Вот Тебе На

       У Кати Родионовой день рождения. Ей исполняется семнадцать. «Совсем большая стала, » — вздыхает Родионов-старший. Кате семнадцать, и она счастлива — она влюблена. Есть ли подарок лучше этого? Конечно, нет.        Саша кажется ей прекрасным принцем из сказки. Катя летит к нему, точно на крыльях. Она гуляет с ним день напролёт, позабыв о подружках и отце. Катя счастлива с ним, она порхает, точно бабочка. На шее у неё висит кулон в виде сердца — его подарок, самый дорогой и самый прекрасный на свете. Катя лучится переполняющими её чувствами, улыбается не только губами — уголками глаз, всем своим видом. Так ведь и должен выглядеть человек, который по-настоящему счастлив, разве нет?        Катя возвращается домой только вечером как и положено влюблённым. Обнимает пришедшего с работы отца, накрывает на стол заготовленную заранее снедь. Улыбается и примеряет красивое новое платье, белое и морское как будто. Она пьёт лимонад, как в детстве, да на и есть ещё ребёнок — вкус шампанского ей не нравится.        Они дружно убирают посуду со стола и относят к мойке — их многолетняя традиция. Только теперь черёд Катерины мыть тарелки, а не отца, как это было лет десять назад, когда она была забавной девчушкой в синем сарафане и с вечно разодранными коленками.        Катя уже готовится ко сну, когда раздаётся неуверенный звонок; Родионов-старший идёт встречать позднего гостя.        — Катюш, спустись, пожалуйста! — доносится с первого этажа. — Это к тебе.        Родионова только корит себя за то, что платье новое уже сняла. Накидывает халат поверх ночной рубашки и спускается по лестнице на первый этаж. Внутри всё замирает — неужели он? Катя застывает у подножия лестницы.        — Гюнтер? — а ему удивительно не идут костюмы.        — Добрый вечер, Катрин, — а он мнётся в дверях. Гюнтеру неловко, что он пришел так поздно?        — Что-то случилось? — зачем он пришёл? Что-то с Сашей?        — Ты могла бы… выйти, поговорить? — а глаза у него такие просящие, как у дворняги возле мясной лавки.        — Да, конечно.        Сергей хмурит брови вслед дочери и пробует сказать ей что-то твёрдо:        — Смотри, не задерживайся.        Дочка оборачивается и улыбается ему так по-детски, что он улыбается в ответ помимо воли. Какая же она у него ещё маленькая.        Двое выскальзывают в летнюю ночь. Катя стоит на пороге, зябко кутаясь в халат. Прохладно.        — С днём рождения, Катрин, — она замечает у него в руках небольшую коробку в мягкой обёрточной бумаге, перевязанную шелковой лентой. Только сейчас она вспоминает, что весь день Алекс был без лучшего друга.        — Вот небе, на, — он протягивает ей подарок, а сам только и делает, что смотрит в глаза. Катя не может понять, что не нравится ей в этом взгляде.        — Что там? — она принимает коробочку и слегка встряхивает её. Прикладывает ладонь к твёрдому картонному дну. Коробка почти невесомо пульсирует у неё в руках.        Не может быть.        Это ведь не?..        — Оно твоё, — накрывает её ладони своими Гюнтер. А глаза у него ещё хуже, чем у той дворняги. Потому что их невозможно описать. — Можешь поставить на полочку или выбросить. А можешь скормить псам.        Катя смотрит на него во все глаза. Неужели он?.. Но как? Эта операция… А деньги? Как?        — Попросил знакомого, — отвечает он на вопросы в её глазах. Поводит плечами, будто вырезает сердце каждую неделю. Как будто это также просто, как прочитать газету. Словно все эти статьи про умерших ничего не значат, а каждая девушка в Союзе знает, что обычно дарят в таких коробках.        — Ты…        — Завтра я уезжаю, — он смотрит поверх её плеча, стараясь не сталкиваться взглядами. — Если ты захочешь, то приходи на вокзал.        Он снова смотрит на неё, и Катя понимает, почему он избегал смотреть прямо — такая мольба в них читалась.        Гюнтер отворачивается и без прощаний уходит, ссутулившись. Внезапно останавливается, поворачивает голову так, что в холодном свете луны Катя может различить его профиль, и тихо шепчет:        — Я буду ждать.