null

*** Следующие дни прошли для него, как в тумане. Тайн просыпался, с неохотой ел, почти не двигался и не разговаривал. То ли это были последствия остановки сердца, то ли побочные эффекты от ежедневной порции сильных успокоительных. Типакорн отметал оба этих варианта; объяснение было на самой поверхности: он просто перестал быть собой; он не хотел быть собой... но что-то его, все же, держало. Наверное, это были дурацкие таблетки. Дни сменялись ночами, а все лица сливались в одно сплошное пятно. Наверное, мама приходила. Хотя, Тайн почти бы уверен, что это была лишь отчаянная попытка поверить, что в ней осталось хоть что-то, кроме сжатых в одну линию губ и холодных рук. Глупая мысль, которую он поскорее захотел выкинуть, как мусор. Она бы не стала приходить. Только не в то место, где все эмоции состояли из боли и отчаяния. Тайн все еще не понимал, как она сдержалась тогда, когда его привезли сюда. Одна, без возможности защититься, без своей сильной половины... Госпожа Типакорн ни за что бы не пошла на это. "Соулмейт без другого соулмейта - ничто" И Тайн хотел остаться этим "ничем", но у него не получилось... Каждое утро после того, как кто-то услужливо менял цветы в вазе на новые, а тележка с медикаментами скрывалась за дверью в коридоре, он открывал глаза и учился заново дышать. Его тело колотило крупной дрожью, а внутренности сворачивались в тугой комок, когда к горлу подкатывала тошнота. Врачи говорили, что ему скоро станет легче, но Тайн им не верил. Ему не станет легче. Уже никогда не станет. И, в первую очередь, он сам не допустит, чтобы боль, наконец, ушла... - Не понимаю, ты по жизни упрямый или просто тупой? Саравату откровенно не нравилось текущее положение дел, и он совсем не хотел с этим мириться, поэтому в выражениях не стеснялся. Да и кому бы в здравом уме понравилось без видимых на то причин начинать каждый свой день жутким отупляющим похмельем, чувствуя последствия, но забыв насладиться причиной. Тайн бы мог проявить сочувствие, но, попросту, не хотел облегчать чужие для него страдания. Он не выбирал нулля, он не просил спасения, и он не хотел возвращаться. - Аргх, да прекрати уже ЭТО! И под "этим", конечно, подразумевалось многое. Из-за того, что Тайн постоянно сидел на медикаментах, у Вата голова была словно ватой набита, горло сохло, а глаза закрывались сами по себе. Из-за того, что Типакорн почти не двигался, абсолютно здоровое тело нулля ломило от недостатка движений, и даже легкие пробежки по этажам больницы не спасали мышцы от ноющей усталости. Из-за того, что Тайн отказывался приходить в порядок и собирать себя по кускам, сам Гунтитанон, застрявший в этих четырех стенах, медленно сходил с ума. - Если не прекратишь, я за себя не отвечаю... Тогда, когда Тайн его ударил, Сарават понял для себя многое. Он явственно почувствовал связь, а, значит, второе правило [3] работало безотказно. По крайней мере, в теории должно было работать. Сарават все еще помнил лицо Типакорна. Удивленное, ошарашенное, полное отчаяния и всепоглощающей боли, когда тот осознал, что нейрокостриум, все же, не был просто мрачной сказкой, которой маленьких соулмейтов пугают на ночь. Нет. Это было хоть и жесткой, но правдой. Когда умирает соулмейт, спасти его может только привязка к пустому сосуду - нуллю. Для Гунтитанона вообще никогда и никто не читал сказок, даже мрачных, чтобы он верил в подобную чушь про благородное спасение. Его создали, чтобы использовать в нужный момент. И вот - он подвернулся. Потный, дрожащий, пахнущий чем-то кислым и отвратным. - Хватит! Сарават вскочил с места и резко подошел к больничной койке, прожигая взглядом неподвижное тело в бледно-голубых простынях. - Не притворяйся, что тебе херово, Тайн. Хочешь ты того, или нет, но наши тела неразрывно связаны. Он схватил опоясанную больничной лентой ладонь, вцепился пальцами и дернул, вырывая иглу, глубоко введенную под кожу, сам при этом мгновенно морщась от неприятных ощущений. - Я чувствую то, что чувствуешь ты. И, если ты не настолько идиот, и хоть что-то знаешь, то понимаешь, что это работает в обе стороны. Ты давно уже должен был бегать, как