Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

Коля старается не думать о том, что произойдет и чего нельзя будет никак избежать, о том, что Лиза может опоздать, хотя это вряд ли, она пунктуальнее, чем Лукашенко, причем намного, о том, что что-то может пойти не так, вместо этого Коля думает о том, что Бэррон легкий. Непривычно легкий. Коля до этого правда не каждый день Бейкера на руках таскал, но отлично помнит комплекцию его тела, исхудавшие изгибы и то, насколько сузились его запястья. На руках у белоруса, Бэррон, который буквально одного роста с Колей, кажется маленькой поломанной игрушкой. Он жмется к Коле, хотя на улице не так уж и прохладно. Ветер довольно теплый, хоть и сильный, колышет последнюю крепкую листву и пробирается сквозь пряди, путая те. Трамп всматривается в лицо своего хоккеиста: фальшиво-спокойное, чуть бледное, меж глаз так и застряла раздумывающая о чем-то складка. Бэррону не кажется, он точно чувствует себя самым счастливым сейчас. Лежать в своей огромной кровати было мучением. Сейчас же, несмотря на сложившиеся обстоятельства и то, что вместо слов, он может лишь тихонько вздыхать периодически, Бэррон по-настоящему счастлив. Тут нет его отца, нет этих взглядов, обвиняющих его во всем на свете. Есть лишь Коля. Его странный, чуть заторможенный взгляд, осматривающийся по сторонам, его руки, что держат крепко и никогда не отпустят, его куртка, которая хоть и не сам белорус, но согревает абсолютно так же, как если бы Бэррон прислонился к ее полуголому хозяину. Коля просто невероятный. Реальный. Находится рядом. Бэррон поверить в это не может. —Ты уже как-то носил меня на руках, —белорус вздрагивает, потому что не ожидал, что у Бэррона вообще еще остались силы на разговоры. Лукашенко, честно, не вспомнит сиюминутно, его воспаленный мозг живет лишь «здесь и сейчас», но как-нибудь потом до Коли, может быть, дойдет смысл его слов и картинка, но явно не в ближайшие часы. Бэррон зарывается поглубже в куртку, продолжая тем же слабым шепотом, практически идентичным дуновению ветра, —только тогда все было нормально, —порыв ветра нападает прямиком из-за спины, а Бэррон следит за тем, как у Коли напрягается лицо и кадык движется, излишне напряженно, даже, Трамп уверен, болезненно, вверх, а затем вниз. —Все и сейчас нормально, Бэррон, —тяжело вздыхает белорус. Упомянутый в ответ лишь давит тусклую ухмылку. «Конечно» —практически срывается с губ Бейкера, но в итоге остается где-то в горле. Если быть откровенным с самим собой, хоккеиста уже достало тут стоять. И дело даже не в том, что на руках у него Бэррон, нет, это Колю вообще не беспокоит, он бы вечно, как атлант, держал его в своих руках, дело в том, что начинает холодать. Как-то порывами, резкими и не очень приятными, словно погода еще не определилась с тем, какой сегодня ей наряд хочется примерить и примеряет все подряд. Послеосенний мягкий ветерок сменяется предзимним ветродуем, царапающим щеки, холодным и колющим, как только что заточенный нож. Вокруг темно, но сердце все равно отбивает этот отвратительный липкий ритм, страшась, что какой-нибудь дебил с бессонницей пройдет мимо и лишний раз решит докопаться. Обычно так и происходит, только днем, когда Коля стоит с пацанами и этим самым «дебилом» оказывается Ева, но не суть. Все равно как-то неспокойно на душе из-за этого. Когда там уже придет Лиза? «Да где же она?» —все же нетерпеливый вздох не выдерживает и срывается с губ хоккеиста, вместе с панической ноткой раздражения. Ему кажется, что время буквально летит. Или оно стоит на месте. В любом случае, с ним что-то не так. Бэррон же хмурится, видимо не до конца понимая про кого вообще идет речь и почему это вдруг Коля забеспокоился о какой-то девушке. Трамп уже хочет было свою предъяву озвучить вслух, но его перебивает негромкий голос откуда-то из-за плеча хоккеиста. —Коля, —они кивают друг другу, а Бэррон признает в пришедшей какие-то смутно знакомые черты. Или ему кажется. Бэррон видит только Колю. И слышит. И чувствует. И ощущает. И вообще для Бэррона существует только Коля. Все. Больше никто. —Тут холодно, —своим повседневным тоном оповещает Лукашенко, видя в ответ лишь чуть выгнувшуюся бровь «ну-ну». Коля стоит в одной из своих малочисленных толстовок. Малочисленных из тех, которые не таскал Бэррон, сам же Бейкер укутан в одну из теплых зимних курток, никак не реагирует на появление Лизы, лишь изредка осматривается по сторонам, до куда вообще позволяют силы повернуться, в основном смотрит на Колю, медленно и тяжело моргая. —Нужно было достать ключ, —и тут же, в подтверждение своих слов, она прокручивает у себя на указательном пальце правой руки звенящую связку, в левой девушка сжимает увесистый чемодан, —тут ключ от главного входа и рентген-кабинета,—поясняет она, в ответ короткий кивок. Коля уже был готов двинуться вперед и только вперед, как Лиза останавливает его одним жестом, головой кивая куда-то в сторону. Видимо, она имела в виду не самый главный вход. Интересно. Пока идут, молчат, но Лукашенко молчать не может. Потому что он либо спросит что-то идиотское, либо опять начнет думать о том, о чем не стоит думать. Заворачивают за основное здание и перед ними предстает незаметная серая дверь. Коля вскидывает бровями. За все три года учебы тут он бы не догадался о том, что тут есть еще входы, хотя сам иногда забегал в собственную общагу через заднюю дверь, которая вообще-то была черным входом, но она так часто открыта, что теперь это просто задняя дверь для опоздавших или загулявшихся. —А операционная? —вопрос сливается со звуком повернувшегося ключа в замке. —Она учебная, —Лиза крутит ключ в замке три или четыре раза, давит на явно увесистую ручку, открывая дверь. Если бы Коля мог, об бы придержал ее для Лизы, но у Коли в руках Бэррон и его мальчик гораздо важнее сейчас, чем какие-то въевшиеся в голову принципы, —Там никакой стерильности, хоть всеми возможными растворами залей ее, все равно бесполезно, —вздыхает Лиза, пропуская Колю с Бэрроном вперед. Все втроем они оказываются в каком-то темном выступе с практически сырым