Эрис

      Ей хотелось, чтобы это был лишь сон…       Но все было настолько реалистично: этот холод, окутывающий ее тело и пронизывающий до самых костей, и этот страх, поселившийся глубоко внутри, сжимающий все ее внутренности в своем кулаке, так, что вздохнуть невозможно.       По босым ногам пробежал табун мурашек от ледяного мраморного пола, на котором она сейчас стояла. Босая и в легком ночном платье. Как нелепо, стоять в таком виде перед ними! Словно напоказ, чтобы они убедились в ее ничтожности и беспомощности. А она таковой и была! Слабой и одинокой, глупой овечкой в этой стае волков, которые смотрели на нее с таким вожделением и превосходством, только и ждали отмашки, чтобы накинуться и разорвать ее на мелкие кусочки, насладиться невинной кровью, которая сейчас с бешеной скоростью перекачивалась ее сердцем, стремящимся будто разорвать грудную клетку.       Она неуверенно, почти незаметно вытерла влажные руки о платье, не поднимая глаз от пола. Смотреть в эти лица для нее было просто невыносимо, поэтому она со смирением ждала, когда ей объяснят, зачем в столь холодную ночь ее резко подняли с постели и привели в эту часть особняка, проход куда ей был всегда заказан.       Легкий шелест мантии, но еще раньше она почувствовала леденящую волну воздуха, которая обдала кожу ее лица. Он подошел так близко, что можно было бы почувствовать тепло человеческого тела, но от него шел только холод, будто все внутри него застыло, даже кровь остановила свой ход, а сердце больше не билось.       С непривычной нежностью и аккуратностью его пальцы захватили девичий подбородок и подняли наверх, подставляя ее личико своему въедливому взору. Он часто входил в ее сознание без спроса, грубо, сшибая все заслонки и преграды, для него они не значили ничего. Но сегодня делать этого не пришлось, все было написано на ее лице. Она же, взглянув ему в глаза, не увидела ничего, кроме пугающего интереса, какой обычно бывает у ученых-исследователей, когда они пробуют что-то новое на своих очередных подопытных крысах. Он улыбнулся одной из своих фирменных улыбок, которые ее так пугали в последнее время. И в этот момент она поняла, что сегодня, сейчас она стоит перед чем-то неизбежным, что поделит ее жизнь на два неравных отрезка, и скоро решится, какой из них будет короче.       Страх парализовал ее всю. Даже дыхание остановилось, и она не могла вдохнуть, будто от этого станет нестерпимо больно. Тело не слушалось, и, когда он крепко взял ее маленькую ладонь в свою, сжав пальцы и потянув за собой, она ощутила, как одеревенели ее мышцы, колени едва сгибались. Как оловянный солдатик, она следовала за ним в другой конец комнаты, которая была скрыта полумраком из-за отсутствия малейшего источника света.       Когда они остановились, она ощутила, как он стал сзади нее, прижимаясь к ней. Его руки легли ей на плечи, будто обнимая, защищая. Но тепла не было. Был только страх. Взмах его палочки, и пространство вокруг них тускло осветилось единственной свечой. Короткий вздох облегчения уже был готов вырваться из ее рта, но застрял там же, когда она увидела, кто был перед ней.       Это был человек, который уже давно не видел света. Худой, лохматый, в грязной, порванной одежде, он походил на бродягу, и она поймала себя на мысли, что она так хотела, чтобы это было именно так. Но здесь и сейчас он — пленник, с прижатыми друг к другу руками. Для того, чтобы сковать человека, кандалы здесь не нужны, достаточно пары заклинаний. Пленник с затравленным взглядом, наполненным мукой. Сколько боли он выдержал до этого момента? Сколько еще предстоит выдержать?       — Ты ведь знаешь, что уготовано плохим людям? — его елейный голос прозвучал совсем рядом, а дыхание обдало ухо.       Она не могла оторвать взгляда от мужчины, который сейчас с таким же страхом смотрел на нее, поэтому у нее хватило сил лишь едва кивнуть.       — Что он сделал? — только и смогла прошептать она.       — Разве это имеет значение? Достаточно того, что он наш враг. Один из наших многих. А ты знаешь подходящее заклинание, дорогая!       Мужчина агрессивно замотал головой, подаваясь вперед и хватая ртом воздух. Если бы он мог, то крик сотряс бы эту комнату, но она успела увидеть, что у него нет языка. Он рвался к ней, стараясь сдвинутся с проклятого места хотя бы на дюйм, стараясь что-то поменять в своей несправедливой судьбе. Даже несмотря на то, что в этом фарсе у них обоих главная роль, у этой пьесы печальный финал. К ним обоим пришло горькое осознание. Это — показательная казнь, а она — его личный палач.       — Я знаю, ты можешь это сделать!       Его шепот, как змеиное шипение, гипнотизирует, заставляет подчиниться. Все ее естество против этого! Но сопротивляться так тяжело. Особенно когда в ее руке появилась его белоснежная палочка, а кожу горла предательски холодит металл клинка. Он поднял ее руку, направляя палочку за нее, а потом его рука скользнула на ее талию, обхватывая ее крепче.       — Ты хочешь это сделать!       — Я не могу! — дрожь в голосе не удалось скрыть.       Ее очередная слабость, за которой неминуемо последует расплата. По окоченевшему телу тонко заструилось кровавое тепло. Признак, что она еще жива, что еще дышит. И, чтобы продолжать тратить кислород, ей надо забрать его у другого с помощью двух простых слов, но которые не действуют без нужной мотивации. Она никогда не хотела этого по-настоящему!       Рука дрогнула. Нажим усилился, а слезы стали собираться в уголках ее глаз. На секунду показалось, что время вышло, и она проиграла! Взгляд метнулся на пламя свечи, которое неистово бесновалось, выбрасывая черные всполохи. На душе стало так гадко. Ей захотелось сгореть так же, как и этой свече. До конца, чтобы не осталось ничего!       — Сделай это! Ну же!       Его неотвратимый голос настиг ее в тот момент, когда палочка дрогнула в руке, выпустив огненный поток. Комната озарилась, как при дневном свете, что никогда сюда не попадает. То, что было пару мгновений назад человеком, теперь извивалось на полу. Она почувствовала извращенную радость от того, что он безмолвен, и облегчение, что слезы остались невыплаканными, ведь все это зрелище предстало перед ней, как размытое пятно с мазками ярких красок.       — Ты — умница, дорогая!       Но когда клинок глубже рассек ее плоть, выпуская на волю не только алую кровь, но и остатки ее глупого сердца, слезы, наконец, пролились, делая весь развернувшийся перед ней ужас более четким. Ужас, который навсегда отпечатается в ее памяти. Кровь, выжженная огнем.       Амелии хотелось, чтобы это был лишь сон, но это была ее реальность…

      ***

             Яркий свет, резко озаривший комнату, заставил зажмуриться. Амелия со стоном прикрыла глаза рукой и перевернулась на другой бок, мечтая о нормальном сне. В эту ночь кошмар снова решил стать посетителем ее сновидений. Привычный сценарий прокручивался снова и снова как по нотам, и Амелия научилась терпеть его. Сжав зубы, постоянно напоминая себе, что это уже это прошлое, Амелия просто ждала, когда все закончится. Со временем прекратились и ночные приступы, которые часто сопровождались слезами и хриплыми криками. Амелия никогда не звала на помощь, чтобы хоть кто-то помог ей справиться с изматывающими кошмарами. Никто бы по-настоящему и не помог, ведь Амелии так хотелось, чтобы кто-то залез в ее мысли и вдребезги уничтожил ту кладбищенскую плиту, накрывающую своим чудовищным весом всю ее жизнь. В одну из таких атак, когда события той ночи были свежи, словно кровоточащая, вечно не заживающая рана, причиняющая только боль из раза в раз, на помощь пришла Эпона. Она ничего не сказала, только дала Амелии напиться воды, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце и остановить поток слез, а после протянула темный маленький пузырек.       — Может это поможет вам уснуть без сновидений, госпожа, — эльфийка исчезла так же незаметно, как и появилась.       Амелия тогда первый раз попробовала снотворное личного производства Даниэль. Снов и правда не было, но все время, что Амелия находилась в царстве Морфея, ей казалось, что она, словно в свободном падении, летит все ниже с четким ощущением, что вот-вот повстречается с безжалостной землей. От такой тревожности на утро было не лучше. Амелия была разбита и совершенно не могла сконцентрироваться, поэтому, как бы заманчива не была идея скрашивать свои ночи снотворными зельями, она поняла, что бороться со страхом для нее куда проще, чем бежать, поджав хвост, и искать свое спасение на дне котла.       Теперь она могла лишь иногда вздрагивать, когда все-таки теряла контроль и по-настоящему уплывала в забытье после «очередного круга» путешествий по реке ее самых гнусных воспоминаний. Так было не всегда, и настоящий сон стал ценным, редким трофеем.       Бежать стало некуда. В один момент Амелия поняла, что рядом с ней не осталось совершенно никого. Мерзкое одиночество подкралось к ней, словно дьявольский туман, протянуло к ней свои щупальца, связывая по рукам и ногам. В Марбл Холле не было человека, кого бы Амелия смогла назвать другом, исключая Эпону, но девушка всегда помнила, кто ее настоящий хозяин, так что излить душу эльфийке значило нашептать все свои секреты прямо в ушко оставшимся двум здешним обитателям. А хогвартские надежды… Так и остались надеждами. К ним также присоединились разбившиеся мечты, но с ними было справится гораздо легче. Их можно было спрятать в дальний металлический сейф, закрыть его на тысячу замков и благополучно забыть.       — Миледи, доброе утро, — голосок Эпоны звучал бодро и по-доброму. — Госпожа Даниэль просила разбудить вас, если вы еще не встали, и помочь вам собраться.       Амелия пробурчала что-то нечленораздельное, но все же села на постели, потирая глаза.       — Я пойду наберу вам ванну, как вы любите, и попрошу Сири принести вам завтрак.       Эпона исчезла, а через секунду в соседней комнате зажурчала вода. Амелия провела ладонями по плечам, стараясь согреться. Совершенно не хотелось покидать теплое место под одеялом. Она бросила мимолетный взгляд на прикроватный столик, отметив время раннего летнего утра, но задержала его на том же месте. Рядом лежало его последнее отправленное ей письмо, которое Амелия зачитывала до дыр почти каждую ночь. В некоторых местах бумага помялась, кое-где были круглые светлые пятна, а буквы потеряли свою яркость и четкость. По вечерам Амелии было необходимо проделать этот ежедневный ритуал, почувствовать, что Северус рядом с ней, через этот аккуратный каллиграфический почерк, превращающий буквы в слова, а слова в предложения, предназначенные только ей одной, показывающие, что он помнит о ней, что они по-прежнему друзья. Но утром Амелия не могла даже смотреть на это послание. Один взгляд заставлял узел в душе стягиваться туже, оставляя кровавые царапины. Она резко потянулась за письмом и, схватив его, скомкав углы, быстро запихнула в медальон, висящий на шее.       В этот момент Амелии стало противно от самой себя, потому что она сама прекрасно понимала, что сегодня вечером снова откроет и прочитает его от корки до корки, так же поднесет к губам и крепко зажмурится, представляя лицо Северуса и его редкую улыбку, которая была так уникальна для нее и так шла ему. А на утро она снова будет испытывать удушающую досаду, ведь это снова то же письмо, которое вот уже полгода заменяло ей друга и бередило старые раны от тоски по нему.       Надежды на поступление в Хогвартс было больно отпускать, но больнее было отпускать и пробовать смириться с отдалением друзей от нее. Лили перестала писать через полгода, после того, как она и Северус уехали в Хогвартс. Амелия последняя отправила подруге письмо, но не получила ответа, как не получила и элементарного поздравления с днем рождения или письма с вопросом, почему подруги нет в толпе первокурсников на первосентябрьском распределении.       С Северусом было проще и комфортнее. Он не задавал вопросов, зная, как неприятно, когда давят на больную мозоль, но в его письмах всегда была теплота. Каждый раз, когда Амелия читала его послания, ей казалось, что он сам говорит с ней, сидя напротив. Он подробно рассказывал обо всем, будто стараясь помочь Амелии представить, каково это — быть студенткой Хогвартса, пусть даже через чернила и листки бумаги. Амелия с трепетом хранила все его письма в своем медальоне, часто перечитывая их, особенно, когда становилось особенно плохо и тоскливо. Ведь во всем этом великолепии была огромная ложка дегтя, причем не одна. Во-первых, Северус хоть и присылал замечательные письма, сам домой приезжал крайне редко. Все праздники он проводил в Хогварсте, а на летних каникулах предпочитал посещать дом лишь на несколько коротких дней, максимум неделю, естественно, которую сама Амелия проводила где угодно, но только не на территории Англии в составе очередной экспедиции Даниэль. Вторая причина была такой же неутешительной. Со временем письма Северуса становились короче, присылал он их реже, из них как будто пропадала жизнь, краски. Предложения были хоть и аккуратно написаны, но казалось, что буквы стали острее, чувствовалась скованность и холод.       И вот последнее письмо пришло на Рождество. Всего на половину страницы. Такое сухое и отчужденное. Амелия ответила со всем радушием, страстью и радостью, на которую была способна, пытаясь как можно полнее ответить на те скорбные короткие предложения, которые прислал ей Северус, пытаясь выжать из них хоть что-то, чтобы написать как можно больше, продлить это приятное чувство от собственной значимости, что он читает ее письмо и ему не все равно. В жизни Амелии мало что происходило, дни не отличались оригинальностью в планах, поэтому она писала, задавая ему вопросы об учебе, экзаменах, друзьях, о Лили, надеясь, что следующее его письмо будет гораздо более длинным глотком свежего воздуха для нее, чем предыдущее. Но вот спустя полгода сова не принесла ни одного письма на ее имя. Все оставалось по-прежнему. Воздух давно кончился, и Амелия перебивалась короткими вздохами, которые могла добывать из прошлых писем, оживляя притупившиеся, греющие душу воспоминания.       