***
Несмотря на то, что шла только середина октября, осень понемногу начинала чувствоваться всеми клеточками тела. Воздух был уже холодный, еще не зимний, не режущий горло, но явно медленно, но верно превращающийся в него. Белорус ежится от резкого и внезапного порыва ветра, радуясь, что у него хватило ума надеть свою кофту на молнии. Сразу же вспоминается Стивенсон, что постоянно ходит в одних лишь футболках. Ну, этот северный, ему американские морозы вообще до лампочки. Отмахнувшись от каких-то левых мыслей Коля сворачивается на дорожку, что ведет к кампусу первокурсников. Хоккеист уже хочет было написать Бэррону вопрос где вообще его альбом находится, чтобы не задерживаться у него в комнате и не рыться в вещах, но почему-то не делает этого. Ровно как и не задается вопросом открыта ли комната и пустят ли его. Ну, пустить то точно пустят, а вот комната, он надеется, открыта. Бэррон же ее не закрывает. Коле эта привычка не нравится, но сейчас она очень кстати. В последнее время она везде приходится очень кстати, не в первый раз. Что-то это значит. Или не значит. Коля слишком много думает не о том, но на это есть причины. Не хочется думать о чем-то сейчас нужном, нужно забить голову какими-то мелкими глупостями, дабы не остаться один на один с главной проблемой. Ладно, не очень-то проблемой, но все равно. Лукашенко делает резкий вдох, затем выдох. Обхватывает ладонью дугообразную холодную дверную ручку и толкает от себя, тут же просовываясь внутрь на половину. —Здравствуйте. Женщина тут же чуть ли не подскакивает со своего места, но, когда понимает кто пришел, беззлобно ворчит и оседает на свой стул обратно. Коля хмыкает, просовывается весь внутрь, осторожно закрывает дверь и подходит к ее посту, слегка наваливаясь на небольшую дощечку, на которую можно было бы закинуть сумку, если разговор затянется. Белорус чисто из вежливости спрашивает как у нее дела и как бы между делом спрашивает может ли он тайком проникнуть на этаж. Подумав, ему отвечают согласием, но просят подождать некоторое время. Она также, пока что-то печатала на своем компьютере, рассказала хоккеисту, что ездила на выходные домой, повидаться с семьей. Лукашенко, как бы стыдно ему не было, слушал ее вполуха, но честно старался запомнить всю главную информацию. Она так счастливо рассказывала о том, как ее внуку понравился привезенный огромный медведь, что у Коли невольно дернулись губы в короткой улыбке. Задерживать его не стали, правда спросили насчет Бэррона. Она говорит: «вас, мальчики, давно не было видно» с таким грустным лицом, что Коле внезапно стало совестно. Он извиняется, говоря, что у них матч в конце этого месяца, к тому же их уже сейчас начинают подготавливать к подготовке к экзаменам и у него практически нет времени ни на что, что не является учебой или тренировками. Женщина охает и ахает «как же так», желает Коле удачи, касаясь своей теплой рукой его предплечья и пропускает внутрь. Про Бэррона она ничего не спрашивает и слава богу. Уже поднявшись на этаж, Коля все же оглядывается назад и спрашивает может ли быть такое, что комната Бэррона заперта. На него сначала смотрят с каким-то вопросом, мол она не поняла вообще что к чему, а потом, выдав «а, Бейкер», отмахивается: «этот ребенок вообще никогда ее не закрывает». Колю умиляет это ее «ребенок». Белорус кивает в немом «спасибо» и поднимается дальше. Хорошо, что она знает, что Коля с Бэрроном общаются и что они уже пару раз показывались перед ней вместе, это дало своеобразный бонус. Хоккеист преодолевает лестничный пролет, обходит какого-то пацана, спускающегося вниз, и толкает дверь на этаж. Впрочем, успевает сделать он лишь шаг. Конечно дверь Бэррона не заперта, это Коля даже отсюда видит. Но она прикрыта. Вид, что она закрыта, сделан специально и очень даже кстати. Они, конечно, в Америке и двери входные не запирают, но Коля вырос не в тех условиях и эта привычка кажется ему неподвластной. Вопрос о том кто ее прикрыл даже не возникает. По одной простой причине. Он просто не успевает. Дверь в комнату напротив распахивается, а из комнаты выскакивает раздраженный Макларен, хлопая панельной так сильно, что та начинает трещать. Белорус выгибает бровь в немом вопросе и ждет, пока его заметят. Что происходит уже через секунду. Макларен как букашка для хоккеиста. Но