запахом. Лестница вверх ведет, скорее всего, к кабинетам, вниз, возможно, в подвальное помещение. «Иди» —Лиза чуть пихает Колю в спину, хотя для Лукашенко этот жест почувствовался как обычно хлопок, —она не оборудована даже, ты и сам помнишь, мы шили там на муляжах, —голос Лизы звучит ниже, чем обычно, отскакивает от стен, достигая ушей уже с каким-то нервным гулом. Коля кивает, а тем временем преодолеть осталось всего какой-то жалкий этаж. —Стивенсон тогда пришил пеленку к муляжу и не смог распустить пришитые узлы, —оба—Лиза и Коля—как-то очень слабо ухмыляются на вспомнившуюся историю, а Бэррон лишь хмурится, непонимающе хлопая глазами, —он случайно, специально он бы до такого не додумался, —Коля смотрит четко на Бэррона, давая понять, что это было объяснение специально для него. Лизе это не надо, Лиза при этом присутствовала. Бейкер же лишь неопределенно мотает головой, устало вздыхая. Как бы ему не нравилось тусоваться на руках у своего хоккеиста, такое положение все равно рано или поздно начнет надоедать. Коля понимает это, сам считает ступеньки до коридора, а там уже пара шагов и все начнется. От этих мыслей мурашки ползут по шее. Волнительно и не очень приятно. Лестничный пролет преодолен, осталось дело за малым. Лиза толкает дверь, они делают пару шагов, эхо от которых разливается по этажам, обволакивая все живое и, словно пловец отрывается от бортика, с глухим стуком нападает на присутствующих. Темно, пусто, если прислушаться, то можно услышать как вздыхает каждый находящийся тут, если уж совсем поехать головой, можно услышать, как у Коли сердце буквально бьется в конвульсиях, противясь всей сложившейся ситуации, а понимание, что это будет оптимальный выход, лишь добавляет отчаяния итак не до конца восстановившимся нервам. Коле главное не отъехать. —Кетгутом или нейлоном? —Коля выдает непонимающее «а», поскольку не ожидал, что Лиза спросит что-то еще, а та, видимо заметив состояние студента, решила отвлечь его темные мыслишки чем-то более реальным. Неплохой план, —шили чем тогда, помнишь? —поясняет она что именно хочет от него услышать. Коля даже особо не думает. —Нейлоном, пятеркой. —Точно. Они доходят до самой последней двери на этаже в полной тишине. Бэррону не хочется разговаривать, да и сил как-то нет, он может лишь тяжело вздохнуть, да прильнуть поближе к Коле, почувствовать нервные выдохи и ухмыльнутся от всех тех чувств, что он испытывает к нему. Бэррон так соскучился по своему хоккеисту. Последнее, что Бэррон замечает краем глаза, что не Коля, так это лампочку над дверью, а до ушей доносится тихие пояснение: когда мы зайдем, она загорится. После чего глаза снова как в тумане и единственная мысль—быть ближе к Коле. Лиза открывает дверь в рентген кабинет, оставляя свой большой чемодан рядом со входом. В кабинете очень светло—для кого-то даже слишком, например Бэррон жмурится и прячет лицо в плече Лукашенко—посередине стоит само рентгеновское оборудование с кушеткой, на которую Коля аккуратно перемещает Бэррона, снимая с него свою куртку. Бейкер смотрит расплывчато, но здоровой рукой все равно хватается за запястье белоруса. «Я тут, тут» —успокаивает его хоккеист, осторожно взъерошивая волосы. Как только хватка становится чуть слабее, Коля самостоятельно освобождает свое запястье и кидает куртку куда-то к Лизиному чемодану. Бэррон не успевает следить за всем, что происходит. Буквально секунду назад они были на улице, а сейчас он ведет глазами по Коле в его белом халате, в котором он еще его не видел, зацепляется за излишне сосредоточенное лицо и не сдерживает влюбленного смешка, пока белорус освобождает руку от одежды и что-то одевает на него. —Ты красивый. —Надо снимать гипс, —голос Лизы напрочь заглушил итак слабый голос Бейкера. Коля надевает на Бэррона защиту, открывая только локтевой сустав, когда Лиза поднимает свою руку в замечающем жесте и подходит поближе, —все равно от него никакого толку, —ее голос звучал гораздо увереннее, чем когда она соглашалась на всю эту авантюру, даже не дрогнул ни на секунду. В противоположность Лизе, Коля лишь тяжело вздыхает, цыкая языком. —Я не уверен, —Лукашенко делает паузу, когда Лиза полубоком поворачивается к нему, въедаясь взглядом в потемневшие круги под глазами, —потому что не совсем…—уже хочет было сказать что-то, но на лице вдруг проскакивает озарение, а то секундное потерянное состояние запихивают куда-подальше. Вот теперь Лиза видит того Колю, которого знает, —хотя стой, —как бы Коле не было тяжело все это осознавать, он все же собирает все свои разбредшиеся по организму силы в один кулак и вздыхает. Путь назад давно уже завален и перекрыт миллион раз. Лукашенко как можно аккуратнее проводит пальцами вдоль обломков, начиная осторожно их снимать, слегка надавливая, чтобы гипс промнулся. Коля видит, что Бэррон следит за каждым его движением, ведет глазами от пальцев до самого лица, пытаясь заглянуть в то, но у него чисто физически это не получается, поэтому он возвращает глаза в привычное положение и продолжает наблюдать за тем, как Коля пытается снять этот несчастный гипс. Белорус думает, он надеется, молится кому только знает о том, чтобы до Бэррона не дошла вся суть. Пусть его котенок думает, что все нормально, не совсем адекватно, но нормально, пускай он даже не допускает мыслей о том, что вообще будет происходить далее. От них даже у Коли в горле першить начинает, про реакцию Бэррона даже думать не хочется. Господи…ну почему именно его котенок? В этот самый момент, когда в голове возник вопрос «почему?» Коля сминает гипс над локтем, наблюдая как тот раскалывается и рассыпается. Теперь рука была полностью освобождена. Лиза опускает верхнюю лампу поближе, чтобы они вдвоем смогли рассмотреть масштабы проблемы. Рука плотно прижата к груди Бейкера, ее чуть потряхивает, а мел все еще сыпется на кофту. Кость, что была, скорее всего, зафиксирована пластиной, выпирала через кожные покровы, в результате чего появилась отечность и гиперемия, а гематома уже кровила. Оперировать это место нужно было как можно быстрее, но. Но сначала нужно было сделать