никита дергает бровями, разводит руки и ржет, что раз уж и их номер один утонул в этом болоте любви, то их малюсенькая лодочка и подавно наткнется на какой-нибудь камешек и расколется. Коля снова посылает Никиту в жопу, поправляет лямку от сумки на плече и уходит, напоследок бросая, что, если у друзей появятся вопросы, пусть пишут, он ответит по мере возможности. Никита кричит ему вдогонку что-то про то, что он лучший, но Коля игнорирует. Потому что он это знает. И в-третьих, сам Бэррон. Коле просто импонирует видеть Бейкера в какой-то длинной кофте, рукава которой постоянно съезжают с его тонких запястий, в каких-то штанах, с собранными назад волосами и ну очень сосредоточенным лицом. Его рука все еще иногда болит, поэтому Коля старается следить за тем, чтобы Бэррон не напрягал ее сильно, и чтобы Бейкер правильно выполнял все тонизирующие упражнения. Однажды Коля потратил свои драгоценные семь минут учебы на то, что просто наблюдал за Бэрроном, который пытается что-то понять в собственном конспекте. В итоге котенок, поймавший своего капитана на этом, шикнул приказным тоном, чтобы Коля смотрел в книгу, а не на него. Из-за Коли у Бэррона весь серьезный настрой сбивается, когда он так смотрит. Поэтому чаще всего они сидят на кровати Трампа плечом к плечу и каждый занимается своим делом. Лучше, Коля считает, исхода не придумать.

***

Была среда. За окном уже завывал безжалостный ноябрьский ветер, разнося по территории хруст хлипких веток, ломающихся при очередном порыве. На следующей недели обещали первый снег, преподаватели немного слезли с шей, стало немного легче, но все равно не особо. Радовало только то, что с течением дней у Бэррона все реже стала ныть и неметь рука, он мог чуть дольше держать свои карандаши и ручки, а вместе с тем стало так же больше и поползновений в сторону хоккеиста. Который, к слову, ужился в кампусе первокурсников просто на ура, разве что в коридор старался не выходить, а то один раз столкнулся с нервным Маклареном и услышал про себя много нового, чего слышать, вообще-то, не хотел. Бэррон цыкает, сидя за столом в Колиной черной кофте на молнии, что ему холодно и идет закрывать открытое на микропроветривание окно. Коля в это время сидит на кровати, скрестив ноги и печатает очередной конспект на сдачу которого осталось пару дней. Хлопают затворки окна, но Бэррон не спешит возвращаться обратно. Он оглядывается на сосредоточенного белоруса, который даже, как обычно, не смотрит на него поверх ноутбука, слышит, как в тишине комнаты пальцы жмут на клавиши и их негромкое клацанье, видит, как плечи слегка шевелятся и даже может различить какие примерно буквы набирает его капитан, когда внезапно вспоминает кое о чем и не может сдержать нервного смешка. Это случилось пару дней назад, позавчера, кажется, если Бэррон ничего не путает, ибо в последнее время с этой подготовкой и вливанием обратно в коллектив он еле успевает переворачивать настольный календарь. Обычно этим занимается Коля, когда Бэррон забывает, а забывает он часто. Утренние пары перенесли на послеобеденное время, но до обеда у его группы была запланирована лекция, которую никто отменять и не думал. В общем, сначала с горем по полам ушел Коля, разбудив Бэррона и заставив его не ложиться обратно, угрожая тем, что он съедет жить к себе в законную комнату, потому что ему лень поднимать Бэррона каждый раз. Трамп думает, что это только потому, что у них давно ничего не было. Коля раздражается каждый раз, когда Бэррон не может от него отцепиться именно потому, что боится навредить ему. Первокурсник откидывается на подушку, страдальчески стонет и из-под полуприкрытых век наблюдает за тем, как капитан собирается на учебу. У Коли вновь начинают появляться морщины у уголков глаз, сереть синяки под ними и уходить в себя он стал довольно часто. Бэррон просит его отдыхать побольше, но белорус игнорирует, ерошит по волосам, целует в макушку и бросив короткое «скоро вернусь» уходит, тихо хлопая дверью. Бэррон думает, что, если его парень не прекратит вести себя как герой, он устроит ему адскую проверку в виде себя и тогда Лукашенко не сможет заниматься своими геройскими делами как минимум двое суток. Запястье все еще ноет, а пальцы иногда дергаются сами собой. Бэррон вздыхает, садится на постели и поправляет взъерошенные волосы, отросшие уже до такого состояния, что он спокойно может собирать их в средний хвост, чтобы не мешались. Этим Трамп и занимается. На плечи падает Колина черная футболка, на ногах какие-то серые штаны от пижамного комплекта, который Бэррон не носит; Трамп зевает, прикрывая