Не улыбайся мне так.

Сакура со всхлипом бросается к постели, цепляясь тонкими пальцами за черную футболку. 
Наруто выдавливает из себя улыбку и терпит-терпит-терпит. Улыбка у него сейчас — горькая, болючая, жжется, как перцем, почти ощутимо, почти тактильно. Почти оставляет на лице Саске огромный ожог, который никогда не сойдет. А Саске — Саске смотрит пустым, нечитаемым взглядом куда-то сквозь стены, как будто и не здесь он вовсе. Сакура все всхлипывает, перебирает пальцами ткань, а потом неожиданно — случайно, что ли, — касается шеи, бессознательно перебирая темные волосы. Очень быстро, почти незаметно. Очень интимно. Почти током по всему телу стоящего рядом парня. Он почти дернулся. Наруто становится больно улыбаться, и он почти силой заставляет себя солнечно оскалив зубы выскочить из палаты. Ему хочется по-детски разрыдаться прямо здесь, на полу, обнимая себя коленями и пуская сопли, но он же хренов шиноби, какие сопли? Поэтому, все еще давя будто приросшую к лицу улыбку, он затевает какой-то отвлеченный разговор, заходит в соседнюю палату, вертится-крутится вокруг, лезет под руку, мешается, получает тумаков и смущенно потирает затылок. Он не знает, как с этим бороться. Ему внутри — пусто, ведь что Сакура сделала для Саске? Она, конечно, умная, очень красивая девушка, не зря же сам блондин за ней таскался всю школу, но если посмотреть на вещи реально, с Сакурой спина великого гения всея Конохи всегда открыта. А тот как будто не замечает. Ни ее, ни его, ни свою открытую спину, что-то там себе в уме просчитывает и знать не знает, что от каждого удара по этой спине Наруто воет раненым зверем, как будто это его ударили. Поэтому и закрывает собой, чтобы не болело так сильно. Он и сам не заметил, в какой момент при мысли о команде Сакура стала возникать после Саске. Сначала, наверное, потому, что ублюдка хотелось отколошматить до потери сознания, чтобы себя потом не помнил. А потом все стало разрываться между двумя желаниями — избить до полусмерти и чутка придушить объятиями. Спрятать от всего мира, чтобы больше не видеть эти пустые глаза, круги под ними, больничную койку и запутанные темные волосы. Вообще не бережет свою царскую задницу этот засранец. А еще мстителем называется. Наруто встряхивает головой, прогоняя слишком уж сентиментальные мысли, и, услышав шаги в конце коридора, оборачивается, наблюдая ровную спину Сакуры, обтянутую красным платьем. Не успевает ни о чем подумать, ноги сами несут к двери в палату, и он даже не останавливается, чтобы сообразить, так ли ему нужны лишние проблемы. Дверь стукается о стену, а Наруто запоздало понимает, что чертова улыбка так и прилипла, хотя ему сейчас совершенно не хочется улыбаться. Саске смотрит тяжело и долго, не двигаясь и даже не моргая. Самая странная борьба за всю историю их самой странной дружбы. Ноги плохо слушаются и подгибаются, но все-таки блондин заставляет себя подойти к постели и остановиться в паре сантиметров. И проклинает себя за то, что даже если он сейчас выше Учихи, даже если Учиха сейчас — ослабевший кусок высокомерия, даже если он злится, охренительно злится, так сильно, что кулаки в карманах сжимаются сами собой, царапая ладони короткими ногтями, он ничего не может сделать. Ни ударить, ни сказать что-то, ни закричать. Слов в голове просто нет. А темные глаза все прошивают этим тяжелым взглядом насквозь, и Наруто понятия не имеет, что там в них — как будто все и сразу. Почти страшно, слишком много, чтобы сделать хоть одно предположение, и это на секунду парализует. Он вытаскивает руку из кармана и безотчетно поправляет темные волосы, упавшие на глаза, и смотрит с вызовом. Оставляя и взгляд, и это движение без пояснения. Саске сам тянет к нему руку, быстрым, будто отточенным тысячами тренировок, движением переплетая пальцы. Почему-то жестко и, кажется, со злостью, сжимая почти до боли. Узумаки медленно переводит взгляд на их сцепленные кисти и где-то на краю сознания усмехается — идиот понял его, похоже, без слов. Ощущение пьянящее — он не помнит, в какой момент они во время миссий научились понимать друг друга с полувзгляда, но