рентген, чтобы понять в чем конкретно проблема. Они вдвоем, может, и по визуалу все прекрасно поняли, но все равно, не стоит никогда рассчитывать только на это. Все может быть куда серьезнее, чем кажется на первый взгляд. —Ты как? —по Бэррону, конечно, итак все было прекрасно видно, но не спросить Коля не может. Ответом служит отворот головы в другую сторону, а белорус тяжело сглатывает, чувствуя, как собственное естество буквально разрывается от этого жеста. —Чувствуешь что-нибудь? —спрашивает уже Лиза, ненадолго задерживая взгляд на Коле и побарывая в себе желание похлопать его по плечу. Студенту ее поддержка сейчас явно нужна меньше всего. —Больно, —слабо произносит Бейкер, зажмуриваясь и вздрагивая всем телом так, что дрогает и рука, вызывая болезненный стон, —очень больно. Коля сейчас свихнется. Он и раньше видел то, как людям больно из-за травм, он все-таки занимается хоккеем, но это…это просто выше его. Здравый смысл не может зацепиться за своего хозяина, он отъезжает куда-то. Господи, это же Бэррон. Его Бэррон. Его котенок. И ему больно. Чертовски больно, так сильно, что он отворачивается от своего хоккеиста, только чтобы он не видел того, как ему больно. Коля тяжело сглатывает. Он не понимает, он чувствует себя промокшим щенком под дождем и разъярённым зверем, который готов убить только потому, что лицо Бэррона исказилось в болезненной гримасе. Коля не выдерживает. —Сесть сможешь? —Коля не скажет, даже виду не подаст, не бросит мимолетного взгляда, но сейчас он очень благодарен Лизе за то, что она может сохранять то хладнокровие, которое он периодически теряет. Бэррон ничего ей не отвечает, даже не смотрит на нее, а Коля видит, как в глазах Бейкера застывают слезы и застывает точно также, —нам нужно будет сделать снимок, —голос Лизы, единственный спокойный и по-настоящему врачебный, становится громче, чем обычно, —это быстро, правда. Бэррон смотрит на Колю. Коля смотрит на Бэррона. Бейкер выдавливает из себя слабую ухмылку, смаргивает подступившие слезы и коротко угукает, поворачиваясь обратно к девушке. —Смогу. Бэррон уже начал было подниматься сам, но понял, что это было довольно опрометчиво, когда у него подкосились ноги и вместо того, чтобы сделать хоть один жалкий шаг, он вновь падает в руки Лукашенко, придерживающего его все это время. «ой» —срывается неловкое, даже слегка ребяческое. Коля помогает Бэррону более-менее удобно усесться и зафиксировать ему руку в нужном положении. —Я неловкий, извини, —бурчит Бэррон, а у Коли невольно срывается с губ нетерпеливый вздох. Он, честно, если бы не вся эта ситуация, просто взял бы лицо котенка в свои руки и поцеловал. Так, как хотелось давно, чтобы он понял, чтобы больше никогда не извинялся, потому что любые вот такие вот по-особенному милые вещи, неловкие оступки, они греют сердце даже когда Коля думает о них на льду, где температура всегда минус. Коле хочется миллион и больше часов нежиться вместе с ним где угодно, лишь бы Бэррон был счастлив, лишь бы мурлыкал ему какие-нибудь неловкости на ухо и сам же смущался от них. Коля просто так невероятно влюблен в него, это просто безумство. Ответить Коля не успевает. Лишь окунуть пальцы во взлохмаченные недавно волосы и пригладить те, коротко ухмыльнувшись. Лиза обращает на себя внимание коротким задумчивым вздохом. —Я сделаю снимок, —говорит она, обходя обоих парней и направляясь в сторону тяжелой белой двери, —сначала боковая проекция, —командует она и дверь за ней тут же закрывается. Дальше дело за Колей. —Сейчас глубоко вдохни и задержи дыхание, —произносит Лукашенко и Бейкер тут же молча следует указаниям своего врача, коротко кивнув. Коля на это лишь хмыкает, про себя подмечая, что прокаин еще действует. Это понятно, поскольку Коля видит, что Бэррон пытается двигать рукой, но боль мешает ему. Аппарат тихо загудел, но звук тут же стал уменьшаться, через секунду он вовсе исчез. Бэррон поворачивает голову к белорусу, тот кивает. Первый сделан. —Теперь в аксиальной проекции, —кричит Лиза через щелочку приоткрытой двери. Молча Коля меняет положение руки Бейкера менее безболезненно, стараясь не ловить мысль о том, что Бэррон просто ледяной. Эти мысли ни к чему хорошему не приведут. Бэррон хлопает глазами, наблюдая за тем, с какой осторожностью Лукашенко меняет положение его руки и не сдерживает неловкой полуухмылки. «Ты такой осторожный» —почему-то шепотом сообщает белорусу Трамп. «Потому что это ты» —так же шепотом отвечает ему Лукашенко, подмигивая и отходя на пару шагов. Такой вот секундный флирт хоть на пару мгновений приподнимает над Землей. И Коля может думать только о Бэрроне. О том, как тот дуется на него, как смеется, как взъерошивает собственные волосы, когда раздражается и как что-то сонно бурчит перед сном, тыкается подушечками пальцев Коле чуть выше груди и мямлит, что он мягкий. У Коли передоз Бэррона в крови, а они еще даже не разговаривали нормально. Господи, думает Лукашенко, и об этом реально я думаю? Но с космоса Колю возвращают довольно быстро и засовывают ноги в кандалы под названием «происходящая прямо перед носом ситуация». Лиза подзывает студента к себе, как только снимки более-менее визуализировались. Мечтам пришлось заткнуться в этот момент, а Коле закатать рукава на своем белом халате и сдвинуть брови. Лиза тыкает откуда-то взявшейся ручкой в первый снимок, сделанный боком, под прямым углом. —Смотри, винт вышел в месте установки, —она показывает на снимке этот отошедший шифт и кость, что также отошла, но слегка в сторону, —в это место пришелся удар, —кончик ручки смещается на локтевой отросток, —изначально перелом был тут, —Лиза делает короткую паузу, —смотри, он еще даже не сросся окончательно, —теперь ручка указывает на место, где уже стоит отошедшая пластина. Смещенную трещину также не составляет никакого труда найти. У Лукашенко получается как-то неопределенно хмыкнуть. —То есть, —начинает он, проводя пальцем по снимку, —это был многооскольчатый перелом локтевого отростка со смещением отломков? —палец хоккеиста останавливается в изначально указанном месте. —Именно, —подтверждает