OST: — Смысловые галлюцинации — Демоны — Трофим — Красное, черное, ноль
Какая грусть воцарилась в Москве! Не ту столицу северной назвали, не ту… И зря Космос винил город-герой Ленинград во всех инопланетных бедах. Теперь Лиза в этом не сомневалась, будучи запертой вместе с Арькой в четырех стенах родительской квартиры, которая пустовала почти четыре года. Они с Космосом никогда не думали, что вернутся сюда. Хоть жить здесь в свое время было очень удобно, укромно и уютно. Ничего лишнего. Однако на душе тревожно настолько, что и к телефону подходить боязно, потому что не знаешь, что услышишь после чреды звонкой механической трели. Весть о том, что тучи сдвинулись с места? Заветные слова о том, что всё будет хорошо, которые теперь осознавалось детской сказкой? Или худшее предсказание, о котором почти издевательски шутил Кос, веля жене никуда не соваться, пока он сам не приедет и не вернётся? Гарант спокойствия.— Обещаю, что скоро вся бойня закончится. Не надо будет сидеть, как два побитых страуса. А я к Белому поехал, иначе нельзя, пойми, Лиз! — Космос сам не помнил, зачем ему понадобилась поездка к Луке, которая помогла спровоцировать положение, из-за которого близкие уже несколько дней жили как под навесом. Мало, кто хочет делится авторитетом, когда на кону стоят огромные бабки, а коллаборация с вором в законе не могла кончится для «Бригады» удачей. — Сюда к тебе никто не сунется, а я приеду к вам сразу! Лиза, слышишь? — Не сразу догадался, с кем связался? Память стала короткой, Кос? Мне что делать, если он и тебя прикончит? — позывной «Лука», кочевавший из одной криминальной сводки в другую, значил для Лизы лишь одно — её муж осознанно пошёл на контакт с уродом, который стал виновником смерти её родителей. Как Кос вышел на подобное знакомство? Захотелось провести свою линию там, где одной головы мало? Зачем? Впрочем, за последние полгода Лиза мало чему удивляется. Что ей снег, что ей зной… Когда Космос Юрьевич Холмогоров умеет шокировать без промедлений. — Будешь отомщена, а тему закроем, — беспокойство Лизы легко поддается объяснению, но Кос не хочет впутывать её в вопросы больших денег и ссоры двух уважаемых в маститых кругах людей. Поэтому и пытается говорить обо всем легко, чтобы она сменила тон. — Считай, что меня заговорила. Ничего не возьмёт! Космос совсем не хотел рассказывать Лизе, что при первой же встрече Лука всем видом показал, что отлично знаком с его скромной биографией. И то, что желал бы добиться большего, чем имеет, работая в одной связке с друзьями, и то, что последние полгода нередко искал панацею от всех бед в кокаине. Нехитрый факт о том, что «жена-красавица» оказалась дочерью человека, на которого Кос был похож «своей прыткостью», старый лис тоже не умолчал. Видимо, информаторы у вора добротно делом занимались. — Мне важно, чтобы ты на амбразуру не лез, я тебя о большем не прошу, раз иного не слушаешь! — Мы поговорим обо всём, что тебя волнует, когда я останусь с тобой вдвоём. — Вдвоём? Напомню, Кос, своего третьего лишнего ты в кармане прячешь, а меня совсем не слушаешь! — Какую дурь ты втираешь! — Это я ещё и втираю? Дорогой, ты сам лучше других показываешь, что и куда втирать, чтобы не било по вискам! — Не думай об этом. Со мной все в порядке, а тебя ничего не должно смущать! — Нет, ты точно притворяешься! Ни хрена не понимаешь. — Не вижу смысла толочь в ступе воду. — Но сам делаешь всё только хуже…
