Закат необъявленной войны

Что-то незримое, но оттого не менее волнующее настигло Уильяма в сумраке ночи, что опустилась над осквернённой землёй Лонг-Айленда. Теперь, когда он с каждым шагом отдалялся от поля ожесточённой битвы, американец остро ощущал присутствие своих боевых товарищей; крепость и сила их духа ободряла Уильяма. Нескольких солдат, отставших от отступающего основного состава, вели в сторону лагеря ненавистные красные мундиры. Как говорил Томас, шедший чуть позади Пирса, движения британской армии столь отточены и выверены, что молчаливые фигуры в алом теряли хоть какое-то сходство с человеком. Уильям обратил свой взгляд на горизонт; до рассвета было ещё далеко, и в слепящей даже самый опытный глаз тьме многие из его товарищей чуть было не падали, неуклюже спотыкаясь. Прошло, как казалось американцам, не менее часа, когда впереди показался тусклый свет. Чуткий слух Уильямаа уловил доносившиеся издалека обрывки разговоров. Вот уже предстали перед ними и британские палатки; кто-то ходил между ними, помогая раненым или отдыхая и набираясь сил после тяжёлой битвы.  — За мной, — тишину среди пленных оборвал неимоверно усталый голос офицера, что шёл впереди. Следуя за ним, британцы повернули направо и оказались возле отдалённо стоящей палатки. Палатка эта ощутимо отличалась от остальных — во многих местах она была порвана; мягкие ковры и матрасы здесь заменяла вытоптанная трава.  — Оливер, — обратился тот же голос к одному их солдат. — Сообщи об этих; пусть займутся допросом с рассветом. Сдаётся мне, не просто так они отстали от своих. Совсем молодой парнишка, названный Оливером, поспешно кивнул и быстрым шагом удалился прочь. Прежде, чем он совсем растворился в темноте, Уильям успел заметить его напряжённые плечи. Смерив преисполненным презрения взглядом, остальные британцы оставили пленных в одиночестве. Пирс ощутил осторожный толчок в левый бок.  — Уильям, ты как? — участливо спросил Томас, присаживаясь рядом. На губах Пирса появилась лёгкая улыбка; небольшая рана, полученная в пылу битвы, не беспокоила его, вопреки опасениям.  — Как думаешь, надолго мы тут? — с долей насмешки молвил Кёртис; теперь он расслабленно развалился на земле и, кажется, совершенно не заботился о чистоте и сохранности своего мундира.  — Не знаю, — с некой неохотой отозвался Уильям. Меньше всего ему хотелось тратить ускользающее время на разговоры, пусть даже и собеседником его был близкий друг с самого детства. — Что гораздо важнее — так это то, что нашим отрядам удалось уйти, обойдясь меньшими потерями. Остальное второстепенно. На этом разговор их подошёл к концу. ------ Утро нового дня началось со ставшего привычным уху шума, который бывает при приближении нескольких людей в солдатской форме.  — Ты, — высокий мужчина, отдалённо напоминавший Уильяму его самого, кивнул в сторону Пирса. — На допрос. Живо. Пока они двигались навстречу очередному британскому офицеру, отстранённому и чрезмерно чопорному, Уильям успел приглядеться к вынужденному спутнику. Он определённо имел сходство с Пирсом, если бы не надменность, которая будто бы маской застыла на лице; манера речи его казалась американцу слишком резкой и холодной даже для британского солдата. Между тем они подошли к нужной палатке. Войдя внутрь, Уильям остановился перед сидевшим за рабочим столом британцем. Тот что-то усердно исправлял в бумагах, но, заслышав шум, поднял взгляд. Пирсу на мгновение показалось, как глаза напротив вспыхнули огнём небывалого оживления; но в следующий же миг взору его предстало сосредоточенное выражение бледного лица, и непрошеное наваждение прошло.  — Можете быть свободны, Винсент, — сидящий свёл густые брови к переносице. С уходом Винсента из палатки Уильяму словно стало легче дышать; облегчение это исчезло, когда британец указал ему рукой на стоящий напротив деревянный стул. Американец усмехнулся самому себе — он так увлёкся разглядыванием офицера, что поначалу и не заметил этого самого стула.  — Начинаем. Не вижу смысла тратить попусту и моё, и ваше время, — тоном, не терпящим возражений молвил британец. Уильяма поразила та вежливость, с коей тот обращался к пленному, и уж тем паче — к предателю, коими клеймили борющихся за свободу американцев жители метрополии. — Полковник Альверстон. Вы?  — Я… Пирс. Лейтенант Уильям Пирс, — американец кивнул головой, словно в подтверждение своих слов. Полковник смотрел ему теперь прямо в глаза, и от этого Уильяма охватывали неловкость напополам со смущением.  — Что заставило вас разъединиться с основными силами? — голос Альверстона звучал столь отстранённо и равнодушно, что Уильям усомнился: а есть ли жизнь в теле полковника?  — Мы отстали по нелепой случайности, — уверенно отвечал Пирс. Проведя в гнетущей тишине не менее двух минут, Уильям поднял взгляд на британца. И, полный тревоги, чуть подался вперёд. С лица Альверстона ушла привычная бледность; теперь щёки и нос его покрылись болезненно красными пятнами. Сам же офицер дышал сдавленно и тяжело; дыхание его сменялось то рваным и скорым, то вымученным и медленным.  — Что с вами? — не смог удержаться от вопроса Пирс, нахмурившись и всем видом выражая теперь волнение и непонимание.  — Оставьте, — ответил полковник, медля пару мгновений. — Не переношу, когда незнакомцы справляются о состоянии моего здоровья. Пока вы свободны. Оливер проводит вас и приведёт следующего. Уильям обернулся. У входа в палатку стоял уже знакомый американцу Оливер, не менее него обеспокоенный состоянием полковника Альверстона. Кинув секундный взгляд на британца, — тот, прикрыв глаза, неспешно массировал виски, — Уильям удалился. ------ Полковник, без сомнения, отличался от остальных британцев, которых Уильяму пришлось повидать немало на своём недолгом веку. Никогда прежде не обращались к Пирсу так учтиво и уважительно, как делал это Альверстон, - эта его черта заставила Уильяма проникнуться ответным к нему уважением. Но что-то в образе полковника, - тогда Пирс ещё не осознавал, с какою силою образ этот запечатлится в сознании, - казалось Уильяму непонятным, неправильным. Как мог судить пленный американец, Альверстон был немногим старше его самого - возможно, их разделяли два или три года, не более. Но лишь только окинув сидящую фигуру, странным образом утончённую, Уильям будто бы наяву почувствовал весь тот груз безмерной усталости и никому не высказанного страдания, что лёг на плечи британца. Единственное, - думал потом Уильям, сидя в палатке в надвигающихся сумерках, - не подлежит сомнению - этот британец, без малейшего усилия сумевший его, Пирса, удивить, войны не хотел. Его лицо - чересчур бледное, уставшее, словно бы изнурённое... Не для ужасающего в своей сути зрелища крови, пота и слёз создал Господь его образ и душу. Мысль о странном для этого места и времени британце на какие-то мгновения вытеснила всё остальное. На миг стёрлись из памяти трепетные ощущения нежных, маленьких ручках в его ладонях, - румяное лицо заботливой невесты, обрамлённое светлыми кудрями, - вдруг исчезло из его сознания, и вновь появилось. "Вернись только живым, Уильям, - просила она его, прощаясь. - Я буду ждать." ------  — Закат в этих местах прекрасен, не находишь? — спрашивал у него Томас тем же вечером. Они сидели теперь в палатке, наблюдая за уходящим солнцем. Голоса британцев начинали утихать; пленные же не находили себе места без вестей от Континентальной армии.  — Согласен, — произнёс Уильям. Мысли его находились совсем не в старой палатке, а на деревянном стуле напротив полковника Альверстона. Одно только Пирсу было непонятно — что же случилось с британским офицером, что исказило его лицо болезненной пеленой? Через три часа Уильям остался один — его товарищи, разморенные скукой и однообразием пленения, спали. Сам же Пирс забылся чутким сном, едва взошло солнце. Уильям насторожился, только заслышав отдалённые крики. Распахнув глаза, американец встал, и, оглянувшись, увидел, что его товарищи уже бодрствовали, однако затихли в ожидании неизвестного. Голоса, от которых исходило какое-то мимолётное, но ставшее уже родным чувство, были совсем уж близко. Когда у входа в палатку показался тяжело дышащий офицер в синем мундире, Пирс не смог подавить изумлённого вдоха.  — Фред, старина! — стиснул прибывшего в крепких дружеских объятиях Робби Голдингс, бывший в их компании лидером. Краем глаза заметив, как лицо Фреда подёрнулось гримасой боли, Робби отстранился и внимательным взором оглядел товарища. Тот зажимал теперь рукой то место, где попала в плечо шальная пуля.  — Идём, — проговорил он на выдохе. — Британцы покидают лагерь. Под шумное ликование освобождённые оказались возле других американцев, что приветливыми улыбками выражали радость воссоединения с товарищами. Уильям оглянулся. Воздух в этих местах не знавал той бури оглушительных выстрелов, как это было при Лонг-Айленде; дружелюбие и бодрость занявших бывший лагерь британцев колонистов говорили о мирном отступлении алых мундиров. Пройдя несколько десятков шагов, — Уильям никогда не понимал до конца эту тягу к точным подсчётам, что свойственна была некоторым его друзьям, — Пирс вышел к тому месту, где кончался лес. У подножия холма, где и располагались доселе британцы, Уильям отчётливо видел ускользающие алые точки на фоне ясного неба. Внезапно бледное лицо полковника Альверстона заполнило собой все его мысли. Уильям невольно прикрыл глаза от резкой головной боли — похожей на ту, что, как думал Пирс, беспокоила и самого полковника. Бросив секундный, почти равнодушный взгляд вдаль, американец поспешил вернуться к остальным. Путь обратно занял у него не более двух минут. За время отсутствия Уильяма ничего не изменилось — американцы всё так же бодро шли из одной стороны в другую. Где-то слышался заливистый, похожий на детский, смех; кто-то протягивал руки для приветственных объятий. Повернув голову влево, Уильям улыбнулся, с неподдельным интересом наблюдая за открывшейся ему картиной. Робби, словно маленький ребёнок, тщетно доказывающий взрослым свою правоту, что-то разгорячённо и скоро говорил Фреду. Пирс понял, что к чему, когда Робби не отвёл пытливого взгляда от раненого плеча. Фред же на все доводы, что приводил Голдингс, отрицательно качал головой, или же — в гораздо более редких случаях — одними губами говорил:  — Нет. Фреду разговор этот казался неимоверно скучным и со стороны производил впечатление не более чем наигранной драмы, которую придумал себе Робби без единого на то повода и основания.  — Да перестань же упрямиться наконец! — с жаром воскликнул Голдингс, — это было первое, что услышал Уильям, стремительно приблизившись к ссорящимся товарищам. Робби поначалу не заметил друга; когда же Пирс уставился полным красноречия взглядом куда-то за его плечо, Робби обернулся.  — Вот ты-то мне и поможешь, — скрытным, почти заговорщицким тоном обратился Голдингс к подошедшему. В голосе его появились отголоски какой-то нелепой детской обиды — в ответ на это Пирс только улыбнулся ещё шире, а скрестивший руки на груди Фред метнул равнодушный взгляд куда-то в сторону.  — Ты только послушай его, Уилл! Рана его, видите ли, не беспокоит и всё с ним в порядке! — повысил голос Робби, неосознанно привлекая внимание остальных. Под недоумённые взгляды товарищей Пирс попытался было остудить пыл взбушевавшегося Робби, но потерпел поражение. Переключив всё своё внимание на друга, Пирс не сразу заметил, как с каждым шагом всё отдалялся от них Фред. А когда заметил, было уже поздно — светлые, небрежно спадающие на плечи волосы едва виднелись вдали. ------ - И всё-таки, - молвил кто-то из офицерского состава, привлекая внимание остальных британцев. - Наше незначительное отступление было более чем оправданным. Мы не в том положении, чтобы осуждать поступки генерала. Надвигались сумерки. У костра, в спешке разожжённого, сидели четверо британцев. Джон Альверстон мог бы с уверенностью сказать, что всех сидящих знал давно и довольно хорошо, - кроме, разве что, майора Фостера, что в своих речах защищал теперь генерала. - Как знаете, Стивен, - подал вдруг голос сидевший слева от полковника Винсент. Альверстон задержал взгляд на руках товарища, что мирно покоились на коленях... и в мыслях обругал самого себя. Нить разговора была безвозвратно утеряна. - ...а вы что думаете, Джон? - полковник не сразу понял, как обратился к нему Фостер. Мигом позже Альверстон увидел - нет, скорее, почувствовал эту полуусмешку на испещрённом морщинами лице майора, старившем его, самое малое, на десять лет. - Честно признаться, не следил за ходом вашей беседы, - Джон и сам удивился тому, каким твёрдым был сейчас его голос. - Я, наверно, оставлю вас. Холодное молчание было ему ответом; и лишь когда треск костра стал уже утихать, сердце приняло на себя удар сплетен и оскорблений, что слышались вдали.