его слова Лиза. —Тогда почему обычная пластина? —Лиза чуть приподнимает голову, краем глаза зацепляясь за внимательный взгляд своего студента, —Они же могли сделать спицей, фиксация по Веберу, разве так не проще? —интересуется у нее Коля, отрывая взгляд от своего преподавателя по практике и возвращая его на снимок, но уже в другой поверхности. —Потому что было много отломков, —спокойно объясняет ему девушка, —грубо говоря, ему практически собирали локоть, —она проводит пальцем по кое-как зафиксированным отломкам на снимке, —смотри, локтевой нерв не задет, —нервно усмехается она, —чудо. —Да уж, —вздыхает белорус, —чудо, —но в голосе ни капли иронии, лишь холодность и рассудительность, —как думаешь, —в ответ заинтересованное мычание, —в результате чего это произошло? —Коля вздрагивает, оглядываясь на считающего мух на потолке Бейкера, боясь, что он слышал их. Но потом Коля вспоминает о том, что тех маломальских знаний русского языка, которые имеются в запасе у Бэррона, не хватит, чтобы понять хотя бы часть того, о чем они с Лизой разговаривают, и выдыхает, немного сдавленно. Как-то неловко от того факта, что Бэррон не понимает их, но так даже к лучшему. Котенку не стоит знать всего. Точнее, ему вообще стоит знать самый минимум. Крепче спать будет. А Коля как-нибудь переживет. —Был удар четко в эту область, —ни секунды не раздумывая, возобновляет их диалог Лиза, ведя ручкой по снимку. Коля бы кивнул, да вспомнил тот самый день и его перетряхнуло. Лиза сделала вид, что не заметила того, как у Лукашенко дрогнула рука, —потом операция, —продолжает она, —и довольно через которое время примерно такой же удар в эту область, —Лиза вновь наворачивает круги ручкой по снимку, —и вот что мы имеем в итоге, —подытоживает она, показывая на отошедшие два винта в пластине. —Заменить мы ее полностью не сможем… —А можно и не менять, —прерывает она Колю, так и не дав ему закончить предложение, —нужно просто поставить винты в тело кости и зафиксировать на них пластину, —девушка делает секундную паузу, —и все. «И все». Лизе не хватало еще руками всплеснуть для полной картины. Она будто объясняет какую-нибудь квантовую физику младшеклассникам, у которых еще даже обычной не было. Для нее все эти слова…они будто вообще ничего не значат. Коля понимает, что так и надо, что это, в общем-то, ее, по сути, работа. Она все же хирургическая медсестра. Может Коля еще слишком молод для всего этого, для принятия таких вот факторов, для того, чтобы настолько сдерживать эмоций. Или же дело в другом. Будь это операция кому-то там хрен пойми Коля, он уверен, был бы намного холоднее и отстраненнее, чем Лиза, но. Но это Бэррон. Пиздец, это его Бэррон. И они говорят о нем, словно он за чертой, словно он этот самый «хрен пойми кто-то там». Но это не так. Вообще не так. Делать больно Бэррону, даже если это и необходимо, чтобы потом все было в порядке. У Коли ком в горле и кожа становится гусиной. Он не может заставить себя даже взглянуть на котенка. Это…черт…мысли путаются. —Ты так легко об этом говоришь, словно каждый день такое делаешь, — несдержанно возмущается белорус, теряя все свое напускное безразличие. Он выключает свет на экране со снимками, запутывая пятерню в волосах. Ему итак все понятно. —На самом деле, —начинает Лиза, проигнорировав выпад студента. Девушка делает пару шагов к своему чемодану, что принесла, —на моем личном опыте это первый остеосинтез локтя. Она произносит это и тут же оборачивается, слыша какой-то сдавленный отчаянный звук, который ну уж точно не мог прохрипеть ее лучший студент. Коля встает как вкопанный, чувствуя, как за шиворотом проносится рой мурашек. В голове мгновенно пустеет, а уши наполняет белый панический шум. Лукашенко вмиг забывает о том, что хотел подойти к Бэррону и уже начать готовить место для операции. Лукашенко, кажется, еще секунда и вообще все на свете бы забыл. Бэррон замечает реакцию Коли на слова Лизы и это явно было ошибкой—так открыто выражать свои эмоции при нем. —Ты это серьезно сейчас? —шипяще произносит хоккеист, стараясь привести голос и свое выражение лица в норму, хотя на самом деле ему сейчас хочется хорошенько тряхнуть ее за плечи и впиться глазами в лицо. Она, блять, издевается? У него итак нервная система ни к черту, а теперь еще и это. Классно. Отлично. Коля хочет что-нибудь разбить. Например, чье-нибудь лицо. Он зол, —как мы будем делать это тогда? У меня нет никакого опыта…—Коля уже начал было повышать тон, но Лиза остужает его пыл одним коротким касанием к плечу. —Во-первых, я выполняла остеосинтез бедренной кости, —Коля, замолчав, зацепляется за Лизину спину, когда она подходит к столику, —там была фиксация практически тридцати сантиметровым штифтом, который вгонялся насквозь в саму кость, —совершенно спокойно разъясняет ему Лиза, раскладывая на том самом столике четыре пеленки, —во-вторых, на моей практике было множество подобных операций, —с той же аккуратностью, что она расправляла пеленки, Лиза начинает выкладывать на столик нужные для операции инструменты, —и если сравнивать с остальными, эта, на самом деле, не такая сложная, —ее пальцы в перчатках перебирают все выложенные скальпели, пинцеты, колющие и режущие предметы, крючки, щипцы и прочие инструменты. Коля окидывает весь этот набор считывающим взглядом, а в голове так и всплывают их названия и какой для чего нужен. Это для него уже так естественно, что даже немного страшно. Совсем немного, потому что страшиться Коле нужно явно не этого, —ну а в-третьих, —Лиза разворачивается к нему с кровоостанавливающим зажимом Кохера. Коля хмурится, отодвигая ее руку от своего лица, взглядом прося, чтобы она положила его рядом с остальными инструментами, —ты будешь диплом писать по хирургии, —в ответ нервный смешок, —да и твои оценки говорят сами за себя, у тебя всегда вовремя сессии закрыты, нет проблем с зачетами, да и на практике все отлично. Коля продевает руки в перчатки, начиная помогать ей с выкладкой всех принадлежностей на стол. Как-то все это не звучит ободряюще, скорее просто как факт. Ну да, Коля лучший. И