Вокруг ничего примечательного и занятного. Только и успевай считать мелкие шорохи и редкие телефонные звонки. Повсюду правила гнетущая тишина, солнечный свет не согревал комнаты, и когда-то разноцветная игральная площадка за окном больше напоминала обшарпанную груду металлолома с покорёженными лавочками. Небо наполнено тяжким свинцом, будто бы сейчас упадёт. Это совсем не загадочные алмазы, приятные глазу и сердцу, о которых когда-то рассуждала мечтательная Лиза, держа под руку того, кого неистово любит… Любит больше жизни. Ответ неверный, ведь Космос Холмогоров — вся жизнь неугомонной Павловой. Жаль только, что эта незаменимая субстанция ненароком бьёт гаечным ключом по голове, пусть и пытается внушить мысль о том, что ничего не изменилось с той поры, как они решили, что для них невозможно расставание. Любят друг друга столько дней и ночей, а мнимые барьеры городить не стоит. Он чутко контролирует обстановку и себя удержит, семью сохранит, как бы ему не верили и не считали глупцом, который тратит себя за зря, не считаясь ни с чьим мнением. Лиза начинает забывать погожие дни, когда ей не хотелось биться головой об стенку, чтобы доказать мужу элементарное: его обновленный образ жизни ставит между ними больную метку, от едких свойств которой прочный семейный фундамент размывает с невиданной скоростью. Космосу казалось, что короткие попытки забыть свои неудачи, которые покрывал наркотик и приходящее осознание собственной значимости, точно не станет помехой и разделяющей с Лизой чертой. Только снимет с его плеч напряжение, сковавшее поганой змеёй ещё в девяносто третьем. Ясности предаст. Он, что, не заслужил такой мелочи? И чего-то ещё забыл… Про понимание, чёрт возьми! Ему же становилось лучше, светлее, а жена стояла на своём, говоря лишь о том, что за полгода его единственное достижение — это пагубная привычка, борьба с которой затянется, если он не расставит приоритеты. На этом и не сходились. Нашла коса на камень.— Космос, слушай меня, а не свою чуйку! Не берет тебя, все в ажуре? Ты же у нас герой, мать его, а ты уже привык, хватит это отрицать! Не надо говорить, что расслабляет, а покойник-Фара, прости меня, не пример! Не надо заливать о том, что ты был случайно пьян после очередного банкета с очередными важными людьми, с которыми Саша круто о чём-то дотрепался. Кураж ловишь, а в зеркало давно смотрелся? Нет, ты вообще меня слышишь? — неустанно твердит Лиза, когда Кос, располагая светлыми минутами, в которые ему ни хочется делить жену ни с кем, пытается убедить её в том, что не впадает в полную зависимость от белого порошка. — Сам же помнишь, что границы держать — не твоя история. В тебе нет выдержки! — Ты хотела, чтобы я от тебя все скрыл? Чего я, блять, не так делаю? Почему ты меня сразу в какой-то утиль записала? Нет у меня таких проблем, как ты думаешь, с какого хрена? Я знаю, что делаю, а тебе бы понять, что я всегда о тебе помню. Не царапнет! Хватит, нахуй, уже…
Космос по определению знал, что то, на чем он и его друзья вполне успешно складывали свои капиталы почти три года, отталкивало Лизу, заставляя держать от общего бизнеса определенную дистанцию. Но он не соглашался с тем, что его затягивает, и он становится болезненно зависим от малой дозы и ровной дорожки. Сначала было выгодно замалчивать, не обсуждать с любимой женщиной тему, важность и опасность которой она явно преувеличивает, но людская молва, родство с Пчёлой и неуместное сочувствие к «бедной овечке», работали на опережение. Политика замалчивания умело играла на руку Космоса на протяжении марта и апреля. Сначала, когда Лизы вовсе не было в Москве, ничего не приходилось скрывать, а вернувшись домой, она и вовсе не желала слышать о том, что муж что-то утаивает (возможно, ради её же блага). Изменения не были для неё ощутимы, а, может, Холмогоров и сам пытался играть для жены удачную роль комедианта. Укрывал от бед, чтобы ненароком не задело… Лиза объявляла всем, кто пытался стать её доброжелателем, что у них с Космосом всё абсолютно прекрасно. Не позволяла лезть в дебри, где было место