Попытки узнать, что происходит с другом и где он пропадает, не приносили успеха. Эйлин мало что могла ответить Амелии на ее многочисленные вопросы, лишь то, что она, как мать, безмерно рада, что ее необщительный сын, наконец, обзавелся близкими и влиятельными друзьями и теперь часто гостил у них, чаще всего у Люциуса Малфоя. Амелии, услышав это, оставалось лишь только разочарованно хмыкнуть. С недавних пор она часто видела господина Малфоя в стенах Марбл Холла, поэтому ей ничего не стоило осведомиться о том, в каких отношениях он пребывает с Северусом, но все эти вопросы вызвали бы подозрения, и не только у Люциуса, а Амелии рассекречивать себя и свои интересы категорически не хотелось, поэтому вопросы так и оставались блуждать в ее голове, невысказанными.       Понимая, что нежиться в постели дольше нельзя, Амелия выскользнула из постели и поспешила в ванную комнату, которая уже успела наполниться паром и затуманить пространство. Опустившись в горячую воду, Амелия не сдержала улыбки и блаженно прикрыла глаза. Ей так хотелось продлить эти беспечные минуты, ведь после того, как она покинет стены своей комнаты, вихрь событий, которые сегодня были запланированы Томом, поглотит ее, пережует и выплюнет. М-да, настроение насущного дня точно не располагает к утомительным встречам и фальшивым светским беседам. Но Амелию уже давно никто не спрашивал, чего она сама хочет, чего желает. Запертая в клетке со всеми удобствами, ей иногда разрешали полетать на свободе, но только для того, чтобы в очередной раз показать, на что способна и когда это было нужно другим. Такова ее судьба была сейчас — быть благодарной и покладистой, той, кто никогда не доставит проблем, прибежит по первому зову и сделает все, что попросят!       Поэтому, быстро закончив водные процедуры, Амелия наспех проглотила бекон и оладьи, запив все превосходным сладким чаем, понимая, что отбивается от графика. На приготовления оставалось мало времени.       Амелия стояла перед зеркалом, поправляя платье, оставленное ей Даниэль, когда та зашла к ней в комнату и оценивающе встала позади.       — Неужели нельзя было выбрать платье попроще и более закрытое? Все же видно, — недовольно проворчала Амелия, стараясь поудобней затянуть широкие бретели на плечах. Платье глубокого цвета темного шоколада ей совершенно не нравилось. Сильно открывало руки и грудь, которая приняла уже хорошие округлые очертания. По бокам были участки голой кожи из-за шахматного расположения лоскутов ткани, которые, дойдя до середины бедер, струились в стороны и развивались при ходьбе, открывая взору вид на стройные длинные ноги. Обуваться не разрешили, и ступни неприятно обдавало холодом.       — Стой смирно! — Даниэль с упреком посмотрела на нее через зеркало, помогая застегнуть молнию на спине. — Дали шикарное платье, а она еще возмущается. Ты, случаем, не обнаглела?! И вообще, делай то, что тебе говорят и держи свой прекрасный ротик на замке. Или забыла какой вкусный Круциатус? — от зловещей улыбки женщины Амелии с трудом удалось подавить рвотный рефлекс, который так и рвался наружу.       — Что делать с волосами? — Амелия решила избрать более выигрышную тактику — сменить тему, выказывая свою покорность.       — Я думаю, можно оставить, слегка завить и некоторые пряди заколоть сзади, чтобы тиара красиво смотрелась, — Даниэль слегка коснулась копны девичьих волос, пропуская их сквозь свои тонкие пальцы, а затем достала палочку и одним взмахом привела в исполнение свою задумку. — Закрой глаза, — приказала она Амелии, и та повиновалась.       Снова открыв их, из зеркала на нее взирала будто другая девушка. Хоть платье Амелии не нравилось, она должна была отдать должное — выглядела она эффектно, а Том любил эффектность. Волосы были аккуратно уложены и струились по плечам, спускаясь ниже легкими волнами. Пара передних прядей была заколота и открывала лицо, которое сейчас приобрело более острые черты и тени. Губы, и без того всегда имевшие алый оттенок, под слоем краски казались кровавыми. Глаза смотрелись более выразительно, будто смотрели прямо в душу, обрамленные пышными, длинными ресницами и легким коричневым оттенком на веках.       Отражение в зеркале Амелию сначала испугало, ведь такой она видела себя впервые, и не понимала, какие чувства ее переполняют больше. Но эта, другая ее сторона, и понимание, какой еще она может быть, будто другая ее роль, манили и зазывали к себе. И было приятно поддаться. Амелия улыбнулась своему отражению. Стоит взять на вооружение, что красота — оружие, которым можно убить, и при этом остаться безнаказанным.       — На мне еще будет тиара? — спросила Амелия недоуменно, прокручивая в голове брошенные ей слова.       — Милорд сам тебе все объяснит, — Даниэль ответила отстраненно, поправляя её локоны. — Хотя то, что он затеял, мне категорически не нравится, — последние слова были сказаны совсем тихо, будто женщина адресовала это сама себе, но от тонкого слуха Амелии это не укрылось, и она все не смогла удержаться от злорадной усмешки.       — Видимо, не только у меня плохая память о том, как прекрасен Круциатус.       Они обе знали, что любое неповиновение в делах, словах и даже мыслях приводило Тома в ярость, которая порой была не холодной и расчетливой, а обжигающей, разрывающей на тысячи кусочков бренное, истерзанное тело.       — Ай! Больно же! — крикнула Амелия, когда резкая вспышка заставила прогнуться назад и ухватиться за голову.       — Ты просто мерзкая, взбалмошная девчонка! — прошипела Даниэль ей на ухо, стискивая в кулаке копну девичьих волос. — Будь моя воля, давно уже бы подлила яду в твой любимый чай, только проблемы мне приносишь, Мерлин тебя дери!       — Ну, судя по тому, в какой компании я пребываю почти все время своей жизни, я бы его с удовольствием выпила, — Амелия ответила такой же колкостью, смотря в зеркальное отражение неистовых глаз своей покровительницы. Это была молчаливая борьба. Такая же, как и вчера, и много дней до этого. Борьба, которая помогает им выплескивать пар, чтобы отбросить эмоции перед настоящей опасностью, которая поджидает за каждым углом даже в собственном доме.       В этот раз Даниэль проиграла, первой отведя взгляд и отступая. Сегодня она уступит девчонке, которая и так много предстоит пережить за несколько часов. Она смотрела, как Амелия приглаживала волосы, поправляла платье, и сердце неожиданно дрогнуло, как оно делало всегда перед самым осознанием приближающейся катастрофы. Перед тем, как земля разверзнется, впуская ад на эту землю и поглощая эту несносную, но невиновную девчонку в свои недра.       Даниэль в очередной раз поймала себя на мысли, что лучше бы тогда, давным-давно, она действительно умерла. Было бы меньше проблем и для самой Даниэль, и для Амелии. Знать, что ей уготовило будущее, а самое главное, неумолимо приближать его по указке Лорда — было труднее, чем Даниэль думала изначально. Метания совести истязали ее душу, давно превратившуюся в большую глыбу льда, которая, как она думала, уже никогда не растопить. Но время шло, и Даниэль, скрипя зубами, пришлось признать, что айсберг дал трещину, и маленькие ручейки потекли, пытаясь обнажить то, что скрыто под толстой, нетронутой десятилетиями толщей льда.       Осознание принесло только боль, рисуя на ее спине очередную мишень, которых и так было слишком много. Маленький пузырёк ее личной зельеварческой разработки теперь стал вечным спутником ее потайного кармана, вместе с надеждой, что он так и останется там навечно.       — Нам пора, — проговорила Даниэль тихо, направляясь к двери. Она слышала, как зашуршали юбки, и Амелия беспрекословно последовала за ней.       Путь до библиотеки не занял много времени, и, когда Даниэль отворила двери, пропуская вперед Амелию, бежать было уже некуда.       — А что происходит?! — спросила Амелия, недоуменно проходя вперед за Даниэль и смотря вперед на разворачивающее действие.       Книжные полки, занимавшие всю северную стену библиотеки и доходившие до потолка, были полностью скрыты черным атласом, который сейчас величественно струился водопадом, ниспадая на пол хаотичными всполохами. Рядом стояло черное кресло с высокой спинкой, которая заканчивалась треугольным наконечником.       Во всем этом траурном великолепии Том в своем темно-сером костюме, смотрелся еще более бледным, чем обычно. Черные волосы, словно смоль, были уложены и выгодно подчеркивали острые черты лица. Неумолимая, расчетливая опасность.       — Вы вовремя. Можем начинать? — Том обратился к кому-то, кто стоял за огромным холстом, полностью скрывающим человека, и Амелия только сейчас обратила на него внимание, когда тот выглянул, коротко кивнув. Сухопарый и с узкой седой бородкой, в измятой и испачканной красками одежде, он казался невзрачным.       Вопрос Амелии остался без ответа, но сама она уже смогла предположить, что ее ожидает. От этого становилось некомфортно с каждой секундой, а когда Том скользнул по ней глазами и удовлетворенно кивнул, протягивая ей руку, она совсем стушевалась, но вложила свою ладонь в его. Табун мурашек пробежал от её позвоночника до пят от контраста их температур.       — Это место для тебя, — Том подвел ее к креслу, а сам стал сзади, будто приглашая её сесть.       — Для меня?! Почему я? — Амелия растерялась, отступая на шаг назад.       — Потому что я так хочу, — улыбка обрамила мужское лицо. — Присаживайся, Амелия!       Сделав над собой усилие, Амелия все же медленно опустилась в кресло, оказавшееся твердым и неудобным. Она чувствовала себя как натянутая струна, которая вот-вот лопнет, не могла придумать, куда деть руки, поэтому сложила их на коленях.       Из ниоткуда рядом с Томом появилась Даниэль, которая протянула ему в руки диадему.       — Позволь мне дополнить твой прекрасный образ, — Том обошел Амелию, останавливаясь напротив.       