что? Одно дело—знать и понимать, другое—пробовать и делать. И если на экзаменах ты можешь что-то исправить, то, когда у тебя в руках чужая жизнь—ошибку карандашом не сотрешь. —Не знаю, —просто бросает хоккеист, осматривая что она принесла для местного наркоза. Может это какое-то помутнение в сознании, но у Коли нет в голове четкого «нет» и четкого «да», лишь расплывчатое «может быть», не понятно что в итоге означающее. Да, это все серьезно, но…они же не будут его вскрывать или что-то вроде. Лиза права, есть операции гораздо сложнее, чем эта. Тут Колю скорее коробит сам пациент, а не способ лечения. Он словно на лодке в непогоду. Штормит слегка, —может ты и права, —как-то печально произносит парень, дергая губы в нервной ухмылке, —хотя я не уверен, —чуть ли не шепотом, —не знаю… —Из общего только кетамин, —несмотря на то, что Лукашенко явно мешкает, Лиза все же продолжает, наблюдая за тем, как белорус достает названные ампулы и выкладывает их на другой столик. —И пропофол, —добавляет хоккеист, замечая его среди местной. —Если честно, я бы не советовала, —Коля тут же бросает на Лизу быстрый взгляд, —потому что его очень мало, и он у нас на учете, —продолжает девушка, видя, как с каждым сказанным словом твердеет взгляд Лукашенко, —ну, ты сам знаешь, —заканчивает она, надеясь не на понимание, а на понятие. В ответ хоккеист лишь коротко мычит, возвращая глаза на ампулу пропофола, что у него в руке. —Позволь спросить, —начинает он, но Лизе заранее не нравится тот тон, которым он собирается задавать вопрос, —то есть ты предлагаешь поставить кетамин, который в бессознательном состоянии действует около пятнадцати-двадцати минут, если повезет, то все тридцать, так, получается? —Лиза сводит брови, складывая руки на груди. Весь ее вид так и вопрошает: «Лукашенко, ты, что, наезжаешь на меня?». И словно ответив на ее немой вопрос, Коля добавляет язвительное «м?» в конце, окончательно давая понять, что сдаваться он не собирается. —Мне не жалко, —у белоруса вырывается усмешка, он явно ей не верит, —меня просто посадят, если я не отчитаюсь за эту ампулу, —она забирает этот злосчастный пропофол из некрепкого захвата пальцев хоккеиста и засовывает в карман халата. Лукашенко остается только обреченно вздохнуть и продолжить поиски чего-то более, по его мнению, подходящего. —Здесь только новокаин и лидокаин, даже прокаина больше нет, —ровным голосом, словно эти слова должны были прозвучать скорее себе под нос, произносит парень, —а с кетамином я рисковать не хочу. —Там есть тиопентал натрия, —отвечает ему Лиза, незаметно для белоруса поворачивая голову к Бэррону и легонько кивая ему, мол все будет нормально. Бейкер на кушетке лишь как-то неопределенно вздохнул. Кажется, ему не нравится, что о нем забыли. —Барбитуры, —произносит Николай, — жуть, от них потом отходняк жесткий, —Лиза в ответ закатывает глаза, быстро шевеля губами в немом бурчании. —Да ты, я смотрю, разбираешься лучше меня, —и оба впиваются друг в друга взглядами. Немыми такими, тяжелым. Бэррон бы, если бы мог, нарисовал между ними искру или молнию. Но ему так лень. А еще он не понимает Колю. И вот это уже совсем чуть-чуть раздражает. Боль, конечно же, перекрывает все на свете, но все же. Отбросив мысли ни о чем, оставленный наедине с самим собой Трамп тяжело вздыхает. —Фарма хорошо давалась в свое время, —все-таки произносит Коля, понимая, что это повисшее между ними нечто сейчас им ни к чему. Лиза отводит взгляд, вздыхая. —Да нет, —отвечают ему, обход кушетку. Она подходит к Бэррону, чувствуя, как Коля буквально дырявит ей спину своим взглядом, —я думаю, дело не только в ней, —дергая уголком губ в полуулыбке говорит она, всего на миг поворачиваясь к Коле. В ответ Лукашенко переводит взгляд на уже выложенный инвентарь, а остановившиеся движения руками возобновляются. Пока Коля докладывал оставшиеся инструменты, Лиза сняла с Бэррона кофту. Всего на какое-то мгновение в кабинете повисла рабочая тишина. Лиза накрывает Бэррона стерильными простынями, укладывая на них руку, пока Коля елозил глазами по инструментарию, лично для себя проверяя все ли на месте, хотя предположение о том, что Лиза забыла что-то кажется просто несусветной глупостью. —Это долго? —тишину прерывает еле слышный голос Бэррона. У Коли по спине идут мурашки, и он зачем-то даже открывает рот, видимо, чтобы сделать вид, что он собирается отвечать, когда на самом деле в горле все панически сжимается. Коля и сам не знает сколько все это займет по времени. —Не думаю, —хоккеист заметно расслабляется в плечах, а ведь нужно было просто выдохнуть. Лиза произносит это настолько легко, словно бы отвечала «ладно» на предложение выпить в выходные. Девушка настраивала яркую лампу над головой Бейкера, но всего на мгновение опустила взгляд на его побелевшее от боли лицо, сочувствующе ухмыльнувшись, —будет сложно, но постарайся ни о чем не думать, —Лиза сцепляет простыни между собой бельевой цапкой, кивает, скорее сама себе, и делает полушаг назад. —Это я могу, —Лиза вздергивает бровями, удивляясь тому, как у этого мальчика еще хватает сил на некое подобие усмешки в голосе, —просто хочу, чтобы все это уже закончилось, —Лиза ничего на это не отвечает, потому что они еще даже не начали. Ну, по крайней мере до начала остается всего-ничего, а вот конец… Подготовка была окончена. Лиза, мельком глянув на студента, подошла поближе и начала разводить ампулы с обезболивающим. Коля внимательно следил за всеми ее движениями, запоминал даже самое мимолетное, словно был на какой-то очередной практике и просто внимал знаниям, пока сам стоял рядом с корцаганом с тупфером, обильно смоченном антисептиком. Краем глаза Лукашенко замечает на себе чуть расплывчатый, но от этого не менее внимательный взгляд Бэррона, который чуть щурится. Ну конечно, думает белорус, надев маску и перчатки даже Коля ощущает себя как-то по-другому. Что творится в голове у Бэррона вообще не понятно и, если бы хоккеист мог, он бы ответил на его взгляд, но. Но не сейчас. Сейчас он старательно избегал любой возможность столкнуться глазами, потому что то, что