Холодная осень

      Ничто никогда не могло согреть это помещение. Даже если разводился ритуальный костер в утопленной в полу чаше, мерзкий пробирающий до костей сквозняк не утихал, заставляя передергиваться даже его. Он не заходил сюда… лет пять? Да, с тех пор, как не смог призвать душу Учителя, он словно забыл, что это помещение вообще существует. И вот, он снова здесь, снова из-за этого человека. Тьму разгоняли установленные в углах свечи, а дымка кислых по ощущениям благовоний словно туман стелилась по полу, скрывая узор печати. Сидевший на коленях в отведенном живому участнику ритуала месте Бинхэ сдерживал взявшееся из ниоткуда нетерпение. Учитель все равно был давным-давно мертв, так какая разница, если он задержится со своим допросом на несколько минут? — Помнишь, что… — Я буду чувствовать то же, что и дух в своих воспоминаниях. Да, я помню, — Сяо Нян вздохнула и под взглядом Бинхэ начала лить из кувшина жидкость, пуская ее по выдолбленным в полу узорам печати. — Так как человек умер давно, воспоминаний будет мало. Но и останутся самые сильные из них. — Начинай, — легкомысленно отмахнулся Бинхэ.       Женщина покачала головой, но начала исполнять заклинание зова. Сяо Нян была монахиней неизвестного храма на дальнем севере человеческих земель, и пусть о назначении храма не знала даже она сама, но знаний там хранилось много. Большая часть из них была записана на мертвом языке, который знала только эта женщина, и разумеется Бинхэ не мог пройти мимо. Впрочем, в его гарем она так и не вошла, чему он не сильно печалился, больше беспокоясь о ней как об источнике новой информации.       Металлический осколок в самом центре печати завибрировал, а через несколько мгновений из сколов начала течь кровь. Бинхэ впился взглядом в появившийся над ним крохотный шарик света. Словно состоящий из нескольких полупрозрачных слоев, он несколько просвечивал по краям, сгущаясь желтоватым оттенком света к ядру. Бинхэ, решительно настроенный ранее, слегка заколебался, смотря на эту тень души. Явно не ушедшая на перерождение, но и не расколовшаяся, как душа Учителя, она медленно истаивала, не растворяясь, а начисто исчезая, причиняя самой себе невыносимую боль. Словно линчуя самого себя, остаток разума Юэ Циньюаня избавлялся от себя по кусочкам. Но так быть не должно… Догадка заставила криво усмехнуться. Похоже, даже великий глава секты был неидеален на пути самосовершенствования и тоже совершал ошибки, иначе с чего бы мечу истекать кровью, а не просто духовной энергией, которая должна была притянуть душу.       Но, отринув все сомнения, Бинхэ потянулся к ней под шелест второго заклинания. Печать под ним вспыхнула мутным голубым светом, и сознание провалилось вглубь чужой души. — Прости, Сяо Цзю… — Заткнись и ешь, пока есть время.       Крепкий мальчик печально опустил глаза, но покорно начал быстрее опустошать тарелку супа. Горячий бульон обжигал не слабее взгляда друга, и следовало действительно поторопиться, чтобы не доставлять еще больше проблем. Именно из-за него тот вынужден быть рабом в этой семье, а еще умудряется его подкармливать. — Та крыса вернулась? — деловито спросил Цзю, не смотря на еду почти демонстративно, но руками прикрывая наверняка бурчащий живот. Юэ Ци коротко кивнул. — Попытался, но наши его после этого не приняли. А после того, как мясник Ли с нижней улицы чуть не отрезал ему руку, я о нем больше вообще ничего не слышал. — Ну и хорошо, — мстительно улыбнулся Цзю. Во всем нем после слов друга появилось некое оживление, и несмотря на то, что злорадствовать плохо, вид довольного Сяо Цзю грел душу. Все же, несмотря на богатую одежду не в пример тряпкам Юэ Ци, он выглядел гораздо болезненнее, чем раньше. Остальные, может, не замечали, но он то знал… — Надеюсь, он нарвется-таки, и его забьют камнями. А ты, — он сурово тыкнул пальцем в грудь друга,— даже не смей принимать его обратно, понял? — Понял, — губы растянулись в сытой улыбке. Острый палец больно ткнул в ребро, но сам факт того, что не тактильный Сяо Цзю таки не побрезговал прикоснуться, порадовал. — Все съел, теперь беги. Приходи завтра, когда вечерний караул сменят у западных ворот.       Юэ Ци отрывисто кивнул, а после заключил Шэнь Цзю в крепкие объятия, прямо как раньше, буквально вдавливая мелкое тело в себя. Цзю для вида поворчал, но Юэ Ци только шире улыбнулся, чувствуя его ладони на лопатках.