очень злая и доебчивая, бесящая. Где-то снизу серо-зеленые глаза вспыхивают такой ненавистью, что Коле невольно вспоминается он сам недавно. Выглядел абсолютно также. Как безумец какой-то. Как бы тупо это не было, но на покрасневшим от злости лице белорус высматривает веснушки. Мда, думает парень, типичный шотландец. —Ты че тут делаешь? —рычит Глен, явно забывая вставить «пидрила» в конце, но за это ему спасибо. Потому что Коля бы в долгу не остался и лицо бы стало красным не от прилива крови к вискам. Почему-то Лукашенко так насрать на тот факт, что он сейчас препирается с Маклареном. У него, вроде как, задание есть. Он за этим и пришел. Глен его вообще не волнует. Даже неловко как-то, он так старается показать свою ненависть. —Мне нужно кое-что забрать, —произносит белорус, хотевший уже сделать еще один шаг. Они как кошка с собакой, что на дух друг друга не переносят. Цапаются и рычатся постоянно, даже сейчас, каждое движение сквозит посыланием куда-подальше, а ухмылка на лице лишь бесит еще сильнее. Макларен вторит его последним словам, словно смакуя «забрать», после чего его пробирает на отчаянный смех, такой, что даже у белоруса мурашки пошли по коже. Глен резко прекращает смеется, выдыхает холодный и словно мертвый воздух, произнося с такой злобой: —Да ты уже забрал отсюда все, что только мог, —и шикнув на него «сука», проходит мимо, специально задевая руку своей сумкой. Коля вздрагивает, но не от этого действия, скорее от слов. Оборачивается на первокурсника, тут же понимая, что тот застыл в дверях и также смотрит на него, —ты знаешь? —с такой мольбой в голосе вопрошает он, что Коле даже не секунду становится его жаль. Всего на секунду. Он понимает, что Глен спрашивает про Бэррона и его местонахождение, но даже если бы Коля хотел, он бы ни за что не сказал. Тем более ему. —Нет, —в ответ короткий цык. Макларен хлопает дверью и Коля на этаже остается совсем один. Он слышит, как женщина окликает его, но судя по тому, что далее следует громкий хлопок двери, Глен не останавливается. Может, думает Коля, это и к лучшему. Не став долго раздумывать над произошедшим, белорус заходит в комнату, тут же ежась от мороза, что стоял внутри. Бэррона не было в комнате с того самого дня, когда он повредил руку на физкультуре. Они вдвоем были тут как раз за день до этого. Когда Бэррон признался ему в своих чувствах, а Коля сбежал, как самый настоящий трус. Тогда для него это было потрясением. Тогда он думал, что такие вот громкие слова не стоит произносить, ведь они очевидны. Прошло не так много времени, но сейчас Коля прекрасно понимает, что тогда Бэррону стоило ответить. Хотя бы понимающей ухмылкой. Он ведь чувствует тоже самое, было бредом оставлять своего котенка без ответа. Это был худший его промах, словно он стоял возле пустых ворот и просто смотрел, как шайба противников летит прямо в его центр. Смотрел и ничего не делал для того, чтобы это предотвратить. Бэррон прав, Коля придурок. Но он постарается исправиться, постарается прийти к консенсусу с самим собой. Это нужно сделать, потому что продолжать отношения с Бэрроном, будучи в таком подвешенном состоянии не хочется. Это будет расстраивать и тревожить его парня, а этого Коле хочется меньше всего. Особенно сейчас, когда Бэррону противопоказано нервничать и нужно отдыхать. Белорус включает свет, проходит вглубь комнаты, огибая брошенную на пол сумку, закрывает окно и спускает собственную учебную сумку с плеча на пол. В комнате творится какой-то хаос. Зная Бэррона, он бы назвал это «творческий беспорядок», но Коля так не думает. По крайней мере он не думает, что обертки от булочек в столовой и шесть бутылок воды, валяющиеся по комнате, имеют хоть что-то общее с творчеством. Кровать также разворошена, как бы намекая на то, что ее владелец плохо спал перед тем, как покинуть свою обитель. На столе черти что, но там Коля боится хоть что-то трогать, поэтому просто немного освобождает пространства для учебы. Бутылки поднимает с пола и одну достает из-под кровати, выкидывает все это в мусорку, следом бросает туда обертки, какие-то фантики и валявшиеся под столом скомканные бумажки, надеясь, что там не было что-то важное. С секунду решает стоит ли выкидывать содержимое мусорки в бак, в конце концов там нет еды, не заплесневеет. В итоге мусорка осталась