Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Не планировал, и не сделал. Настоящий мужчина держит свое слово, а Коля еще и сыр косичку в руках. Вот это сервис, думает Трамп, развалившись на кровати, а Коля кидается в него оторванной полосочкой с совершенно непроницаемым лицом игнорируя высказывания, что это кощунство. «Замолчи и ешь» —произносит белорус и его тут же слушаются. Коля просит Бэррона подвинуться немного, потому что он хочет лечь так, как будет удобно ему. Трамп практически возмутился, но, когда Лукашенко поднял подушку и лег сам, хлопнув по плечу, мол ложись, сразу все возмущения пропали. Бэррон по-кошачьи устраивается на плече своего единственного и неповторимого, мурчит, потеревшись щекой о плечо, а когда белорус еще и по голове гладить начинает, так это все, Бэррон тает. Они лежат так час или минут сорок, смотря доктора хауса, хотя Бэррон скорее смотрит на сосредоточенное лицо Коли, а не на сам сериал, который, впрочем, не интересует его вообще от слова совсем. Тихонько, чтобы не перебивать актера, Трамп спрашивает, не надеясь на ответ, как давно Коля вообще его смотрит, на что получает совершенно обычное «это первая серия, вообще-то» и легкий хлопок по плечу. Бэррон угукает, дожевывает оторванную полоску сыра косички и сглатывает, замирая в руках у капитана. Коля смотрит в экран, но больше, вообще-то, на Бэррона, который туда не смотрит, но все равно затих и сидит, как мышь, даже не шелохнется. —Хочешь что-то сказать? —предполагает Лукашенко и оказывается прав, стоит первокурснику заерзать по постели и хмыкнуть неопределенно. Коля не торопит, откидывается на подушку и поглаживает по плечу, показывая, что в любом случае готов отложить сериал ради разговоров, тем более, если Бэррону есть что сказать ему. —В общем…хм…помнишь, —Бэррон цыкает, замолкая на секунду, подбирая слова для того, чтобы объясниться ясно, так, чтобы Коля понял с первого раза, а то в последнее время у него с этим почему-то проблемы, —пару дней назад, когда у вас случился завал на учебе, —Коля кивает, припоминая, что Мэтт и Никита слезно умаляли его подтянуть их перед какой-то важной контрольной. Коля предложил просто натянуть им трусы на голову и посмотреть прильет ли к мозгу кровь, но друзья повисли на нем с двух сторон и белорусу ничего не оставалось, кроме как спасти этих оболтусов от позорных баллов ниже среднего. И если с Никитой можно было бы отделаться одними конспектами, то Мэтту пришлось заново объяснять кто он вообще по жизни и что учиться он именно на медицинском, а не просто спит на каких-то парах и периодически играет в хоккей. Стивенсон очень тогда удивился, за что получил хирургическим справочником по башке. Благо тот был в мягкой обложке. Марк сочувствующе похлопал Колю по плечу и любезно заказал им пиццы, а еще при Коле передал Бэррону по телефону, что он задержится, и чтобы Бейкер не ждал его и шел спать. Почему не позвонил сам? Потому что ему нужно изображать строгого преподавателя перед пацанами, а не играть с Бэрроном в «кто первый положит трубку». В общем и целом, Коля помнит тот день и последующую ночь. Было тяжело, но весело, —мне еще Марк тогда звонил, да? —вновь короткий кивок. Коля останавливает сериал, а после так вообще закрывает вкладку. Свет в комнате выключен, но на улице уже вовсю горят фонари—темнеет рано—и поэтому в комнате, словно на картине, играются силуэты на стенах, а лицо белоруса подсвечивается каким-то оранжево-красным светом, —в общем, в тот момент меня тоже не было в комнате, —Коля хмурится, уже готовый открыть рот в самом логичном вопросе «в смысле», но Бэррон