Исподтишка

Уэйд хмурит брови и поднимает голову со своей седельной сумки. Привстав на локтях, он напряженно вслушивается в то, что только что ухватил за кулисой шума, — за потрескиванием лагерного костра, за разборками койотов вдалеке, за густым храпом вокруг, отражаемым стенками грота. Когда он уверен в том, что именно слышит, он усмехается: он ненавидит неожиданности, но питает слабость к сюрпризам. Он отворачивается от мельтешения теней по камням, ко входу, — и смотрит в собирающееся светлеть небо над равнинами за ним, но не находит знакомый силуэт на этом фоне. Но он слышит голос Чарли. В глубине души Уэйд исследователь и потому он поднимается со своего места и подбирается ближе. Он припоминает вечерний разговор о том, что у них закончился последний кофе. Неудивительно, что Чарли, охраняющий банду от ушедшего-или все-таки нет племени этой земли, держится за свою бодрость другим способом. Ковбои нередко разговаривают со своей скотиной по ночам, на самом деле, раговаривая с самими собой, чтобы не дать себе задремать, — но представить Чарли, разговаривающего с их лошадьми, Уэйду еще сложнее, чем представить его поющим. Как сейчас. Уэйд и так знал, что у Чарли сильный, хорошо контролируемый им голос, но Чарли искренне удивляет его тем, что поет достаточно чисто. И близко непохоже на то, что заставило бы его проникнуться ухоженной профессиональной певицей в салуне на мексиканской границе, но в простом и уверенном исполнении Чарли есть много мысли и чувства. Оно нравится Уэйду даже без музыкального сопровождения. Уэйд не знает песню, но слова, качающиеся на волнах мелодии, и неважны. Это нечто из жизни до него, до банды, до ограблений, до того, как имя Чарли Принца стало означать меткость, верность и смертельную опасность. Уэйд пусто смотрит перед собой, вспоминая свое детство до момента, когда он оказался один на вокзале. Вспоминая свою мать. Та не пела ему баллад, только научила его самому важному уроку — что каждый сам за себя. Уэйд слушает своего второго в команде и единственного человека, заслуживающего считаться его другом в его жизни беззаконника, пока Чарли не замолкает. Осознав последнее, Уэйд колеблется. Он мог бы вернуться к костру, потому что не хочет выдать себя и заставить Чарли смутиться и засожалеть о своем коротком возвращении в прошлое. Но также Уэйд знает, что разговор об этом сейчас мог бы и сблизить их, как прекрасно знает, что Чарли рассказал бы ему что угодно о себе, если бы он попросил его. Если бы он посмотрел на Чарли не отрываясь. Если бы позвал по имени чуть мягче обычного. В конце концов, Уэйд не решается выйти и вторгнуться в этот деликатный момент. Но он решает присвоить себе его частичку. Он достает из запазухи свой мятый журнал и карандаш и, выглянув из-за угла, начинает с полуулыбкой переносить то, что видит, на бумагу. Чарли в нескольких метрах и Чарли на странице не замечают его внимательное присутствие. — — Чарли опрокидывает в себя виски из бутыли. Удостоверившись, что остальные спят, он расстегивает куртку и вытаскивает оттуда журнал. Бена сцапали подло, по наводке сразу непонравившейся Чарли банщицы, когда тот уже готовился принять долгожданную ванну. Чарли забрал его журнал вместе с остальными его вещами и поясом, когда узнал о случившемся аресте. Он и остальные позаботились о заведении и его персонале так, что от того места остался только быстро умолкший столб дыма и пламени. Но Бен по-прежнему где-то там, на милости разбившейся надвое ватаги шерифа, которой может хватить ума и на то, чтобы залечь где-нибудь на пару дней и только потом выдвинуться в путь, чтобы сбить их со следу. И самое паршивое в этом то, что им может удастся. Завтра Чарли должен будет принять решение. Распределить их ресурсы, разработать план. Чарли аккуратно гладит корешок журнала. Ему не хватает Бена. …Но он с ним? Здесь? Чарли сглатывает и отводит глаза. Заглянуть в журнал означало бы заглянуть Бену в голову. Разумеется, он видел много, очень много рисунков Бена, потому что тот оставляет за собой некоторые, случайно получившиеся, на видных местах. Но эти, скрытые под обложкой, Чарли уверен, обладают особой ценностью, потому что за ними Бен проводил больше всего времени и носил их с собой. Чарли ищет лазейку и говорит себе, что персонал той бани наверняка обшманал вещи Бена, когда его увели, и в таком случае, должно быть, видел и его рисунки тоже. Чарли говорит себе, что они заслуживают быть увиденными тем, кто оценит их по достоинству. Следующие несколько минут Чарли медленно перелистывает страницы и вдумчиво разглядывает образы лошадей и буфало, койотов и птиц, змей и домов, экипажей, салунов, скал и городских сцен из узнаваемых мест, в которых они останавливались. И женщин. Чарли поджимает губы и, неодобрительно сощурившись, осматривает их нагие силуэты. Без намека на похоть во взгляде, а с придирчивым интересом, подпитываемым гораздо более худшим чувством. В какой-то момент он понимает то, что до того упускал из виду: все они, раздетые, в постели, с распущенными волосами, могли бы быть одной и той же. Чарли говорит себе, что это означает, что Бену не нужна была ни одна из них; что его гораздо больше волновали выбранные красивые сцены. Он оставил каждую позади, променял на другую, такую же неузнаваемую. Каждый раз выбрал их банду. Чарли перелистывает страницу и замирает. Едва дыша, он смотрит на тщательно детализированный и безоговорочно узнаваемый набросок, пока тот не начинает расплываться перед его широко раскрытыми глазами. ...К нему прикоснулись самым интимным возможным образом без его ведома. Чарли морщится и смаргивает навернувшиеся слезы. Бен. Бен нашел в нем красоту.