Ты слышишь — кончилась война

Каждый цикл ему приносили топливо. Дистанционно открывали дверь, держа на прицеле — вдвоем, мало ли, один промахнется мимо крохотной каморки пять на пять на пять, — и ногой подталкивали заранее уложенные на пол колбы энергона, чтобы те закатились внутрь. Братья, храбро охранявшие от Леозака других обитателей этой колонии, были когда-то десептиконами — он различал несводимые клейма на их крыльях, замазанные грунтовкой и краской. К местному ретранслятору у него доступа не было, эм-сигнатура Тандеркрэкера поблизости ни разу не засветилась… оставалось только думать и вспоминать. В сегодняшней порции энергона шевелились полудохлые кибербабочки, плавали на поверхности. Он пах нормально, а бабочки… какая мелочь. Подцепленные когтями, они еще трепыхались. Леозак аккуратно проткнул их маленькие тельца, все восемь, допил топливо и уронил насекомых обратно в колбу, затем плотно ее закрыл. Облизал ладонь, лишая себя последнего источника света. Пожалуй, единственное, чего ему не хватало — это мойки. Ему не оставили ничего. Знал бы он, что приближаться к нему никто не рискнет, так оставил бы пару кусочков ткани и флакон дезинфектора. Но тогда он думал про капсулы с ядом, которые можно нашарить в саб-спейсе только руками, и о следах коннекта на корпусе не вспомнил. Это сейчас засохший трансфлюид чесался и кололся, особенно под кодписом, а когда в отсек Леозака вломились незнакомые братья и с порога начали проделывать дыры в стенах и в полу, видимо, чтобы мощность пушек продемонстрировать… было как-то не до того. Он все ждал, когда пройдет эйфория выжившего, и даже сделал скидку на то, что терять управление, когда ведешь корабль с дорогими тебе меха, намного страшнее, чем падать самому… Прошло уже больше декацикла, а ощущение легкости и свободы не уходило, лишь слегка притупилось. Он думал, что давно забыл свое спаркство; но на гауптвахте, точно такой же, как в Восе, ему было почти так же хорошо и спокойно, как ворны назад. Гауптвахта Академии была единственным местом, где он не чувствовал Лайзак. Где он мог быть собой. Тогда он зачем-то усложнял себе жизнь, высчитывая, как часто ему можно влетать на гауптвахту и на какой срок, чтобы никто ничего не заподозрил… Каким только шлаком не захламляют себе голову меха, сталкиваясь с невыносимым. После смерти той фем невыносимое всколыхнулось, всплыло из древних архивов памяти, попыталось унести и окончательно сбить с курса, как та фрагова стометровая волна на Грингарде. Леозак не сделал фем и доли того, что их братья делали с Лайзак; фем сама на него бросилась, гораздо раньше, чем потухла под острием меча искра того, второго; фем молчала и смотрела в никуда, как смотрят все дезактивы, и Леозак тщетно искал ответы в выражении ее фейсплейта, отстраненном и пустом. Что ж, теперь у Леозака не было корабля — и не было никаких обязательств ни перед Тандеркрэкером, ни перед членами команды. Слава Праймусу, все они были живы, что уже казалось везением. Репутацию тоже больше не нужно было поддерживать: даже очевидно взрослые братья с боевыми шрамами и встроенным оружием не смели приближаться к нему ближе, чем на пятнадцать метров. Если честно, он не понимал, почему до сих пор жив. Неужели только из-за просьб Тандеркрэкера, солгавшего, что они связали искры? Смешно будет, если Тандеркрэкер в самом деле заставит его писать мемуары. Что он говорил после Грингарда — «умеешь разговаривать, сумеешь и события внятно изложить»? Сколько, интересно, потребуется времени, чтобы изложить все события за сто шестнадцать прожитых ворн? Леозак сомневался, что его знания о множестве планет и особенностях перелетов между ними пригодятся новому поколению братьев, растущему в колонии; но с Тандеркрэкера сталось бы поверить в это всей искрой и убедить тех, кто принимает решения. Леозаку даже убивать никого не хотелось. Разве что того криворукого оплавка, добившего «Скайсталкер» жесткой посадкой на поле, для приземления кораблей вообще не приспособленное. Когда Леозак стоял на краю орбитальной платформы, придавленный криво настроенной искусственной гравитацией, и пытался в алых лучах местной звезды рассмотреть, куда рухнул его корабль, в его искре что-то умерло. А он остался жить. Если в том бесформенном темном пятне внизу еще сохранились детали, из которых… Нет. Хватит цепляться за прошлое. Здесь все равно слишком высокая влажность, чтобы мертвый металл мог долго пролежать под открытым небом. Холодный ветер с ощутимыми капельками воды прорывался в камеру, когда открывали дверь на улицу, вот как сейчас… Но топливо ведь приносили всего грун назад? Шаги приближались. Трое тяжелых джетов, не истребители, даже не штурмовики. Они и по довольно просторному коридору шли, как крупные, широкоплечие меха: друг за другом, один впереди шагов на шесть, другие почти рядом, но так, чтобы спокойно расправлять крылья. Первый остановился у соседней двери. Леозак напрягся, прислушиваясь. Нет, это не к нему. Брата, шедшего вторым, втолкнули в соседнюю камеру, он поерзал по полу, звеня о стены всем подряд, и тяжело прислонился к стене, примыкающей к камере Леозака. Потом снова заерзал. И снова. — И тут темно, — сказал он растерянно. — Рокетплюм, оплавок, я ослеп из-за тебя! Шлакодел ржавый! Ржа, да где хоть кто-то?! Еще один такой удар с той стороны — и Леозак окажется на свободе, точнее, в коридоре, потому что та стена, в которой двери, уже трещала. — Где ты? — позвал незнакомец совсем отчаянно. — Они сказали, ты сдох, но я знаю, они врали! Я не хотел тебя убивать! Шлак! Кто здесь?! Стенку снова тряхнуло. — Позовите медика! Ну пожалуйста, я правда ниболта не вижу… Там никого нет, — сказал он сам себе. — Просто по башке так двинули, что мерещится, — судя по этому грохоту и серии испуганных вскриков, бедняга попытался подняться на колени — и ударился о потолок крыльями, а потом головой. — Щас точно мерещиться начнет, ржа, гудит-то как… Долгое время они оба сидели молча и не шевелились. Леозак скрывал эм-излучение, а вот брат в соседней камере фонил все интенсивнее и тревожнее. Странно, что здесь гауптвахту не построили в мертвой зоне и не глушили в ней все беспроводные сигналы, как было в Восе. Сосед, имея доступ к местной инфосети и к планетному ретранслятору, мог замечательно проводить время, читая, смотря холо или переписываясь с кем-то, даже если не подготовился к залету сюда заранее. Но почему-то сидел и нервничал. Неужели за столько ворн генетического отбора в Восе еще не избавились от врожденной клаустрофобии? Хотя при клаустрофобии соседа накрыло бы гораздо раньше… Может, он боялся показательной казни за убийство? Или в принципе боялся умирать? Леозак уже чувствовал тепло чужого корпуса сквозь стену, к которой тот прикасался. — Я знаю, что ты там есть. Только не знаю, зачем ты прячешься. — Привычка, — отозвался Леозак — и включил подлинную эм-сигнатуру. — Я тебя не знаю. Или забыл. Извини. — Вряд ли меня вообще хоть кто-то знает здесь по сигнатуре. Я здесь слишком недавно. — Ржа… Так ты и есть Леозак? Настоящий? Ты не врешь?! — Разве тут есть другое место, где меня могли бы запереть? — Похоже, его сейчас строят, — сказал незнакомый брат, подумав с полклика. — Перестраивают старый склад с боеприпасами. Лэндмайн все бурчал, что это квинтец, на сделку с бандитами идти, но раз сверху приказали… А в чем сделка была? Тут-то все такие высокоморальные, подумал Леозак. Поголовно дезертиры, на миллиарды шаниксов обворовавшие десептиконскую армию. Один крейсер, уведенный Скайварпом, стоил не меньше двадцати миллиардов, а космические транспортники, которые Леозак видел на орбите, а целый город, выстроенный с нуля… — Я тебе тоже могу что-то рассказать, — стена содрогнулась, видимо, сосед устраивался удобнее. — Давай так — я один вопрос, и ты один вопрос? Ну неужели тебе не скучно?