Barron: сижу внизу в холле на диванчике Barron: почему у нас таких нет? Barron: это потому что вы хоккеисты? Barron: может мне тогда тоже в хоккей начать играть?
Слишком много сообщений за раз, у Коли чуть ли глаза на лоб не полезли. Краем глаза он наблюдает за тем, как Ершов натягивает на себя какую-то кофту. Продвижение есть, это радует. Kolya: остановись Kolya: я не знаю почему у вас таких нет Kolya: нет это не потому, что мы хоккеисты, помимо нас тут живет остальной третий курс Kolya: и, прости, но при всем твоем желании я не пущу тебя на лед даже во всей экипировкеBarron: мило Barron: а вы где?
Kolya: я в комнате Никиты Kolya: Никита тоже тутBarron: можно было без уточнений, я бы итак понял
Kolya: тебе там не холодно?Barron: даже немного жарко, думаю все же выйти на улицу Barron: на меня так странно смотрят лол Barron: это потому что я первокурсник или потому что я красивый?
Kolya: и то и другое Kolya: можешь выйти на улицу Kolya: я постараюсь подогнать егоBarron: сделаю вид, что ты сейчас не вбросил мне комплимент просто так Barron: ладно Barron: скоро увидимся^^
Лукашенко убирает телефон в карман джинсов, а Ершов запихивает ногу в носок и пялит на друга так, словно он предатель. «Все?» —спрашивает белорус, получая практически раздраженное «ага» в ответ. Коля говорит, чтобы тот одевался, а он пока подождет его в коридоре. Никита машет на него ладонью, бурча что-то про очередные наставления, выгоняет из комнаты, хлопая дверью. Коля вздыхает, заходит к себе, накидывая на плечи куртку. Белорус уже который раз за утро тяжело вздыхает, сует руку в карман и пересчитывает всю наличку, что у него была в этой куртке. По американским меркам это буквально дохуя, поэтому половину из пачки хоккеист убирает в другую куртку, а оставшиеся двести сует обратно в карман, зашнуровывает ботинки и выходит в коридоры, где уже, облокотившись о стену, стоит Никита. Невольно вспоминается вчерашняя стычка—именно стычка, назвать это разговором просто язык не поворачивается—с Мэттом. Коля прокручивает ключ в замке все три раза, оборачиваясь на друга. Тот укутался, прямо как надо. Шапка, да и плевать, что та скорее осеняя, она хотя бы есть, шарф с какой-то футбольной командой, но Ершов явно об этом не знает, и перчатки, обычные черные печатки. Невольно с губ срывается усмешка. —Что? —недовольно ворчит Ершов. —Ничего, —пожимает плечами Лукашенко. Не скажет же он, что друг похож на разноцветного павлина. Был бы тут Марк, он бы в обморок от шока грохнулся. Ну а пока тут только Коля, Никита и его безумный цветовой балаган, что некоторые зовут аутфитом. Белоруса передергивает. Хоть он и в Америке, от некоторых таких словечек у него невольно просыпается рвотный рефлекс. На улице не холодно, хотя иногда порывы ветра больно бьют по щекам, словно кошка царапает кожу, но не оставляя при этом следов, кроме покраснений. Кстати о кошках. Коля осматривается, но нигде не видит Бэррона, из-за чего невольно хмурится. Ершов спрашивает куда они вообще собрались, на что белорус, посчитав у себя в голове до трех, чтобы не сорваться, выдохнул, что они поедут ко врачу. «У меня нет денег» —отфыркивается друг, уже готовый было развернуться и уйти, как Коля хватает его за локоть и шипит практически в самое лицо, что, если тот сейчас уйдет, он самолично вырубит его, положит на каталку и сдаст в ближайший центр реабилитации для долбоебов. На практически адекватное «таких нет», Коля фыркает «после тебя появятся». Друзья смотрят друг на друга несколько секунд, но из-за того, что у Никиты болит голова, в мысленном споре с Колей он ему проигрывает, цыкает, и кивает, мол ладно. «Но за такси плачу я» —Коля практически стонет в голос. На врачей у него денег нет, а разъезжать на такси есть. Кажется, слова про долбоеба были не спроста сказаны. —О, привет, —Коля даже не сразу замечает подошедшего к ним Бэррона. Никита коротко угукает, а Бейкер с секунду осматривает всего парня, подмечая, что тот выглядит помятым, —чего делаете? —Белорус думает, что Бэррон