***

— Бесполезно, — бросил Шэнь Цзю по ту сторону двери. Юэ Ци до боли закусил губу, напоследок еще раз хорошенько тряхнув дверь. Будучи порой сильнее обычных людей, он надеялся, что сил хватит, чтоб хотя бы выломать ее, но не вышло. От подавленности в голосе друга сердце заныло. — Тут то ли пять, то ли шесть замков. И окно тоже заперто. — Они ведь не сделали с тобой ничего такого за попытку побега? — тревога вспыхнула с новой силой, и Юэ Ци не смог сдержать глупого вопроса, от которого Цзю ожидаемо взъярился. — Не сделали? За кого ты их принимаешь — за добрых духов? Заперли меня здесь два дня назад, переломав мне ноги — вот что они сделали! — Прости. Все, что я сделал, было ошибкой, — он осел на пол, прижимаясь лбом к проклятой двери. — Разумеется! Это все из-за тебя! Мы едва знали тех новоприбывших юнцов — мог хотя бы раз наступить на горло собственной песне, так ведь нет, тебе вздумалось корчить из себя героя! Или ты просто боишься, что нас с тобой ждет столь же ничтожная доля? А ведь если бы я за тебя тогда не заступился, не привлек бы внимания этого Цю, и он бы меня не купил! И теперь посмотри, до чего меня довели твои благие порывы! Каждый второй день он упахивает меня до изнеможения, каждый третий — едва не вышибает душу! Он обращается со мной, словно с шелудивым псом!       Каждое слово било, как камень, а от прорывающихся в тоне голоса предъистеричных ноток у самого на глаза навернулись слезы. Как бы друг ни казался крепким духом, он тоже был ребенком, к тому же младше его на два года. А то, что его Сяо Цзю прямо назвал своего Ци-гэ другом и настойчиво твердил быть осторожнее в дальнем пути, чуть не заставило позорно всхлипнуть. — Подожди немного, пока я обучусь всему — а затем я обязательно тебя заберу!

