Сон для двоих

      Лань Сичэнь уже больше полугода жил в ордене своего супруга, и до сих пор не мог привыкнуть к здешней свободе. Тяжелые оковы тысячи правил, что спутывали его с самого рождения, были разрушены напором настойчивого Чифэн-цзюня.       Их роман начался давно, когда оба были еще юнцами, наследниками своих орденов. Казалось бы, два совершенно разных человека, как шторм и штиль, как огонь и лед, как солнце и луна… Но любовь не знала никаких преград, терпела войну, расставания, ссоры и размолвки, преодолевая невзгоды, расцветая яркими бутонами в чувственных поцелуях после долгих разлук.       Оставлять родной дом было очень тяжело, но еще тяжелее было видеть любимого человека раз в несколько месяцев. Им выпала нелегкая доля, ведь они оба являлись главами своих орденов, и каждый день, Хуань с тоской смотрел на счастливого младшего брата, рядом с которым был его возлюбленный. Он бы многое отдал за то, чтобы просто быть рядом с Минцзюэ, видеть его. Что уж говорить о большем?       Поэтому тот день, в который глава ордена Цинхэ Не, вместе со своей свитой и богатыми дарами прибыл в Облачные Глубины, просить старейшин разрешения на брак, стал по-настоящему особенным для Лань Сичэня. Воинственному и серьезно настроенному главе Не просто не смогли отказать. И после столь красивого предложения Хуань осмелился просить брата занять пост главы ордена.       Свадьба молодых господ несколько дней была главным событием всего заклинательского мира, и пока одни поздравляли молодоженов, а другие злопыхали, сетуя на противоестественность такого союза, влюбленные были счастливы в объятиях друг друга.       С того дня прошло немало времени, и Сичэнь постепенно привыкал к новым порядкам, обязанностям, своему статусу. Минцзюэ гордо представлял супруга как свою правую руку, незаменимого помощника и товарища, и Хуань всеми силами старался оправдать доверие мужа. В распорядок дня многих адептов вошла медитация, наставником по которой стал Цзэу-цзюнь. Среди яростных и доблестных воинов он был островком спокойствия, а беседы с бывшим главой ордена Лань многим помогали успокоить мятежные души. Поэтому, супруг главы ордена очень быстро приобрел уважение и авторитет среди заклинателей клана Не.       В этом году осень в Цинхэ выдалась теплая, это время года было особенно красивым на скалистом ландшафте территорий ордена Не. Золотистые кроны дубов и катальп тихо шелестели, успокаивая, лучи закатного солнца, что попадали сквозь ставни окон, окрашивали личные покои главы ордена в причудливые багряные тона. Лязг мечей, что приглушенно доносился с улицы, уже давно стих — адепты и заклинатели закончили со своими занятиями, а до ужина у них еще было немного свободного времени. Тем временем Сичэнь был занят большой коробкой, которую доставил гонец из ордена Гусу Лань сегодня днем. Разбирая многочисленные вещицы, что были в ней, он совсем не заметил, как послышались приближающиеся шаги, и отвлекся только тогда, когда дверь тихо скрипнула. Повернув голову, на лице первого нефрита клана Лань тут же засияла улыбка. Глава ордена Не, после долгого дня, наполненного заботами, пришел в покои к своему супругу.        — Минцзюэ-сюн! Ты вернулся!       Минцзюэ коротко кивнул и лишь шире улыбнулся, а после стремительно преодолел расстояние, что разделяло его и Сичэня, который расположился на постели, и присел рядом, притягивая того ближе, мягко целуя в щеку, со всей нежностью, на которую только был способен. — Я хотел прийти пораньше, но помощник доставил отчет с северного форпоста, поэтому пришлось немного задержаться. — Там все в порядке? — Хуань чуть обеспокоенно глянул, склоняя голову, — Я слышал, как старшие заклинатели обсуждали, что в Нинцзине нынче неспокойно.       Минцзюэ кивнул головой и ближе притянул к себе супруга, обнимая. — Да, было несколько жалоб от местных жителей, поэтому я отправил туда людей. Не тревожься.       