заведенный. Потому что я здоров, как бык и бешено заведен. Он вцепился обеими руками в плечи Тайна, вдавив того в койку. Все тело Типакорна инстинктивно ответило, пытаясь вырваться и скинуть нулля с себя. - О, на сопротивление так силы у тебя есть? Сарават откровенно издевался над ним, нависая, как хищник над жертвой перед фатальным ударом. Тайн понимал, как глупо отвечать. Как глупо сопротивляться. Он должен был прекратить бороться... он сам этого хотел... - Слезь с меня!.. - Хах, вот мы и заговорили! - Придурок, пусти! Тайн забрыкался ногами, но они быстро запутались в накинутой легкой простыне, как зыбучем песке. Наверное, скоро их шум и трепыхания кто-то услышит. Хоть кто-то! Нужно лишь больше грохота. Но, все же, Тайн инстинктивно закрыл глаза и потянулся нитями куда-то в коридор. Он уже чувствовал, как зажглись первые огоньки паники в лицах, нужно было лишь чуть-чуть поторопить их. "Нет" Он резко вынырнул обратно, словно вырвался из толщи воды. "НЕТ" Тайн с силой притянул к себе ногу, согнув в колене, и развернул корпус в другую сторону - в ту, где стояла капельница. Он ударил коленом вверх, и стойка с противным металлическим скрежетом шлепнулась на пол. Сарават даже не обратил на это никакого внимания. Он лишь сильнее впился взглядом в лицо Тайна, и тот на мгновение посмотрел прямо на него. В глазах нулля горел и полыхал огонь, и от этого становилось не по себе. Типакорна как будто видели насквозь и съедали с потрохами. Тайн знал, что "он" тоже это почувствовал... - Аххахха, теперь я понимаю, почему они хотят, чтобы ты выжил. Тайн старался не слушать. Тайн старался не слышать его. Дверь в палату распахнулась, послышались шаги людей, чьи-то громкие крики. Но среди них отчетливо выделялся один голос: - Ты им нужен, Тайн. И ты знаешь, почему. - произнес Сарават, перед тем, как отпустить его плечи. - Он ваш, - сказал он кому-то еще, когда Тайна снова привязывали к койке, - но, прошу, в этот раз дозу уменьшите. По...жа...луй...ста... В руку снова воткнулась стальная игла. - Это не для меня, клянусь, чем хотите. Хах, Вы мне не верите? Уверяю, совсем скоро он встанет на ноги... Тайна уже накрывала новая черная пелена, но слова острыми шипами успевали въесться под кожу. - Конечно, если он хочет успеть на "его" похороны. И он снова погрузился во мрак. *** После тех слов ему впервые приснился Фонг. Хотя, скорее, эти отрывистые, спутанные фрагменты можно было назвать снами только с жуткой натяжкой. Его сновидения больше напоминали не спокойные грезы, а обрывистые воспоминания, насильно вырванные откуда-то из прошлого. Из их общего прошлого, в котором Фонг улыбался, смеялся, грустил и захлебывался слезами... Во всех них Фонг был жив. Во всех них Фонг был жив и был рядом. Всегда рядом. Все началось с их первого прикосновения. Если бы Тайна однажды спросили, что делает соулмейтов особенными и не такими как все, он бы, не задумываясь, ответил: "прикосновения" "почему?" "потому что это просто чертова магия" И он бы был отчасти прав. Потому что первое прикосновение [4] меняет все. Тайн никогда не знал, когда настанет момент его встречи со своей судьбой, но часто представлял ее себе, рисуя ручкой на полях рабочих тетрадей или разрисовывая школьный асфальт цветными мелками. Она должна была быть непременно хрупкой, не выше его и со светлыми блондинистыми волосами. Остальное, он, так уж и быть, переживет. Вот только тогда Тайн еще не знал, как сильно будет ошибаться. У Фонга не было ни того, ни другого, ни третьего. По крайней мере, в то время, когда какой-то наглый мальчишка схватил Типакорна за руку, а Тайн еще не успел отрастить ноги от ушей. В "тот самый" день "тот самый" мальчишка просто стоял и смотрел на него свысока, не спеша выпускать запястье, пока Типакорн сидел на карточках с мелком, зажатым в пальцах, и внимательно изучал его. Его нескаладные острые углы и простоватые грубые линии. В нем совершенно не было ничего особенного и хрупкого. Да и волосы у него тоже не были белыми. Но от места, где соприкасались их руки, почему-то бежала дрожь... - Пусти. - Давай дружить. - Отпусти. Этот парень словно его не слушал: - Меня