у него просто умница. Так натурально изображать непричастность ко всему этому. Даже у Марка иногда не получается. —К врачу собираемся, —отвечает хоккеист, поняв, что Никита вообще на какой-либо ответ не способен. —А, —коротко выдает Бейкер, а после, словно вспомнив что-то, повторяет, —а, —но уже громче, —точно, ты как? —Ершов поднимает опущенные глаза на Бэррона, но отвечать явно не планирует. —Нормально, —буркает хоккеист, а Коля видит, что у Бэррона на лице проскочило удивление. Даже Бэррон заметил, что Никита как говно. Этого, кажется, не видит только Никита, —мы идем или нет? —раздражения в голосе становится только больше. —А можно с вами? —как бы невзначай спрашивает Бэррон, —а то мне делать нечего, Глен меня кинул, —и неловко смеется, — обещаю, что не буду доставать тупыми вопросами, —Никита хмыкает, поправляя слезшую с ушей шапку. —Ну лан, —пожимает плечами Ершов, —все, пойдемте уже, —Никита хлопает Колю по плечу, кивая головой на выход из учебной территории. Лукашенко чуть пошатывается из-за хлопка, но также кивает, мельком глядя на Бэррона. Бейкер сует руки в карманы и оглядывается, словно ища кого-то глазами, но на немой вопрос в глазах, с которыми первокурсник встречается, ничего не отвечает, жмет плечами и все трое двигаются в сторону выхода. Парни проходят мимо огражденного высотными сетками поля, на котором в теплую погоду студенты занимаются на физкультуре, проходят учебное здание, фасады которого уже стали покрываться седым мхом. Бэррон заглядывается на что-то и чуть ли не падает, но Коля придерживает его за локоть и просит быть аккуратнее. Бейкер неловко угукает, бубня, что будет смотреть под ноги. Слегка обледенелые кирпичики брусчатки, по которым так и норовит соскользнуть нога первокурсника, приходится обходить стороной. Благо Никите посрать куда идти. Ему хоть бы что, лишь бы до него не докапывались. Обойдя какое-то странное зеленое вкрапление, которое вскоре засыплет снежными хлопьями, а цветы скорее погибнут, чем впадут в спячку, парни сворачивают и выходят с территории, благо ворота были открыты для свободного передвижения. Бэррон предлагает им проехаться на метро и не тратиться слишком много, но Никита корчит лицо, говоря, что не любит ездить в одном помещении с кучей людей. Бейкер хмурится, видимо не очень поняв в чем тогда различие того, поедут они в машине или на метро, но спрашивать уже не стал. Обещал же, что без глупых вопросов. Такси ждали недолго. Что странно, потому что обычно в выходные все свободные машины заняты и приходится ждать по пол часа, а то и больше. Наверное, большую роль играет тот факт, что их студенческий городок не такой большой и все разгульные праздники обычно проводятся в самой Филадельфии. Студенты особо не вылезают куда-то вне их городка, даже в выходные. Разве что в небольшие магазины, кафешки и тому подобное. К вечеру народу больше, открываются бары и пабы, тоже в небольших количествах. В общем, размеренная жизнь в тихом городе. Коля не предлагает, а говорит, чтобы парни садились на задние сиденья, а он сядет вперед. Бэррон уже хочет спросить почему они все втроем не могут сесть назад, но Никита облегченно вздыхает и даже шутит, что Лукашенко слишком широкий, чтобы им всем ехать сзади. Бэррон для приличия усмехается, но на самом деле так не считает. И даже почти немного обижается на хоккеиста, но понимает, что в этом нет никакого смысла. В салоне довольно тепло, поэтому Бейкер расстегивает куртку и подсаживается ближе к окну, собираясь протупить в него всю поездку. Лукашенко садится вперед, называет адрес, а Ершов цыкает практически неслышимое «серьезно», надеясь, что ему никто не будет отвечать на этот риторический вопрос. Машина трогается, а между парнями повисает неловкое молчание. Бэррон не уверен стоит ли вообще говорить хоть что-нибудь, Никита надеется, что никто ничего говорить не будет, а Коля у себя в голове считает сколько примерно все это удовольствие будет стоить. Считает, а также периодически поглядывает на Бэррона через зеркало