Сичэнь тихо вздохнул — в памяти все еще не улеглись воспоминания о кровавой войне с кланом Вэнь, из-за чего любые новости о волнениях воспринимались им с опаской и тревогой. Мягкое сердце противилось жестокости, требовало мира и покоя. Глава Не, заметив, что супруг затих, поспешил подарить очередной поцелуй и перевести тему в другое русло. — Это та самая посылка, о которой говорил Ванцзи в своем письме? — Да, это она, — Хуань улыбнулся, беря в руки букет из белых хризантем и лиственницы. Младший брат точно знал, что ему понравится. — Он переживает, что не сможет приехать к нам на мой день рождения, поэтому написал, что отправит подарки, и постарается приехать позже. — В Облачных Глубинах сейчас снова много приглашенных учеников, верно? — Да, поэтому Ванцзи занят и много работает. Мне даже немного стыдно, все-таки ему с его характером немного тяжело управлять орденом. — Он обязательно справится, тем более, с ним Вэй Усянь, — Минцзюэ мягко погладил Сичэня по щеке, ободряюще улыбаясь, — А если бы он был на твоем месте, ты бы наверняка сделал для него тоже самое.       Хуань мягко улыбнулся, пальцами поглаживая бархатные веточки лиственницы, согласно кивая. В конце концов, с самого детства он и Лань Чжань были невероятно близки. Оторванные от родителей, лишенные материнской любви и заботы, им оставалось лишь держаться друг за друга. Хуань был очень привязан к младшему брату, ощущая по отношению к нему что-то сродни материнской любви, поэтому получать от него подарок, собранный с такой заботой и вниманием, было особенно приятно.       Детские рисунки, первые стихи Сичэня, которые, как ему всегда казалось, были безвозвратно потеряны, любимые книги бывшего главы, что были оставлены в Облачных Глубинах. Но основным подарком была небольшая коробочка, в которой лежали два серебряных кольца, клановыми рисунками орденов Лань и Не. Так же в шкатулке лежала и небольшая записка: «Лань Чжань никогда Вам не скажет, но кольца сделаны по его эскизу! С днем рождения, Цзэу-цзюнь! И да, загляните на дно посылки, там уже будет подарочек от меня. Вэй Усянь».       Сичэня немного смутила нарисованная рожица после иероглифов, но зная характер молодого господина Вэя, ожидать чего-то иного от него не стоило. Поэтому Хуань лишь улыбнулся, вынимая из коробки еще одну шкатулку.       Минцзюэ отвлекся от рассматривания детских рисунков своего супруга, заинтересованно смотря. — Там что-то еще? — Да, в записке написано, что это от господина Вэя, — мужчина сдвинул замысловатый замочек, и открыл крышку. Внутри стояла небольшая курильница, имеющая форму странного, чудного животного. — Это курильница. Весьма кстати, учитывая, что нашу мы случайно разбили…       Лукавая улыбка первого нефрита заставила Минцзюэ смущенно отвести взгляд. Все-таки глава Не был страстным мужчиной, и не только на поле боя, но и в постели, а долгие годы редких встреч, преисполненные разлуками, лишь способствовали их сильной тяге друг к другу, которая не проходила до сих пор.       После ужина и недолгой прогулки, чета Не вернулась в свои покои. Бочка с горячей водой совсем разморила обоих, и Сичэнь едва не уснул, устроив голову на плече своего любимого мужчины, поэтому из воды поспешил выйти первым. А пока Минцзюэ расслаблялся, то принялся подготавливать покои ко сну. Расстелил постель, разложил подушки, потушил лишние свечи, перенеся зажженные ближе к кровати. И вдруг вспомнил про подарок Вэй Усяня, вынимая из шкатулки курильницу, подготавливая для нее успокаивающие благовония сандала и мелиссы. Несмотря на то, что искажение ци более не грозило Минцзюэ, Хуань все-таки переживал за своего мужа, поэтому почти всегда в покоях главы Не и его супруга горели благовония, успокаивающие душу, снимающие стресс и раздражение.       Легкая вуаль ароматного дыма сочилась через маленькие отверстия курильницы, наполняя комнаты умиротворяющим ароматом. Мужчины, устроившиеся в постели, в один миг почувствовали невероятную усталость, и тесно прижавшись, уснули в объятиях друг друга.       В дали слышался шум водопадов, тихий шорох листвы, которую беспокоили легкие порывы ветра, расслабляя и убаюкивая. Минцзюэ первый открыл глаза, с некоторой тяжестью, и тут же почувствовал себя странно, будто был оторван от своего физического тела. Лежащий рядом Сичэнь также открыл глаза, заспанно смотря на своего возлюбленного, немного удивленно, непонимающе. — Мы ведь только легли спать… — Да, — глава Не кивком подтвердил слова мужа, мягко приобнимая его за талию, садясь вместе с ним. — И, кажется, мы до сих пор спим. — Что? — Сичэнь приподнял брови, тут же оборачиваясь, осматриваясь. — Разве такое возможно? — Вероятно да, но я не чувствую никакой опасности, по крайней мере пока что. Давай осмотримся немного.       