выпутывается из рук капитана, переступает через его ноги, осторожно ступая на ковролин, и берет одной рукой свою уже легкую учебную сумку, кидая ее белорусу на колени, —открой, —Коля медлит, в непонимании сводя брови, —давай, давай, —и тут же, нервно посмеиваясь, —не заставляй меня нервничать еще больше. Лукашенко еще секунд пять неотрывно смотрит на нервничавшего с каждой секундой бездействия все больше Бэррона, но в итоге решает больше своего парня не томить. Вздохнув «включи свет» и подождав, пока Бэррон исполнит его просьбу, Коля спускает ноги на пол, ставит подле себя на кровать сумку Бейкера и вжикает молнией. На секунду замерев, потому что Коля медик, и такие вещи, как рентгеновские снимки он сможет различить даже во сне, белорус осторожно вытаскивает тот на божий свет и косится на первокурсника, который вообще перестал дышать, стоило Коле коснуться пальцами снимка. Для пущей уверенности, да и чтобы просто не выглядеть идиотом, встав и поднеся тот ближе к свету выдает профессиональным тоном, таким, какой у него получается неосознанно: —Срослось. Бэррон вздрагивает, быстро кивает, но после пары таких кивков замирает, исподлобья все же продолжая смотреть на Лукашенко, выгибающего бровь и рассматривающего его снимок с такой детальностью, словно он и есть этот рентгеновский аппарат, а перед ним никто иной, как сам Бейкер. —Быстро, кстати, —продолжает парень, хмыкнув, —и неплохо, даже почти незаметно, сам видишь? —Бэррон отрицательно мотает головой, решая не говорить о том, что ему вообще как-то некомфортно смотреть на снимок собственной руки, —у тебя ничего не спрашивали? —почему-то с некоей опаской интересуется хоккеист и Бэррону приходится поднять глаза, чтобы убедить его в том, что он ничего не скрывает. Конечно не спрашивали, он ведь пошел к своему врачу, посланного мамой, который знал кто Бэррон такой. Правда он удивился, прошептал что-то вроде «странно», но больше ничего не сказал. Только то, что на Бэрроне все заживает как на собаке. Когда Бэррон сказал об этом маме, та только хмыкнула. Через пятнадцать минут и шесть секунд на одного безработного человека в мире стало больше. —Нет, —жмет плечами Бейкер, —может они не заметили. —Нет, —тут же отмахивается Николай, —врачи не идиоты, —вздох, —ладно, нам же лучше, —Коля вдруг откладывает снимок Бэррона на стол и тут же забывает о нем, подходя к парню и положив руки тому на плечи, —я, конечно, должен наругать тебя за то, что ты без моего ведома вышел из комнаты, —Коля говорит все это мягким, вкрадчивым голосом, ни капли не злым, —но раз это был поход в больницу, то я не буду ничего говорить. И все же, —не унимается он, —в следующий раз, давай ты все-таки будешь уведомлять меня о таком. —Потому что ты мой лечащий врач? —Потому что я твой парень, —сердце Трампа делает вздох и прекращает стучать на какое-то мгновение, а грудная клетка вся сжимается от неожиданности, —и как твой парень, я бы не простил себе, если бы с тобой что-то случилось. —Прости… Коля берет его лицо в свои ладони и прижимается губами к его лбу, после усмехаясь. —Ничего страшного, —шепчет он, поглаживая Бэррона по мягким щечкам, —сюрприз мне понравился. Бэррон ворчит на Колю, который наваливается на него и хмыкает, но тем не менее сам выдыхает этот страх, взявшийся непонятно откуда. Они стоят так совсем немного, пока до Коли не доходит. «Ты ведь не просто так мне это показал, да?» —Бэррон уверенно кивает, потому что да, была у него мысль, — «хочешь, чтобы я снял тебе гипс?» —и снова кивок, не менее уверенный, чем до этого. Пока белорус переодевает другую футболку, Бэррон рассказывает ему, сидя