стоять на месте, заполненная практически доверху, кровать заправлена, а сумка с, видимо, вещами, отставлена к подножью кровати. Хоккеист разгибается, осматриваясь по сторонам в поисках того, зачем он сюда вообще приперся. Он пролистывает все имеющиеся на столе бумажки в стопках, замечая среди исписанных по теме листов быстрые наброски и рисунки. В основном его самого. Руки, спина, замах клюшкой, во всех этих безликих образах отлично различается сам белорус. Даже как-то неловко, хотя Коля уже должен был давно привыкнуть к этому, но все равно. Альбома на столе не оказывается. Телефон вибрирует и белорусу даже не нужно смотреть в него, чтобы понять кто именно ему пишет. Что-то он и правда задержался тут. На видном месте альбома он не нашел. Значит он в одной из сумок. Рыться в чужих вещах нельзя, но, раз, Бэррон сам попросил его принести ему альбом и, два, Бэррон его парень, а значит та фраза про «рыться в чужих вещах» аннулируется. Хмыкнув с собственных мыслей Коля садится на кровать Бейкера, уже заправленную, берет с пола сумку и вскрывает ту. Вещи сложены аккуратно, словно их и не вытаскивали отсюда вовсе. Хотя может так и было, он же не знает наверняка что творилось и творили с Бэрроном все те дни. От этих мыслей белоруса аж передергивает, а в висках начинает неприятно стучать от подступившей злости. Вытряхивать сумку не пришлось, альбом нашелся аккуратно уложен под какой-то герметичной папкой на заклепке и одной футболкой с хаотичной надписью. Уложив все обратно и поставив сумку на свое место, Коля пихает альбом в свою учебную сумку и вытаскивает телефон из кармана, забрасывая сумку на плечо и выходя из комнаты. Он сразу набирает Бэррона, потому что видит, что последнее сообщение было от него. —Ну Коля, —сразу ему канючащим голосом после первого гудка. Хоккеист спускается вниз, прощаясь с вахтершей обычным махом руки, —ты там где застрял? —Уже иду обратно, —в ответ лисье фырканье, —не дуйся, я буду через две минуты. —Ты должен был быть тут еще пятнадцать минут назад, —Бэррон вздыхает устало. Белорус понимает, что, возможно, он терпит какие-то вспышки боли и не просит таблетки только для того, чтобы им побыть чуть больше вдвоем, чем обычно. Это заставляет ускорить шаг. —Минута, —пауза, —я буду уже через минуту, —в ответ тихое «ладно». Белорус отключается, в этот самый момент пролетая мимо образовавшейся толпы внутрь своего кампуса. Вахтерша останавливает его, предупреждая о том, что если Мэтт не перестанет водить своих девушек в комнату, она запрет его и не выпустит, но Коля улыбается ей отсутствующей улыбкой и спешит наверх. Ему немного не до того. Внизу шумно, но на верху от шума не остается и следа. Коля захлопывает дверь на этаж, делает пару шагов и заходит в комнату, тут же щелкая выключателем. Бэррон хнычет «да ты издеваешься», а после не успевает разлепить глаза, как Коля сбрасывает с себя сумку с ботинками и на считанные секунды оказывается рядом, осторожно беря лицо Бэррона в свои чуть похолодевшие ладони и касаясь обветрившихся губ своими. Первокурсник щурится, привстает, усаживаясь на кровати, и мурлыкает «и что это за прилив нежности?», ойкая, когда хоккеист повторяет свое ребяческое действие, а после шепчет «открой рот» и целует уже по нормальному. У Бэррона мурашки идут по коже и отдает где-то в больной руке, но он все равно тянется к Лукашенко ближе и чуть прогибается в спине, что занемела от лежания в одном положении. Горячо. Бэррон чувствует, как к щекам приливает жар и как их дыхание, которым они обмениваются, раскаляется до неописуемых температур. Коля очень нежный, слишком осторожный, он не напорист совершенно, хотя Бэррон сам пытается как-то раззадорить его, но белорус не дается. Трамп двигается чуть ближе, ведет ладонью по одеялу и забирается пальцами на бедро хоккеиста сжимая то, когда обоих вдруг внезапно бьет разряд тока, заставляя оторваться друг от друга. У Бэррона глаза сверкают в отсвете комнатной лампы, а у Коли зрачок заволакивает радужку и дыхание сбивается. Голова идет кругом от того факта, что Бэррон сейчас у него перед лицом. Совершенно открытый и, он уверен, готовый к любым действиям, взъерошенный и покрасневший от смущения. Бейкер прикусывает краешек нижний губы, отводя взгляд куда-то вниз и охает, не зная что и делать. У Коли в ушах звенит, ему требуется