Мужчины поднялись с места, в котором вдруг очутились, и пошли вперед. Все было каким-то эфемерным, мир вокруг ощущался совсем необычно, словно проходил сквозь них, или они сами стали его неотделимой частью. Они шли вперед, и местность становилась все более знакомой, и в конце концов они добрели до старой тренировочной площадки Облачных Глубин, которую уже давно никто не использовал. Хуань удивленно выдохнул, не совсем понимая, как они попали сюда, и повернув голову посмотрел на Минцзюэ, который выглядел весьма озадачено.       Сичэнь мягко тронул его за плечо, глядя на супруга несколько обеспокоенно. — Милый, что такое? — Мне знакомо это место… — Да, ты ведь не один день провел в Облачных Глубинах, и… — Нет, — Минцзюэ перебил Хуаня и улыбнувшись, покачал головой, — Оно знакомо мне, потому что я видел его во сне.       Едва глава Не сказал это, как совсем рядом послышались чужие голоса, а еще через минуту на безлюдную поляну вышли два молодых человека, беседующие о своем. Минцзюэ и Сичэнь абсолютно удивлённо смотрели на них, ведь только что они увидели самих себя, только совсем юных, с времен обучения Минцзюэ в Облачных Глубинах. — Это же мы… — удивленно улыбаясь, первый нефрит прижал согнутый палец к губам, наблюдая за самим собой. — Они… Они не видят нас сейчас? — Кажется, нет, — Чифэн-цзюнь поднял руки и громко хлопнул, однако молодые люди, расположившиеся в тени под широкими кронами кедров, не обратили на это совершенно никакого внимания, — Точно нет. — Удивительно…       Сичэнь улыбался, словно маленький ребенок, впервые увидевший фейерверк, и ведомый любопытством подошел чуть ближе, чтобы слышать разговор юного себя и Минцзюэ. — Ты уверен, что получится? — молодой Минцзюэ как всегда хмурился, сурово посматривая на молодого Сичэня, пока тот лишь безмятежно улыбался, — В прошлый раз медитация не удалась. — В прошлый раз мы выбрали неудачное место, не удивительно, что нам помешали. Этой площадкой больше никто не пользуется, поэтому, нам точно никто не помешает.       Взрослый Хуань с интересом наблюдал, удобно устроившись на траве. В свое время он и правда помогал старшему в медитациях, яростный и вспыльчивый характер Минцзюэ не один раз становился причиной наказаний от строгих учителей ордена Лань, и поэтому Сичэнь стремился помочь своему возлюбленному.       Минцзюэ присел рядом со своим мужем, и первый нефрит с улыбкой перевел взгляд на него, отмечая румянец на щеках возлюбленного, который встретить можно было крайне редко. — Минцзюэ-сюн, ты смущен! — Хуань подался вперед, широко улыбаясь, нежно касаясь пальцами щеки супруга, поглаживая. — В чем дело?       Глава Не отвел взгляд в сторону, но ответной улыбки сдержать все-таки не смог. — Ты смотришь мой сон, А-Хуань. — А в нем есть то, чего я не должен видеть?       Пока взрослый Сичэнь мягко посмеивался, обнимая руку любимого мужчины, молодой устраивался в удобной позе рядом с Минцзюэ. — Для начала сядь так, как тебе будет удобно, не обязательно сидеть в какой-то определенной позе, главное, чтобы тебе самому было комфортно, — после его слов наследник ордена Не сел, согнув ноги в коленях, расслабляя напряженную спину, — Да, вот так хорошо. Закрой глаза и постарайся оставить все мысли. Сосредоточься на собственном дыхании.       Взрослый Сичэнь чуть прищурил глаза, наблюдая сперва за собой, а после за Минцзюэ. Ему самому никогда не составляло труда уйти в транс. Годы тренировок не прошли даром, медитации помогали вернуть покой душе и телу, отречься от забот и проблем, а после взглянуть на них свежей головой.       А вот у Минцзюэ все было гораздо сложнее. Сколько Хуань помнил, характер главы Не всегда был тяжелым, и мало кто мог с ним ужиться. Ярость вспыхивала в нем словно спичка, а после этого контролировать себя он уже не мог. Именно поэтому Сичэнь старался помочь своему возлюбленному обрести душевное равновесие, старался научить спокойнее реагировать на некоторые раздражители. Нередко он играл для Минцзюэ на сяо или гуцине, и когда-то действительно старался научить искусству медитации. — Мы ведь тогда не так давно признались друг другу в чувствах, да? Никогда не забуду то прекрасное время, ты был таким милым и внимательным, Минцзюэ-сюн.              