рот рукой, другой держит телефон и пишет Глену, спрашивая есть ли им смысл идти на сегодняшнюю лекцию. Макларен пишет, что убьет его, если он прогуляет и дальше разговор как-то не клеится. Глен был в шоке. Даже в ужасе, когда они, на следующий день после того, как Коля помог занести вещи Бэррона обратно, столкнулись в коридоре. Друг ошарашено спросил где его гипс, а на простой ответ, что его уже сняли, буквально вчера, как-то неестественно облегченно вздохнул. Глен изменился. Не полностью, но, кажется, такая длительная разлука, так надолго оставаться без друга, Макларену не понравилось. Бэррона действительно насторожил Макларен, когда они шли по коридору в главном здании и, когда из кабинетов начала вылетать толпа, Глен не фыркнул, что они стадо, как обычно, а просто отпихнул Бэррона в бок и взялся за рукав Колиной кофты. —Глен? —вопрошает Трамп, когда орава из учеников понеслась по коридорам. Макларен поворачивает голову к другу, поднимая глаза и кивает, мол, что надо, —ты в порядке? Макларен жмет плечами, а на лекции признается, что его бабушка заболела и он немного рассеян из-за этого, плюс внезапный приезд Бэррона, он еще до конца не понял скучал ли он по другу или нет. Трамп наигранно пугается, прижимает ладонь ко лбу и шипит, что Глен бы никогда не сказал такого. В ответ Макларен отпихивает его ладонь и замахивается ластиком. Бэррон смеется: «вот это уже похоже на привычного Глена». В ответ рыжий цыкает, прокручивает карандаш между пальцев, а Бэррон тяжело сглатывает. Ему все еще трудно рисовать и выделывать такие трюки, которые раньше получались просто по привычке. Писать левой рукой он может, хуже, чем правой и медленнее, но может, сказалось повседневное пользование правой рукой. Бэррон с рождения амбидекстер и, если бы он писал и рисовал двумя руками поровну, ничего бы не забылось. А так он похож на того, кто просто выучился писать левой рукой за время поломки правой. Ну, думает Бэррон, может это и к лучшему, пусть все думают, что я просто одаренный. В общем лекция оказалась наискучнейшая, но под конец к ним зашла девчонка с пятого курса и объявила, что собирает желающих на образовательную поездку в картинную галерею в Филадельфии. Группа как-то сразу оживилась, особенно когда она сказала, что в этот день занятия, возможно, отменят, поедут они ближе к обеду, чтобы как раз к вечеру вернутся. Современные и известные художники, также будет час свободного времени между, чтобы студенты походили и развеялись. Желающие могут быть не только с архитектурного. «Можете пригласить друзей из других колледжей, главное вписать имя и фамилию, можно номер, если вдруг мы не дождемся и нужно будет связаться лично» —говорит пятикурсница. Воодушевления у нее было хоть отбавляй. Бэррон спрашивает поедет ли Глен, на что получает короткое: «ну да, почему нет?». Пятикурсница, извинившись, быстро прокричала, что оставит листок с записью на столе у преподавателя и после того, как все желающие запишутся, пусть староста отнесет это в учительскую. Бэррон хихикает, хлопает страдальчески стонущего Глена по плечу и, побросав все принадлежности для учебы в сумку, тащит Глена записаться, поскольку занятие уже подходило к концу, и преподаватель решил, после такого мозгового штурма, что объяснять студентам что-либо бесполезно. Парни подходят к общему столу и первое, что Бэррон замечает, это имя «Ева Уильямс» после имени какой-то девушки с потока Трампа. Резко подняв голову, Трамп замечает первокурсницу, поправляющую кроп-топ. Та тут же замечает на себе взгляд, щурит лисьи глаза и, смахнув с плеч капну волос, окрашенную в лесной зеленый, исчезает за поворотом, потянув за собой какую-то блондинку с каре. Глен пихает Бэррона, говоря, что пока его вечно залипающий друг на чем-то завис, он уже их вписал. «А, ладно» —отвечает Трамп, глазами пытаясь найти Еву, но та словно испарилась. В коридоре уже полно народу, Бэррон замечает Никиту на подоконнике, читающего какой-то учебник и на губах непроизвольно выскакивает ухмылка. Тут же к Ершову подскакивает Мэтт, а следом из аудитории выходит Коля. Он о чем-то переговаривается со своей одногруппницей, отдает ей какие-то записи и шикает на Стивенсона, когда тот присвистывает девушке в след. Глен кривит лицо и тянет Бэррона к другому выходу, но Бэррон больше не тот прежний послушный мальчик. —Я пойду поздороваюсь. Глен строит страдальческое лицо, выплевывает что-то похожее на «опять твои ебанавты» и, отсалютовав, уходит в сторону выхода, в столовую. Бэррон провожает друга взглядом и хочет было уже подойти к хоккейной троице, как видит