crush

Рон выглядит максимально зелёным, то ли злости, то ли от волнения. На Гермиону он косит с откровенным подозрением, а вот на орущего, как выпившая обезьяна, Теодора, который носится вдоль гриффиндорской трибуны, размахивая руками – с поистине слизеринской жалостью. - Гарри, а можно этого дебила отсюда убрать? - Нет, - легко пожимает плечами тот, проверяя боевую готовность своей метлы. – Нельзя, Рон. И что это ты вдруг против поддержки? - Да он всю толпу переорёт! - Ну и хорошо. Зато – за тебя. Рон покрывается мертвенного цвета пятнами, глядя на Нотта, и смачно сплёвывает на землю. - Этот ужаленный решил, что если мы проиграем, он меня поцелует при всех. - О, тогда я просто обязан слить матч, - Гарри смеётся и подмигивает дружку. - Только посмей! Только посмей, озабоченный ты придурок! Тем более… - на этом моменте Рон вдруг ужасно смущается и договаривает едва слышно: - Если мы выиграем, то… это сделаю я. И хватит гиенить! Это он придумал, ясно?! Я просто… был вынужден согласиться! Слышишь ты, Гарри Джеймс Малфой! Это просто спор! Гарри всё равно нехорошо улыбается, и прикусывает губу в довольной улыбке. - Мне нравится, как это звучит. Гарри Джеймс Малфой, я имею в виду. - Блять, соберись, Мерлина ради! Если ты не поймаешь дракклов снитч, я твоему женишку яйца с корнем вырву, чтобы у тебя освободился ресурс для здравых размышлений! Гарри, конечно, эта нелепая угроза ничуть не пугает, но зато разбирает спортивный азарт, особенно – в тот момент, когда он видит на трибуне Драко, недвусмысленно приподнявшего брови и красноречиво толкнувшего языком за свою щёку. Обещание более, чем будоражащее. Холодный сильный ветер слегка подвыдувает из головы непристойные мысли, и уже через пару минут Гарри взмывает так высоко над полем, как только может. Чувство невыразимой, всепоглощающей свободы заливает сердце так мощно, что Гарри кричит во всё горло, очерчивая круг почёта над трибунами. Мадам Хуч даёт старт игре, и Гарри честно включается в процесс, мелькая над полем и зорко оглядываясь по сторонам в поисках заветного мячика. Сначала он отвлекается на горланящего Теодора, но скоро становится не до сторонних наблюдений, потому что Когтевранцы играют не на жизнь, а на смерть, так, словно у каждого их них в этой игре на кон поставлены личные жизни, сексуальное благополучие и здоровье семьи. Гарри даже делается как-то не по себе. Рон, защищающий ворота Гриффиндора, почти сразу начинает паниковать, потому что даже в те времена, когда играли против Слизерина, в котором бурагозил Маркус Флинт, было безопасней и как-то… более мирно. Ловец Когтеврана, имени которого Гарри так и не запомнил, вдруг срывается с места практически в крутое пике, и Гарри несётся за ним, но быстро понимает, что это был отвлекающий манёвр. Судя по комментариям Дина Томаса, следящего за игрой из комментаторской трибуны, счёт пока что не открыт, и хорошо бы поторопиться – Гарри всерьёз опасается, что обещание, данное Рону, было слишком опрометчивым. Счёт открывает Гриффиндор, но ровно после первого гола ловец противника, кажется, замечает снитч на самом деле, и Гарри изо всех сил присматривается. Когда он замечает золотую вспышку у самой гриффиндорской трибуны, то выжимает из своей метлы максимум скорости, и несётся наперерез второму ловцу. Ветер хлещет в лицо, дёргает спортивную мантию, и Гарри, вспомнив юность, выравнивает метлу и, напрягая каждый мускул, встаёт на древко ногами, вытягивая вперёд руку. О нет, он не просто ловит снитч. Зажав заветный мячик в кулаке, он впечатывает этот самый кулак ровнёхонько в лицо вопящему Тео. И кто тут виноват, что снитчу посчастливилось замереть у его носа? Теодор падает спиной в толпу, зажав корвоточащий