Глава Не опустил взгляд на Сичэня и тихо выдохнул, снова улыбаясь. — А ты был таким невинным и постоянно смущался, когда я целовал тебя. И не только...              Хуань лишь влюбленно посмотрел на своего мужа и мягко кивнул, прижимаясь ближе, пока юноши, устроившиеся в прохладной тени, подготавливались к медитации. Точнее, молодой Сичэнь уже был полностью готов: сел в позу лотоса, расслабляясь, закрыл глаза, и, кажется, даже не дышал. Из-за этого стал похож на нефритовую статую, сотворенную руками искусного мастера. В это же время Минцзюэ совершенно никак не мог найти удобное положение, сперва подгибал под себя ноги, но буквально через несколько минут пересаживался, выравнивая дыхание, стараясь успокоиться. Но постоянно что-то мешало — то назойливая мошка пищала прямо под ухом, то кончики челки, тронутые ветром, неприятно щекотали нос.       Он был бравым, дисциплинированным воином, однако успокоение собственного мятежного духа давалось невероятно сложно. Наследник ордена Не действительно хотел постичь это искусство, ведь от его умения контролировать собственную ярость во многом зависела жизнь. Но пока никак не удавалось сосредоточиться ни на своем дыхании, ни на сердцебиении, ни на движении энергии золотого ядра.       Юный Минцзюэ приоткрыл глаза и повернул голову в сторону, смотря на своего возлюбленного, который так быстро смог найти покой в медитации. На его лице играли замысловатые пятнистые тени, которые отбрасывал кедр, длинные ресницы едва заметно трепетали из-за движения глаз, а от мягкой улыбки, что застыла на бархатных устах первого нефрита, нельзя было отвести взгляд. Юный Минцзюэ внезапно почувствовал, как внутри теплом разливается нежность, горячая и тягучая, словно самая сладкая карамель.       Этот человек в белых одеяниях, невероятно спокойный, неизменно дружелюбный со всеми, с обостренным чувством справедливости и мягким, ранимым сердцем… Он ведь был совсем другим, таким непохожим на молодого господина Не. В свое время, при первом знакомстве, Минцзюэ даже и не думал сближаться с Лань Хуанем, считая, что они максимально разные, и у них нет совершенно ничего общего. Но мирный нрав первого нефрита клана Лань притягивал, беседы с ним, даже на самые простые темы удивительно успокаивали, из-за чего Минцзюэ стал искать встреч, глупо задерживать Сичэня, лишь бы урвать еще несколько минут времени, проведенного в его компании. Пусть и невероятно разные, но в конечном итоге они очень сильно сблизились.       Взрослый глава Не смотрел на себя молодого и узнавал тот самый взгляд. Именно таким взглядом он смотрел на Сичэня, который когда-то был лишь другом. Смотрел и осознавал, что тонет в этом человеке, жаждет его внимания, и злится из-за того, что он уделяет его другим. Осознавал, что питает что-то кроме дружеской симпатии, неправильное, запретное, но вместе с тем еще более желанное и столь необходимое.              В тот день, когда он таки нашел в себе ответ на вопрос «что я к нему чувствую», Минцзюэ изрубил саблей несколько десятков тренировочных манекенов, сбивал руки в кровь, стараясь выместить свою злобу и отчаяние от такой несправедливости. Они оба были мужчинами. Подобные отношения существовали в обществе, однако были глубоко порицаемы. Больше всего на свете Минцзюэ не хотел того, чтобы вслед его возлюбленному оборачивались, указывали пальцем, пренебрежительным шепотом переговариваясь «Фу, это ведь тот обрезанный рукав! А ведь еще и господин такого прославленного ордена». Но и держать в себе эти чувства он больше не мог. Собственная ярость и злость на весь мир стала застилать глаза, и покой на душе воцарялся лишь в присутствии Лань Хуаня. Поэтому в один день наследник ордена Не все-таки решился признаться своему товарищу в чувствах. Которые оказались взаимными.              Взрослый Минцзюэ опустил голову и перевел взгляд на Сичэня, который с улыбкой и вопросительно посмотрел в ответ. Сейчас прошлое казалось невероятно далеким, столько всего было пережито, но одно оставалось неизменным — их любовь. Они сумели сберечь ее, пронести через все невзгоды, и в итоге получили свою награду в виде счастья.       