заднего вида. Бейкер иногда так тяжело вздыхает, что белорусу невольно хочется ухмыльнуться, повернуться и спросить что с ним случилось. Но он не может. В очередную такую гляделку Бэррон вздрагивает и чуть поворачивает голову, словно почувствовав что-то. Их глаза встречаются, а у Трампа дрожь по ладоням проходится. Лукашенко все-таки не сдерживается и коротко усмехается, завидев, как забегали глаза Бэррона. Одно удовольствие смотреть на то, как первокурсник нервничает, не зная куда себя деть от внимательного взгляда хоккеиста. Из радио приглушенно доносятся голоса ведущих из сводки новостей, а небо понемногу покрывается сероватыми облаками. Совсем скоро начнет рано темнеть. Бэррон смотрит на то, как они выезжают на главную дорогу, а после откидывается назад и почему-то именно у Никиты спрашивает долго ли им еще ехать. «Минут пять еще» —необычно спокойным голосом отвечает Ершов, а после зачем-то спрашивает у Бэррона какую музыку тот слушает. Коля напрягается, потому что знает различный вкус друга, но Бейкер называет каких-то исполнителей, а Никита хмыкает. Между ними завязывается совершенно ничего не значащий разговор, а белорус расслабляет плечи и устремляет взгляд в окно, замечая за небольшим сквером очертания больницы. Разговор о музыке заканчивается как только машина останавливается у громадного здания, а Коля поворачивается к парням, оповещая, что они приехали и могут выходить. Ершов расплачивается за такси, пока Коля с Бэрроном стоят на улице. «Тебе не холодно?» —как бы невзначай спрашивает хоккеист, замечая, как Бейкер вздрагивает. В ответ парень мотает головой, говоря, что все в порядке. Никита закатывает глаза и хмурится, спрашивая обязательно ли ему вообще идти. —Мне тебя за ручку как маленького тащить нужно? —неожиданно грубо, даже для самого себя, вздыхает Лукашенко, а в ответ лишь цыканье языком. Коля шарит в кармане, вытаскивая оттуда пятьдесят долларов. Ершова всего перекашивает, —Ершов, —упомянутый хмыкает. —Да понял я, понял, —деньги из рук в руки изымаются, но Никита все еще стоит. —И? —выгибает бровь хоккеист, —мне с тобой пойти надо, чтобы ты не заблудился? —в ответ чуть пристыженное «нет», —иди давай, —вздох, —позвони, как выйдешь, мы подойдем, —Никита угукает и уходит, все-таки не сдержавшись и толкнув белоруса плечом. Коля практически шипит, но внутренне он рад, что наконец довел друга до больницы. Осталось дело за малым—поставленный диагноз и нормальное лечение. После этого душа белоруса успокоится. За Никитой захлопываются входные двери, а Бэррон поворачивается к Коле спрашивая, что они вообще собрались делать и сколько им придется Ершова ждать. «Где-то час» —вздыхает Лукашенко, — «может меньше, как повезет». Бейкер хмыкает, осматриваясь по сторонам, а Коля спрашивает не хочет ли тот чего-нибудь. —Шоколада, —вздох. Белорус непонимающе выгибает бровь, —горячего, в смысле, —поясняет Бейкер, чуть смутившись. Лукашенко угукает, что-то ищет в телефоне, бубня себе под нос, что они могут зайти в кафе неподалеку, —о, у нас свидание? —в шутку смеется Бэррон, на что Коля хмыкает, отрицательно мотая головой, —фу какой ты, —фыркает Бейкер, натягивая шапку на уши. Лукашенко бросает на парня быстрый взгляд, подмечая про себя, что его щеки болезненно покраснели, —куда там идти надо? —и тут же, мечтательно, —я уже не могу, хочу согреться поскорее, —Коля кивает куда-то в сторону, бросая короткое: «пойдем». Бэррону знать не надо, что у Коли чуть сердце не остановилось от этого нетерпеливого голоса.***