творится у него в глазах, то понимание ситуации, что плещется в них, сломает его котенка окончательно. Собственные мысли заставляют сглотнуть вязкую слюну и с огромным усилием остановиться начинающуюся дрожь в пальцах. Только ее сейчас и не хватало. —Начинаем? —спрашивает Лиза, отвлекая белоруса от собственных мыслей, протягивая ему шприц с анестезией. Коля кивает, откладывая инструмент в сторону, —новокаин пока что, —повернувшись к Бэррону, краем глаза Лукашенко замечает еще один такой же шприц, что лежит на лотке со стороны Лизы и не может сдержать глубокого вздоха. Отбросив все ненужные и так и не достигшие первых кресел в рядах подсознания хоккеиста мысли, аккуратно тонкой иглой Лукашенко стал медленно внутрикожно вводить новокаин. Бэррон старался вести себя невозмутимо, но по периодической задержке дыхания было понятно, что ему безумно больно. И тем не менее, он покорно лежал и ждал, даже не пискнул. Коля уже в который раз поражается ему. Впрочем, эффект наступит мгновенно, как только он закончит с этим. —Еще один сделай, —Коля меняет пустой шприц на новый, снова проводя уже знакомую манипуляцию, пока Лиза, как по команде, повторяет забор. Если быть честным с самим собой, Коля бы влил в Бэррона и литр, лишь бы он ничего не чувствовал, но сейчас три шприца это максимум. Закончив с анестезией, Коля передает Лизе пустой шприц, краем глаза следя за тем, как она убирает остальные материалы на другой столик. Движение, совсем легкое и незаметное, пальцем здоровой руки заставляет Колю оторваться от затылка своего преподавателя и вернуть усталые глаза на Бэррона, параллельно поправляя маску левой рукой. —Чувствуешь что-нибудь? —в ответ лишь медленное моргание. «Ничего» —одними губами произносит Бейкер, понимая, что у него нет сил даже воспроизводить звуков. Коля в ответ лишь кивает. Он ничего не может сделать, кроме как кивнуть, чтобы Бэррон понял о том, что белорус принял к сведенью молчаливый ответ. Все внутри переворачивается, собственное сердце ударяется о ребра последний, самый болезненный раз, после чего смиряется с тем, что происходит. Хоккеист поворачивается к Лизе полубоком, надеясь сейчас хоть на какой-то диалог, но она лишь стоит и смотрит в ответ. Ждет его указаний. Как и подобает медсестре. Пиздец. —Пятнадцатый скальпель. Как только в руку попадает названный инструмент, Коле на голову словно шлем от водолазного костюма надевают. Уши закладывает, он лишь слышит свое еле-еле бьющееся, размеренное сердцебиение и ощущает, как расширяются зрачки от подскочившего адреналина. У Лизы в руке уже новая салфетка со спиртом, а у Коли под руками Бэррон. Буквально. Осторожно натянув кожу пальцами левой руки по обе стороны намеченного примерно в голове разреза, Коля начал рассечение тканей. Никакой сложности это не вызвало, все же он резал по тому месту, где до этого уже был разрез. Кровь выступила мгновенно, но все, что Лукашенко почувствовал, так это лишний груз ответственности. Та бурая пелена перед глазами словно была нормой, словно Коля уже миллион раз видел ее, чувствовал, словно она уже текла теплыми реками по пальцам в перчатках. Оперативный доступ был почти получен. Понемногу подсекая слои, белорус добирался до кости со злосчастным винтом. Резкое движение. Всего одно. Бэррон дергает рукой, но Лиза реагирует быстрее, придерживая его. Инструмент Коля убрал так же резко, словно понял, что Бэррон чувствует. Все же он уже добрался до кости. Сколько бы в нем не было обезболивающих, такое невозможно просто игнорировать. Один взгляд. Глаза в глаза. Замыленные голубые и стальные серые. Ни одного звука, лишь рваный вздох с побелевших губ и Коля, что задерживает дыхание всего на миллисекунду. Лиза на секунду закрывает место разреза салфеткой, попутно меняя их с какой-то невероятной скоростью. Кровь лилась постоянно. —Что-то чувствую, —если бы Коля мог, он бы конечно же попытался успокоить Бэррона, но нет. Сейчас главное не успокоить, сейчас главное не наделать ошибок. Нужно просто управиться как можно быстрее. Гораздо быстрее, —больно, —пищит Бэррон своим слабым голосом, а у Коли стреляет в висках. Он понимает, но ничего не может сделать. Не может даже слова вымолвить, губы сжаты в узкую полоску. Безумство какое-то. Лиза протягивает своем студентку крючок, второй пока оставляет себе. Разрез получился не особо длинным, но до места Коля добрался вполне успешно. Вполне, потому что рядом стоящая Лиза не одернула его и не подала никаких признаков недовольства, значит все в порядке, он все сделал так, как надо. Краем глаза Лукашенко замечает тот самый шприц с кетамином. Снова короткий взгляд. Придется вводить внутривенно, по-другому просто никак. —Будет больно, терпи, ладно? —пустым голосом вопрошает хоккеист, пока сам тянется левой рукой ко второму крючку Фарабефа, что лежит на столике. В ответ совсем слабое «хорошо», а море в глазах все сильнее штормит. Коля видит, как плещутся в них застывшие слезы, но взгляда старается не задерживать. Иначе это окончательно убьет его, а у белоруса итак явно с головой что-то не в порядке, —Давай, —обращается студент к Лизе, слегка отводя голову в сторону. Бэррон жмурится, кажется даже перестает дышать от боли на какой-то промежуток времени. Лиза, ни секунды не медля, вводит раствор в вену. Уже через мгновение она выходит из вены, коротко кивнув белорусу. Действие общей анестезии должно было вот-вот начаться. Тело Бейкера чуть расслабляется, парень устало прикрывает глаза, не закрывая их до конца, а Коля наконец приходит в себя. —Репозицию, —обрывисто произносит Коля, начиная разводить место разреза крючками, чтобы было более удобно. Взгляд на Бэррона. Короткий. Бейкер выглядит полусонным, потерянным, слегка напоминает подростка, только познавшего все прелести алкогольной жизни. Выглядел он неважно. Зрачки никак не реагируют, полузакрытые глаза смотрят исключительно вверх, взгляд словно прикован к потолку, яблоки не дрожат, Бэррон словно застывает. —Он в сознании, —низкий, уверенный голос Лизы выбивает из собственных мыслей, —просто отключен, ничего не чувствует, —короткий вздох, —мало