Сичэнь чуть отодвинулся и посмотрел на своего мужа. — Дагэ, ты чего так смотришь? Все в порядке? — Да, — мужчина коротко кивнул, улыбаясь, — Просто вспомнил, как все начиналось. Я ведь и на минуту не хотел отходить от тебя. — Ты и так не отходил, — тихо засмеялся Лань Хуань, протягивая руку и мягко поглаживая супруга по щеке, — Почти прописался в моих покоях, что я потом едва мог вставать на тренировки. И мы ведь несколько раз даже почти попались дяде. — Готов поспорить, что он все видел и знал, лишь делал вид, что ничего не замечает, боясь испортить отношения между нашими кланами, которые всегда славились доброй дружбой. — Все может быть, — Сичэнь пожал плечами, неизменно улыбаясь, — А вообще ты тогда был…       Громкий вскрик прервал слова взрослого первого нефрита и заставил обоих мужчин обернуться на звук. Еще недавно сидевшие в позе для медитации молодые люди сейчас лежали на траве — молодой Минцзюэ нависал над Хуанем. — Минцзюэ-сюн, ты что такое делаешь! Мы ведь пришли медитировать, прекрати. Нам нужно работать над твоим самоконтролем!        — А-Хуань, прости, сегодня я совершенно никак не могу себя контролировать, — настойчивый наследник ордена Не нетерпеливо целовал своего возлюбленного, пока тот старался убежать от требовательных губ и вернуть утраченное спокойствие, — Ну же, Сичэнь, я не могу сосредоточиться, а успокоение можно достичь и другим путем, который не требует бессмысленной траты времени на сидение в одной позе.       Пока Минцзюэ старался украсть поцелуй своего возлюбленного, тот все еще пытался увернуться, пусть и не так активно, как минуту назад. — О каком это пути ты говоришь? Сегодня утром едва выпустил меня из постели, неужели не успокоился? — То было утром, а сейчас уже день.       И все-таки Не Минцзюэ добился своего. Слабо сопротивляющийся Сичэнь сдался окончательно, потому что если бы он сказал, что ему неприятно происходящее или, что он не желает своего возлюбленного, то это было бы самой настоящей ложью. А правилами ордена Гусу Лань врать запрещено. Хотя, на самом деле, подобными действиями наследник ордена гораздо больше правил нарушал, нежели соблюдал. Строгая стена правил говорила о том, что нельзя распутничать, что нужно беречь свое тело для единственного спутника на тропе самосовершенствования, и не вкушать запретный плод близости до самой свадьбы. Но рядом с Минцзюэ Хуань совершенно забывал о всевозможных правилах, рядом с ним хотелось нарушать, бунтовать, идти против… — Ты всегда старался быть праведником, А-Хуань. Но твоя темная сторона гораздо сильнее.       От тихого, томного шепота взрослого Минцзюэ, который вдруг раздался над самым ухом, у Сичэня пошли крупные мурашки. Шумно выдохнув, он поджал губы, будучи не в силах посмотреть на своего супруга, как и отвести взгляд от происходящего под широким стволом кедра. Молодые они из сна Минцзюэ сливались в страстном поцелуе, совершенно не заботясь о чем-либо. Их не волновало то, что они находились на открытой местности, ничем не скрытые, что следы их любви вполне смогут заметить, что растрепанный внешний вид двух наследников великих орденов обязательно привлечет чье-то внимание. Но такие мелочи теряли смысл всякий раз, когда они оказывались рядом. Так было во сне, так было и наяву.       Верхние одеяния молодых людей полетели в стороны за абсолютной ненадобностью, они стремились скорее обнажиться, будто одежда причиняла им физические страдания, препятствуя столь желанной близости и единению. Они дарили друг другу беспорядочные поцелуи, и что было удивительно, больше всего напор исходил именно от молодого Сичэня, который еще несколько минут назад старался воззвать Минцзюэ к спокойствию и просил вернуться к медитации. Цепкие пальцы успешно справлялись с поясом, что держали одеяния наследника ордена Не, распахивали нижние одежды, оголяя крепкую, широкую грудь. Сам Минцзюэ не отставал — придерживал возлюбленного за талию, приподнимая с такой легкостью, будто Лань Хуань не весил ни грамма, спешно стягивая с него штаны, оголяя нежные, светлые бедра, на которых темнели отметины, словно печати, закрепляющие их любовь. Всего один момент — и они меняют свое положение. Минцзюэ усаживается на согнутых ногах, тянет за собой Сичэня, устраивая удобнее на своих бедрах. Крепкие руки, всю жизнь державшие оружие, невероятно нежно поглаживают округлые ягодицы, а мозолистые пальцы лишь усиливают столь острые ощущения. Они не тратят время на подготовку, на бессмысленные прелюдии, торопятся скорее стать одним целым, слиться в удовольствии. Молодой Минцзюэ придерживает Хуаня одной рукой, а второй направляет возбужденный член ко входу в чужое тело. Один легкий толчок — и Минцзюэ легко входит, почти до самого основания, сопровождаясь пошлым звуком. Тело еще помнило утреннюю ласку, и принимало ее вновь податливо, охотливо.              