на кровати, что ему предлагали снять гипс прямо на месте, но он так подумал и решил, что, раз лечащий врач у него Коля, то ему и выпадает честь освободить Бэррона от этих оков. Коля смеется, вторя за Бэрроном «освободить», помогая ему закатать рукав собственной кофты, а то резать ее не хочется вот вообще от слова совсем, у Коли итак вещей мало. Пока Бэррон щебечет о том, как ему не понравилось в больнице и как ему вообще не хотелось туда идти, Коля достает откуда-то ножницы, заходит в ванную, выглядывает и зовет за собой Бэррона. Трамп ворчит на то, что, его хоть и приняли без очереди, но все равно он ощутил себя каким-то должным всем врачам в округе, за то, что те приняли его и не пискнули. Коля угукает, слушая вполуха, пока ставит на дно душевой кабины глубокий длинный таз и душем, несильным напором, набирает туда теплой воды, изредка трогая ту пальцами, чтобы не ошибиться с температурой. Бэррон не успевает облокотиться на стиральную машину, как Коля уже ставит таз на пол и приглашает Бэррона одним жестом. «Целиком?» —вопрошает Бейкер. «Ты даже при всем желании целиком туда не поместишься» —хмыкает белорус, — «руку суй» —командует он, — «сядь и успокойся, придется так посидеть». Бэррону кажется ситуация идиотской донельзя, но он доверяет Коле на сто и больше процентов и именно поэтому не спрашивает, а делает. Лукашенко садится рядом и объясняет, видя немой вопрос в глазах, что гипсу нужно дать отмокнуть, иначе, если он начнет резать сразу или, еще как вариант, ломать, то тот может не поддаться или начать сыпаться, а убираться ему потом не особо хочется. К тому же, добавляет хоккеист, так будет правильно и безопасно для самого Бейкера. Бэррон слушает внимательно, понимающе кивает и принимается ждать. Проходит ровно семнадцать секунд, как следует вопрос о том, сколько вообще нужно будет так сидеть. «Минут двадцать-двадцать пять, смотря по состоянию гипса» —поясняет белорус, тут же ероша котенка по волосам, стоит ему страдальчески вздохнуть и закатить глаза, жалуясь, что это очень долго. Благо жалобы продлились недолго. Они закончились в тот самый момент, когда Колин телефон стал трещать от телефонных звонков. Бэррон скептически выгибает бровь, а Коля вздыхает, что это парни, но он не хочет брать трубку. На вопрос «почему?» белорус не отвечает. Потому что после него телефон вновь начинает вибрировать от звонков. Бэррон хмыкает. Ответь, мол, все равно делать нечего. И Коля отвечает. На свой страх и риск. —Ало. —Я не понимаю! —белорус ставит телефон на громкую связь, но звук убавляет, потому что Марк внезапно орет слишком громко, —не понимаю вот вообще нихера! —Ты идиот, звонок идет! —не менее громко орет ему кто-то в трубку, кажется, Фред, а Марк от удивления выдает «ох епт!» и тут же: —Коля! —Что? —со вздохом произносит белорус, уже жалея, что ответил. —Где, скажи на милость, тебя черти носят? Коля вздыхает. Не трудно отличить Марка обычно от Марка под градусом. Обычный Уокер орет только когда злой. Уокер под градусом орет в принципе. —Сколько ты выпил? —в ответ Марк передразнивает его, но на секунду, всего секунду, его голос становится обычным. —Меньше, чем могу, но больше, чем надо, —и тут же, перебивая кого-то, —замолчи! —голос Уокера на секунду стихает, кажется он отстраняет телефон от лица и до парней доносится лишь приглушенная просьба, —попроси повторить, только без гейского лайма. Иди на хуй, Ли, то, что я гей, не значит, что я люблю этот сраный лайм, так и передай этому чучеле! —голос Уокера вновь становится громче, отскакивая от кафельных стен ванной эхом, —так о чем это мы, ах, да, где твоя