вся своя крохотная сила воли, чтобы отстранить руку Бэррона от себя и встать с кровати, отойдя от нее на ватных ногах. —Да у тебя стоит. Коля хочет рыкнуть на него, чтобы он заткнулся, но он не может. Он слишком любит его, чтобы произносить такие жестокие слова, даже если они и не значат ничего грубого. «Я могу помочь тебе?» —вопрошает первокурсник и, вашу ж мать, трясет сжатой в кулак ладонью в воздухе вверх-вниз. Бэррон понимает, что его тело не выдержит, поэтому пытается пойти в обход, но проблема в Коле. Проблема в Коле, который не хочет идти в обход, а прямой путь прямо сейчас ему закрыт. —Я справлюсь, —в ответ судорожных вздох. Как это по-идиотски, наверное, слышать со стороны. Бэррон зовет его по имени, но хоккеист прикрывает лицо ладонью и пытается сосчитать до десяти. Сбивается на четырех, потому что в штанах уже так нехило натирает, а спокойный и пытающийся в успокоение голос Бэррона вот вообще не делает лучше. Скорее наоборот. —Я могу хоть что-нибудь сделать? —в ответ лишь тяжелый вздох, —Коль, не молчи, —Бэррон хлопает по постели, прося парня сесть обратно. С трудом, но белорус выполняет немую просьбу, —ну? —Бэррон, —упомянутый вздрагивает от этого низкого, хрипловатого голоса, —помолчи, пожалуйста, я пытаюсь успокоиться, —белорус странно и перевозбужденно хмыкает, стоит Трампу провести ладонью ему по предплечью, уложив на плечо голову, —ты можешь…—нервно произносит он, —просто выпей таблетки и ложись спать, —в ответ тихое «а ты?», —я что-нибудь придумаю. —Давай я помогу, —ладонь Бэррон скользит вниз, но ее грубо хватают сдавливают, зло зыркая, —Коль… —Бэррон, пожалуйста, —пауза, —я правда очень не хочу навредить тебе, тебе нужен отдых. —Но…—Коля хочет было прервать его, как вдруг лицо первокурсника пронзает искра обиды, —то есть ты сейчас хочешь напичкать меня таблетками, чтобы потом спокойно пойти и подрочить, я правильно тебя понял? —белорус закрывает лицо руками, облокачиваясь на свои колени, а с губ срывается несдержанное «господи», —Коль, я правда хочу помочь, —Коля понимает. Правда. Но при всем желании, принять эту помощь он не может.Глава 104.
6 июня 2021 г. в 00:00
Как только преподаватель поняла, что до Лукашенко ей все равно не достучатся, отпустила на все четыре стороны, но пошел Коля садится за свое место. Никита, как только его собрат падает рядом, впивается выпытывающим взглядом, но удосуживается лишь расплывчатого «потом». Ершов хмыкает, откидываясь на спинку. Он всегда так говорит, когда не хочет ничего рассказывать. Это «потом» никогда не наступает, они только делают вид, что никаких вопросов не возникало. Никиту это бесит.
Марк пуляется в Лукашенко кусочком от стирательной резинки, за это получая по башке далеко не легкой ладонью. Уокер болезненно шипит, потирая поврежденный затылок, а как только замечает, что пара начинается, и парни уходят в изучение материала, хлопает хоккеиста пальцами по бедру, привлекая к себе внимание. Белорус лишь глаза на него переводит, в позе вообще не меняется. Марк мысленно посылает ему все нужные вопросы, но друг лишь отмахивается. Ясно, думает Уокер, если он не говорит, значит это связано с Бэрроном. Иногда он удивляется сам себе. Быть настолько умным даже как-то скучно.
Пара прошла быстро. В основном за обсуждением того, что будет на экзаменах и к чему стоит начать готовиться уже сейчас. Им объяснили, что до этого будет еще несколько контрольных и проверочных, как просто на проверку знаний, так и что-то вроде допуска к нему. Преподаватель сказала, что скинет примерный перечень вопросов и главных тем, что точно попадут на них, обсудили какие-то совсем уж непонятные темы или те или иные аспекты от них, на этом и разошлись, пожелав друг другу удачи, потому что преподаватели материал начинают готовить уже сейчас. В процессе этого обсуждения произошло что-то странное. Мэтт попросил Никиту, а затем Колю, ткнуть ему Марка, а как только эти два идиота повернулись лицом к лицу, заговорили.
—Насчет того, что ты тогда сказал, —Марк делает задумчивое лицо, вспоминая о каких словах идет речь, —я про то, что лучше бы я с тобой мутил, —Уокер резко кивает, понимая о чем он, и уже хочет было забрать свои слова назад, потому что они были сказаны скорее на эмоциях и не несли за собой никакой смысловой нагрузки, как Стивенсон прерывает его.