только для двоих, а если он и приходил домой поздно и совершенно разбитым, не спешила устраивать громких спектаклей. Так бы и продолжалось дальше, пока Лиза лично не убедилась в том, что её Космос нашёл новый способ решения проблем, и даже не думал, что это кому-то повредит. Жене, дочери… Отношения с друзьями испортит. Разрушит всё, что так для него дорого. Без шансов на прежнее доверие. Холмогоров сам признался Лизе, что кокаин — та ещё головокружительная дурь, от которой он не собирался отказываться. Из кармана пиджака вынул крохотную шкатулку, гордо фокус с открыванием ларчика показал и вдохнул белоснежную экзотическую пыль. Нервно рассмеялся, закашлялся, а после усмехнулся, когда обескураженная Лиза, не верящая зорким глазам, выбила глиняную коробочку из его рук, раздавив осколки каблуком лаковых туфлей. Выразилась однозначно.— Тебе слухи лучше подавать? Не от меня всё узнавать хочешь? — Космоса всегда по-хорошему подкупало то, что Лиза желала знать от него любую правду. — Только я доносчиков поганых пристрелю в следующий раз, если хоть одного около тебя увижу. Убью! — Шантажом брать вздумал? Чего я бешусь, скажешь? Зато я всё о тебе знаю, особенно о том, на что у тебя нос в трубку! — умные лекции с малой долей вероятности имели влияние на Космоса, но пока он не давался к более радикальным мерам своего успокоения, Лиза могла лишь морально воздействовать на его мутный разум. — Я за твою честность благодарить тебя должна? Полгода у моего мужа тихо крыша едет, браво! — Алмазная, я все делаю для тебя! Всё! Какие долбанные хрустальные туфли тебе, нахер, нужны, чтобы ты успокоилась? И не передергивала! — Засунь их себе в одно место, а я тебя давно предупреждала, что нам не будет легко! — Охуительно, твою дивизию! Всем плох, лох педальный! — Поймёшь, о чем я тут тебе распинаюсь, вот тогда и поговорим…
Лиза не видела Космоса меньше двух дней, довольствуясь короткими телефонными переговорами, а квартира родителей уже становилась для неё тюрьмой. Хочется ступить лишний шаг, но вовремя вспоминаешь, что тебя просили сбавить обороты, пока неизвестность не закончится. Тогда дом на Профсоюзной потеряет статус временного убежища, потому что именно так безопаснее. Вот только кому? Чёртова осень! Или весна, лето. Может, зима? Когда Холмогорова упустила детали, которые в действительности играли всю её картину мира? Но погода всё же дрянная. Лиза не причисляла себя к рьяным противникам осени, но на душе и за окном играли поздние октябрьские краски, ничем не примечательные, кроме тоски и холодного ветра. Ей бы давно перестать обращать свой пристальный взор на эту серую безнадёгу, жить своим чередом и без лишних мыслей о призрачном завтра, но получится ли? Даже в день, когда родилось её истинное лучезарное счастье. Счастье!.. С минувшей весны это священное слово приобретало для Холмогоровой всё более и более сакральные смыслы. И поэтому у Лизы есть стимул не обращать внимания на беды и окружающую разруху, думая исключительно о своей милой и доброй девочке, без которой ей было бы ужасно одиноко в огромном мире. Маленькие алмазы Ариадны всегда понимающе внимали большим, а требовательный детский взгляд словно считывал порывы взрослых без подсказок, напоминая о том, что значимо и неоценимо. Аря всегда терпеливо ждёт, когда мама и папа возьмут её на руки и поиграют вместе в любимые игрушки. Она противится походам в детский сад, любой детворе предпочитая компанию родителей. Лиза полностью разделяет настроения дочери, редко отпуская её от себя. И в офисе у мамы, будучи в гостях, Аря тихонько сидит в уголочке с карандашиками, умиляя часто заходящего в кабинет Гелу своими повадками.