Марка в компании пятикурсника и спешит к нему. Коля непонимающе глядит вслед котенку, а Уокер, кажется, безмерно благодарен Бэррону за то, что тот появился. «Привет» —звучит от Бэррона как вопрос о помощи, и Марк всецело готов доверить Трампу хоть всю свою жизнь. Оповестив Джастина о том, что он поговорит с другом, Марк приобнимает Бэррона и они исчезают в лестничном пролете. Как только за парнями захлопывается дверь, Уокер поднимается на последний этаж, со вздохом падая на бетонную лестницу. Отодвинув сумку хоккеиста, Бэррон присаживается рядом. —Расскажешь? —Нет, —Марк упирается локтями в колени и подпирает голову ладонями, краем глаза периодически посматривая на Трампа, —мне нечего рассказывать. Бэррон молчит. Телефон в кармане вибрирует и вместо того, чтобы почувствовать себя не в своей тарелке, Бэррон вытаскивает тот. Коля спрашивает, что только что произошло и шлет один гневный смайлик, прося Бэррона возвращаться. Желательно немедленно. —Коля? —в ответ короткое угуканье. —Если тебе нечего сказать, я пойду, —Бэррон уже берет свою сумку и поднимается, как Марк подрывается вместе с ним, —мой парень не любит ждать, знаешь ли, —Марк прыскает в ответ. —Твой парень ждал месяц и еще подождет, не обломится, —это, должно быть, была шутка, вот только Бэррону вообще ни разу не смешно. Уокер видит, что Трамп никак не реагирует на его попытку разрядить обстановку и опускает взгляд, не зная как еще скрыть собственное подавленное состояние. —Марк, —старший ненавидит, когда его имя произносят таким мягким, терпеливым тоном, но это Бэррон. Бэррон никогда не сделает ему плохо или больно, он ведь просто волнуется. Трамп видит, что Марка коробит вся эта ситуация, но ничего не может поделать, он ведь даже не знает в чем дело, —если у тебя и правда все в порядке, не игнорируй друзей, —Бэррон кладет свою ладонь Уокеру на плечо и слегка трясет то. В ответ рваный вздох. —А если нет? —Тогда тем более не игнорируй, —пауза, —они волнуются, а Коля еще и меня спрашивает в чем дело, —вздыхает Бейкер, —а мне нечего ему сказать, я ведь, как и он, ничего не знаю. Давай вот что, —Марк мычит в ответ, показывая, что он слушает, —возвращайся этим вечером в кампус. Коля будет со мной, так что Никита с Мэттом будут готовиться вдвоем. Я думаю, от помощи они не откажутся. —А, —Марк поднимает глаза на Бэррона и первокурсника всего перетряхивает от того, сколько в привычных самоуверенных глазах непонимания. Марк мечется по лицу Бэррона, словно хочет найти все ответы на свои вопросы и, кажется, находит то, что ему надо. Бэррон наблюдает удивительное изменение: привычный укоризненный прищур возвращается, а уголки губ дергаются в подобии усмешки. Марк резко как-то расслабляется в плечах и выдыхает, закидывая сумку на плечо, —а ты прав, —в ответ улыбка, —я пойду тогда, —Бэррон почему-то думает, что они сейчас вместе пойдут обратно на этаж, но Марк делает шаг на ступеньку ниже и неловко смеется, —передай парням от меня «привет». —А ты? —А я…—таинственно тянет Марк, —сбегаю, —и, хохотнув от души, перепрыгивает две ступени и со скоростью света оказывается внизу. Бэррон только и слышит, как за Уокером захлопывается хлипкая дверь на первый этаж. Вот что-что, думает Трамп, а сбегать этот парень просто мастер. Качнув головой, Бэррон толкает дверь на этаж и подходит к парням, передавая им привет от Марка. Мэтт тут же ноет, что Уокер жопа, но, кажется, его успокоило то, что старший общается с ними хоть так. Никита интересуется не знает ли Бэррон причину такого поведения Марка, потому что у Ершова закончились всевозможные варианты. Трамп через Колю палит на Джастина, нервно оглядывающегося по сторонам, видимо ища Марка, но взгляд в итоге возвращает на нападающего и жмет плечами, совершенно натурально, как ему кажется, изображая непонятливость. Мэтт ржет, скрещивает руки на груди и фыркает, что скоро у Бэррона волосы, как у Евы будут. Трамп не успевает за своими эмоциями, потому уже через мгновение Никита в голос ржет с лица первокурсника, которого это сравнение оскорбило до глубины души. Мэтт называет жопой и его, за что получает холодное покашливание и убийственный взгляд от капитана. Канадец жалуется Коле, что никто не воспринимает его всерьез, на что Коля совершенно просто отвечает, что он тоже входит в это число. Крик «предатели! Кругом одни предатели!» слышал, кажется, весь универ, если не вся округа. Бэррон спрашивает у Мэтта, ну так, чисто для себя, не говорила ли ему ничего Ева, на что получает отмах рукой и фырк, что они поссорились, а еще косой взгляд своего парня и Никиты, которые ну вот от