жопа, ваше величество капитан? —Где Мэтт? —Коля решает игнорировать Марка до самого конца и просто разведать обстановку, параллельно проводят пальцем по уже чуть остывшей воде в тазе. —Мэтт? —вопрошает Уокер и, кажется, оглядывается, —да черт его знает, где-то со своей блядиной трахается, наверное, я, по крайней мере, его не вижу. —А Никита? —не унимается белорус. —Никита? —как-то загадочно произносит Уокер. —Да, дай мне Никиту. —Я дико извиняюсь, —Марк ржет в трубку истерическим смехом, —но не думаю, что он в состоянии. —Что? —хмурится белорус, —что с ним? —С ним…—тянет Марк, —Карл, Кэмерон, Даррен, —пауза, —и где-то литр пива в самом Ершове, —Колю по голове словно молотом огрели. —Вы ахуели? —Но-но! —цыкает Уокер, —не ворчи, в его оправдание могу сказать, что Ник ломался дольше всех, —Коля тяжело вздыхает, спрашивая как они вообще умудрились напоить Ершова, который ну вообще не пьет и не собирался как-то, —это все Батлеры. Даррен держит, Кэмерон льет, все просто, —и Коля просто видит, как Марк пожимает плечами, словно говорят «вот как-то так». —А… —Скотт? —вопрошает Марк, —я его не видел, если что. Тут вся команда и все, представь себе, все пьют. Тони нас угандошит! —Марк заливисто смеется, хрюкает и икает, вновь хохоча во все горло, —Алан, на, я не могу с ним разговаривать, он такой смешной! —Ало. —Ало, —Коля видит по лицу Бэррона, как ему хочется поддержать его, но он может лишь сидеть напротив и сочувствующе улыбаться. И больше ничего, —ты можешь мне сказать где вы все и почему произошло то, что произошло? —Ну, Скотт ушел, —Коля уже хочет огрызнуться, что в курсе, но вовремя для себя подмечает, что у Алана голос какой-то слишком нормальный для пьющего человека и поэтому решает подождать и не набрасываться сразу, —Мэтт очень сильно радовался за тебя, говорил, что так и знал, что в конечном итоге ты станешь капитаном, —Алан делает короткую паузу, —нет, я с Колей, —отвечает он кому-то, —да, сделай музыку тише, —и уже, обращаясь непосредственно к Лукашенко, —я поставлю тебя на громкую? —Давай. —В общем, мы негласно решили устроить вечеринку в честь победы и твоего назначения капитаном. Мы спросили у Скотта поедет ли он с нами, но он сказал, что хочет остаться один. Впрочем, все мы прекрасно понимаем, что, скорее всего, больше мы его не увидим, —Алан делает глоток и этот гулкий звук кажется Коле таким громким, что в ушах начинает звенеть. А это лишь потому, что музыка на том конце выключена, —ну не суть, началось все с того, что Мэтт сказал, мол, не выпить за капитана значит отсосать соперникам, —где-то далеко слышится громкое «я не так сказал!», —в общем, не важно, суть ты понял, —в ответ короткое «угу», —ну а потом все как-то закрутилось. Стресс, все дела. У каждого, я думаю, был повод спустить все на тормоза, —Алан усмехается, —все кивают, если что. —Ладно, —вздыхает белорус, —ладно…э-э-э…передай трубку Марку, —упомянутый тут же издает какие-то хлюпающие звуки, в следующий миг лепеча прямо в динамик: —Да, любимый? —Во-первых, пошел в жопу, —спокойно отвечает белорус, —во-вторых, если на послезавтрашней тренировке я хоть у кого-то из вас увижу признаки похмелья, вся команда будет бегать лишние круги. Даррен, —Батлер тут же отзывается, —приведи мне Ершова в чувства и еще раз я услышу, что вы мне непьющего нападающего спаиваете, усилю нагрузки раз в пять, понял, —в ответ поникшее «так точно», —да, и еще кое-что, —Марк угукает, давая понять, что его слушают, —я вас не подведу, парни. Марк тут же ржет во все горло, а музыка вновь начинает долбить по ушам. Впрочем, через минуту все стихает, а Уокер по