— Я думал, что три года — самый возраст, чтобы творить великие дела, — Гела Сванадзе плохо разбирался в том, как ведут себя дети, но в чем-то был точно уверен. — Она у тебя начальник, так и подсидит грузинского дядьку, космонавтка! — Значит, что на сегодня Ариадна Космосовна просто перебесилась, — Лизу успокаивал один вид сосредоточенной своими занятиями дочери. — Ещё не вечер, дома будет веселее. — Лизка, поделись адресом аиста, — Сванадзе прекрасно ладил с дочерью Холмогоровых, охотно развлекая её в свободные минуты. — Где вы с Косом себе такую куклу взяли? Спёрли, видать, откуда-то? — Плохого же ты о нас мнения, друг мой, недооценил ты наш ценный генофонд, — Арька однозначно являлась лучшим достижением своих неугомонных родителей, но в моменте она решила не рисовать солнце на бумажном листе, а улечься на маленький диванчик, зевнув и всем видом показав, что готова уснуть в сию же секунду. — Гела, мой совет! Найди себе ненормальную, которой будешь пудрить мозги всю оставшуюся жизнь, и рецепт самого лучшего на свете ребенка станет известен по ходу пьесы. Проверено! — Ой, братцы, заладили! То женись на своей, чтобы такая же рыжая была и конопатая, то найди уже хоть кого-нибудь… — в свои двадцать семь Сванадзе никогда не заводил серьёзных отношений, практически полностью отдавая себя работе. — Нет, я как бы и не протестую, ваша честь, но первый тост — за свободу и вольный ветер! — Эх, Гела… — в сердцах произносит Елизавета, глядя на то, что дочка начинает показывать другу семьи свои цветные карандаши. — Кому-то свобода и вольный ветер не нужны, когда есть, ради кого жгуты закручивать. Понимаешь, к чему клоню? — Чего так нерадостно, жена декабриста? — Гела осведомлен о том, что происходит с Космосом, и прекрасно понимает, что друг, убеждая всех в том, что кокс не мешает его жизни, уверенно копает себе яму. И ничего не изменится, если он не откажется от пагубного сам. — Вполне обычно для необычных космонавтов, которые вечно ищут точку опоры…
Не признаваться же Геле в том, что уговоры и просьбы давно помножились на сто, но Космос, слушая Лизу, всё равно поступал по своему усмотрению. Нюхал. За спиной жены, чтобы не догадалась, волнуясь за него совершенно напрасно. Чтобы дочка не увидела, потому что в противном случае Лиза точно может пойти на крайние меры, о которых Холмогоров не думал и не хотел заронить о них и мысли. Слишком уж тёмные догадки холодили кровь. Не расслабишься.— И как житуха у твоего вполне обычного космонавта при блатных номерах? — Гела не пересказывал Лизе историю собственного брата: смутить боялся, да и последствия там были плачевные. А у Холмогорова своя голова на плечах, пусть и покоя от неё не было никогда. Знает, чем рискует, даже если на короткое время забывается от белого порошка за закрытыми дверьми рабочего кабинета. Есть, кого терять. — Все настолько сильно обеспокоены? — Лиза старается привычно держать лицо, никому не признаваясь, что её вселенная явно покрывалась трещинами, которые не получалось не замечать. — Кроме него… — Могу перечислить тебе тех, кому не наплевать, если хочешь, чтобы напомнил, — окружение предупреждало Космоса о том, что изменения, случившиеся с ним в девяносто четвертом, не играли ему на руку. — Кос уже в завязке. Может хоть раз триста отрицать, а всё равно же от тебя скрывает, когда ему надо и не надо. Белокаменная вся в курсах, как делища у вас идут по кочкам с прибабахом. Вот так вот, Лизка! — Скажешь, что меня предупреждали? — сочувствие порождало в душе Павловой протест, который с трудом поддавался укрощению. — Всё и сразу! Лиза, что ж ты делаешь, да? — Конкретно о чём? — Гела лучше других знал, что Лизу и Космоса тянуло друг к другу магнитами. Ленинград всё помнил, а Москва не давала найти альтернатив. — О том, что за первого бандита на деревне замуж выходила, то ли не об