amortentia

Гермиона Грейнджер плечом толкает дверь в соседнюю со своей квартиру, потому что знает – та никогда не бывает заперта. И был бы Гарри развесёлым волшебником, обвешавшим весь дом супер крутыми защитными заклинаниями, как, например, слегка параноящий Рон, было бы здорово. Но Гарри не запирает дверь исключительно по банальной рассеянности, а из всей защиты у него, навскидку, обезоруживающая трогательная улыбка тихого безумца, не способного причинить вред никому, кроме себя самого. Гермиона проходит в квартиру своего лучшего друга, кладёт стопку выстиранной и выглаженной одежды на видавший виды диван в микроскопической гостиной, вздыхает, делаясь ужасно похожей на миссис Уизли, и берётся за волшебную палочку. Мужчины и так-то неряхи, даже если утверждают обратное, а уж с образом жизни Гарри: пятнадцать часов на работу, два часа на бесцельное шатание, час на ужин прямо на диване, где шёл, там и разделся, где разделся, там и лёг. Если бы не Гермиона, эта квартира уже давно погрязла бы в неистребимой грязи, в которой, безусловно, завелись бы новые науке неизвестные фантастические твари: Хагрид с его приятелем и коллегой по несчастью мистером Скамандером были бы счастливы. В том, что мистер Поттер с поистине гриффиндорским упрямством, достойным лучшего применения, совершает медленный и тихий суицид, очевидно для всех, от самой Гермионы до Министра. Имея настоящее призвание к целительскому делу, он занимается им всецело, выкраивая на сон и еду ровно столько, чтобы суметь успеть вылечить как можно больше людей, пока тело не отказало совсем. Поговорить с как можно большим количеством пострадавших в этой чёртовой войне. И мало ему было бесконечных дежурств на роли рядового колдомедика (хотя, с его признанными талантами он мог бы заниматься только тяжёлыми, требующими особого подхода травмами, болезнями и проклятьями), так он ещё выдумал службу поддержки «для тех, кто не может получить поддержку от Министерства». И не так, чтобы была необходимость уметь читать между строк, чтобы расшифровать «для обделённых вниманием и помощью Слизеринцев». Гермиона долго-долго уговаривала его не делать совсем уж провокационных листовок, и в конце, перед самой печатью, втихаря от героя, подправила текст на своё усмотрение. Не так, чтобы бывшие сторонники и наследники помчались навстречу чудесному исцелению от Победителя Тьмы Бездонной, но кое-кто действительно стал появляться в отвоёванном Поттером кабинетике, принося свои горести, страхи и незатянувшиеся раны. Чуть позже к Гарри присоединился Невилл, вдруг полностью разделивший непопулярное среди «добрых победителей» мнение, что война для всех одинаково страшна, что люди совершают ошибки и все, без исключения, имеют право на поддержку, лечение и, мать его, прощение. Герой, он хоть в немагической Африке – Герой. Такого даже могила не исправит, проверено временем. Поэтому Гермиона, с не менее гриффиндорским упорством, по мере сил помогает Гарри выжить: стирает его одежду, прибирает в его квартире, утром открывает, а вечером закрывает окна, приносит домашнюю еду, которую периодически и выбрасывает, уже заплесневевшей. Сам Гарри, изредка замечая эту заботу, зовёт лучшую подругу выпить, сам назначает себе выходной (что обозначает, что в Мунго на следующий день он явится не с рассветом, а к полудню), и долго мучительно благодарит. Никогда не рассказывает, где болит. «У тебя и без меня забот хватает, Герм, и работу никто не отменял, а ты и так обо мне заботишься, я бы без тебя помер давно», и вот что ему противопоставишь. Мистер Поттер всегда был патологическим упрямцем, не знающим, что такое уступки. Никогда не рассказывает, где болит, но Гермиона всё прекрасно знает. Пожалуй, кроме смерти его родителей, она практически всё видела своими глазами, или просто была достаточно близко, чтобы прочувствовать. Слишком много смертей, потерь и утрат, лишений и горестей для одного живого человека, который и по сей день остаётся если не ребёнком уже, то подростком. Что такое двадцать лет? Щенячий возраст. Гермиона помнит всё, и прекрасно знает, как на Гарри давит каждое воспоминание и каждая утрата, воспринимаемая им, как личный провал. Только всё это он мог бы пережить, время и правда лечит, хотя бы немного притупляет боль. Он мог бы всё пережитое пережить и жить дальше, но не переживает и не живёт. По одной ужасной и слишком простой причине: Что бы он ни делал, как бы ни старался, Драко Люциус Малфой к нему не