секрету рассказывает, что сбежал подышать. —Так ты придешь? —в ответ отрицательно мычание, —Бэррон рядом? —Трамп подает голос, коротко приветствуя старшего, —о, Бэррон, отдай нам нашего капитана на этот вечер, м? Вернем в целости и сохранности, —Бэррон делает вид, что всерьез задумывается над предложением, но уже через секунду выдает жесткое «нет». Марк начинает хныкать, но Бэррон продолжает. —Во-первых, я жду от тебя извинений. —А? —не понимает Уокер, —ну ты ведь не серьезно, это же шутка, —Марк, кажется, уже жалеет, что иногда не следит за своим языком. —Мне было не смешно, —отвечает Трамп, —даже если так и есть, мне неприятно, —Уокер затихает, кажется, осознавая свою ошибку. —Да, —вздох, —да, прости, я немного не контролирую себя. Коль, —в ответ мычание, —извини, переборщил, —пауза, хмык, —можно такое с Мэттом провернуть, позлю эту гадюку, —парни мотают головами, называя своего старшего ребенком. —Ну а во-вторых я не могу тебе его отдать, —тут же вопрос «почему?» в лоб, —он немного занят. —Чем? —Мной. —О, —нелепо выдает Уокер, —мы вам помешали? —Бэррон глазами спрашивает про время и Коля кивает, губами произнося «готово». —Что-то вроде, —размыто произносит Трамп, —мы немного заняты. Он подумает, но не обещаю, что отпущу его потом, ладно? —Ладно, —Марк аж встает в ступор от такой уверенности, —мы будем ждать, Коль, я хочу видеть капитана на этой тусовке в честь него. —Удачи. Коля кладет трубу и выдыхает, говоря, что Бэррон выглядит чертовски привлекательно, когда заявляет на него свои права. Бэррон жмет плечами, говоря, что ревность страшная штука и вообще ему многое не нравится в поведении Марка, когда он с Колей. Что именно котенку не нравится белорус решает не уточнять, потому что гипс уже достаточно размок и потяжелел. Бэррон жалуется, что ему сложно поднять руку, но Коля самостоятельно стелет полотенце себе на колени, вытаскивает руку из воды и, осторожно высушив ту от излишней воды и взяв ножницы, что положил рядом с собой, как можно аккуратнее надрезает внизу. Бэррон замирает, стараясь вообще не дергаться, а Коля режет еще где-то сантиметров шесть и стаскивает гипс с руки, откладывая тот себе за спину. Бэррону непривычно. Он словно видит собственную руку в первый раз. Когда она была в гипсе, он вообще ее чувствовал через раз, а теперь вот она, собственной персоной. Бэррон пытается пошевелить пальцами и вздрагивает, когда у него получается. Странные ощущения, говорит он Коле, словно ему просто пришили новую конечность. Белорус спрашивает может ли он коснуться, на что Трамп, чуть помедлив, кивает. Коля проводит пальцами по светлой, даже чересчур белой коже, отмечая про себя, что та, хоть и ужасно мягкая на ощупь, все же на месте травмы образовалось парочку несерьезных ранок, которые заживут чуть меньше чем за неделю. В полной тишине Коля вымывает освобожденную руку, вновь сушит полотенцем, а после просит подождать и, достав из ящика какой-то тюбик, наносит крем на ранки. —Как себя чувствуешь? —отчего-то шепотом спрашивает белорус. —Хочу коснуться тебя. Можно? —Коля садится рядом, так близко, чтобы Бэррону не напрягать руку и покорно ждет, пока Бейкер сначала касается его волос, взъерошивая те и зарывая пальцы, слегка ойкает, но тут же спешит успокоить своего врача и ведет пальцами вниз, очерчивая линию скул и подбородка. Коля смотрит внимательно, следя за каждым пройденным миллиметром, вдыхая на раз и выдыхая на два, видимо боясь спугнуть Бэррона и как-то притупить его ощущения. У Бэррона нет слов, чтобы описать все те эмоции, что он испытывает. Если бы он изображал это красками, это был бы