Ты представился мне "Бэррон Бейкер"

У Коли внутри все пустеет, когда он видит, как Бэррона не держат ноги. Он проклинает его ебаного друга, который не смог даже попытаться помочь ему и уберечь от падения. Все словно замедляется; Белорус видит, как слабнет хватка первокурсника и как его итак некрепкое тело валится вниз, словно мешок с картошкой. А после до хоккеиста доносится хруст, и он срывается с места. Но его останавливает Марк. —Коля, не надо, —Уокера грубо от себя отпихивают, но друг все еще крепко держится за запястье. —Отпусти меня, —рычит белорус. —Коль, пожалуйста, подумай, где ты находишься, —Марку с силой сдавливают запястье, так, что все-таки приходится отпустить. Оно тут же краснеет, а белорус, оглянувшись всего один раз, уже несется к лежащему на холодной земле Бэррону. «Я делаю то, что должен» —последние брошенные слова давят на горло, не давая Марку до конца разозлиться на друга. Никита подходит, хлопая парня по плечу, а Уокер замечает опешившего рядом Мэтта, который, кажется, тоже хочет подойти поближе, но не решается. У канадца трясется ладонь, но Марк сделает вид, что не видел этого. «Пойдем» —произносит Ершов, и они вдвоем подбегают к толпе, что уже образовалась вокруг первокурсника. Коля переводит сбившееся дыхание, садясь на корточки рядом с лежащим Бэрроном. Сердце пропускает глухой и болезненный удар, а кровь приливает к вискам. Краем уха белорус слышит, как Марк с Никитой просят отойти всех и дать им пройти, а еще он замечает Мэтта, вмиг растворяющегося в толпе первокурсников и их курса. Глен, стоящий рядом, отходит назад, пропуская вперед учителя. Кажется, тот звонит кому-то, Коля замечает секундный блеск экрана телефона. Внутри одновременно всепоглощающая пустота и злость. Злость на это рыжее чудовище, называющее себя другом Бэррона, и злость на самого себя, что вовремя не заметил такого факта, как потребление пищи и того, что Бейкер этот факт проигнорировал. —Что произошло? —негромкий вопрос прямо на ухо. Учитель бежал с другого конца поля, а учитывая то, что он далеко не молод, давалось это ему с трудом. Через секунду слышится кряхтение. Теперь возле Коли два человека—Марк справа и учитель слева, Никита стоит сзади, заглядывая через головы друзей. —Обморок, —констатирует белорус. Горло пересохло полностью, поэтому даже такое простое слово выходит с некой хрипотцой. Марк смотрит на Колю пронизывающим взглядом, словно ждет от него чего-то. Хоть каких-либо действий. Коля, если честно, ждет этого не меньше. Хоккеист хочет сказать что-то еще, но не успевает. Уокер подрывается на ноги, мажет взглядом по напрягшимся плечам белоруса и обращается к учителю: —Можно вас на минутку? Тот кивает, поднимается, вновь с кряхтением, и они отходят. О чем они разговаривали—одному богу известно, да и Лукашенко было как-то не до них. У него перед глазами Бэррон без сознания. Коля хмурится, понимая, что если он сейчас не начнет думать, ну или хотя бы пытаться, то после просто сожрет себя всеми этими мыслями. У Бэррона обморок, так? Так. Это значит, что, в первую очередь, ему нужно обеспечить доступ к кислороду. Коля тянется к Бэррону, как вдруг резкий вскрик заставляет одернуть руку. —Уокер, так нельзя! У меня тут студент без сознания, с возможной травмой, —Коля хочет обернуться на голос, но это не требуется. —Мы студенты третьего курса медицинского, —спокойно отвечает Марк. Лукашенко про себя удивляется и даже немного завидует. Ему бы сейчас эту уверенность, —Ему окажут первую доврачебную помощь. Учитель тяжело вздыхает, видимо не до конца понимая стоит ли соглашаться со студентом или все-таки нет. А вот Коля согласился сразу же. Поэтому движение рукой восстанавливает. Воздух разрезает вжиканье молнией на толстовке, а у Коли невольно задерживается дыхание где-то в горле. Бэррон очень бледный. Бледнее, чем обычно. —Лукашенко, —упомянутый даже не дергается, продолжает пытаться снять с Бэррона кофту. Окончательно смиряясь с тем, что у белоруса тут сторонников больше, учитель продолжает, —аккуратнее