кого, а от Бэррона этого вопроса ждали меньше всего. Дальше разговор не пошел. Бэррону звонит Глен и орет, чтобы он прекращал тусить со своими хоккеистами и возвращался к нормальным друзьям. Бэррон вздыхает «не ори мне в уши», машет парням на прощание и уходит, слыша недовольное «хоть бы поотрицал, что это не твои хоккеисты». Бэррон громко смеется в трубку, говоря, что чисто технически они его друзья, а значит и его хоккеисты. Глен логику не видит, называет Бэррона придурком и просит быстрее идти, иначе его любимые булки с шоколадом закончатся. Трамп с криком «лечу!» бросает трубку и уже в следующий момент оказывается в столовой, где Глен уже сидит за столом со своим обедом и булками Бэррона, а последнюю забирает второкурсница с горящими глазами. Бэррон шлепает Макларена по затылку, но тут же благодарит, говоря, что мечтал об этих булках всю свою болезнь. Правда не только об этих булках мечтал Бэррон, но пока ему достаточно и сдобных. Целый день Бэррон думал об этой поездке. Было бы здорово вместе с ребятами с потока выехать куда-то за пределы кампуса и развеяться, а то он только с Гленом выпить ходил и все, в основное время Трамп чаще всего сидит у себя или у хоккеистов в комнате. Тем более это картинная галерея, там Бэррон по определению должен чувствовать себя комфортно, рядом с картинами, ощущая эту странную теплую атмосферу. В Белом Доме не было тех картин, написанных с душой, там были лишь мертвые реплики, купленные за громаднейшие деньги и только те, которые по мнению президента идеально вписывались в интерьер. У них не было даже семейного портера, хотя, наверное, это единственная картина, которую Бэррон бы не хотел видеть, его выворачивает только от осознания, что ему придется стоять рядом с отцом и корчить счастливую мину. Дрожь проходится по рукам от всех тех неприятных чувств, что Бэррон ощущает, думая об этом. Было бы неплохо позвать с собой Колю, вот о чем Трамп думал. И даже мысль о том, что едет Ева не мешает Бэррону думать о Коле в картинной галерее. Правда, скорее всего ему будет скучно, это ведь не хоккейный матч, там время не бежит быстрее ветра, наоборот, оно застывает. Бэррон не думает, что Коля захочет сорок минут рассматривать чей-то бюст, поэтому немного расстраивается заранее, а уверенность в предложении сходит на нет. Бэррон, может, и предложит, только надо самого себя подготовить к отказу и принять его, чтобы слова хоккеиста не задели его. Тут правда есть еще одна загвоздка. Даже не загвоздка, а самая настоящая проблема. Помимо Евы, постоянно цепляющейся и явно не оставшейся в стороне, если прознает о том, что ее «любовь всей жизни» тоже едет, едет еще и Глен, который ненавидит его парня настолько, что каждый раз превращается в разъяренный комок непонятно чего, стоит Бэррону даже посмотреть в сторону хоккеиста. И даже не важно, будет ли в их компании Коля или нет, если нет, то просто побурчит, а если есть, еще и его парня понесет на чем свет стоит, в конце перестроившись на какой-то странный акцент, что Бэррон даже слов понимать из-за него не будет. И если на Еву можно шикнуть, что она отвлекает и отойти подальше, от Глена нельзя будет просто сбежать. Из-за этих мыслей Бэррон поникает еще сильнее. Ну вот, думает он с досадой, они, видимо, так и продолжат ходить на свидания только в ночной темени, когда их никто не увидит. А Бэррону так хотелось выбраться куда-нибудь днем, полюбоваться на своего парня в совершенно новой обстановке. Видимо, мечтам не суждено сбыться. Или…суждено? Буквально за пару часов до прихода Коли в комнату, Бэррон, переписываясь с Гленом насчет поездки, заметил, что тот как-то неохотно отвечает и спросил прямо в лоб о том, не передумал ли тот ехать. Макларен, Бэррон даже услышал эту скрипучую интонацию и вообразил, как у друга закатились глаза, написал, что у него случился завал по математике и истории искусств. Бэррон непонимающе хлопает глазами, спрашивая, как вообще у такого, как Глен мог случиться завал, он же постоянно что-то писал и на все пары ходил, в отличие от Бэррона, у которого пробелы размером с их кампус, если не больше, но тем не менее все проверочные он сдает на «хорошо» и «удовлетворительно». Макларен шлет веревку и мыло, что смешит Трампа. Он желает другу удачи и пишет, что вберет в себя всю атмосферу и за него тоже. «Пошел ты, Бейкер» —отвечает ему шотландец и на этом их диалог заканчивается. Глен выходит из сети, а Бэррон наконец переодевается в домашнее, сменяя белую рубашку на серую большую футболку и темно-синие джинсы на вельветовые штаны, завязывает волосы назад в небольшой