зовут Фонг, и ... Ай! Ты чего пихаешься? И тогда Тайн впервые почувствовал ее, когда боль в нескольких местах остро кольнула ушибленные локти. Ощутил связь, что проникла под кожу, как какая-то чертова магия. Когда Фонг прикоснулся, все встало на свои места. Когда он упал, Типакорн понял, что обрел своего соулмейта. Следующее воспоминание выкинуло его прямо в тот день, когда он узнал, что значит "быть" соулмейтом. И "что" это значит в благородной семье Типакорн. В семье, где магия прикосновений напрочь стиралась другим проклятием: его способностью. Тайн Типакорн мог проникать в мысли других людей; Тайн Типакорн обладал великолепной силой; Тайн Типакорн был скрытым оружием в умелых руках, правда, осознал это слишком поздно... - Мама, этот дяденька врет. Все взгляды обратились в сторону двух мальчишек, сидящих на стульчиках в самом углу. - Тайн, почему ты так решил? - Он сказал, что грузовиков было всего два. Но я увидел, как он прячет три грузовика под мостом. Я не вру, мам! Я видел! Фонг вцепился пальцами в руку Тайна и сильно поморщился. - Мам, дяденька злится! Я вижу, как он убивает меня. Мам, мам, Фонгу больно! И тогда Тайн впервые увидел, "как" Фонг может плакать. Тогда он еще не мог понять, почему его соулмейт корчится от боли и проливает крокодильи слезы. Перед его глазами стояла картина того человека и его рук, вцепившихся прямо в горло. Он видел себя, приподнятого над землей и отчаянно болтающего ногами, но, почему-то, самому Тайну совершенно не было больно. А вот Фонг... Фонг царапал кожу на его предплечье и отчаянно пытался вдохнуть. Кажется, он даже не успел понять, что происходит, потому что, спустя пару мгновений, все закончилось. Тела того человека Тайн уже не видел, не слышал он и глухого звука удара о пол. Внутри него просто щелкнул выключатель, и видение захлопнулось, свернувшись погасшим окном где-то в подкорке. Тайн был слишком мал, чтобы до конца понимать, "что" произошло в той комнате, он лишь потом осознал, что в живых после таких проступков не оставляют, но с тех пор раз и навсегда запомнил одно: он мог проникать в мысли других людей, а они, в свою очередь, могли дотянуться до Фонга. Даже сейчас от одного воспоминания по спине прошел холодок. И страшно было не потому, что все это проделывали с Тайном или Фонгом в мыслях. Не от чужой жестокости. Страшно было от того, что он ничего не чувствовал. Когда Фонг страдал, на теле Типакорна это никак не отражалось. Он видел, что Фонг морщится от боли и сдерживается, и не мог разделить его боль. Каждый раз не мог. Каждый раз он мог только смотреть и стараться вовремя отключаться. Потому, что для семьи Типакорн Тайн был секретным оружием, а Фонг - лишь расходным материалом. Но Фонг никогда не винил Тайна за это. Он обладал поистине большим сердцем, даже если и не был хрупким и беловолосым. Он был солнцем. Он был его соулмейтом. Он был для Тайна всем. Но именно Тайн Типакорн повесил на спину Фонга мишень и разрешил другим спустить курок. И в который раз он пожалел о том, что все еще дышит. Последнее воспоминание было смутным, но самым невыносимым. Ведь снова "потерять" соулмейта каждый раз так же невыносимо больно, как и в первый. В первый и единственный раз... Сарават снова проснулся от того, как беспокойно в груди сдавило сердце. Это была не резкая удушающая боль, а что-то мертвое, едва ощутимое под ребрами. Такое уже бывало раньше, но никогда - когда Тайн спал. Сарават перевел взгляд в темноту, где на больничной койке в беспокойном сне метался Типакорн. Его веки морщились над закрытыми глазами, пальцы судорожно сжимали и натягивали край простыни. Если бы Сарават знал, "что" значит быть соулмейтом, он бы медленно не поднялся. Если бы Сарават знал "последствия прикосновений", он бы не приподнял его ладонь, пытаясь разжать упрямые негнущиеся пальцы, чтобы накрыть своими. Единственное, что Сарават знал точно - терять кого бы то ни было всегда равносильно смерти. И если завтра Тайн вновь откроет свои глаза, Гунтитанон будет ему благодарен даже за это. Ведь нулль и не может рассчитывать на что-то большее. Еще один день. И этого вполне пока было достаточно.