этом мне каждый третий сказать пытается? — кто-то мог злорадно посмеяться, сказав, что из любовного союза сына профессора астрофизики и дочери судьи не выйдет ничего добротного, но Лиза игнорирует дурные наветы и чужую правду. — И что дура дурой, уговариваю его бросить, а он ни в какую? Я же про это слухи ловлю! — Дураков взашей шли, тебе ли не знать, что некоторые людишки пиздят как дышат? — Видишь, Гела, кому-то мы даем возможность дышать, пусть скажут спасибо! — Но какая-то хилая благодарность? Не вижу радости в голосе. — Гела, послушай, — немного помолчав, Холмогорова собирает волю в кулак, озвучивая единственно возможный вариант своего поведения, — я понимаю, какой дурной соблазн захватил моего мужа. Я искренне не хотела верить, что это случилось с нами, ведь это тяжело, от этого надо избавляться. Он же не школьник, просчитать умеет дальнейшие ходы, а я не представляла, что ему вообще эта дурь нужна. У меня не выходит отвадить его от драга, не выходит убедить его в том, что всё катится к чертовой матери. Но мне есть, за что бороться. И я не побегу искать ему замену! — Бывших наркоманов не бывает, знаешь? Вход два, а выход десять… — Выход есть всегда, — несмотря на то, что все близкие не могли подавить в себе разочарование поступками Космоса, Лиза держалась мужа, трезво оценивая, что не может поступить с ним иначе. — Я обязательно найду его. Найду! — Для этого важно, чтобы кто-то остановился сам, а там уж и копай выходы и выходы. — Главное, Гелыч, не окопаться. — Верно замечено. — Жизненные наблюдения!
Сегодня Ариадне исполняется три года. Лиза вынуждена признать, что праздник принцессы выдавался грустный и пасмурный. Никаких тебе шариков, коробок в перламутровых лентах и громких поздравлений, а из развлечений в квартире — задумчивая мама и старый пузатый телевизор. Лиза чувствует себя виноватой в том, что не может позволить себе хотя бы прогулку во дворе, которая бы оживила Арино настроение: синеглазая хохотушка затихла, будто считывая настроения матери и мучаясь отсутствием рядом отца. Но выхода не было. Оставалось молча дожидаться Космоса, не роптая на то, что из-за грозовых туч приветливого неба совсем не видно. И виновато не только пушкинское время года. — Мама? — вопрошает Ариадна, повернув к Лизе пухлощекое лицо. — Совсем телевизор не интересно смотреть, Арюш? — заботливая мать начинает перечислять все безобидные возможности для развлечения в этой квартире. — И мои старые игрушки тоже не нравятся? — А папка придёт? — лучше других Лиза осознает, что Аря, привыкнув постоянно видеть Космоса рядом, скучает и с недовольством привыкает ко временному житью в почти забытой квартире дедушки и бабушки. — Аречка, солнышко, папа нас скоро заберёт. Поедем в наш дом, где у тебя велосипед остался, а потом торт будет со свечками. Или что тебе наобещал папа? — уговоры могли прозвучать жалко, но Елизавета надеется, что дочь не станет устраивать плача и истерик. — Что поедем туда, где… Где Микки с Дональдом живут! — следовало ожидать, что этой серьезной даме Космос сходу наобещал золотых гор. — Ну, Ёжик, раз сказал такое, то будем его ждать ещё больше, — всем поездкам Лиза предпочла бы одну, ведущую в квартиру на Кудринской площади, но с июня Холмогоровы жили в Цветочном. Ещё в мае там были закончены все ремонтные работы, которые она контролировала самостоятельно, чтобы по итогу увериться в том, что это действительно их дом. Но часто невидимое чувство подсказывало Лизе, что с переездом, о котором едва ли не грезил её Кос, окружающая обстановка стала лишь ухудшаться. Голубоглазая не верит слепому случаю, а смутные сомнения следовало бы давно от себя прогнать, но загородный дом, несмотря на обретенный лоск, невольно посеял внутри Лизы огромные