Громкий стон первого нефрита разрезал тишину, и взрослого Сичэня как будто окатило ледяной водой. Он шумно выдохнул, чувствуя, как мочки ушей и щеки предательски краснеют. Хуань совершенно не знал, как реагировать на это. Был ли это сон во сне, или он сейчас действительно наблюдал за самим собой? Все было так странно и непонятно, но внизу живота предательски затянуло. И сильная рука супруга, что сместилась с плеча на талию Сичэня, говорила о том, что не он один испытывал некоторое воодушевление. Почти одновременно они посмотрели друг на друга, и их взгляды говорили больше любых слов. Подобное было невероятно необычно для обоих, совершенно удивительный опыт. Игнорировать происходящее было сложно, а по факту — просто невозможно.       Минцзюэ тихо выдохнул и повернулся к своему мужу. — Сичэнь… — Тш, — Сичэнь протянул руку и положил палец на его губы, призывая к молчанию. — Ничего не говори. Иди скорее ко мне.       Чифэн-цзюнь не был тем человеком, которому стоило повторять дважды. Он понял все сразу, и поспешил склониться к любимым губам, накрыть их собственными, втянув в сладкий поцелуй. Но очень быстро этого стало мало, хотелось почувствовать больше, сильнее, ближе. Губы Минцзюэ оставляли влажные следы на щеках и подбородке Хуаня, касались чувствительного места около уха, спускались ниже, к шее.       В этом странном эфемерном мире, который расположился между сном и реальностью, все чувствовалось в несколько раз острее, а шумные вздохи и стоны молодых людей из сновидения лишь усиливали желание случайно забредших путников. Не отрывая собственных губ от нежной шеи возлюбленного, взрослый Минцзюэ потянул его на себя, устраивая на своих коленях, сажая боком. Сичэнь жмурил глаза, кусал губы, ощущая, как внизу живота стремительно тяжелеет. Невероятно хотелось осуществить все свои желания, и одновременно с этим он бесконечно смущался. Но супруг слишком хорошо его знал, поэтому сильная рука уверенно пробралась под полы серого ханьфу, накрывая пах Хуаня. — Ты всегда так стеснялся, — произнес Минцзюэ, отстранившись от чувствительной шее, на которой уже остались несколько алеющих отметин, — Краснеешь, отводишь взгляды. Но потом отдаешься со всей страстью. Смотришь с горящими глазами… И на краю оргазма молишь не останавливаться. Так было и в твои семнадцать, ты совсем не поменялся.       Сичэнь шумно, чуть судорожно выдохнул, скашивая взгляд на мужа. — Это… Это плохо?       Минцзюэ лукаво улыбнулся и лишь покачал головой, потираясь носом о шею своего мужа. — Нет. Это восхитительно. Ты весь восхитительный. И я не могу перестать наслаждаться тобой, даже во сне.       Очередной горячий поцелуй окончательно разрушил любые сомнения, последние цепи, что удерживали их от безумия, с громким звоном разорвались. Лань Хуань спешил стянуть со своего мужчины одеяния, провести руками по широким плечам, ощутить их силу, надежность, что теплилась в каждой клеточке его тела. Когда-то давно, в своей юности, он не был столь уверен в своих действиях и желаниях, опасался чего-то, но теперь все это осталось позади. И пусть его щеки краснели, выдавая смущение, он был уверен в своем мужчине, был уверен в их союзе, который был построен на бесконечной и необъятной любви.       Минцзюэ не желал уступать, под его напором одежды Сичэня сползали с плеч, обнажая светлую кожу. Оставлять её без внимания мужчина даже не раздумывал, и отстраняясь от зацелованных губ своего мужа, склонялся, опаляя влажными прикосновениями шею и ключицы. Хуань млел, кусал заалевшие губы, нетерпеливо ерзал на коленях супруга, желая почувствовать больше. В этой близости была странная нужда, и физическая, и моральная потребности одновременно. Словно они погибнут, растворятся, если не прикоснутся друг к другу.              