Амелия бросила взгляд на серебряную диадему, которая была великолепна, обрамленная драгоценными камнями и украшенная орлиной головой по центру. Она завораживала, но, когда Амелия, коротко кивнув, ощутила её на своей голове, восторженный трепет сменился смятением. Диадема будто давила на голову, захватывая в свои тиски и сокрушая. Металл обдавал холодом кожу, но кровь внутри начала бурлить, приливая к голове.       — Ты превосходно выглядишь, но нам нужно добавить еще пару деталей.       Том наклонился к Амелии так, что их глаза оказались на одном уровне. Она угодила в плен его гипнотического взгляда, глупая и безоружная. Прикосновение к ее разуму в этот раз было нежным, почти невесомым, будто в этот раз он не вламывался, а стучал, ожидая, что ему откроют. И Амелия бы открыла и показала все, что он бы захотел, если бы в следующее мгновение Том не отстранился, отходя в сторону и оставляя ее разум в покое. Вместо тяжести в голове, теперь она ощущалась на шее.       Амелия опустила взгляд, замечая на груди массивный, красивый медальон на серебряной цепочке. Он был причудливой восьмиугольной формы с зеленой извивающейся змеей в середине.       — Я раньше его никогда не видела, — Амелия рассматривала его, взяв в ладони.       — Этот медальон — наша семейная древнейшая реликвия. Он принадлежал Салазару Слизерину, а в нашей семье передается по наследству, — ответил Том, надевая себе кольцо на палец с интересным черным камнем.       — А почему он не открывается? — Амелия нажала на защелку, но механизм не поддался. Легкий смех Тома наполнил библиотеку.       — Я бы очень удивился, если бы ты его когда-нибудь открыла.       Амелия нахмурилась. Звучало как вызов! Но она не смогла это обдумать, Даниэль, подойдя к ней, вручила в одну руку маленькую золотую чашку с двумя ручками по бокам и выгравированным барсуком на корпусе, а другую положила на подлокотник.       Понимание того, что сейчас происходит, Амелию все еще не посещало. В честь чего устраивается весь этот маскарад? Что это за атрибуты, и какую роль она играет во всем этом?       — Нагайна, дорогая, ждем только тебя! Ты знаешь, где твое место в этой композиции!       Парселтанг прозвучал, как резкое шипение из уст Тома, а через пару секунд из недр библиотеки, движущейся смертоносной рекой, приближалась Нагайна. Амелия никогда её не боялась, проводила с ней время с пеленок, но она никогда не могла оценить в полной мере вес этой рептилии.       — Ты это так задумывал? — негодование Амелии было написано на ее лице, когда змея сделала пару оборотов вокруг ее правой ноги, а оставшееся тело уютно устроила у нее на коленях, свернувшись. — И может быть, ты мне уже объяснишь более развернуто, что здесь ты задумал?       — Именно так, — усмехнулся Том. Грозный взгляд, брошенный Амелии, не произвел на него никакого впечатления, он все так же продолжал пролистывать свой дневник в черной кожаной обложке. — А по поводу того, как ты выразилась, я задумал, думаю, твой гениальный ум мог уже догадаться. Тебе разве не хочется видеть наш семейный портрет где-нибудь в большом зале, чтобы все восхищались? Потомки великого Салазара Слизерина, остатки рода Гонт. Как величественно и одновременно мерзко звучит, не находишь? Прекрасно и отвратительно.       Амелия ничего не ответила. Закусив губу, она подняла голову и стала смотреть на художника, который, дав указания, взмахнул палочкой и полдюжины кисточек разных форм и размеров, стали порхать по холсту. Она старалась сохранять позу и невозмутимость лица, но еще больше Амелия старалась не думать о словах своего двоюродного брата.       Их родословная не стала для нее новостью, библиотечные книги дали ответы на многие вопросы, но не на все. Например, о родителях Амелии. Рядовая фраза, брошенная Томом, что они погибли вскоре после ее рождения, должна была, по его мнению, ее удовлетворить, но тошнотворный осадок внутри остался, периодически напоминая о себе и заставляя крутиться в голове один и тот же вопрос. Если Том так ценит чистую кровь, может ли сама Амелия соответствовать его стандартам? Чиста ли она настолько, чтобы быть рядом с ним? Годна ли она для того, чтобы ее лицо было на этом портрете, а подпись гласила, что она — один из потомков легендарного и великого волшебника?       По началу Амелии удавалось концентрироваться, но затем ноющая тревога стала неприятно давить в груди. Голова продолжала пульсировать, но уже тупой, нарастающей болью. Казалось, в местах, где кожа соприкасалась с диадемой, занимается пламя. Дышать становилось трудней, а тишина, которая прерывалась движениями кистей, сдавливала виски. В какой-то момент Амелии показалось, что к этим звукам добавилось тихое шипение, которое было словно на задворках сознания. Шипение перешло в рокот, Амелия слегка тряхнула головой, моргая, будто хотела снять наваждение. Она была уверена, что эти звуки только в ее голове, потому что все вокруг оставалось по-прежнему. Художник совершал мазки по холсту, Даниэль стояла рядом с ним, наблюдая за его работой и иногда бросая взгляд на позирующих, а рука Тома все также тяжким грузом лежала на девичьем плече, как и Нагайна на коленях.       