нос, Гарри группируется и кое-как спрыгивает на освободившееся место, а его метла уносится в неизвестном направлении. Толпа через пару секунд понимает, что произошло, и взрывается восторженным рёвом: сто семьдесят - ноль. Обещанная разгромная победа легендарной сборной Гриффиндора. Тео, к его чести стоит сказать, орёт больше всех, и красные пятна на его лице как бы символизируют знамя победившей команды. - В ноль, - ошалело повторяет Рон, никак не переставая стискивать Гарри в медвежьих объятьях, когда вся команда и сочувствующие собираются в тайной комнате на вечеринку. – В ноль, в ноль! Ох, такого ещё не бывало! Гарри, брат, ты просто супер! Ты мой герой, Гарри Малфой! Драко, услышав это, приподнимает брови и пытается отодрать своего бойфренда от озверевшего на радостях капитана. - Когда ты успел сменить фамилию, сладкий? - Вопросы к Рону, - улыбается тот. - А это я! – Теодор, пьяный и ужасно гордый своей травмой, с зияющей ссадиной поперёк переносицы, отчаянно пытается завладеть вниманием Рональда. – Это я помог! Я задержал снитч своим носом! Чтобы Гарри мог его поймать! Ну рыжуля, неужели ты не сменишь гнев на милость?! - Мордред, Уизли, - проникновенно стонет Забини, одной рукой потискивая благодушно улыбающегося Шеймуса. – Умоляю тебя, заткни ты его уже. Только тебе это под силу. Иначе я убью его, клянусь. Задрал уже, мантикора недобитая. Рон вдруг меняется в лице, и смотрит на Блейза очень нехорошо. - Чего ты сказал?! - Мантикора, говорю, твой Нотт. Недобитая. Ромео долбанутый. – И улыбается, подонок. - Вообще-то, - замечает Гарри, - он тебя сейчас провоцирует. Но Рон на это замечание внимания не обращает. Он только показывает Блейзу внушительные свои кулаки, и грозно хмурится. - Если ты его дружбан, Забини, это не даёт тебе права оскорблять его при мне, даже не смотря на то, что ты змея! - Вот это я понимаю – уровень романтики, - тянет Панси, и уволакивает Гермиону в сторону покурить и подальше от намечающихся мужских разборок. - А что же ты мне сделаешь? – Блейз откровенно веселится, а Тео смотрит то на одного, то на второго такими глазами, словно вот-вот расплачется. - Вот ещё, о змею руки пачкать, - неожиданно гудит Рон, резко разворачивается к Теодору, и громогласно заявляет: - Иди сюда, болезный, как я тебя буду целовать с такого расстояния? - А ведь это он ещё трезвый… - тихо говорит Гарри, искренне поражаясь резкой перемене в отношении Рона к Тео. Рон же, как всегда дурея от всеобщего внимания, да ещё и от сладкой заветной победы, притягивает не смеющего даже вякнуть Тео к себе, и целует так, что у того чуть ноги не подкашиваются. - Ну вот и решили проблемку, кто там у них принцесса, - гиенит Драко, а потом берёт Гарри за руку и тянет в сторону выхода. - Ну куда ты? У нас же вечеринка… Драко, я, вообще-то, выиграл свой самый последний матч! И комната занята… куда ты меня тащишь, изверг?! Драко, прущий с упорством почуявшего свободу гиппогрифа, останавливается только в пустынном и абсолютно тихом коридоре. Тут Гарри не решается ныть, опасаясь быть пойманным профессорами, хотя те явно не стали бы накладывать взыскания на выпускников в такой день. Остановившись, Драко резко разворачивается, и вдруг, одним толчком, впечатывает Гарри спиной в стену, тут же целует, горячо и влажно, и вжимает пальцы одной руки в его бедро, притягивая к себе. - Ты украл мою фамилию, сладкий. А за такое надо отвечать. Назвался Малфоем – расщедрись на брачную ночь. Гарри же, было испугавшись, тут же расплывается в широкой наглой улыбке, позволяет откровенно себя лапать, лижется, как голодный. - Это не я, клянусь, это Рон… - И что? Ты будешь спорить с капитаном? - Нет, конечно, нет… - Тут, за поворотом, есть