До семнадцати

Шигараки плохо. Горло болит – противно и колко, словно внутри ворочаются горячие осколки стекла, и само горло ощущается будто раздутым изнутри. Голова болит тоже, виски пульсируют болезненным жаром, от которого всё время слипаются веки и тянет в беспокойный, тяжёлый сон, тоже наполненный жаром. Тело – будто набитая ватой тряпичная кукла. Шигараки трёт непослушными пальцами шею и кривит рот. Это несправедливо. Злодеи, тем более такого ранга, как он, не должны болеть ангиной, словно объевшиеся мороженым маленькие дети. Он даже мороженое не ел! – Почему я вообще заболел, – бормочет он, несчастно глядя в растрескавшийся местами потолок. – Потому что у тебя херовый иммунитет. Шигараки недовольно косится на пристроившегося рядом Ястреба, сосредоточенно чистящего апельсин. – У него, – он тычет пальцем в развалившегося на диване у стены Даби, – тоже херовый иммунитет, но он почему-то здоров. Даби тихо фыркает. Ястреб бросает весёлый взгляд через плечо и возвращается к апельсину. – У него ещё и характер херовый, – сообщает он и тычет одной оранжевой долькой Шигараки в губы, пачкая их сладким соком. Шигараки смотрит на него исподлобья, но послушно ест – сок приятно смягчает осколки в горле. – А зараза к заразе, как известно, не липнет. От полетевшей в него диванной подушки он с лёгкостью отмахивается крыльями. Шигараки протестующе мычит в апельсин. – А у меня, значит, характер не херовый? – Что ты, босс, – смешливо тянет Ястреб и ерошит ему волосы, зарабатывая очередной недовольный взгляд, на который в очередной раз не обращает никакого внимания. – Ты же само чудо в пушистых... – он косит взгляд и давит улыбку, – носочках. Шигараки, поджав губы, шевелит высунувшимися из-под одеяла пальцами ног. Носки – чудовищные, красно-полосатые, фирменных цветов одной надоедливой птицы, занимающей второе место в топе героев и потому имеющей собственный мерч, – притащил ещё вчера сам же Ястреб, утверждающий, что они самый необходимый пункт на пути к выздоровлению, а у Шигараки даже не хватило сил распылить ни его, ни хотя бы носки. Был ещё такой же шарф, но Шигараки пообещал удушить им Ястреба, если он хотя бы коснётся этой тряпкой его шеи, и инцидент был замят. А с носками не прокатило. Впрочем, они добросовестно греют. Немного. Уютно даже. И Ястреб, сидящий под боком, уютный тоже. Греет – не так, как кипящая в крови температура, нет, иначе. Хорошо греет. Он ему никогда об этом не скажет, но Ястреб и так знает, наверное – не зря же, каждый раз, когда жар сменяется ознобом, и его начинает трясти, Ястреб лезет к нему под одеяло и крепко обнимает, прижимая к себе до тех пор, пока Шигараки не согревается наконец. Хотя ему определённо долго будут это припоминать – когда Ястреб со словами «Раз ничего не помогает, согреем тебя по-другому» потянул с себя свитер, оставаясь в одной лишь тонкой майке, а он ляпнул «Я сейчас не совсем для этого в состоянии, озабоченная ты птица» и потом слушал полчаса, как то и дело хихикает невинно обнимающий его Ястреб. Но зато согрелся же. Это и впрямь смешно, пожалуй. Второй герой Японии – персональная и добровольная грелка лидера Лиги злодеев. Ирония. В полном молчании Ястреб скармливает ему последний апельсин, задумчиво облизывает пальцы и поднимается на ноги. – Пожалуй, принесу поесть что-нибудь посущественней, – сообщает он, натягивая куртку. Шигараки ёрзает – куртка всё это время лежала на нём за неимением второго одеяла, и теперь стало несколько... прохладнее. – Не апельсинами же едиными. Да и нам перекусить не мешает. Тебе как обычно? – бросает он Даби, и тот кивает. Ястреб улыбается. Тихо хлопает дверь. Шигараки закрывает глаза. Минуту спустя слышится тихий скрип, и кровать прогибается снова. Нос щекочет запах жжённой древесины. Даби плотнее укутывает его в одеяло и, подумав, набрасывает поверх него свой изодранный плащ. – Считаешь, что это хоть как-то сработает? – приподнимает брови Шигараки. – Да, – просто отвечает Даби, расправляя рукава так, чтобы они не мешались. – Куртку ты провожал таким скорбным взглядом, что... – Заткнись. Даби хмыкает, задерживая руку у него на груди. Она тяжёлая и горячая – чувствуется даже сквозь одеяло и плащ. Приятно тоже. Даби осторожно убирает у него со лба чёлку – Шигараки морщится – и на секунду прижимает ладонь к его лбу. Хмурится, словно прислушиваясь к чему-то – и, наклонившись, касается его лба уже губами. Шигараки вздрагивает. Губы у Даби кажутся странно прохладными на фоне густого жара, терзающего сейчас его голову. И от их прикосновения в голове непостижимым образом одновременно и проясняется, и мутнеет. Даби улыбается – он чувствует это – и выпрямляет спину. – Да ты горячая штучка, босс, – замечает он. Шигараки хмурит брови. – Идиотский юмор Ястреба передаётся половым путём? – Радуйся, что хоть к этому у тебя есть иммунитет, – невозмутимо парирует Даби. Шигараки кривится и отворачивается. Даби тихо хмыкает и, поправив ещё раз одеяло, встаёт и уходит куда-то – судя по раздавшемуся спустя несколько секунд шуршащему звуку, к окну, где стоит коробка с накопившимися за эту неделю лекарствами. Наверное, хочет сбить ему снова полезшую вверх температуру. Неплохая идея, кстати – в посветлевшей было голове опять темнеет. И вновь тяжело слипаются глаза. Шигараки вздыхает негромко в натянутое до подбородка одеяло и зарывается в него с носом. Ему не нравится болеть. Это плохо, жарко и неприятно. И ничего – совсем-совсем – не хочется. Ну разве чтобы только Даби ещё раз прикоснулся своими прохладными губами к его лбу.