приходит. Гермиона иногда мысленно усмехается: оказывается, потерять врага намного сложнее, чем друзей, родных и соратников. Потом обрывает себя строго, заставляет снова и снова принять простую в своей прямоте и очевидности правду: не врага, не друга, не соратника, но единственного любимого человека. Как говорится, через столько лет? – всегда. Драко Малфой, будь он трижды неладен во всех своих делах, не появляется хоть в самой номинальной досягаемости для Гарри, вынуждая того читать газеты и слушать сплетни коллег с недостойной гриффиндорца жадностью. Иногда, если Гермионе удавалось его разговорить за бутылкой какой-то магловской дряни, Гарри с блаженной кротостью в изумрудных глазах говорил «наверное, он жив… не смолчали бы», а потом обрывал сам себя, мотал головой, отметая ненужные мысли, оправдывался тем, что устал. От невесёлых размышлений Гермиону отрывает крохотная пегая совушка, влетевшая в открытое окно и тут же требовательно протягивающая лапку, к которой привязан крохотный свиток явно короткого письма. - Здравствуй, Диана, - Гермиона гладит птицу по блестящим ухоженным перьям, отвязывает письмо и идёт за совиным печеньем, на ходу разворачивая записку и невольно улыбаясь. Пока совушка благосклонно клюёт не самое свежее печенье, Гермиона пишет ответ, на обратной стороне клочка пергамента, привязывает его к лапе совы, и несколько долгих секунд смотрит в открытое окно. Интересно, сам Гарри знает, где у него лежит корм для почтовых сов, запасные перья и пергамент? Впрочем, всегда можно воспользоваться Акцио, на то они и волшебники, но дело-то не в этом. Может, стоит рассказать ему о них с Паркинсон? В конце концов, они третий год вместе… Но кто его знает, как Гарри это воспримет. С одной стороны, он будет рад за подругу, и, безусловно, поддержит любую дружественную связь с «ущемлёнными и оскорблёнными» змейками (видит Мерлин, это уже начинает походить на маниакальную идею), но, с другой стороны… его заветная змейка с дьявольским упрямством прячется в гнезде. Закончив с приведением холостяцкой берлоги в более-менее пристойный вид, Гермиона спускается к себе, аккуратно закрывает все книги, разложенные на широком рабочем столе у окна, раскладывает закладки и быстро пробегается глазами по свитку, который успела заполнить сегодня лишь на половину – мысли никак не желали сосредотачиваться на работе с самого утра, всё время возвращаясь к Гарри. Она надевает лёгкую тёмно-бордовую мантию прямо поверх домашнего платья, и выходит в Косой, чтобы сделать несколько покупок: принимать гостей в пустом доме, кем бы эти гости ни были, она не привыкла. Когда Панси отпирает дверь своим ключом, Гермиона как раз заканчивает с нехитрым ужином с расчётом на Гарри, безусловно. Мерлин милостивый, столько денег, в прямом смысле, уходит в помойку! Но не оставлять же его, болезного, без заботы. Панси открывает своим ключом, но охранные амулеты, развешенные над дверью, начинают тихо звенеть. Гермиона встревоженно вскидывает голову, да так и замирает с приоткрытым ртом, глядя на своих гостей. С Теодором в школе Гермиона вообще не пересекалась, просто знала его имя, на этом всё. Позже она узнала, что он является лучшим другом что Панси, что Драко. То есть, они тоже были эдаким Трио, только не Золотым, а Серебряным (Гермиона в душе считала, что скорее «платиновым», но вслух этого не говорила). Ничего против друзей своей любимой девушки она никогда не имела, с уважением и доверием относясь к её выбору, но всё равно как-то не ожидала увидеть Нотта в своей квартире, да ещё и без приглашения. - Эм, - глубокомысленно говорит Гермиона, и, наконец, закрывает рот. - Привет, - совершенно спокойно улыбается Тео, так, словно они дружат сто тысяч лет, и вот так запросто ходят друг к другу в гости в любое время. – А ты изменилась. Похорошела. - Даже не пытайся, - гадко усмехается Панси, проталкивая своего дружочка вперёд. – Это моя девушка, так что уйми свой юношеский пыл, красавчик. А ты давай, заходи, мордредов сын, заколебал. - Панс? – спрашивает Гермиона, не особо реагируя на спокойно разувающегося и проходящего в гостиную Теодора. - Ну что ты как девчонка, честное слово! Герми, детка, ну скажи ему. Гермиона, неожиданно даже для самой себя, понимает, на кого сердится Панси, и, так же для себя неожиданно, улыбается. - Привет, Драко. Я рада, что ты пришёл. Проходи скорей, ужин как раз готов. Она смотрит на нехотя входящего в квартиру ледяного принца, и сразу выхватывает немного