времени. Лиза передает своему студенту острый крючок, а Лукашенко невольно чувствует, что от подступившего волнения у него рука в перчатке вспотела. Бэррон, несмотря на произнесенные слова, бурчит что-то о том, что им явно нужно поменять интерьер на что-то более позитивное. «Он в бреду» —осторожно отмахивается Лиза, когда Коля подцепляет крючком винт и молча просит ее подойти поближе. «Не отвечай ему» —она не произносит, но в ее движениях отчетливо просачивается эта просьба. Коля понимает, что это вскоре пройдет, еще он понимает, что сейчас ему нужно быть внимательным как никогда раньше. Как на матче, когда у него глаза на затылке появляются, когда чувства обостряются и холод в нос ударяет вместе с адреналином. Сейчас Коле как никогда нужно быть этим самым номером один. Не для трибун, не для собственного спокойствия. Для Бэррона. Лиза прижимает платину хирургическим пинцетом, несдержанно цыкая от того факта, что та практически отошла, пока Коля глубоко вдыхает целых два раза, и так же глубоко выдыхает, надеясь, что с этими выдохами исчезнет вся бесящая нервозность. —Нужно вкрутить его обратно и зафиксировать пластиной, —быстро произносит Лиза, мельком глядя на студента, —я придержу, а ты бери зажим, —она подносит лоток левой рукой и Коля тут же берет оттуда зажим. Секунда на часах не успела пройти, а Коля уже старается как можно осторожнее ввести винт обратно в резьбу кости, пока Лиза, как и говорила, придерживает пластину, параллельно останавливая кровь, которой хоть и было гораздо меньше, но салфетки все равно заканчивались с той же скоростью. Тело Бэррона вздрагивает, и Коля бы, если честно, вскинул голову и спросил что не так, но не сейчас. Сейчас его больше волнует внутреннее составляющее его котенка. —Коля, —Бэррон широко открывает стеклянные глаза, сбивая Лукашенко своим безумным шепчущим голосом, —я не хочу умирать, —Лиза придерживает его руку, чтобы та не тряслась, пока хоккеист уже загнал винт в пластину и кость, после чего зафиксировал, рвано и незаметно даже для себя выдохнув, —мы еще даже не поженились, понимаешь? Коля понимает. Понимает, от неожиданности бросая крючок в лоток и гулко сглатывая. По шее прошелся неприятный холодок. Не получив ответ на свой вопрос, Бэррон, насколько для него это возможно, успокаивается, устремляя взгляд куда-то вверх. Коля не скажет никому, даже маме, но у него сердце буквально захотело сожрать самого себя. Лукашенко прокручивает у себя меж пальцев крючок и это неуместное действие произвело на Лизу большее впечатление, чем ранее сказанные слова. Она неодобрительно кашлянула, видимо пытаясь тем самым напомнить нерадивому хоккеисту о том, где они находятся и что делают. Что ж, у нее получилось. О словах Бейкера, Коля надеется, она забудет и не примет их ни на чей счет. Как и было сказано ранее, это лишь бред и только. И совершенно не важно, что от этого бреда Лукашенко захотелось самодовольно фыркнуть, совершенно нет. Он будет надеется, что Бэррон не вспомнит—а Бэррон точно не вспомнит—иначе просто со стыда сгорит. Хотя, это будет даже по-своему забавно. —Косметический шов не обещаю, думаю рубцы останутся, —спустя мгновение белорус снимает крючки, наблюдая за тем, как рана стягивается и наливается кровью. —Это ведь так важно, —с ноткой ехидства подмечает Лиза, выпытывая у Лукашенко усталую усмешку. Она правда. Бэррону абсолютно точно будет все равно на это. Коля даже представить не может реакцию его котенка на произошедшее. Что он будет чувствовать, эмоции…сейчас для Коли это как темная, непроглядная ширма. Лиза протягивает ему режущую иголку с рассасывающейся нитью, когда Коля уже берет в одну руку зажим. Единогласным белорусским решением было решено шить непрерывным швом, края раны были как раз ровные, идеально подходили друг к другу, идеальнее, чем кусочки пазла. —Я подготовлю дренаж? —вопрошает Лиза, но непонятно для чего, ведь спросив, она тут же отходит, словно ответ Коли все равно ничего бы не изменил в ее действиях. У белоруса чуть было не сорвался вопрос не будет ли она наблюдать за тем, как он сшивает, но было поздно, Лиза уже отошла. —Да, —все же отвечает ей Лукашенко, чувствуя, что ему это необходимо. Края раны затягиваются, а из-за плеча тут же прилетает вопросительное: —Киршнера? —удивляется Лиза, не ожидая, что Коля выберет именно эту технику, —он сложнее. —Да, —вторит сам себе белорус, не отрываясь от затягивающейся раны. Последние минуты, несмотря на то, что все самое сложно осталось позади, стали самыми тяжелыми морально. Все то, что Коля подавлял в себе, вылилось на него, как ведро с помоями и нырнуло за шиворот. Моральное истощение. Белорусу хотелось сесть и не двигаться часов сто. Было никак и слишком как одновременно. Все закончилось в тот самый момент, когда Коля положил последние инструменты. Все было зафиксировано, зашито, дренаж установлен. Все. Бэррон все еще находился в спящем состоянии. Коля снимает с рук окровавленные перчатки и кидает к остальным инструментам, пока Лиза начинает прибираться и складывать инструменты отдельно от использованных материалов. Коля снимает маску, передавая ее Лизе, дрожащими пальцами зарывается в собственные волосы, всего на секунду прикрывает глаза. Все ведь правда закончилось? Дабы окончательно убедить себя в этом, Коля подходит к Бэррону, впиваясь глазами в его побледневшее лицо и слипшиеся ресницы. Судорожный выдох. Лиза ведь не заметит, правда, если он постоит так над ним? И словно в ответ на свой не произнесенный вопрос, Бэррон начинает болезненно мычать и как по щелчку пальцев резко открывает глаза. —Тихо, —Бэррон смотрит Коле в лицо испуганными глазами, словно маленький котенок, только-только открывший глаза, —все нормально, теперь все хорошо, —шепчет белорус, кривя губы в измученной полуулыбке. —Я не чувствую, —шепотом произносит Бейкер, надеясь, что его услышит только его Коля, —правую сторону тела не чувствую, —в ответ расслабленный, пытающейся убедить в том, что все в порядке, смешок. —Тебе нужно поспать, хорошо? —Я не могу…—виновато произносит парень, а с уголка глаза скатывается всего одна