—Ложная тревога, —старший хмурится, выдавая непонятливое «а?», —все решилось, говорю, —Марку потребовалось долгих и упорных восемь секунд, чтобы вникнуть в их завуалированный диалог.
—Точно? —с некой настороженностью вопрошает Уокер.
—Да, опасность миновала.
—Если они про то, что Ева залетела, давай перестанем с ним общаться, они конченные, —Коля неосознанно прыскает, да так громко, что приходится извиниться за прерванное обсуждение, мотает головой и хмыкает, что это не их проблема.
—Никто не залетал, —возвращаясь в нормальное положение и своем лицу идиотское выражение, оскорбляется Стивенсон, —я не настолько уебан.
—Ну надо же, —язвит Ершов, —ты прям поднялся в моих глаза.
—Да пошел ты, —канадец пихает друга ногой под столом, а Коля поворачивается к Марку в надежде на хоть какое-то объяснение, но Уокер давит глупую лыбу и вместо ответа показывает средний палец. Который, впрочем, Коля обещает сломать, если увидит еще раз. Уокер жест убирает, нервно смеется, хлопает по плечу и отворачивается. Коля думает, что они все какие-то конченные и именно поэтому до сих пор общаются.
Ровно за две минуты до конца пары белорусу на телефон приходит еще одно сообщение. Бэррон пересылает те два, что писал до этого и помечает их восклицательными знаками. Хоккеист пишет «да помню я, помню», хотя на самом деле у него из головы вообще вылетело то, что Бэррон ему что-то писал. Парни собираются, Мэтт зевает чуть ли не на весь кабинет, потягиваясь, предлагает Никите сходить потусить, а на отказ никак не реагирует. Марк передает Стивенсону свою тетрадь с конспектами, а после закидывает сумку на плечо и спешит уйти первым. Коля успевает заметить светлый шухер Джастина и нахмуриться. Он, что, теперь постоянно с ним тусоваться будет?
Мэтту звонит Ева и кричит, в прямом смысле, требует, чтобы канадец немедленно забрал ее, и они пошли на свидание, потому что у нее, видите ли, плохое настроение. Младший с уставшим лицом выслушивает все это, вздыхает и спрашивает где она сейчас. Они прощаются, пожав друг другу руки, выходят в коридор, в котором уже собралось куча народу, но разойтись не успевают.
—Йо, —у Алана на башке черти что, на правом запястье красуется напульсник, а портфель на плече расстегнут и практически пустой. Никита уже хочет оставить их, так как подумал, что у Бредли разговор к Коле, но парень бросает «да погоди» и вот они уже втроем отходят подальше, —знаете Джастина, да? —Коля с Никитой переглядываются, одновременно показывая ладонью знак «не особо», потому что они даже не разговаривали с ним толком. Да и было как-то не до этого, у всех своих проблемы, —Уокер с ним, да?
—Какая разница? —выпаливает Лукашенко быстрее, чем успевает подумать. Он чуть ли не выдал, что это не его собачье дело, но вот тут уже успел отменить отправку. Это было опасно.
—Без разницы, —Бредли смахивает нависшую челку, —просто чтоб вы знали, —Алан делает короткую паузу, резко выдыхая, —будьте на чеку.
Сокомандник хочет уже свалить, оставив парней одних, как вдруг неожиданно подает голос Ершов:
—И что это значит? —остановившись и закинув руки за голову, Бредли разворачивается к парням на пятках и хмыкает.
—Я не многое знаю, —пауза, —но мне хватило, —отсалютовав парням одной ладонью, Алан делает шаг назад, когда Коле на телефон приходит сообщение, а Никита все никак не хочет заткнуться и забить.
—И что с Джастином не так?
Алан несдержанно смеется.
—Много чего, —Бредли меняется в лице буквально за секунду. Руки из-за головы убирает, опуская вдоль тела, просовывая ладони в карманы джинсов, —я просто предупредил, Ершов, не играй в копа, —и прежде чем его снова остановят, Алан поворачивается к друзьям спиной, —бывайте, парни.
Никита пихает Колю, который залипнул в телефон—Бэррон жалуется, что ему одиноко, а еще, кажется, он снова начинает чувствовать боль и просит Колю прийти побыстрее—но Лукашенко, отмерев, вскользь прощается со своим собратом и спешит к выходу. Ему еще нужно зайти в кампус первокурсников и забрать альбом Бэррона, у него нет времени думать о чем-то еще. Никита смотрит в спину другу до того момента, пока на этаже не остается один, вздыхает, и заходит в тик ток.