противоречия. — Ага, — зевая, подобно морскому котику, Арька медленно поднялась с дивана, оглядываясь по сторонам. — Мам, я спать хочу. — Да, малыш, уже девять, пойдем укладываться, — Лиза встает вслед за дочерью, сразу же подхватывая её на руки. — Как ты у меня сегодня выросла, большая стала! — Потому что т-р-р-р-ли! — Аря с азартом подхватывает материнский восторг. — Потому что, Ёж, — перенеся дочь в комнату, Холмогорова осторожно подходит к окну, желая увидеть на парковке знакомую черную машину. Но не в этот раз. — Приехал? — Ариадна уже знает, что если мама подходит к окну, это означает лишь одно… — Не переживай, Арюша, — Лиза наклоняется к дочери, чтобы расцеловать её опечаленное личико, — он сегодня ещё приедет, и я тебя сразу же разбужу. Но ты не зевай, спать сейчас ляжем, поняла маму? — Поняла… — Аря, вцепившись в плечи мамы ладошками, ответно целует её в щеку, чуть-чуть посмеиваясь. Лизе остается лишь улыбнуться неунывающей дочери. Через пятнадцать минут самая младшая Холмогорова засыпает, а Лиза пытается набрать номер мужа. Но абонент не абонент, провода не смогли внести ясности, и молодой женщине ничего не остаётся, как бесцельно ждать. Ждать, когда в замке лязгнут ключи, и Космос объявиться на пороге. В любое время. По телевизору, работающему вполсилы, показывали «Москва слезам не верит» — любимый фильм матери Елизаветы. Татьяна, всякий раз пересматривая эту ленту, сидела перед голубым экраном со слезами на глазах, расхваливая героиню Алентовой. Алексей Владимирович не понимал, почему жена плачет? Всё же хорошо закончилось, а история эта не про них. Нечего лить крокодильи слёзы. Пролетели годы. У Лизы давно своя семья, причины для большого счастья и тупого отчаянья. Она живёт в том же доме из фильма — в высотке на площади Восстания. Но совсем также, как и собственная мать, Лиза устроилась перед всё тем же не убиваемым телевизором марки «Рубин», роняя мелкие слёзы, видя первые горести Катерины Тихомировой. К сигаретам рука не тянется, но быстро осушает бокал с водой, думая о том же, о чём и когда-то размышляла её покойная мать. Может быть, даже за просмотром этого фильма. У Лизы нет права быть слабой. А дверной замок все-таки зазвенел, заставив Лизу подумать о том, что пожар последних дней наконец-то потушен. Можно снять маски. Кончено. — Я пришёл… — глуховато потянул Холмогоров, неспешно шагая за порог, и, плотно закрывая за собой двери. — Я это уже вижу, — Лиза не спешит обнимать мужа, но помогает ему снять пальто, внимательно всматриваясь в лицо. Видимо, несколько дней ему было просто не до дозы, которая обычно хранилась во внутреннем кармане пиджака. Да и пиджака на нем нет, но одет строго: черная водолазка, черные брюки. Элегантное пальто такого же окраса. Черный ворон. Черный человек. Ей бы от него бежать, а сил нет. Никогда не отпустит. Сама себя же. — Поехали домой, — прервав невидимую дистанцию, Космос прижимает жену к себе, гладя её напряженную спину. — На Кудринскую. — Это хорошо или плохо? — Лиза не спешит напоминать Косу про дочку, тем более про все её праздники он прекрасно помнил сам. — Потом на поминки к Беловым, — скупо произносит Космос, уводя Лизу в сторону гостиной. — У матери Сани сердце не выдержало. Он сейчас у неё на квартире. Прощается. — Господи… — слов не было, а жертвы, брошенные на алтарь того, что называлось общим делом «Бригады», не могли вернутся на землю. — Что с остальными? Где Витя? — Что с твоим братом будет? — о Пчёлкине Кос задумывался в последнюю очередь. — Вы почти неделю пропадаете, а я жду тебя на осадном положении, и что? Я не должна задавать тебе вопросов? — Алмазная, ну чего? — усадив Лизу в большое кресло, Космос обхватывает руками женские плавные колени, не давая двинуться от себя. — Лиза? — Мы