хвост и, поделав минут десять упражнения для руки, садится за учебники. Когда Коля заходит в комнату, Бэррон одной рукой держит какую-то красную книгу, а другой, правой, все еще не до конца восстановившейся, что-то легко записывает на листочке. Движение настолько быстрое и легкое, что со стороны белорусу показалось, что на листке не осталось ни слова, но он уверен, что Бейкер точно оставил какую-то заметку. Колю немного кренит от усталости и тяжести сумки, поэтому он оставляет ее возле двери, снимает кроссовки и осторожно подходит к настолько сосредоточившемуся на книге первокурснику, что тот даже не замечает своего хоккеиста. —И что ты делаешь? —Бэррон вздрагивает, стоит Коле нырнуть руками ему под руки и дернуть на себя назад, припечатывая к себе. Бейкер выдыхает, переводя дыхание, откладывает книгу и несильно бьет по плечу, разворачиваясь в сцепленных в замок руках, усмехаясь, что у него сейчас чуть сердце не остановилось. —Давно пришел? —Ммм, только что, —Коля притягивает Бэррона чуть ближе, оставляя легкий поцелуй на виске. Бейкер расплывается в счастливой улыбке, чуть понижает тон и тыкает подушечкой указательного пальца белорусу в щеку. —Отпустишь меня, я занимаюсь? —Лукашенко отрицательно мотает головой, под тихий ойк стискивая Бэррона в руках еще сильнее. Он не скажет, но его застала врасплох такая повседневная атмосфера. Свет в комнате яркий, видимо Бэррон и правда засел за учебу, поскольку обычно под вечер котенок делает освещение более тусклым, чтобы не сильно било в глаза, а тут забыл. Коля ожидал чего-то обыденного, вроде того, что он сейчас зайдет и сразу же утонет в мурчании и всяких нежностях, но ему самому пришлось подходить и, ого, заставать своего парня врасплох. Бэррон был чудесен. В этих каких-то совершенно несуразных мягких штанах, которые мнутся при любом движении, в его футболке, застиранной уже донельзя и с собранными назад волосами, чуть подуставший из-за навалившихся на них дел, Коля остался доволен. Если честно, ему и самому хотелось побыть обычным, не строить из себя невесть что, хотя дразнить Бэррона очень весело, хотелось просто отдохнуть и вновь засесть за занятия, чтобы рядом мельтешило вот это чудо и радовало все естество одним лишь присутствием. —Перерыв? —предлагает белорус и своим этим с уклоном в игривость тоном так сильно выбивает Бэррона из колеи, что из головы тут же вылетает все, о чем он только что читал. Но Трамп не поддается. Он помнит, что произошло, когда он забил на учебу, ему нельзя расслабляться. Бэррон проводит ладонью по щеке и чуть тянет на себя, оставляя поцелуй на острых ключицах. —Мне надо заниматься, —чуть виноватым голосом сообщает первокурсник и Коля все. Хватка становится только сильнее, а белорус утыкается котенку в плечо, слыша в ответ самый умилительный писк из всех, которые он когда-либо слышит. Бэррон хлопает его по стиснутым в замок пальцам и смеется, ероша по макушке, —давай, можешь пока сходить в душ, я никуда не уйду. Коля сдерживает себя, чтобы сначала не предложить Бэррону пойти с ним, а потом чтобы не взять его за запястье и просто не утащить за собой, даже не спрашивая. Оторваться от мягкого и поддающегося навстречу любым касаниям тела оказалось просто адским трудом. Бэррон пихает капитану в руки какое-то темно-синее полотенце, а Коле так сильно захотелось поцеловать его, просто до жути. Но свое желание приходится засунуть далеко и надолго. Котенок все еще восстанавливается, к тому же у него учеба. Коля должен быть хорошим парнем. Хотя бы эти пару часов. Пару часов не получилось, максимум пару минут, те, что он принимал душ. Белорус заходит по горячие струи и стоит под ними минут пятнадцать. Из головы не выходит яркое, чуть ли не животное желание просто подмять Бейкера под себя. Но так нельзя, пытается переубедить сам себя хоккеист, это будет нечестно по отношению к Бэррону. Он старается, хотя первый, Коля уверен, был готов вспомнить какого это—ощущать спиной все плоские и не очень поверхности. На секунду в глазах темнеет, а голова кружится. Коля представляет, какого ему было забить на свое джентельменское эго и просто повалить котенка на кровать. Та, скорее всего, печально скрипнет, но они не обратят на это внимание. Не до этого будет. Коля вздыхает, прикрывает лицо руками и проводит ими вдоль спадающих волос, убирая те назад. Он, кажется, уже с ума сходит. Когда Коля выходит из душа в одних джинсах и просит Бэррона прикрыть окно, чтобы его не застудило, первое, что белорус замечает, это то, что у парня выпадает из итак некрепкого захвата пальцами карандаш, а после, как его взгляд