***

      Покрытый дорожной пылью и кровью мрачный подросток тяжелым взглядом осматривал тела. Но как только их взгляды встретились, Юэ Ци словно прошибла молния, а уже натренированный глаз, направляемый старыми привычками, подмечал детали, от которых кровь холодела еще сильнее. Удобная, пусть теперь и очевидно грязная, дорожная одежда с наверняка множеством неприметных с виду карманов, местами была порвана, а кое-где разорвана и темнела от явно не чужой крови. Длинный, со сколами на лезвии меч чужеродно смотрелся в изящных ладонях, но количество мертвецов намекало на то, что от этого хуже владеть им подросток не стал. Обычно поджатые губы сейчас были удивленно распахнуты, а взгляд впивался в лицо. — Не подходи!       Дальнейшее разум просто отказывался принимать, а диалог между темным заклинателем и Сяо Цзю прошел как-то мимо. Юэ Ци опомнился лишь тогда, когда они собрались уходить. Но он не мог отпустить Шэнь Цзю. Не после всего. Бой против мужчины принимал сложный оборот, и он готовился вытащить меч из ножен… А потом Цзю всадил в спину заклинателя меч, и они, держась за руки, бросились наутек почти так же, как в детстве сбегали, пойманные на воровстве. Страх, одолевавший Юэ Ци, был почти тот же, только сильнее в несколько раз и приправленный изрядной долей вины. И когда они остановились отдышаться, пока оценивающий и постепенно мрачнеющий взгляд скользил по нему, уже Юэ Цинъюань не мог избавиться от чувства, что захлебывается, и вода распирает легкие. Нужно было что-то сказать, как-то оправдаться, но… — Так ты поступил на хребет Цанцюн? — несмотря на казалось бы одобрительный тон, внутри него все похолодело. — И продвинулся до старшего адепта пика Цюндин? Недурно. Но почему же ты так и не вернулся за мной? — Я… — Что ж ты не продолжаешь? Я жду. Я прождал столько лет, что готов подождать ещё немного, — он помнил этот тон, этот взгляд, даже чуть сменившуюся позу и выражение лица. Неважно, что он скажет дальше. Бесполезно. Сяо Цзю не поверит ему, что бы он ни сказал. — Прости, Ци-Гэ подвёл тебя, — Юэ Цинъюань буквально почувствовал, как проваливается в чужой пробуждающейся ненависти и собственной вине. Он сам довел все до этого. — Прости да прости, — горько усмехнулся Цзю, и эта кривая усмешка полоснула ножом по сердцу. — Только и знаешь, что твердить одно и то же, — Шэнь Цзю отрезал, и Юэ Ци понял, что все для него кончено. — От твоих извинений мне никакого проку.       Ло Бинхэ вырвали из воспоминаний ударом по лицу. Еще не полностью очнувшись, он мутным от тянущей в груди боли взглядом посмотрел на Сяо Нян. Та дрожала от гнева. — Совсем с ума сошел?! Ты его почти выпил! И сам!...       Линии печали тускнели, и опустив голову, Бинхэ увидел не шарик — крохотную искру, постепенно тускнеющую. Он дождался, пока она исчезла полностью, и попытался встать. Тело ощущалось странно: слишком большое и вместе с тем нормальное, как ему и следовало быть. Поддерживаемый под руку, шатающийся, Бинхэ все же встал на ноги. На глаза попался осколок. Бинхэ захотел было наклониться за ним, но Сяо Нян опередила его и дала в руку. Металл был тошнотворно теплым. Его хотелось выкинуть куда подальше, но Бинхэ крепко сжал его в ладони, пока из вспоротой кожи не полилась кровь, и, пошатываясь, направился в Водную Тюрьму. Сяо Нян не задавала вопросов, но Бинхэ в любом случае бы не ответил ей, пребывая глубоко в своих мыслях, лишь, запинаясь об собственное ханьфу, крепче сжимал осколок.       Камера, к которой он так стремился, была не тронута с тех пор, как он сорвался. Грязь, в которую превратились кровь и обрывки одежды, показывала место, где встретил свою смерть его Учитель. Шень Цинцю. Имя теплом отдалось в душе, и Бинхэ почти мягко засмеялся и рухнул на колени. — Он ненавидел свое имя. Оба имени.       Интересно, каково ему было обрывать свою жизнь, за которую он так цеплялся, осколком меча того единственного, кого он ценил даже после предательства? Смех стал еще более заливистым. Бинхэ согнулся, упираясь руками в каменный пол, и слегка повернул голову в сторону канала, наполненного кислотой. Кажется, именно туда в порыве эмоций Бинхэ сбросил его, когда не смог вернуть душу в уже начавшее гнить тело. А потом чуть не прыгнул следом, переполненный ненавистью к посмевшему ускользнуть от него человеку. — Бинхэ?.. — Я так ошибался… — он лег на спину, бросил осколок в сторону канала и, слыша недолгое шипение, закрыл раненой ладонью глаза. — Ох, как же я ошибался.