фиолетовый. Такой странный, теплый, но в то же время и холодный цвет. Кончиками пальцев Бэррон может почувствовать каждую щетинку, но вместе с тем прикосновение отдается электрическим разрядом, прося одернуть руку и не трогать, но Бэррон трогает. Трогает и не может не всхлипнуть, замечая, как Коля дает ему полную свободу в действиях. —Я хочу, —с каким-то придыхание шепчет Трамп, опуская руку на плечо и вздрагивая от соприкосновения с теплой тканью, —чтобы ты поцеловал меня, —Коля поддается вперед, пока Бэррон отставляет одну руку назад, удерживая себя, а другой оглаживает плечо хоккеиста, часто и загнано дыша. —Как? —Как? —вторит Трамп. —Да, —пауза, — «как?». —Н-не знаю, как обычно? —Коля наклоняется, целуя сначала в висок, чуть ниже, оставляя крепкий, нежный поцелуй на щеке, берет за подбородок одной рукой и тянет на себя другой. «Расслабься» —просит он и целует, сначала осторожно прикасаясь к губам всего зажатого парня, пытаясь как-то отвлечь его от того, что одной рукой он все чувствует, как обычно, а другая рука словно стала в миллион раз чувствительнее. Бэррон хнычет «не могу», и в этот самый момент белорус углубляет поцелуй, устраивая Бейкера у себя на коленях. Он тяжелый, несомненно, все же они одного роста практически, но Бэррон пихает его одной рукой в плечо, а другой притягивает только ближе, и белорус решает поддаться второй. Он зарывает пятерню Бэррону во взлохмаченные пряди и прижимает ближе, стоит парню выгнуться и простонать ему в рот просьбу остановиться. —Хорошо, —пауза, —ладно, я остановлюсь. —Я…—у Бэррона мутнеют и слезятся глаза, а еще ноги не держат. Коля поднимает сначала себя, потом Бэррона, —немного странно, но…вроде все хорошо? —Коля хмыкает, мол почему ты меня-то спрашиваешь, жмет плечами и пропускает Бэррона вперед. Бейкер делает шаг вглубь комнаты, тут же разворачиваясь, —так…когда мы сможем заняться нормальным сексом? Коля ожидал этот вопрос и только поэтому не выплюнул свои легкие от неожиданности. Это было ожидаемо. Подойдя к первокурснику, белорус несильно щелкает его по лбу. —Когда разработаешь руку, —Бэррон дуется, фыркая. Коля ложится обратно на кровать, когда Бэррона вдруг осеняет. —Так я могу ведь…—и ненавязчиво так, осторожно сжав пальцы в кулак, проводит по воздуху вверх-вниз, —чем тебе не реабилитация? —Бэррон. —грозно начинает белорус и Трамп тут же поднимает лапки кверху, сдаваясь, —успокойся и восстанавливайся, наш секс никуда не убежит. —Пусть только попробует, —угрожающе шипит Бэррон, а Коля смеется, называет его милашкой и хлопает по кровати рядом. Бэррон ныряет обратно к Коле под ручку, радуясь, что теперь может двумя руками исследовать шикарное тело своего хоккеиста.

***

Проходит где-то минут сорок после того, как Коля снял Бэррону гипс. Они вновь валяются на кровати, смотря все того же доктора хауса. Телефон белоруса облокачивается о его ногу, из-за чего изображение периодически трясется и съезжает вместе с самим мобильником, пока белорус проводит пальцами по руке Бейкера, периодически переминая расслабившиеся и расхлябанные мышцы пальцами. Бэррон периодически ойкает, но в основном подрагивает и мычит что-то невнятное, неосознанно дергая онемевшими пальцами. Под негромкие диалоги Коля рассказывает Бэррону о том, что ему нужно будет периодически заниматься лечебной гимнастикой. Особенно, когда Коля будет на учебе. Белорус шепчет, что это поможет ему быстрее восстановиться, да и в общем и целом для мышц это будет полезно. Трамп слушает вполуха, прикрывая глаза и уже практически засыпая на плече своего капитана, как диалоги резко прекращаются и до ушей первокурсника