смещается куда-то в сторону. Лукашенко делает непонимающее лицо, ждет, когда Бэррон несколько деревянной походкой дойдет до окна и закроет то, после чего шумно выдыхает. Все, он так больше не может. Ему нужно хоть немного этого крышесносного чувства иначе он снова станет огрызаться на всех, на кого можно и нельзя. —Бэррон, —зовет он, видя, как парень вздрагивает, поворачиваясь к капитану с некоей неохотой, —у тебя два выбора, — «окей» —выдыхает Бейкер, когда его тянут за подол футболки и обвивают горячей рукой с выпирающими горками мышц, —ты либо меня отталкиваешь, либо… Коля не успевает договорить, потому что Бэррон не хочет его слушать. Он берет его лицо в свои крохотные прохладные ладошки и целует, тут же разжимая пальцы и укладывая их на широкие обнаженные плечи своего капитана. Бэррону не нужны никакие «либо», ему вообще про такие желания говорить необязательно, он сам все поймет. И сейчас, издавая какой-то странный, толи стон, толи писк, чувствуя, как большие и чуть подрагивающие ладони хоккеиста ныряют к нему под футболку и проходятся подушечками по тонкому, бледному телу, чувствуя, как собственные силы иссекают с каждой секундой, чувствовать прохладу от губ напротив и отдаваться ему целиком и полностью, Бэррон считает, что это нормально. Что они не должны сдерживать себя, тем более когда очень хочется и колется прикоснуться. Поцелуй жаркий. Коля всегда целует Бэррона с особым рвением, словно доказывая котенку, что он самое дорогое в его жизни, но сейчас…сейчас Коля явно теряет самообладание над собой и своими мыслями. Потому что прикосновения становятся все откровеннее, а правая ладонь так и норовит, очерчивая края штанов, забраться в них, поцелуи все глубже и дольше, такие, что у Бэррона темнеет в глазах от нехватки кислорода и ему приходится держаться за капитана обеими руками, чтобы не свалиться прямо вниз и тогда переклинит уже их обоих. Господи, как же он его хочет, словами не передать. Во всем виновата эта дурацкая рука, которая все еще не до конца восстановилась и из-за которой Коля порой излишне осторожен с ним. А Бэррону так хочется, чтобы его уже прижали лицом к подушке и отымели так, чтобы он потом ходить не мог. Собственные мысли и картинки, представленные и всплывающие в голове, бьют прямо в висках и отдают куда-то вниз, к вот-вот вздрогнувшему члену. Коля чувствует это. Своим телом, то, как Бэррон покрывается мурашками, и руками, которые ведут по спине вверх и давят на лопатки, заставляя котенка прогнуться. —Я хочу тебя, —выпаливает Бэррон быстрее, чем успевает подумать хоть о чем-то, —Коль… —Н-нет, —о боже, думает Бэррон, слыша запинку собственными ушами, ну почему ты отказываешь мне, я же сам прошу тебя об этом! Трамп сводит брови и хнычет, льнет ближе и целует, как в исступлении, куда достает: в плечи, шею, подбородок, ключицы, краешек губ и щеки, —Бэррон, это плохая идея, —Коле требуется собрать всю свою волю в кулак, дабы осторожно отстранить от себя Бейкера и вернуться с темных мыслей на землю, к своим баранам. —Ты сам это начал! —не выдерживает Трамп, —Ты тут выходишь из душа в одних джинсах, с душой нараспашку, хоть бери, расстегивай молнию и насильно соси тебе, ты, Лукашенко, а не я! —Коля шикает на него, прося быть тише, но Бэррон и не думает слушаться, —ты постоянно тискаешь меня, хотя знаешь, мне хочется гораздо большего. Я согласился, смирился с тем, что мне придется ждать восстановления собственной руки, но ты! —он резко и больно тыкает хоккеиста в грудь, чуть выше соска, —Ты меня провоцируешь! Я уже не знаю, о чем думать, кроме как не о тебе на мне, или мне на тебе, я не могу, Коля, блять, думать хоть о чем-то другом, пока ты ведешь себя так. Может для тебя это нормально, но я так не могу! —Бэррон резко затихает, падает на диван и закрывает лицо руками, —я, похоже, зависим от секса, я не понимаю, что со мной. Я, может, еще пацан, как говорит Марк, и это все половое созревание, но я не могу, понимаешь? —Коля садится к нему в ноги, вздыхая и убирая руки от лица, —не знаю я как не думать о сексе, когда ты вот такой вот ходишь у меня перед глазами. Я…—Бэррон вдруг поднимает на Колю свои наивные небесные глаза, —ты же мой первый парень, Коль, —шепчет он, гулко сглатывая, —во всех смыслах. Логично, что мне хочется постоянно быть с тобой и все остальное. Тебе проще, у тебя уже были отношения, но я…—он вздыхает, отводя взгляд, —я не знаю, не хочу об этом думать, это расстраивает меня, —Коля не понимает, пока не слышит излишне тихий бубнеж, —думать о том, что ты не испытываешь того же, что и я только потому, что уже был