Лань Хуань оперся на плечи Минцзюэ и приподнялся, становясь на колени перед мужем. Чужие руки тут же заскользили по его телу, по бокам и талии, вниз, к бедрам, забираясь под полы богато расшитого серебряными нитями ханьфу. Ягодицы среднего названного брата почти идеально умещались в крупных ладонях воина, от чего глава Не испытывал особый восторг. Словно они были созданы специально друг для друга, идеально подходили, как кусочки мозаики. Он нежно поглаживал упругие мышцы, ощутимо сжимал их, а затем нетерпеливо пробирался прямо под ткань штанов, касаясь прохладной бархатной кожи.       Пока Минцзюэ оглаживал ягодицы возлюбленного, Сичэнь нетерпеливо потирался о него пахом, обнимая за плечи. Вожделение накрывало с головой обоих, сдерживаться не оставалось сил. Хуань выдохнул тихим, чуть удивленным стоном, когда почувствовал, как в него проникают сразу два пальца. В сновидении все чувствовалось несколько острее и ярче, но даже этого было мало, из-за чего Хуань капризно задергался. — Минцзюэ-сюн, нет, хочу как у них. Давай… давай сразу.       Минцзюэ посмотрел на Сичэня немного удивленно, но почти сразу же его глаза потемнели от желания, которое затмевало разум. Он ничего не ответил, лишь завалил на шелковую траву, а сам навис сверху. Еще один поцелуй, жадный и страстный, от которого сердце билось быстрее, тяжелым набатом отдаваясь в висках. Одновременно с поцелуем Минцзюэ стягивал с себя штаны, стараясь не отвлекаться от поцелуя, не отрываться он нежных и сладких губ. Но все-таки пришлось. Мужчина отстранился, чтобы раздеть своего супруга, снять мешающую одежду, которая сковывала движения и прятала под собой идеальное тело Лань Хуаня, которым хотелось любоваться постоянно. На фарфоровой коже не было ни единого изъяна, даже родинки были светлыми и смотрелись невероятно красиво, из-за чего Минцзюэ всякий раз хотел зацеловать каждую.              Сичэнь, собирая последние крупицы терпения, ерзал, стараясь помочь. Наконец он кожей ощутил прохладу воздуха, слегка ежась, пока Минцзюэ пристраивался, крепко придерживая своего мужа за бедра. Склонившись, он украл еще несколько коротких поцелуев Хуаня, а после отстранился, убирая одну руку, обхватывая ею возбужденный член, направляя к тугому входу в чужое тело. Небольшое усилие — и разработанные, но все же немного узкие стенки поддались напору, впуская горячую плоть в себя, приветливо обхватывая. Сичэнь стонет громко, протяжно, прогибается в спине, и болезненно жмурится. Он знает, хорошо знает, что за этой минутной болью последует огромное наслаждение. Тягучее и сладкое, как самый вкусный мед. Пальцы на его ногах поджимаются, он напрягается, стараясь перетерпеть неприятный момент, но Минцзюэ не дает ему и шанса, сразу же задавая резкий и сильный темп.              Лань Хуань тихо стонал и одновременно тянулся к возлюбленному, ища тепла его тела, хватаясь за крепкие плечи, обнимая. Короткие ногти впивались в смуглую кожу старшего, тут же срываясь от резких движений и толчков, оставляя багряные полосы царапин. Мышцы живота сводило, внутри было странно пусто, приятно-тянуще. Крупный, горячий, твердый член Минцзюэ так приятно скользил внутри, раздвигая тугие стенки, лаская, заставляя Сичэня задыхаться в стонах. В голове не оставалось никаких мыслей, лишь пьянящая близость, лишь желание почувствовать больше, достигнуть пика вместе, еще, еще, еще.              Движения Минцзюэ были размашистыми, каждое сопровождалось громким и пошлым звуком соприкосновения двух тел. Он сверху вниз смотрел на своего супруга, любовался его красивым напрягающимся телом, плоским животом, красивым членом, на головке которого блестела капелька смазки. Ему казалось, что он мог кончить лишь от одного этого вида — настолько прекрасным тот был. Возбуждение почти болезненно обжигало и тело, и душу, поэтому мужчина покрепче перехватил ногу Сичэня, немного приподнимая, сильнее вбиваясь в податливое тело.              