доносится сначала зевок, а после его прижимают поближе к себе и принимают вызов. —Да? —усталым голосом отвечает белорус, в этот самый момент укладывая свою ладонь на запястье Бэррона, отчего последний утыкается хоккеисту в шею и вздыхает: «я не сплю, если что». В ответ короткая усмешка. —Ты не придешь, —с дичайшей обидой в голосе произносит Марк, изображая хнычущие звуки, —ты кидало, Лукашенко, почему ты не придешь?! —Я не хочу, —сознается парень, ни капли не стыдясь этого. —Почему? —резкий голос режет уши. Бэррон хлопает Колю чуть выше живота, прося либо сделать Марка потише, либо сбросить вовсе. —Потому что не хочу, —уже жестче отвечает белорус, —что за привычка уговаривать меня. Если я сказал нет—это значит нет, у меня нет никакого желания припираться в ваше бухущее царство и наблюдать весь вечер твою пьяную рожу, плюс Ершова, —на секунду Коля замолкает, думая стоит ли говорить вслух, что встречаться даже взглядами с тусующеся там Евой ему также претит. Она его раздражает, —в общем, —вздыхает хоккеист, —вам и без меня там весело. —Неправда! —восклицает оскорбленный Марк, —а как же наконец напиться, хоть раз в жизни, а то на той вечеринке тебя как ветром сдуло, я даже не успел налюбоваться на твою пьяную физиономию, —в груди неприятно колет только при одном упоминании о том ужасном дне. У Коли до сих пор он стерт из памяти. Он знает о тех событиях только из рассказа Бэррона, и они ему не нравятся. Потому что Коля помнит тот страх в глазах, когда котенок рассказывал ему все это. Больше ему такого счастья не надо. Марк орет в трубку «ало!», потому что Коля внезапно затихает и не понятно слышит он его или нет. Бэррон тоже перемену замечает. Трясет белоруса за плечо и выставляет свою ладонь, мол, дай мне, я поговорю. Коле больше нечего сказать, поэтому он отдает мобильник Бэррону. —Марк, —сонно начинает Бейкер, —отстань от него, я уже сказал, что никуда его сегодня не отпущу. —Бэррон, так нельзя! —возмущается Уокер, —Это эгои-и-изм! —противно растянув «и» ворчит Марк, но совесть Трампа от этого только крепче засыпает. —И что? —в ответ ошеломленный хмык, —я имею полное право быть эгоистом, да? —обращаясь одновременно и к Марку, и к Коле, вопрошает Трамп. Коля кивает, скорее на автомате, потому что уже через секунду тяжело и протяжно вздыхает, —Коля согласен, значит он остается, —Марк вякает по-лягушачьи, выражая свое недовольство, но Бэррона только смешит это ребяческое поведение, —оставь его в покое сегодня, мы хотим побыть вдвоем, —как бы Уокер не пыхтел и не возмущался, против Бэррона переть ему не доставляет ну вот никакого совершенно удовольствия. Так хоть позлить друга мог, а с Бэрроном…остается только покорно угукнуть и попросить, чтобы в следующий раз они не брали трубку, ибо он не уверен, что не забудет и не позвонит еще раз. Трамп смеется в трубку, отвечая «ладно, удачи повеселиться» и сбрасывает звонок, блокируя телефон и кидая его куда-то между их ногами, —Коль, —тут же зовет он, —ты не сказал им? —Нет, —резкий ответ, —нет, и не собираюсь, меня вполне устраивает тот факт, что иногда они оправдывают меня тем, что я спортсмен, —белорус вздыхает, забирает отложенный телефон и кладет на стол, чтобы не мешался, —я не хочу, чтобы они знали, потому что я знаю, понимаешь, знаю какими потом взглядами мне придется с ними обмениваться. Типа, спасибо за понимание, чувак, я очень ценю это. Нет, они мои пацаны и им я могу доверить многое, но именно этот аспект моей жизни я предпочту сохранить в секрете до конца, —Коля делает паузу, собираясь с мыслями, —и тебя я попрошу тоже об этом не упоминать. Даже