Виски и мятный чай

      Он — налёт блёсток, отражающих солнечные лучи и рассыпающих блики на всё вокруг, голубые искорки с озоновой свежестью, слегка покалывающие руки, а ещё яркий сандаловый запах, оседающий глубоко в лёгких. Он — беззаботность, олицетворение похоти и страсти, всего тёмного, желанного, что только может быть. К нему тянутся, чтобы испробовать неизведанное, ранее не вкушаемое, чтобы опуститься так низко, а потом так высоко взлететь. Вот только все они забывают, что падать ужасно больно.       Она — разбросанные краски по всей квартире, запах масла и растворителя, а ещё новой бумаги и холстов. Она — лёгкость, олицетворение добра и всего хорошего, что только может быть. К ней тянутся, чтобы погреться в лучах её улыбки, такой яркой, такой искренней, заменяющей любое солнце, чтобы воспламеняться, зарождая в себе волю к жизни. Вот только все они забывают, что загоревшись, обязательно сгоришь без остатка.       Он уж точно не ангел, не по крови, не по поступкам, но ей это и не нужно: её чистоты, непорочности хватит на них обоих с лихвой, ещё и останется даже.       Она может и ангел от рождения, но слишком сломана, летать не может на беспёрых крыльях, но ему это и не нужно: он сам возвысит их до небес, не даст упасть, разбиться.       И отношения их — сломанные, бракованные, больные. На таких смотрят косо, пальцем показывают и обсуждают за спинами, словно прокажённых, приговорённых к смерти за что-то особенно тяжкое, бесчеловечное.       А ей всё равно: она приходит к нему в лофт, устраивается на диване с блокнотом и карандашами и погружается в свой мир чудес и красок, пропахший сандаловым маслом и озоном. И, возможно, немного крепким виски, переливающимся в стакане на кофейном столике, которым безвозвратно пропах весь лофт. Но ей нравится. Ей нравится всё в нём: страстные поцелуи, граничащие с сумасшествием; собственнические прикосновения, оставляющие невидимые метки на бледной коже; горящие взгляды кошачьих — лишь для неё — глаз, следящих за каждым её движением; и мягкие касания магии, слегка покалывающие, но распаляющие — интерес и желание.       Магнус следит за ней, перекатывая в руке стакан с янтарной жидкостью, слушая перезвон тающего льда, шелест бумаги и скрип карандаша, вдыхая запах яблок и немного мяты из чашки с остывшим чаем, к которому она так и не притронулась.       Малышка не отрывается от холста ни на секунду, не обращает внимания на него, жаждущего заглянуть в её ведьмовские — недаром таких, как она, сжигал огонь Инквизиции в своих кровавых руках — зелёные глаза, завораживающие и гипнотизирующие. Она так мала, глупа и наивна, раз связалась с ним — Демоном во плоти, олицетворением низменных желаний и надежд, но пока, ради неё, он может немного побыть «хорошим». Хоть это понятие весьма расплывчато, когда дело касается их.       Клэри прикусывает губу и внимательно смотрит на рисунок, будто ищет изъян, несостыковку. А Магнус наблюдает, отпивает прохладный виски из стакана, пытаясь остудить свой пыл, и смотрит, ожидая своей очереди в этой пьесе. Осталось выбрать рейтинг и ждать. Не спугнуть, а заинтересовать, заставив самой прийти к нужному ему исходу. Всё просто, и карты раскрыты. Твой ход, Клэри…       А Клэри словно не видит его взглядов, напряжения электрического кожей не чувствует, карандашом линии чернильные на холсте выводит, в своём мирке радужном обитая, прячась там от невзгод разных, сил набираясь. А Магнус глаз не отводит, улыбку хитрую за стаканом прячет и раздевает её мысленно, ожидая, когда же она внимание своё на него обратит — он ждать умеет, как хищник выжидает, своей природе потакая и удовольствие дикое-животное получая.       Клэри карандаш и холст откладывает и на Магнуса взгляд переводит, губу прикусывает и глазами хитрыми-восхищёнными по телу полураздетому скользит. А Магнус стакан пустой на столик кофейный отставляет, потягивается по-кошачьи, смущенные взгляды девичьи ловя, и кайф получает — мышка в клетке кота сама за собой дверь захлопнула.       Он с кресла встаёт, рубашку полурастёгнутую с плеч сбрасывает, а Клэри вздохом давится и взгляд смущенный на руки переводит. Но Магнус знает, она лишь играет, его правила принимает и роль свою упорно исполняет. Он к ней подходит ближе, прядь волос огненных за ухо убирает и в шею целует, второй рукой к себе притягивая. Клэри словно этого и ждёт только, за шею его обнимает, пальцы в волосах цветных путает и целует-целует-целует, воздуха в лёгких не оставляя.       Они в бездну падают оба, лететь не могут — крылья давно у обоих обломаны, порочной любовью испорчены-искалечены. Но им плевать.       Магнус к стене её толкает, ангельскую белизну черня душой своей, а Клэри давно плевать — она сама к демону-магу приползла, давно душу свою чистую отдала за порочность и страсть.       И им плевать, что Ангелы Святейшие и Демоны Порочные проклятья в их сторону посылают за союз паршивый. Их давно не волнуют вопросы Всемирные, войны священные, лишь бы вместе быть, чистые цвета свои в чёрный окрашивая.