отличный пустой класс… Или, может, на башню? Смутим парочку горюющих когтевранцев? - Извращенец… - Мордред, сладкий, это звучит как «да». Горюющие когтевранцы слегка запаздывают, и застают лишь Гарри, встающего с коленей и томно вытирающего губы, и Драко, деловито застёгивающего штаны. * - Ну всё, - грозно говорит Гермиона, преграждая Гарри путь из общей гостиной, и сваливая в его руки огромную стопку книг, которую она несла явно одним лишь чудом. - Вообще-то, - задушенно шипит Гарри, - ты волшебница и могла бы это отлевитировать… - Ручной труд облагораживает, - отрезает Гермиона, и непримиримо скрещивает руки на груди. – И прочищает мозги. Гарри начинает подозревать, что жизнь его идёт под откос в этот самый момент. - Нет, Герм. Родная, только не сегодня. Меня Драко ждёт! - Ничего страшного, он тебя весь год имеет… тьфу ты, я не в том смысле! Хотя, нет, и в том тоже… В общем, сегодня ты начинаешь серьёзно заниматься. Каждый день, мистер Поттер! Каждый чёртов день ты, Джульетта, будешь прилежно заниматься, иначе я… - Герм… Ну он ждёт! Мы уже договорились! Давай завтра, а?.. - У тебя жопа не отвалится? - совершенно не в стиле Гермионы парирует Гермиона, и Гарри просто глядит на неё грустным котёночком. –Даже не пытайся, на меня это не действует. Или ты реально думаешь, что красивому, умному, идеально образованному, благородному, воспитанному, обеспеченному юному Лорду Малфою нужен этот вот, - она указывает пальцем на Гарри, и хмурится сильнее прежнего, - лохматый неуч?! Думаешь что, он тебя, безработного тупицу, будет вечно кормить?! Послушай, любому высокоорганизованному разуму, рано или поздно, надоест просто секс, захочется банально поговорить! И что этот самый высокоорганизованный разум получит? «Драко, я не помню заклятья, зажигающего свет»?! - Я его помню. - Ну слава Мерлину! В психотерапевты собрался?! Отлично, но неужели ты думаешь, что тебе диплом за хорошенькую улыбку дадут? - Кто ты, ведьма, и где Гермиона? - Встал. Развернулся. Книжки на стол положил. Открыл. И читать! - Но Драко… - Драко мне ещё спасибо скажет, за то, что его парень не будет с позором не допущен до экзаменов! * - Не думал, что скажу это, но Грейнджер, вообще-то, права, - лениво тянет Драко через два (два!!!) дня, когда Гарри всё же до него дорывается. – Ты выбрал не самую простую профессию… сладкий, но ты даже не почесался проконсультироваться ни с кем! Каким идиотом я себя чувствовал, когда писал «Дорогой Римус, тут Гарри выбрал профессию, и я хочу узнать, как ему её получить». Римус, к слову, чувствовал идиотом тебя. я, конечно, приму тебя любым, в конце концов, уживался я как-то с домовиками… - Ты сравниваешь меня с эльфом?! Драко критически оглядывает возмущённого воробья на своих коленях, и виновато качает головой. - Нет… Нет, конечно, что это я? Домовики хоть готовить умеют, а ты же у меня – ходячая катастрофа. Не уверен, что тебя стоит подпускать к пли… ай! Поттер, сюда бить нельзя! Мне нужны наследники! - Зато, я смогу нормально учиться, чтобы стоять у плиты, соплохвост ты плешивый. Драко, болезненно кривясь и сжимая колени, всё же широко улыбается и тут же лезет целоваться. - Обиделся, эльфёнок? - Сейчас туда же, по больному, с колена дам. - И чем я буду тебя награждать за все успехи в учёбе? - Отвали. - Ну детка. Котёнок, ну не дуйся, ты сам подумай, и поймёшь, что мы стараемся для тебя. я тебе завтра письма от Сириуса и Римуса дам, почитаешь… тебе столько всего надо выучить, потом в Мунго стажироваться… хотя я, например, понятия не имел, что есть такое отделение мозгоправов… Гарри, я серьёзно, хватит обижаться. - Хватит обзываться, Драко! Ты вообще понимаешь, что это обидно? - Гарри. Гарри. - Ну что? - Я