с кем-то…—фыркает Трамп, —я, наверное, просто идиот. —Котенок, —мягко зовет его хоккеист и прислоняет ладонь к щеке, прося посмотреть на него, —извини, ладно? Я просто…ты же меня знаешь, иногда я бываю не в себе, —Бэррон фыркает по-лисьи, что определенно значит «ну конечно я знаю». Коля гладит его по голове, чуть привстает и притягивает, обнимая, —извини, я не подумал о том, что тебе также сложно, —Бэррон больно щипает его за плечо, но все равно утыкается в ключицу и обижено сопит, —я просто…—Коля чуть прикрывает глаза, не зная стоит ли говорить или нет, —мне казалось, что, если я не сделаю этого, у меня крыша поедет. Иногда, знаешь, это распространяется только на тебя, в этом можешь быть уверен, мне необходима разрядка. Тебя слишком много для меня иногда, —и прежде, чем Бейкер начнет вырываться, продолжает, —дай объясню, не кипятись раньше времени, —Бэррон затихает и ерзает, устраиваясь поудобнее в руках капитана, который перебирается на диван к Бэррону, —я имею в виду, что, кажется, у меня в голове на тебя есть определенный лимит. Ты…ты невероятен, Бэррон, и я просто не знаю как, но мне не удается держать в себе все то, что происходит со мной, когда ты рядом. Я словно как вулкан. И иногда я взрываюсь, —Бэррон непонимающе смеется «так это был взрыв?» —что-то вроде, я просто стоял под душем и понял, что ты необходим мне сейчас как воздух, —Бэррон хмыкает «мило», —впредь я буду сдержаннее, —заканчивает свою тираду белорус. —Да не надо, —Бэррон несильно шлепает его по щеке, щурясь, —просто предупреди в следующий раз, когда у тебя член из штанов начнет выпрыгивать, —Коля хмурится, но Бэррон игриво проводит по напряженному прессу и подмигивает, —чтобы я успел смыться. —Бэррон, —упомянутый смеется, коротко и крепко целует хоккеиста в щеку и пинает его ногой. —Иди одевайся, —подгоняет его Бейкер, —нам еще заниматься. Трамп никому и никогда не скажет, что эти слова сказал именно он и раздосадовано вздохнул именно Коля, а не наоборот, как можно было подумать. Вернувшись с небес на землю после того, как в глаза внезапно ударяет яркий свет, а белорус закрывает ноутбук и откладывает тот, потирая уставшие глаза, Бэррон трясет головой, вспоминая почему вообще окунулся во весь этот поток воспоминаний и только мельком глянув на небольшой настольный календарь, вспоминает. Но прежде, чем задать интересующий его вопрос, Бэррон спрашивает у Коли принести ли ему кофе, чая, или, может сока. Подумав, Лукашенко соглашается на кофе, но с молоком. Трамп не может сдержать мягкой улыбки. Он угукает, просит подождать его буквально пару минут, а сам тем временем, застегнув кофту, ибо на этаже становится прохладно, направляется на кухню. Бэррон думал, что, как обычно, найдет там несколько студентов, сидящих за кропотливой работой, но кухня оказалась мало того, что пуста, в ней, по всем видимости, никого не было вот уже пару часов, не было привычных чашек на столах или раковинах, не было разводов от кофе или липких кругов от пролитых энергетиков, чайник стоял на своей установке наполовину заполненный. Бэррону начинает казаться, что это он один относится к учебе постольку поскольку, но потом он вспоминает своего парня, усердно трудящегося даже над самыми легкими заданиями и решает, что перерывы все-таки нужны, чтобы окончательно не превратиться в слоняющееся туда-сюда зомби. Поставив чайник и подождав, пока тот вскипит, Бэррон находит черную кружку с матовым покрытием, достает с верхней полки банку с кофе и из холодильника молоко, предварительно проверив его на предмет испорченности. Засыпав две с половиной ложки кофе, Бэррон заливает зерна кипятком где-то до половины и размешивает, чтобы кусочки не всплыли на поверхность после. Тщательно перемешав, Бэррон заливает свое произведение молоком и снова чуть помешивает. Кофе приятно греет руки, а пока Трамп идет в сторону своей комнаты, радуется, что из-за экзаменов нет возможности встретить хоть каких-то своих знакомых, даже тот же Глен погряз в учебниках со своими завалами. Коля забирает из рук Бэррона свое кофе, зачем-то говорит, что он его не особо любит, но делает огромный глоток и от удовольствия прикрывает глаза, пока первокурсник кутается в его кофту и усмехается, про себя называя капитана ребенком. После Бэррон предлагает ненадолго оторваться от учебников, да и к тому же уже поздно, можно пораньше лечь спать и выспаться. Коля не слушает его, пьет свой кофе и думает о чем-то своем, пока по рукам гуляют мурашки. Бэррон не злится, просто решает подождать. Дабы не пролить остатки, Коля садится с кружкой на диван. Бэррон подсаживается