с ним, наши медики скоро прибудут, —короткий кивок в ответ. Коля услышал, к сведенью принял. Но оторвать глаза от Бэррона просто невозможно—страшно. Закатав рукав толстовки на левой руке, белорус пытается прощупать пульс на лучезапястном суставе. Некоторое время в пустой голове словно отдает эта самая вибрация. Пульс слабый, но он есть. Глубоко выдохнув, Коля на мгновение прикрывает глаза. Через секунду Лукашенко перебирается к правой руке, но та не поддается—Бэррон намертво прижал ее к себе, согнув в локте. Это проблема. Подумав, в голову приходит единственная светлая мысль. Стараясь быть как можно осторожнее, Коля пробирается пальцами под рукав, переставая дышать на несколько секунд. Тут пульс еще слабее. Нервно усмехнувшись и чуть отпрянув от Бейкера, Коля оборачивается на друзей и толпу: —Есть вода? —все непонимающе хлопают глазами, а Глен так вообще плечами жмет, мол ты что идиот из ума выжавший какая вода. Лукашенко шмыгает носом, понимая, что начинает раздражаться. Его слишком легко вывести из себя в таких ситуациях, —вода есть у кого-нибудь, я что, на другом языке разговариваю? —рычит хоккеист, но уже через секунду его голос смягчается, а сведенные брови раздвигаются, как мосты. —На, не ори, —Никита трогает прохладной бутылкой щеку друга, передавая ему ту, —что там у него? Как пульс? —спрашивает Ершов. —Слабый, —огорченно отвечает Лукашенко. Никита понимающе кивает. —А может ему водички? —откуда не возьмись прорывается сквозь толпу охрипший голосок Мэтта. На него тут же оборачиваются все: Первокурсники с непониманием, а их одногруппники с пустыми глазами, —что не так? —вопрошает Стивенсон. Коля считает до трех, мельком глядя на канадца. Тот выглядел неважно, непривычно для вечно орущего себя. И голос у него были тихий и, кажется, озадаченный. Он будто реально не понимал, что несет, а говорит просто, чтобы не быть, как все, в стороне. Честно, лучше бы был как все. —Убери этого урода, пожалуйста, —устало просит Коля, открывая бутылку с водой. У него нет ни сил, ни желания зацикливаться на том, что его друг, учась на третьем—господи помилуй—курсе медицинского предложил дать фактически пациенту в бессознательном состоянии воды. Ебанат, просто ебанат. Коля теперь этого конченного ни на шаг к Бэррону не подпустит. Да не только к Бэррону, ему, кажется, вообще противопоказана медицина. Немного воды проливается на футболку и пальцы от того, что у хоккеиста дрогает рука, но он не обращает на это внимание. В такой ситуации лучше, конечно, использовать нашатырный спирт, но при его отсутствии придется довольствоваться тем, что есть. Выплеснув немного воды себе на ладонь, белорус начинает растирать щеки и лоб Бэррона, легонько шлепая его по щекам, надеясь, что вот-вот и Бэррон придет в себя. Коля никогда не думал, что он может так сильно испугаться. Еще немного и он начнет нашептывать всякий бред, лишь бы Бэррон просто открыл глаза, лишь бы сказал хоть что-нибудь, видеть его без сознания все равно, что ножом в спину. Еще раз проверяет пульс на левой руке—к правой не подобраться, Коля даже пытаться второй раз не будет, чтобы не сделать еще хуже. Все еще слабый, но приходит в норму. —Бэррон, —все-таки не сдерживается и зовет хоккеист, понимая сколько сейчас вокруг них людей и что они все слышат. Все равно. Абсолютно, —ты слышишь меня? —голос становится чуть тише, но таким, чтобы, если что, Бэррон смог услышать его. Белорус мечется взглядом по лицу первокурсника, не переставая прощупывать пульс, который с каждой секундой лишь набирает обороты. Кажется, мир замер в этот момент. Все, что слышал Коля, это сердцебиение Бэррона и то, как где-то вдалеке разговаривали Марк и учитель. О чем они разговаривают Коля не слышит. Не потому, что не хочет, а потому что в этот самый момент рука Бэррона сама по себе начинает дрожать в чуть теплой ладони белоруса, у которого от облегчения аж плечи опустились. Коля подмечает каждую деталь: и то, как под веками начинают реагировать глазные яблоки, и то, как у Бейкера начинается