тебя, - Драко не договаривает, но очень сладко, примирительно целует в губы, вместо последнего слова. Гарри ожидаемо тает, моментально забывая даже о смысле слова «обида». Драко этим беззастенчиво пользуется. * Драко лезет на стены. Время тянется просто бесконечно долго, остервеневшая Гермиона допускает до воробышка только одну ночь на неделе – с субботы на воскресенье. Спасает только то, что самому Драко вся подготовка к экзаменам даётся совершенно легко, и нет необходимости соскребать жалкие крохи сознания в кучу и что-то там усваивать. А вот Гарри явно приходится тяжко. Котёночек хочет на ручки, хочет обниматься, и так жалостливо хнычет в редкие часы уединения, что Драко буквально готов поднять все отцовские незаконные связи, чтобы нужные люди надавили на хогвартскую администрацию и начальство в Мунго, и те взяли бы Гарри просто так, нарисовав ему высший балл в дипломе по всем дисциплинам. Воробышек так тоскливо глядит на переменах и в Большом Зале, но подходить не решается, явно опасаясь гнева Грейнджер. Драко ужасно ему сочувствует, ведь он, бедняжечка нежная, остался буквально один на один с книжным монстром, потому что бесяка Уизли, вдруг с головой упавший в роман, явно основанный на постельной борьбе за позицию, проводит всё своё время с Ноттом, тоже бесячим, но умным и умеющим объяснять. Драко тоже умный и тоже говорливый, а ещё – совсем не бесячий, а очень даже наоборот, но в этом-то и проблема: когда Гарри оказывается в прямой досягаемости, то оба немножечко теряют в адекватности. В целом, Драко всецело поддерживает временную изоляцию, но побочки в виде целибата и, как следствие. Невроза и отвратительного настроения, его совершенно не устраивают. Смирение – вообще далеко не основная добродетель Малфоев, но тут уж приходится брать себя в руки, и корчить рожи, чтобы не обнадёживать крошечку Поттера. Однажды в среду, где-то ближе к концу апреля, когда до экзаменов остаются считанные недели, Драко получает совершенно душераздирающее письмо, которое он перечитывает раз сто, а то и двести. «Драко, солнышко, хороший мой, родной, любимый, я не могу я так по тебе скучаю, я с ума схожу. Мне эти книжки снятся уже, и во снах Ульвиар Безликий транфигурирует Снейпа с котлом Оборотного Зелья в мистера Сметвика, главного Целителя Мунго, чтобы тот проверил у меня знание строения Мандрагор… и всё бы ничего, любимый мой, мой хороший, но эти сны заканчиваются очень быстро, а потом мне снишься ты… как ты меня целуешь, медленно и сладко… а потом раздеваешь, долго-долго, и шепчешь на ухо всякое… и мне так хорошо с тобой, что всякий раз на утро простыни перепачканные, понимаешь? Драко, Драко! К дракклам эту медицину, к дракклам экзамены! Какой смысл в хороших отметках, если я погибну? Драко, любимый, мой единственный, я погибну, клянусь! Я без тебя не могу, совсем не могу… Я себя реально чувствую Джульеттой, которую не пускают к любимому. Мне уже даже секс не нужен, просто бы быть с тобой рядом. Слышать твой голос, чувствовать твой запах, обнимать тебя… Драко, когда же всё это закончится?» Письмо написано нервным, дёрганым почерком, а в конце Драко с ужасом обнаруживает пару клякс, таких, словно его вечно лохматый дурачок плакал… От этой мысли Драко звереет, и только в последний момент останавливается от того, чтобы ворваться в гриффиндорскую гостиную, или библиотеку, чтобы спасти умирающего в тоске и одиночестве воробья. Но Драко – истинный Малфой, он крепок духом и твёрд в решениях, поэтому он просто пишет короткое «полтора месяца, сладкий, всего шесть недель, и я вообще не выпущу тебя из постели, хоть до самого Рождества, клянусь». Драко, конечно, знал, что выпускной год будет непростым, но чтобы настолько…