вскользь или намеками. Особенно с Марком, хорошо? —Бэррон коротко угукает, чувствуя, как рука Лукашенко, на которою он облокачивается, бережно обхватывает его за плечо, чуть поглаживая, —спасибо, котенок. Бэррон ничего не отвечает, потому что одновременно понимает и не понимает Колю. Понимает, потому что он сам не особо хочет трепаться о некоторых личностных травмах, дабы не видеть этот сочувствующий взгляд. Он бывает у всех, абсолютно, особенно если рассказываешь неожиданно. Мой отец бьет меня—и тут же полный этого отвратительного понимания взгляд, который заставляет все тело содрогнуться. Ничего удивительного, так бывает. Ага, подумает Бэррон, бывает, но только не когда твой отец—сраный президент Соединенных Штатов. Этого он уже сказать не может, потому что только при попытке подумать о исповеди на горизонте начинает мелькать охрана, ясными и короткими жестами приказывая Бэррону заткнуться и молчать в тряпочку. Бэррон понимает Колю. Он тоже ненавидит все эти понимающие взгляды, потому что нет, нихера они не понимают. А не понимает, потому что это не тоже самое, что бьющий собственного отпрыска президент Америки. Они его друзья. Колины, в смысле. Они, Трамп уверен, знают о многом, о том, о чем еще даже Бэррон может не знать, они ведь имеют право быть вовлечены в эту ситуацию. Помочь они не смогут, но все-таки. Что Никита, что Мэтт, что Марк—после этих ужасно неприятных сочувствующих взглядов поступит, Бэррон уверен, простое «бывает, чел». И не такие уж они идиоты, чтобы при каждой отговорке вспоминать и оборачиваться на друга. Они скорее сделают это частью себя, примут как должное и смирятся. Почему Коля не хочет думать об этом именно в таком ключе для Бэррона так и останется загадкой. Полежав так еще чуть-чуть, Трамп все-таки спрашивает настоящую причину того, почему Коля не хочет идти к своим парням. Лукашенко досадливо усмехается, треплет по волосам и сознается, что еще не готов принять тот факт, что он—капитан, а в команде не 21 человек. Бэррон шепотом спрашивает, что он теперь собрался делать, раз ушел Скотт, а он был центром второй пятерки. Белорус хмыкает, решая не спрашивать откуда у Бэррона такие познания, хотя догадаться может. В ответ короткое пожимание плечами. Я не знаю, отвечает капитан, пока что не имею ни малейшего понятия что мне делать дальше, надо с Тони поговорить, может у него будут идеи. Дальше разговор как-то не клеится. Бэррон показывает Коле свой недо-рисунок, скорее еле-еле набросок лучевой кости. Коля угукнул, но никакого особого интереса не проявил, поэтому Трамп и не стал дальше досаждать своему парню ненужной для него информацией. Марк позвонил еще два раза, но, как Бэррон и сказал, трубку они не взяли. Хотя белорус пытался, потому что вибрация и ее вибрирующие звуки раздражали. Пришлось спасать ситуацию. Бэррон ворчит, перехватывая руку белоруса, что он обещал Марку не отвечать и вообще—перед ним, как бы, его парень, так пусть им и занимается, а не думает о чем-то постороннем. Ну, Коля охуел. По другому его реакцию назвать никак нельзя. —Опять эти твои странные фразочки? Бэррон закатывает глаза, несильно бьет по лбу и тянет на себя, комкая одеяло в ногах и вовлекая белоруса в немножко скованный, медленный, ленивый поцелуй. Бэррон знает, как надо отвлекать своего парня. Как только телефонная трель прекращается, Бейкер с немного смущенной ухмылкой отстраняет белоруса от себя и хмыкает, что этот раунд он выиграл. Коля ничего не отвечает, ерошит по волосам и где-то у себя в мыслях с достоинством принимает собственное поражение. Такие поражения он готов терпеть хоть до конца жизни.