Сознание неумолимо ускользало, словно песок сквозь пальцы, как бы Амелия не старалась его поймать. Хотелось лишь на мгновение закрыть глаза, но эта непозволительная роскошь могла ей очень дорого обойтись.       — Что ж, основное я закончил. Осталось доработать фон и некоторые детали, но натура мне больше не нужна, — хриплый голос художника подействовал на Амелию отрезвляюще. Она захлопала ресницами, увидев перед собой Даниэль, которая тут же забрала чашу и рывками сняла медальон с диадемой, больно захватив волосы.       — Иди к себе в комнату, я скоро подойду, чтобы приготовить тебя к приему, — шепнула она Амелии, отворачиваясь от нее и подходя к Тому, который уже созерцал промежуточный итог на холсте.       По его лицу Амелия могла предположить, что ему более чем нравится. Сама она смотреть не стала, да и не хотела. Единственное, что ей сейчас хотелось, это лечь в постель. Казалось, сил в ее теле не осталось совсем, даже ноги передвигать было тяжело, будто они налились свинцом. Но покинуть как можно скорее это место было приоритетной задачей, поэтому, собрав остатки сил и самообладания, Амелия ускорила шаг, выходя за двери библиотеки.       В своей комнате она повалилась на кровать, уже мечтая, как погрузится в сон, причем скорее всего спокойный и безмятежный с таким-то упадком сил, как дверь в комнату снова отворилась. В следующую секунду тонкие пальцы-крючки вцепились в ее плечи, поднимая в вертикальное положение и тряся.       — Не спи, у нас всего полчаса на сборы, — голос Даниэль был раздраженным, а действия грубыми, что Амелии пришлось все-таки разлепить глаза, чтобы вырваться из такой цепкой хватки.       — Куда вы меня тащите на этот раз? — спросила она, пытаясь расстегнуть платье, но пальцы не смогли ухватить фурнитуру застежки, промахиваясь.       — Лестрейндж устраивает у себя небольшой прием для Пожирателей и некоторых чистокровных семей. Новые знакомства и связи для привлечения в наши ряды новичков. Милорд распорядился, что тебе тоже будет полезно с ними пообщаться, раз ты скоро примешь Метку и будешь посещать наши собрания. Выпей это! Быстрее придешь в себя, — Даниэль вручила ей в руку темный пузырек, предусмотрительно освободив от крышки, а сама принялась расстегивать платье.       — Восстанавливающее? — Амелия сначала поднесла зелье к носу, принюхиваясь.       — Что? Боишься все-таки, что отравлю? — Даниэль усмехнулась, спуская лямки платья вниз, чтобы Амелия смогла выскользнуть из него. — На сегодня можешь быть спокойна.       Зелье было первоклассного качества, поэтому ровно через полчаса, появившись из камина в приемном зале поместья Лестренджей, Амелия чувствовала себя гораздо лучше, но не переставала грезить о сне.       Все трое были одеты как с иголочки. Том в одном из своих многочисленных черных костюмов, а Даниэль с Амелией поддержали цветовую гамму. Сейр была одета более сдержанно, в черное закрытое платье, не открывая ни одного кусочка тела и не давая тем самым ни одного места, где можно было бы разгуляться воображению. Амелии же наоборот досталось черное платье, которое подчеркивало ее юное тело, обнаженные плечи, руки и лебединую шею. Отправляясь сюда по системе Летучего пороха через каменную сеть, она прекрасно понимала, что с первой и до последней секунды, пребывая в этом пафосном и лживом обществе, роль должна быть сыграна безупречно, без сучка и задоринки.       Сухо поприветствовав хозяев вечера, все трое разбрелись в разные стороны. К Тому сразу поспешила новоиспеченная чета Малфоев. От Амелии не укрылось, как Люциус Малфой уже оставил дымящуюся дыру на ней. Большинство здешних Пожирателей Амелия уже знала. Их лица отпечатались в ее мозгу, как и лицо того бедняги из ее кошмаров, к смерти которого она приложила руку в качестве ночного шоу талантов. С другими же не было желания знакомиться, ведь это противоречило намеченной тактике, которая в конечном итоге должна отсеять слабых пешек и показать настоящих противников. Что делать с последними нужно будет решать по ситуации. Всегда приятно иметь союзников, но еще лучше, когда вкус предательства так и остается непознанным.       Несколько пар кружились в вальсе в центре зала. Амелия постаралась как можно незаметнее поискать глазами Даниэль, идя вдоль фуршетного стола, расправив плечи и подняв голову. Ни пить, ни есть не хотелось, хотя в горле стоял ком, но Амелия решила не притрагиваться к здешним изыскам.       