печальная слезинка. «Почему?» —одними губами вопрошает хоккеист, побарывая в себе желание погладить Бэррона по волосам, — мне страшно, —и тут же, на грани срывающегося хрипа, —так страшно засыпать, Коля. Взгляд хоккеиста был такой виновато-усталый, но вместе с тем в нем таки проскакивали та нежность и забота, что Лукашенко никак не удается упрятать, когда он смотрит на Бейкера, что Бэррона начинает слегка потряхивать. Но Коля называет его «котенок», проводит тыльной стороной ладони по щеке и гладит по волосам, наклоняется чуть ближе, так, чтобы их глаза—мутные, усталые, впалые—были направленны лишь друг на друга и дергает уголком губы: —Засыпай, солнце. Словно как после произнесенного заклинания, веки Бэррона медленно опускаются, а все тело расслабляется. Бейкер закрывает глаза, еще некоторое время чувствуя уверенное, такое правильное прикосновение горячих сухих пальцев к своей щеке. Коля отстраняется, поворачивается к Лизе, которая застыла у соседней двери у стены. Лукашенко выгибает бровь в немом вопросе и слегка дергает своего преподавателя за плечо, когда она устало и слишком громко вздыхает, резко поднимая голову к студенту. —Лукашенко, —упомянутый мычит, давая понять, что слушает, —ты куришь? —вопрос сбивает с толку, ведь Коля мало того, что будущий врач, так еще и спортсмен вообще-то. В ответ короткий моток головой, —молодец, —Лиза по-братски хлопает его по плечу, —молодец, —вторит она, прокашливаясь, —а я, походу, да, пойдем-ка выйдем. И Коля, как маленький ребенок, которого заманили карточками с известными хоккеистами, поплелся следом за Лизой, только на полпути замешкавшись стоит ли оставлять Бэррона лежать там одного. Но Лиза лишь ускоряла шаг, а плечи девушки становились все напряженнее и напряженне, так что Коля решил тактично промолчать. За Бэррона он поволнуется как только они выйдут. К тому же свежий воздух сейчас был бы как раз кстати. Халаты они оставили в кабинете. Сбросили куда-то на кушетку и ушли, молча прикрыв дверь в рентген-кабинет. Как шли по коридору, пролетели лестничную площадку—для Коли эти минуты прошли как в тумане. Он видел спину Лизы, видел, как она роется в своем кармане и единственной адекватной мыслью был вопрос «с какого момента она курит?». Воздух, свежий, чуть морозный, словно пощечина. Коля выдыхает клубы пара и только сейчас решает мельком осмотреть себя. Руки дрожат, а собственное дыхание болезненное, словно и не его вовсе. Блять, они…что вообще произошло? Тихо. Темно. Ни единой души, из звуков только ветряной свист, оглушительный и безжалостный. Коле не холодно, но он вздрагивает при малейшем порыве, беззвучном действии. Лиза зажимает тонкую сигарету зубами, чуть придерживает своими тоже подрагивающими пальцами и щелкает зажигалкой. Тишина. У Коли кружится голова, когда мозг начинает понемногу приходить в себя и подкидывать в голову жрущие вопросы по типу «что он наделал?». —Все нормально? —Голос у Лизы дико уставший, но от этого не менее обеспокоенный. Еще больше она начинает беспокоиться, когда белорус облокачивается на массивную дверь и скользит по ней вниз, —Коль? —девушка делает тяжку, сбрасывает пепел и присаживается на корточки рядом. Если, Коля уверен, посмотреть со стороны, будет казаться, словно она успокаивает или подбадривает его, но как бы не так. Они оба чувствуют одно и то же, только Лиза может с этим справиться, а Коля нет. —Слишком много, —обрывисто произносит парень, зарывая обе руки в волосах, —всего…—на выдохе выплевывает хоккеист, резко убирает руки и с тихим стуком затылка о железную поверхность, откидывает голову назад, тяжело дыша. Лиза окончательно садится рядом, на холодных ступеньках, затягивается и не сдерживается от отчаянного смешка. —Лукашенко, —в ответ мычание, —чтоб я тебя на своих занятиях больше не видела, —обычно такое произносят именно во время урока, злобным орущим тоном, дабы показать, как поведение задело или взбесило преподавателя, но. Но Лиза была особенной. И это она сказала для того, чтобы, раз, Коля пришел в себя, и, два, чтобы он понял—все прошло нормально. Лиза приняла его «работу», можно сказать самолично присутствовала при создании диплома. В ответ такая же, более напряженная, усмешка. Хоккеист ничего не отвечает. Просто не может. Хочется сказать так много, но лучше промолчать. Коля даже на льду никогда себя так не чувствовал, это что-то на гране с безумством. Отдавать себя всего льду, чувствовать вес обмундировки и стоять в медицинском халате, перчатках и маске, резать собственного парня. Голова кругом. Колю не тошнит, но ему бы очень этого сейчас хотелось. Слишком много адреналина в крови. Слишком много всего. Просто слишком. —Надо собираться. И сидят. Даже не дернулись с места. Лиза уже докурила, затушила окурок о бетон под ногами и выбросила тот. Вообще-то на территории нельзя курить в непредназначенных для этого местах и мусорить, но Коля так подумал, они сегодня сделали гораздо больше, чем вообще в пределах их возможностей, так что то, что Лиза выбросила один жалкий бычок, до этого скурив его—он просто проигнорирует это. Что сейчас более важно, так это Бэррон. Нужно возвращаться к нему. Его нельзя оставлять одного. Что-то может случится. —Нужно вернуться, —Лиза поворачивается к Коле, глазами следя за тем, как он, пошатнувшись, встает на ноги и оттряхивает себя, —он там один. —С ним ничего не случится, —Лиза жмет плечами, следуя примеру студента и поднимаясь с холодного насиженного места. Когда она поднимает глаза на Колю, вздрагивает от того, насколько злобный и холодный у него взгляд. —Я больше в это не верю. Девушка тяжело сглатывает, дружелюбно хлопает студента по предплечью, словно извиняясь за то, что ее слова были поняты не так, кивает на дверь, одними губами произнося «пойдем». Колю все еще штормит после всего, что произошло, но он надеется, боже, молится кому угодно, даже немного себе, чтобы с Бэрроном все было нормально. Он будет с ним все двадцать четыре часа в стуки, он больше ни за что не оставит своего котенка одного, ни в жизни, если с ним случится еще что-то, Коля просто этого не переживет.