рядом, подгребая одну ногу под себя, чуть опирается на хоккеиста и, решив, что идеальнее момента не придумаешь, начинает: —Ты бы поехал со мной в картинную галерею, если бы я тебя позвал? —ответом служит уверенное «угу» в кружку, которого Бэррон ну никак не ожидал, —серьезно? —тут же оживается Трамп, выпрямляясь и уставливаясь на белоруса. Хоккеист переводит на него взгляд, допивает свой кофе и вздыхает. —Ну да, —просто отвечает он, —что тебя так удивляет, я не понимаю? —Но это поездка…—Бэррон ляпает, и только после того, как понял, что сказал и как это звучало, понимает, насколько он идиот и что не стоило говорить это вот так, —в смысле, мы едем практически всем курсом, но нам разрешили приглашать друзей и все такое, — «все такое» —вторит, с усмешкой белорус, откидываясь на спинку дивана. Бэррона напрягает это молчание, поэтому он начинает нервно теребить подол футболки и метаться взглядом по зацепкам на штанах, —так что ты думаешь насчет этого? —Не знаю, —пожимает плечами хоккеист, —картинная галерея, —Бэррон знает этот тон. Это тот тон, который означает «звучит чертовски скучно, но я не хочу обидеть тебя, поэтому не скажу этого вслух». Бэррон делает вид, что ни капли не расстраивается и хлопает себя по коленкам. —Это необязательно, я просто предложил, —чуть помолчав, Трамп добавляет, —ты не обязан соглашаться, я в любом случае поеду со своим курсом, —Коля ничего не отвечает и Бэррон окончательно запутывается. Потому что нет четкого «нет» как нет и четкого «да», Бэррону не нравится быть в таком подвешенном состоянии, —продолжим заниматься? —Трамп уже хочет подорваться и утонуть в учебниках, как белорус немного нервно смеется и останавливает его, потянув назад и заставив так же, как и он сам, облокотиться о спинку дивана, —что? —непонимающе вопрошает первокурсник. Ему надоело чувствовать себя глупо. —Всем курсом, да? —задумчиво тянет белорус. —Почти, —Бэррон делает паузу, —а так да. —И твой припизднутый? —Глен? — «угу» —в ответ, —у него завал по истории искусств и математике, поэтому он не едет, —казалось, это было единственное, что парит хоккеиста, —но, мне кажется, тебе надо не о нем думать, —Коля хмыкает: —О тебе я итак постоянно думаю, —Бэррон бьет его по ляшке и неосознанно придвигается ближе. —Спасибо конечно, но я не об этом, —выждав чуть-чуть, Бэррон выдыхает, —Ева тоже едет, ее подруга с моего потока записала. Мне кажется, она бы не поехала, но если узнает, что едешь ты, то точно поедет, —Бэррон ежится только от одного представления, что на его хоккеиста будет пялиться во все глаза и буквально пожирать его ими какая-то девка. Ничего против девушек Бэррон не имеет, но Ева—девка, это другое. —Это плохо. —Угу, —соглашается Трамп, —плохо. Бэррон так и не понимает поедет Коля с ним или нет. Не понимает, пока белорус не спрашивает, когда вообще эта поездка и сколько времени она займет. Бэррон сначала тупит, а после, словно автоматически, выдает, что поездка будет тринадцатого числа, в пятницу, скорее всего до обеда и ближе к вечеру они вернутся. Коля задумывается. А после кивает и произносит «ладно», чем окончательно сбивает своего парня. Бэррон хлопает глазами, а Коля ерошит его по волосам и объясняет, что ему насрать с высокой колокольни кто там будет на него пялиться, но ему интересно взглянуть на мир Бэррона со своей точки зрения. Бэррон пищит, что картины—не его мир, но Коля с этим не соглашается. Впрочем, не очень-то Трамп и пытался отрицать очевидное. Коля попросил Бэррона не волноваться о таких мелочах, как Ева, и больше сосредоточиться на учебе, а в пятницу они поедут в Филадельфию и практически целый день посветят себя искусству. Бэррон признается, что думал, что Коля не согласится, потому что это не хоккей и ничего интересного, как ему кажется, для белоруса в картинах нет, но Лукашенко несильно бьет его по затылку, ворча, что он, вообще-то, человек разносторонний и с творчеством тоже связан. Бэррон все пытался после выведать у Коли чем же он таким занимается, но белорус включил каменный режим и на полном серьезе сказал, что, если Бэррон не прекратит, ему придется заткнуть его. Трамп поднимает лапки кверху, забирается к хоккеисту на коленки и хмыкает, что не слезет со своего законного места никогда. Коля смеется ему в плечо, просит подать учебник, а после они еще где-то полтора часа полу-учились полу-ленились, иногда отвлекаясь друг на друга и щенячьи нежности в виде крепких объятий и мимолетных поцелуев от белоруса куда-то в район шеи. Бэррон чувствует, как бабочки в его животе задыхаются от любви. Он с нетерпением ждет этой пятницы.