Еще больше масла в огонь подливали чужие стоны. Молодые они были немного впереди, разгоряченные и страстные наслаждались близостью. Юный Минцзюэ был напорист не меньше старшего, полностью беря все, что ему принадлежало, заставляя Хуаня лихорадочно шептать его имя, словно молитву. Взрослый Сичэнь кидал на них короткие взгляды и чувствовал, как краснеют от стыда щеки и вместе с этим сильнее тяжелеет собственная, и без того до предела возбужденная плоть.        — Мин… Минцзюэ-сюн, я больше…              Молодой Сичэнь цеплялся за плечи своего возлюбленного, его слова перебивали короткие стоны, и он почти дрожал. Договорить не успел — сильная рука обняла возбужденный член юноши, лаская по всей длине, и ему хватило всего нескольких плавных движений, чтобы излиться в руку Минцзюэ. Чужой громкий вскрик заставил взрослого Хуаня сжаться, и притянуть своего супруга к себе ближе, накрыть его губы требовательным поцелуем. Они и сами едва держались, столь интимная и горячая ситуация сделала возбуждение обоих почти болезненным, и оба чувствовали, что находятся уже на грани.              Минцзюэ, обняв Сичэня одной рукой за талию, а другую спустив на ягодицу, сделал усилие и поднялся, усаживаясь, придерживая мужа на себе. Едва они успели поменяться позицию, как старший принялся резко и сильно вбиваться. Горячая головка несколько раз проехалась по чувствительной точке внутри Лань Хуаня, заставляя его выгибаться в спине, до побеления сжимать пальцами крепкие плечи. Они были так близки, что каждый раз, когда Минцзюэ помогал Сичэню приподниматься, член последнего потирался меж животами, доставляя еще больше удовольствия. И совершенно внезапно он почувствовал, как приближается заветный оргазм.        — Минцзю… Минцзюэ, подожди, подожди, я… Я сейчас…              Но Минцзюэ не слушал, не желал слушать. Он бросал взгляды в сторону, замечая, как они молодые сливаются в поцелуе, разморенные удовольствием, абсолютно счастливые. Им самим оставалось всего немного, и он лишь сильнее двигался навстречу своему мужу. Но с каждым разом толчки становились сбитыми, каждый раз он терял свой ритм, и в итоге, когда мышцы Сичэня сжались вокруг возбужденного члена, он не сдержался и с тихим гортанным излился внутрь. Хуань задрожал в его руках, тяжело дыша, срываясь на тонкий стон, кончая следом.       Мир вокруг них перестал существовать, он стремительно белел, а эфемерный сон растворялся, впитываясь в них самих. Оглушенные столь ярким оргазмом, они не сразу понимали, что происходило, но в какой-то момент все потухло и наступила кромешная тьма.              Сичэнь, тяжело дыша, сидел на постели, совершенно не понимая, что произошло. Он точно спал, но сон был таким реальным, таким удивительным и горячим, что возбуждение настигло его и наяву. Почувствовав мягкое прикосновение к собственному плечу, он повернул голову и увидел Минцзюэ, который сидел рядом, с совершенно таким же выражением лица.        — Минцзюэ… Тебе… Тебе тоже приснился этот странный сон? — Да, — он коротко кивнул, поднимая руку, касаясь лба тыльной стороной ладони, стирая выступившую испарину, — Но как нам мог присниться один сон на двоих? Почему мы видели мой сон?       Сичэнь недоуменно повел плечами, осматриваясь вокруг — Я не знаю, быть может это благовония… Хотя я и раньше ими пользовался. Может быть, дело в курильнице, которую подарил господин Вэй?       Минцзюэ коротко кивнул и чуть улыбнулся.       — Все может быть, — выдержав недолгую паузу он посмотрел на своего мужа и протянул к нему руку, — Сичэнь…       Хуань повернул голову и мягко улыбнулся, видя заинтересованный взгляд супруга, пересаживаясь чуть ближе. — Да? — Иди ко мне.              Они оба не смогли сдержать улыбок, и первый нефрит тут же подполз к мужу, приподнимаясь на колени. Тянутся друг другу, касаются губ, сливаются в тягучем поцелуе. Минцзюэ прижимает Сичэня ближе, сминает мягкие губы, лаская их языком, приоткрывая их и проникая внутрь. Сердца обоих снова забились быстрее, им было нужно совсем немного, чтобы снова почувствовать желание быть ближе.       Минцзюэ отстраняется первым, смотрит на Сичэня чуть лукаво, пока широкая ладонь мягко поглаживает чужую поясницу. — Знаешь, сон был прекрасным… Но я хочу тебя наяву.       Под тихий, счастливый смех Хуаня Минцзюэ заваливает его на постель, втягивая в новый поцелуй.       Впереди у них ещё очень много времени, прекрасной яви и волшебных снов, но неизменным останется одно — они будут вместе.