неровно остриженные волосы на висках, словно Драко разбирался с ними самостоятельно, нездорово бледную кожу, тени под глазами, напряжённо сцепленные в замок руки. Гермионе ужасно хочется его приобнять, потому что на привычного Малфоя, пусть и запуганного, как в день последней битвы, но всё же надменного и живого, её нежданный гость совсем не похож. Теодор очень смешно шутит и мастерски владеет атмосферой, Панси рассказывает забавные ситуации из тех времён, когда они трое были совсем детьми, а шалили немногим меньше и ничуть не безопасней близнецов Уизли. Драко почти не ест, хотя ему явно нравится, зато долго-долго цедит вино мелкими глотками, а потом и вовсе просит разрешения покурить. Гермиона накладывает чары, не дающие запаху дыма распространиться на весь дом, и внимательно рассматривает тонкие явно магловские сигареты с ярким ментоловым запахом. Драко курит молча, в разговоре почти не участвует, а Гермиона мается от почти что жизненной необходимости позвать Гарри. Но, почему-то, не решается сказать об этом вслух. - Квартирка на первом ещё свободна? – спрашивает Панси ближе к позднему вечеру, и, получив утвердительный кивок Гермионы, продолжает: - Тогда, можно я попрошу тебя приглядеть и за моим мальчиком? Ты уже навострилась за своим следить, а мой, видишь ли, скоро помрёт в дворцовой роскоши и взаперти. - Что? - Мама Паркс, - Теодор коротко смеётся, чуть не получив от подруги локтем в рёбра, - говорит, что Драко хотел бы снимать эту вашу пустующую квартиру, если только хозяин дома согласится связываться с бывшими Пожирателями. Услышав последнее слово, Драко вздрагивает и явно привычным жестом прижимает левую руку к животу. Гермиона фыркает очень недовольно. - Хозяин дома почтёт наивысшим благом, - говорит она чуть громче, чем хотелось бы, - связаться с любым… бывшим… пострадавшим… а с тобой, Драко, в особенности. Как бы ему нервы не сорвало от радости. - У вас тут завёлся блаженный псих? Святой наших дней? – Теодор выглядит довольным, но его внимательный цепкий взгляд заставляет Гермиону собраться и напрячься. С таким, пожалуй, враждовать не стоит, даже если очень припечёт. - Святой, - осторожно отвечает она, - и блаженный, тут ты прав. Иначе мистера Поттера и не назовёшь. Драко поднимает голову слишком быстро, и едва не закашливается горько-ментоловым дымом, и у Гермионы по спине пробегаются ледяные мурашки, когда она ловит его встревоженный, недоверчивый, тусклый взгляд. - Сразу после окончания войны, - тихо говорит она, - Гарри отказался от обучения в аврорате… Он захотел лечить людей. В Мунго его приняли с распростёртыми объятьями, но тогда у него ещё были кое-какие силы, поэтому он решил на все сбережения своих родителей купить дом в Косом, сдавать его в аренду, а деньги эти тратить на поддержание фонда помощи выжившим… Дом его, а он точно будет рад тебе по… - Паркинсон, - ледяным голосом чеканит Драко, и смотрит на лучшую подругу почти, почти по-малфоевски. – Ты не предупредила меня. Ты не сказала, что… - Что «что»? Какая тебе разница, кто арендодатель?! Ты просто ищешь очередное оправдание своей дурацкой трусости и нежеланию сделать хоть что-то, чтобы облегчить свою боль! - Паркс, тш. Гермиона говорит только это короткое словечко, да осторожно качает головой, а самая горячая ведьма Слизерина тут же притихает и делает глубокий вдох. Теодор всерьёз задумывается о том, что Грейнджер, судя по всему, крутая заоблачно. Хорошо бы с ней подружиться. - Гарри почти никогда не бывает дома, он живёт работой и на работе. Дома он едва успевает поспать и произвести хоть немного мусора, чтобы мне было, чем заняться. По нему война очень тяжело проехалась, никак ему не собраться. Но он будет очень рад тебе, Драко. Он очень часто про тебя говорит. «Он весь этот свой дракклов центр поддержки придумал только ради того, чтобы тебя увидеть, змей!», - мысленно договаривает она, и глаза начинает нехорошо щипать. - Поэтому, пожалуйста, не отказывайся. Ты же занимаешься зельеварением, да? Паркс как-то мне говорила. В той квартире, что на первом этаже, будет несложно обустроить лабораторию. В округе много хороших лавок, я завела дружбу с лучшими аптекарями – сам понимаешь, Гарри недосуг, а зелья ему нужны. Правда, слишком близко к Лютному, но… - … но нас это устраивает, - решает Панси, и разливает остатки вина по стаканам. Потом Панси остаётся ночевать, а Теодор уводит напряжённого и задумчивого Драко «паковать вещички и прощаться с родителями».