ждали тебя, — только и может сказать Холмогорова, бессильно проводя рукой по тёмным волосам мужа. — Встань, Кос, полы здесь холодные, давно же не жили. — Я же говорил, что всё это закончится, мы вместе будем, — Космос верит в то, что его слова убеждают Лизу. — Тебе бы и в офис тогда за мной приезжать не стоило, хоть и не нужны мы с тобой никому. Не крупные рыбы. — Приехать в офис стоило хотя бы для того, чтобы некоторые секретутки не задавали тебе лишних вопросов, а у Пчёлы случайно не развилась полная алкашка и истерия на почве происходящего. — Луку подстрелили, — объявляет Космос так резко, что Лиза забывает свои пламенные речи, — как решето, из винтовки. Его шестёрок тоже. Считай, что я всё правильно тебе предсказал. — И кого благодарить? — Елизавета не может не признать, что весть об убийстве принесла ей облегчение. Да, нужно ставить себя на место других. Необходимо прощать и отпускать прегрешения, но Лиза подобной властью не располагала. И была всего-то лишь женой Космоса Холмогорова, которая сопереживала и мучилась от неизвестности. И дочерью оставалась тоже… Любящей и помнящей. — Лучше всё забыть, — Космос совершенно притих, пытаясь найти спокойствие в руках, которые никогда его не предавали. — Слышишь меня? — Слышу, — Лиза изогнулась дугой, опустившись горячим лбом к мужской макушке, убеждая себя в том, что с Космосом ничего не случилось. — Только Арьку жалко, ей же не объяснишь ещё. Где ты… И сколько тебя ждать! — Я всё исправлю, — у дочери Космоса действительно выдалась монотонная дата, в чём виноват только он. — И делать перестанешь то, что тебя к Луке пойти толкнуло. — Захочу и брошу, — сдавленно шепчет Кос, вспоминая, что Арька наверняка давно уснула, и не следовало бы её будить. — Ничем это не грозит. — Я тебя по частям собирать не хочу, — понудив Космоса подняться, Лиза смотрит на часы, запоздало думая о том, что обещала разбудить Арю, если отец вернётся, — а в последнее время все говорят, что придётся. И не только из-за твоего порошка, а из-за такой тревожной жизни. Шаг первый — и ты у кого-то на мушке. А второй… — У меня нет выбора, нет! — Я помню об этом. — Нас двое. — Тем лучше. Космос совсем не хотел повторять нежеланную правду о себе, которая уже и ничего не поменяет, и не остановит маховик судьбы, запущенный осенью восемьдесят девятого. Он человека убил, пускай весьма поганого и желчного, который друга его порешить хотел. Никто, за исключением Лизы, мало удивленной такому раскладу, не знал, кто стоит за смертью Мухи. Если бы отвернуть время на полгода назад, то не напивался бы до синих белочек, не кидался бы жене в ноги и не бросался бы признаниями о том, что давно похоронено. Но так уж выходило, что рикошетило знатно. Холмогоров не собирался всю жизнь терзаться виной, но теперь и не думал, что мог всё бросить, начиная с чистого листа. — Иди к Арьке, буди, — своим сумеречным видом, Лиза показывает мужу, что хочет остаться одна, насколько этого позволял сонный настрой дочери. — Я начну собираться. Поедем сейчас же. — Лиза! — в рывке Кос хватает неугомонную за руку, безмолвно убеждая её в том, что всё не может идти по-другому. — Я знаю, Космос! Ты с нами… — нечего поделать — любит его. Без оговорок. Поэтому слушает и смотрит в синие глаза, как завороженная. В рулетку свою играет. Личную. — Но надолго ли тебя хватит? Чем-то будешь недоволен? И опять? — Сказал же, что захочу и брошу. — Помни про то, что мы теряем. Дождавшись, пока Космос скроется за дверьми детской, Холмогорова закрывается на балконе, ловя дождливый аромат надвигающегося позднего октября. Небо не внимает меланхолии, но предупредительно смотрит, словно осуждает. Что ж, Лизе не привыкать переживать холодные деньки. Они с Космосом сами на то напросились.