жуткий тремор рук. Лукашенко чуть хмурится. Он вот-вот должен прийти в себя, пульс этому соответствует. А пока, на всякий случай, хоккеист решает проверить пульсацию на сонной артерии. Не то, чтобы это было прям обязательно просто Коля чувствует острую необходимость в этом. Коля должен убедиться, что с Бэрроном точно все в порядке. Указательным и средним пальцем Коля аккуратно нащупывает гортань. Затем, плавно сместив пальцы в углубление между ей и шейной мышцей, слегка прижимает пальцы и под ними тут же чувствует хорошую, ровную пульсацию. Словно по какой-то команде в этот самый момент Бэррон открывает пустые блеклые глаза, тут же начиная закатывать их обратно. —Эй, стой, стой, куда? —Коля цыкает от собственной тупости, но это нервное, повторяет он сам себе. Сейчас главное—Бэррон, а не то, что Коля несет какой-то бред. Белорус сжимает его левую руку, свободной пытаясь разжать изгиб локтя на правой. Бэррон морщится, тихо произнося: —Коля, больно. —Где больно? —тут же вопрос. У хоккеиста сейчас у самого руки трястись начнут. Коля не курит, но после ему, наверное, захочется. Внятного ответа добиться не получается, Бэррон пытается не свалиться обратно в обморок и за это ему отдельное спасибо. Хороший мальчик, как всегда, это Коля дебил не уследил. Еще и обидел его вчера. В сердце колет. Не сейчас, не время думать об этом, —не отключайся, ладно? Постарайся, пожалуйста, —на свой страх и риск Коля прикасается к правой руке парня. Ничего. Тогда он, слегка нажав, ведет чуть выше, к локтю. —Здесь больно! —с некой обидой вскрикивает Бейкер и тут же пытается встать, благо Коля вовремя успевает уложить его на место, придерживая за голову. Гадать бесполезно, а вот примерно оценить ситуацию стоит. Похоже, перелом. С секунду белорус всматривается в бледное от острой вспышки боли лицо Бэррона и все сомнения повержены в этой дуэли. Это точно перелом: рукав не закатать, к травме не подобраться, при ощупывании плечевой кости, не доходя до локтя—ноль реакции. Значит все дело в нем. —Как он упал? —произносит хоккеист, более сипло, чем хотелось бы, поднимая взгляд на все еще стоящего рядом Глена. Тот не отвечает, смотрит прямиком белорусу в глаза, словно пытается что-то разглядеть в них. В Коле кипит злость, —как он, я спрашиваю, упал? —громче, уже твердым и уверенным голосом вторит хоккеист, видя, как Макларен, скрестив руки на груди, покрывается мурашками от этого ледяного тона. Но ответа Коля все равно не слышит. Молчание злит, раздражает, проникает под кожу и чешется, насмехаясь над белорусом. Они смотрят друг на друга еще какую-то жалкую секунду, но за это время в глазах Лукашенко успевает промелькнуть желание взять и приложить недодружбана Бэррона о ближайшую скамейку за такое наплевательское отношение. Эта тварь даже не помогает. Хоккеист отводит взгляд, нервно вздыхает и решает провести предыдущие манипуляции еще раз. Может, все же, вывих, или повреждение сустава, а не перелом? —Я точно не видел, —неожиданно открывает рот Глен, —но он упал на локоть, —Коля не успевает съязвить что-то вроде: «а раньше сказать нельзя было?», как толпа расходится в сторону, пропуская долгожданных медиков. —На локоть говоришь? —переспрашивает один из первых подошедших, —на какой? —Коля смотрит на то, как дрожат ресницы Бэррона. Он такой беззащитный, Коле хочется взвыть и защитить его от всего этого мира. Сердце кровью обливается при виде своего котенка таким. —На правый, —Коля слышит эти переговоры каким-то задним чутьем. Он не может оторваться от Бэррона, он чувствует, что должен продолжать быть с ним несмотря ни на что. —Он упал в обморок, возможен травматический шок, я не уверен, —Лукашенко даже не понимает, как сам начинает говорить. Все же это лучше делать ему, он хотя бы разбирается и понимает состояние первокурсника. Хоккеист приходит в себя сразу же, как только видит, как врач собирается поднести к Бэррону смоченную ватку с нашатырным спиртом. —Он в сознании, просто в шоке, —получается сухо, даже как-то грубо. Белорус