Бэррон досербывает через трубочку уже, кажется, третий по счету горячий шоколад, пока Коля листает новостную ленту, параллельно спрашивая не будет ли ему плохо от такого количества сахара. Бейкер думает с секунду, а после практически виновато улыбается и говорит, что теперь ему точно станет плохо. Лукашенко хмыкает, качая головой. На телефон приходит сообщение от Никиты. Тот пишет, что уже спускается, а Коля отводит плечи назад, говоря, что им пора обратно. Бэррон подрывается с места, жалуясь, что у него все тело теперь тяжелое. Коля предлагает ему выпить не меньше литра воды, когда они приедут, но Бейкер хнычет, стукаясь лбом о плечо белоруса. —Ну что ты хочешь, чтобы я сделал? —хоккеист встает с неудобного высокого стула, берет со стола шапку Бейкера и надевает ту на него, —мне пожалеть тебя? —и бровь чуть выгибает. Бэррон в ответ хмыкает, да щеки дует. —Да, —Лукашенко заправляет пряди за уши, похлопывает по плечу. —Напомни мне об этом когда мы приедем, —Бэррон тут же оживляется, а глаза так и горят, вопрошая: «а что ты сделаешь?», —Все, пойдем, —пауза, —Никита скоро должен выйти. Бэррон покорно следует за Лукашенко, который просит его застегнуться. Бейкер закатывает глаза, говоря, что даже если он и простудится, то у него есть Коля и он его вылечит. «Это, конечно, да» —тянет белорус, — «но если ты заболеешь, мы не сможем целоваться». У Бэррона чуть челюсть не отваливается от произнесенных слов. Куртка тут же оказывается застегнута, а щеки начинают полыхать так сильно, что, если присмотреться, то покажется, что от них идет пар. Коля отрывается от телефона и переводит взгляд на Бэррона, неловко потирая шею. «Я это вслух сказал, да?» —Бэррон пихает парня в бок, называя того идиотом, фыркает куда-то в сторону, почти оскорбленно, после чего они ждут пока светофор загорится зеленым, переходят дорогу, и уже буквально через пару метров оказываются возле главной лестницы в больницу. Пришли вовремя хотя бы потому, что как только они оба останавливаются, массивные двери открываются и на улицу выходит Ершов с лицом великого мученика и несколькими бумажками в руке. —На, —спустившись, друг протягивает Коле оставшиеся монетки со свернутыми бумажками, на что Лукашенко хмыкает. —Сколько там? —Где-то восемь, —пожимает плечами Ершов, —у меня получилось договориться. —Себе оставь, —отмахивается белорус, —эти восемь долларов мне погоды не сделают. —Никита уже хотел было возразить, что это как-то не по-пацански, а потом вспомнил, что Лукашенко деньгами просто так не разбрасывается и понял, что сейчас очень даже подойдет американская тактика «дают—бери, бьют—беги». Последнее Никите не очень нравится, а вот первым, если такая возможность появляется, пользуется просто от души. Прямо как сейчас. Коля спрашивает про заключение врача, на что друг просто отдает ему все бумажки, отмахиваясь, мол, ему все равно. Белорус вздыхает, решая не напоминать, что они учатся на врачей и им априори не может быть все равно на свое же здоровье. Тут же вспоминается Мэтт и Колю слегка перекашивает. Он просто надеется, что тот по специальности даже при крайних случаях не пойдет. Иначе Коля повесится. Ладно, не повесится, но головой неодобрительно покачает и, может быть, выскажет свое мнение на этот счет. А пока остается только надеется, что Стивенсон к другим людям в врачебном плане никогда не притронется. Бэррон смотрит на то, как Никита раскачивается из стороны в сторону, а затем переводит взгляд на Колю, который не сдерживает какой-то победной ухмылочки. Белорус предполагал, что у Никиты сотрясение, промахнулся лишь со степенью, не отлично, но довольно неплохо, решает Лукашенко для самого себя. Рекомендации, он надеется, Никита будет соблюдать сам, а то желания следить еще и за ним у хоккеиста нет никакого. —Там освобождения, — некую тишину между ними прерывает Ершов, пропуская воздух сквозь зубы, —от физры и тренировок, —пауза, —че мне с ними делать? —звучит больше как «с ним», потому что если от физры Никита отказаться может, то от тренировок точно нет. Коля понимает его как никто другой, но все равно не может поддержать. —Марку отдай, —просто отвечает тот, —и не самовольничай, —в ответ хмык. —Я могу ходить на тренировки, —Коля хмурится, тяжело вздыхая. —Мы все можем, —Никита непонимающе хлопает глазами, —просто кто-то будет ровно стоять на коньках, а кто-то опять слишком резко встанет и у него в глазах потемнеет, да? —если бы в жизни существовали спецэффекты, то между друзьями сейчас бы прошлась молния, ну а так они