здесь, в больничной палате, это кажется до офигения непривычным. И до покалывания в кончиках пальцев правильным. Почти смеется, зачем-то представив себе, как Саске реально отрабатывает это движение в конце каждой тренировки — как-нибудь втайне от всех, вот с этим серьезным-и-только-попробуй-возразить выражением лица. И касается его виска свободной рукой — так, как никогда себе не позволял касаться. И видит, как мрачный взгляд теплеет, и чувствует, как горькая улыбка наконец отлипает от лица. Прикосновения изучающие, мягкие, осторожные. Но явно не спрашивающие, когда Учиха внезапно подается вперед, одновременно заводя их с Наруто руки за спину, заставляя его почти упасть сверху, тут же ощущая прерывистое дыхание у себя на губах. Свободная рука, которой он в последний момент неосознанно оперся о спинку кровати, саднит, но привычный к боли Узумаки вовсе не обращает на это внимание, осознавая, что вот эта жертва точно была лишней — Саске ж не хрустальный, не поломается от таких приключений. Если тут что-то и поломается, то все ограничители, которые Наруто себе выстраивал на протяжении последнего года. У Саске во взгляде — миллион чувств, и Наруто остается только догадываться, что Учиха имеет в виду, так сильно сжимая его пальцы. Остается только догадываться, что улыбка у него — такая же истерзанная, потому что у Наруто тоже не защищена спина. Прямо сейчас, в этот момент, когда они оба болезненно открыты друг перед другом, как никогда и ни перед кем раньше. Учиха все еще хранит молчание, вцепившись в руку этой солнечной бестии, будто пытаясь выгравировать свои пальцы на его кисти. Наруто даже не морщится, позволяя — все позволяя заранее. От прикосновений обветренных губ табунами бегут мурашки, и приходится забраться на кровать с ногами. Отмахивается — чтобы спина не затекала. Саске усмехается — чтобы быть ближе. Резким выпадом припадает к тонкой бледной шее, кусая и зализывая укус. Целует снова — чтобы извиниться за грубость. Саске смотрит со смешинками в глазах — чтобы Сакура никогда больше не посмела притронуться к этому месту. Он видел эту жгучую улыбку и почти почувствовал, как лицо горит от ожога. Перед ним этот спектакль разыгрывать не нужно, и Наруто сдается. Просто говорит себе — можно. Просто позволяет себе признаться — прикосновения прохладных пальцев такие охуительно-необходимые, что даже искать причины отказаться от них не хватает силы воли. Просто притирается к Саске бедрами — вот-так-как-нужно, впитывая его потяжелевшее дыхание и это невероятное покорно-упрямое выражение лица. И этот влажный взгляд под прикрытыми веками. И все касания — все, не позволяя вниманию упустить ни единой детали, как вот эта маленькая капелька пота в ямочке между ключицами. Наверное, в ней и было дело, это она замкнула на себя пространство и время, создавая вокруг вакуум. За окном только что нещадно драли глотки птицы и трещали цикады, но теперь все, что Наруто слышит — это тихие вздохи, на грани стонов, и от этого по всему телу снова как будто проходит электрический разряд. Его, наверное, должно было убить, но почему-то он все еще дышит, все еще касается, все еще чувствует мелко дрожащее тело под собой и все еще хочет, чтобы это продлилось еще немножко. До звездочек перед глазами хочет, но старается на эти звездочки не смотреть, чтобы не упустить момент, когда у Саске начнут закатываться глаза, когда он закусит губу и притянет к себе — чтобы быть, признается себе наконец, ближе. Наруто только сейчас замечает, что их пальцы все еще сцеплены. А еще — что у Саске вся шея в укусах. И не только шея. Но тому как будто бы и все равно, он улыбается, как довольный кот, и трется носом о плечо — никто его никогда не видел таким, поэтому блондин замирает, запоминая этот жест крупным планом. Такой внезапный и такой необходимый-правильный, до-спертого-дыхания-теплый жест. И внезапно Учиха садится на кровати, сбивая одеяло, которым его так заботливо накрыли, и, снова кинув этот свой тяжелый взгляд на Наруто, хрипло произносит: 

— Не улыбайся мне так больше. И Узумаки понимает, что и без улыбки своей светится, как прожектор.