отодвигает ее руку, на что она как-то странно косится на третьекурсника, но уже через секунду выражение ее лица сменяется на понимающее. Кивнув, врач принимается искать что-то другое в своем чемоданчике, а у Коли появляются вопросы. Он понемногу возвращается из шокового состояния и не сразу замечает, что врач—помимо их университетского— одна, хотя вообще-то должно быть двое—врач и медсестра. Белорус хмурится, собираясь задать этот вопрос вслух, как вдруг слышит знакомый голос. —Коля? —упомянутый поворачивается на оклик собственного имени, признавая в девушке их знакомую по практическим манипуляциям с их факультета. Она преподавала практику в различных ситуациях. —Лиза, —хоккеисту не очень понятно, что тут делает именно она, но в душе он обрадовался присутствию своего преподавателя. Теперь все будет хорошо. Девушка коротко улыбается заметившему ее Лукашенко, совсем незаметно кивает и забирает из рук женщины, что пыталась всунуть Бэррону нашатырь, ножницы. —Ее не снять, придется резать, —оба—Коля и Лиза—понятливо кивают и в следующую секунду, оттянув плотную ткань, Елизавета одним ловким движением разрезает рукав. —А где скорая? —обернувшись, спрашивает Лиза, а Коля зависает на разрезе, думая, что, Бэррон, наверное, расстроится, когда увидит, что стало с его вещью. —Они уже в пути, —отвечает женщина в тот самый момент, когда до Коли доходит—толстовка, вообще-то, его. Белорус пытается сохранить равнодушие к вещи, но не может. У Коли итак не много кофт, а теперь вообще минус одна. Причем ему нравилась эта толстовка. И как она на Бэррона сидела, Коле тоже нравилось, даже больше. Прикрыв на секунду глаза ладонью, чтобы никто из присутствующих не увидел огорчение, промелькнувшее на лице хоккеиста, парень пытается вбить себе в голову, что это нужно было во благо Бэррона. И у него получается. Эффект самовнушения срабатывает на отлично. —Ты чего? —Коля сначала не понимает, что это было обращено не к нему. Никита пытается дотронуться до позеленевшего в миг, когда перед всеми предстала травма, Мэтта, но тот не дается, отмахивается и отходит. Непонятно зачем он вообще тогда подходил, раз ему стало плохо лишь от одного взгляда на травму. Некоторые студенты отвернулись, кто-то вовсе отошел, чтобы не видеть всего этого. Коля же не почувствовал ничего, лишь внимательнее вгляделся, делая пометки у себя в голове: Помимо гемартроза и сильного отёка в области сустава, парень замечает видимое выступание отломков кости под поверхностью кожи; кровь скопилась в полости сустава. Теперь понятно, почему у большинства перекосило лицо, и тошнота к горлу подступила. Коля понимает. Прекрасно понимает. Но не поддерживает. —Что не так? —из мыслей Колю выдергивает слабый голос Бэррона. Видимо, белорус был слишком сосредоточен на травме, раз позабыл о том, что его котенок начинает нервничать, когда белорус становится излишне серьезным, —что там? —Бейкер пытается поднять руку, но его тут же окутывает резкая вспышка боли в локте, а из чуть приоткрытых губ срывается судорожный вздох. Коля, кажется, почувствовал эту боль. Было бы лучше, если бы они могли разделить ее между собой. Коля бы забрал все, лишь бы Бэррон не испытывал этого чувства. Кожа под пальцами покрывается мурашками, заставляя Лукашенко совсем-совсем незаметно поднять полный бесконечного беспокойства взгляд на Бэррона. —Все в порядке, —пытается успокоить его хоккеист, —просто небольшой ушиб, —Коля не успевает разглядеть поверил ли Бэррон в эту чушь или нет: Лиза проводит рукой по его плечам, сообщая: —А вот и скорая, —и тут же об этом всем присутствующим вещает Ершов. —Зафиксировать не успели, —с какой-то досадой вздыхает врач, щелкая своим чемоданчиком. Лиза дружелюбно хмыкает. —Ничего, сейчас главное разобраться с транспортировкой, —только и отвечает она. «Освобождайте проход медикам» —услышав это, Коля кивает парням, которые тут же принимаются разгонять впечатлительный народ. Стало шумно, до ушей доносился вой мигалок. В этот момент, Коля думал, все должно было устаканиться, напряжение