просто уставились друг на друга, видимо решив продолжить спор ментальным образом. —Это была… —Случайность, ага, —Коля пропускает воздух сквозь зубы, а глаза недобро прищуриваются, —кого ты наебать пытаешься, Ершов? Бэррон наблюдает за всем этим со стороны и понимает для себя одну вещь: Коля не только самый высокий, среди парней, он выше в моральном плане. То, как его парень держится, хотя давно уже мог бы пихнуть друга в плечо, заставляет заглотить вздох восхищения и перевести взгляд на Никиту. И снова убедиться в том, что у Лукашенко гораздо лучше получается выдерживать все эти тяжелые взгляды. Бэррон чувствует, как у него сердце недобро екает, поэтому откашливается, привлекая к себе внимание обоих, и предлагает ехать обратно, а то начинает темнеть и холодать. На улице плюс и Бэррону не холодно, но еще пара секунд таких гляделок и он замерзнет только от той стальной уверенности, что сверкает в глазах белоруса. «Ладно» —в никуда отвечает хоккеист. Никита вторит ему. Негласным решением вызвать такси было за Никитой. Пока ждали, молчали. Бэррон лишь иногда тяжело вздыхал, но понимал, что при всем желании ничем помочь Коле не может. По крайней мере, пока они с Никитой. К ним подъезжает совершенно новенькая иномарка, видимо купленная только недавно, а Коля пихает Никиту в плечо, чтобы тот садился на переднее сиденье и не мозолил ему глаза. Пока садились белорус еще успел и с Бэрроном переглянуться. По взглядам было ясно, что поговорят они уже на месте, в комнате, если Марка там не будет. Бэррон кивает, пододвигается ближе к окну и решает больше не влезать в их разборки, даже если Бэррон и не влезал вовсе. Они проезжают половину пути, когда Никита внезапно разворачивается к парням и несколько секунд неотрывно смотрит на Колю. —Можешь отдать все это Марку? —Почему ты сам не можешь ему это отдать? —а голос такой отстраненный, что Ершова всего перекашивает. —Не будь говном, —в ответ тяжелый вздох. Никите явно не пошло на пользу сожительство со Стивенсоном, раз он стал перенимать у канадца странные словечки, —вы вместе живете. —Между вами одна стенка, —буркает белорус, —можешь сам поднять свою жопу и отдать то, что посчитаешь нужным, Уокеру, я в это даже влезать не буду, —Никита не отвечает секунд пять, но при этом продолжает въедаться взглядом в друга. —У тебя какие-то проблемы? —Нет проблем, —отмахивается белорус, —кроме друга долбоеба, который вместо того, чтобы нормально восстановиться, собирается выезжать на лед и подвергать себя очередной опасности, —усмешка, —отвернись, а то кровь к мозгу прильет, и ты поумнеешь, —Ершов цыкает, отворачивается и демонстративно откидывается на сиденье так, что аж подпрыгивает. У Коли начинает болеть голова от всего этого детского сада. Он знал, что с Никитой будет сложно, но не думал, что настолько. До конца поездки все молчат. По приезде все трое вылезают из машины, ждут, пока Никита расплатится за такси, а после стоят и чего-то ждут, не решаясь зайти на территорию. Коля думает как бы сделать так, чтобы Ершов не понял, что Бэррон тусуется у них в комнате, а сам виновник их сегодняшней поездки затягивает шарф потуже, вздыхает и бросает короткое «я пошел», даже не обратив внимание на то, что кроме Бэррона ему никто так на прощание и не помахал. Подождав, пока силуэт Ершова исчезнет за поворотом, Коля выдыхает, зачесывает волосы назад и что-то быстро бубнит себе под нос на непонятном языке. Бэррон слегка ежится, когда несильный порыв ветра, осмелев, все же смог пробраться сквозь слои одежды, и напасть на парня, спрашивая могут ли они пойти обратно. «Да, прости» —выдыхает белорус, пропуская Бэррона вперед, — «и за все это тоже» —Бэррон ничего не отвечает, — «Никита просто долбоеб». —Ты хотел сказать, что у него тяжелый характер, —поправляет его Бейкер, улыбаясь хоккеисту уголком губ. Коля устремляет взгляд в серое небо, хмыкает. —Нет, он именно долбоеб, — «смотри под ноги» —Бэррон несильно дергает Колю за рукав куртки и просит его чуть ускориться. Он и правда замерз.