сойти на нет, он должен был понять, что Бэррон окажется в безопасности уже через какое-то мгновение, но почему-то этого не произошло. Коле лишь сильнее захотелось сжать здоровую руку Бейкера, ощутить, как тот переплетает их пальцы и остаться с ним так навсегда. Коля нервничает. И, словно прочитав мысли хоккеиста, Бэррон сжимает пальцы, сдавливая ладонь белоруса, отказываясь отпускать его. Хоккеист рвано выдыхает, понимая, что ничего не может сделать. Подоспевшие врачи с ребятами бросают короткие взгляды на них двоих, а кто-то из медперсонала, вздохнув, попросил остаться с травмированным. Лукашенко кивает, но, если быть честным, он бы ни за что не бросил его одного, он бы приложил все усилия для того, чтобы быть рядом. А тут такая удача. Пальцы под большой ладонью хоккеиста теплеют, вызывая дрожь по спине. —Так, —к небольшой толпе подходят еще два врача, —нужны крепкие ребята, чтобы помочь транспортировать мальчика в машину. Коля вновь кивает, поднимая голову и встречаясь взглядами со своими друзьями. Марк и Никита угукают, но Коля оглядывается по сторонам, ища глазами главную потеряшку. —Мэ… —Мэтт не может, —обрывает его Ершов. По голосу понятно, что от этой новости никому не радостно, —ему не очень, —Коля выгибает правую бровь в немом вопросе, но вслух его задать не решается. Ладно, допустим. —Может тогда…—вновь начинает было белорус, собираясь предложить Фреда из команды, что учится вместе с ними, но его опережают. —Я могу, —к ним подходит Глен, которого парень тут же осматривает оценивающим взглядом. Макларен? Да Коля ему даже мешки с картошкой не доверит, не то, что людей. Особенно Бэррона. Но, к ужасу белоруса, приходится на это согласиться, ибо больше вариантов, как таковых, не было. А показывать свою неприязнь так открыто Лукашенко бы в жизни не решился, слишком рискованно и по-детски. Скрипя сердце, Коля соглашается, но с опаской. Макларен закатывает рукава, пока Коля вспоминает все известные ему молитвы, по ходу дела сочиняя еще и новые. Если он как-то не так поднимет Бэррона—Коля свернет ему шею. О чем белорус тут же докладывает рыжему своим красноречивым взглядом. Погрузив Бэррона в машину—Коля реально сочинил пять новых молитв, смотря на хиленькие ручки Макларена, еле удерживавшие его нелегкого для таких дрыщей котенка—парни переглядываются между собой, словно пытаясь увидеть в глазах друг друга ответ на то, что им делать дальше. Увы и ах, даже у присутствующего явно где-то не на поле Лукашенко в глазах буквально ничего. Марк приходит в себя первым. Виляет головой по сторонам, останавливая взгляд на сидящем на пластиковых сиденьях Мэтта и спешит к нему. Никита следует его примеру, Глен самостоятельно растворяется уже через секунду, за что Коля ему впервые в жизни благодарен. Белоруса всего передергивает, стоит ему вспомнить, как крепко сжимал его запястье Бэррон и с какой неохотой отпустил. Коля не мог посмотреть ему в глаза в этот момент. Его словно парализовало. В чувства Колю приводит глухой, но отчего-то показавшийся безумно громким, звук захлопывающихся дверей. Белорус отшатывается, делая глубокий вдох. Врач, что закрыла двери машины скорой, оглядела парня с ног до головы, но ничего не спросила. Спросил Коля. Точнее, попытался спросить. —Предварительный диагноз, —врач выгибает грустно накрашенную бровь, словно не понимая что от нее хотят. Хоккеист делает еще полшага назад, выпрямляясь в плечах, —могу я уз… —Мальчик, —осаждает его женщина, —иди к своим друзьям, —Коля вмиг теряет всю свою уверенность, но хватает ее за щиколотки и возвращает. —Мне нужно узнать предварительный диагноз, —и, немного помедлив, добавляет, —пожалуйста. —Нет, —просто хмыкает она, —я все сказала, —поправив свой итак идеально выглаженный белый халат, женщина разворачивается на ботинках на небольших каблуках и уходит в сторону. —Тварь, —вырывается более зло, чем он предполагал. Коля морщится, чувствуя, как в висках начинает пульсировать от внутренней ярости. Рядом слышится немного неловкий, тихий смех.