Когда ее поиски не принесли успеха, Амелия уже решила, что будет лучше всего отойти в какой-нибудь угол и там дождаться момента, когда стоит откланяться. Но удача сегодня не была на ее стороне.       Прямо перед лицом нарисовалось нежелательное лицо номер один, которое Амелия хотела видеть здесь меньше всего:       — Какая приятная неожиданность, Амелия! Я так рад тебя видеть! — мужчина учтиво поклонился, беря руку Амелии и, резко облизнув уголок губ, оставляя на ней поцелуй.       — Барти, и я рада тебя видеть, — Амелия пыталась выдавить из себя театральную улыбку, специально приготовленную для таких индивидуумов, и радовалась, что надела перчатки. — Не думала, что ты здесь.       — А мы не могли предположить, что Лорд удостоит нас такой чести — созерцать такой прекрасный цветок. Позволишь ли ты полюбоваться тобой еще немного в моей скромной компании, если я приглашу тебя на танец?       Барти Крауч-младший был подающим надежды Пожирателем Смерти, обладал незаурядным умом и фанатично разделял взгляды ее «семьи», а амбиции были близки к маниакальным, что, с одной стороны, весьма приветствовалось, а с другой раздражало и доводило до исступления. Особенно в такие моменты, когда Амелия не знала, как вежливо его отшить.       — Эм, Барти, — начала Амелия, на ходу стараясь придумать убедительное оправдание.       — Прошу прощения, мистер Крауч, но мисс уже обещала два следующих танца мне, — мужской приятный баритон раздался за спиной девушки.       Обернувшись, Амелия столкнулась со взглядом серых глаз, в глубине которых плясали, словно бесята, искорки зарождающегося веселья. Молодой человек протягивал ей руку, в которую Амелия в порыве возможного спасения вцепилась мертвой хваткой.       — Да, Барти, извини, что вынуждена тебя расстроить, но у меня уже есть партнер. Приятного вечера!       Пара стала стремительно удаляться в центр зала, чтобы занять место среди других пар. Встав в стойку, Амелия вдруг поймала себя на мысли, что теоретически хоть и умеет танцевать, но с настоящим партнером делать этого не приходилось.       — Не беспокойтесь, мисс, в танце ведет мужчина. Просто расслабитесь и положитесь на меня, — серые глаза снова затянули Амелию в свой плен. Она только почувствовала, как руки партнера крепче обхватили ее, а их ноги стали плавно скользить по паркету. — Вот видите, у вас замечательно получается, — он слегка усмехнулся, демонстрируя полуулыбку.       У Амелии появился шанс рассмотреть своего партнера получше. Помимо притягательных глаз, контрастирующими с темными, густыми бровями, обрамляющими их, она отметила волевой подбородок и острые скулы, дополняющее его красивое лицо. Черные кудрявые волосы раньше были уложены, но несколько прядей выбилось из общей копны и теперь небрежно спадали на лоб. Он был красив и загадочен, но в тоже время дружелюбен и располагал к себе. Амелия сделала заключение, что сейчас опасности он не представляет.       — Спасибо, что выручили меня, — тихо произнесла она, когда они начали очередной круг по паркету. — Крауч — последний, с кем бы я хотела провести сегодняшний вечер!       — Я так и понял, потому и пришел к вам на выручку. Не стоит благодарности! — незнакомец усмехнулся, чуть сильнее сжимая ладонь девушки.       — Как вас занесло сюда? — Амелия решила продолжить непринужденный разговор, который так легко начался и теперь легко лился рекой.       — Моих родителей пригласили на этот прием, и они решили, что мне тоже стоит завести полезные знакомства. Что-то не так? — незнакомец явно смутился, когда посреди разговора Амелия чуть не подавилась смехом, стараясь сдержать его.       — Нет, простите. Просто я пришла сюда со своим братом, и именно по такой же причине.       — Видимо мои родители и ваш брат точно нашли бы общий язык. Я бы представил вас им, но они отлучились на некоторое время.       — Думаю, у нас еще будет время, — ответила Амелия, когда композиция подошла к концу, и пары начали покидать круг, они отошли к дверям небольшого балкона. — Конечно, если вас устраивает мое общество.       — Если бы оно меня не устраивало, я бы вряд ли пришел к вам на помощь, мисс. Благодарю вас за танец!       Женская рука все так же покоилась в ладони незнакомца, и сейчас томно, растягивая момент, он коснулся ее губами, оставляя след разгоряченных губ, который Амелия почувствовала через бархатную ткань перчатки. В это мгновение она почувствовала острый укол досады и стыда, что не сняла их после прикосновений Барти, но другое ощущение разлилось теплотой в груди, заставляя щеки наливаться краской, а губы растягиваться в улыбке, которую она старалась скрыть.       — Мы так и не знаем имен друг друга. Меня зовут Регулус, Регулус Блэк!       — Амелия Гонт. Приятно познакомиться, Регулус!       Их руки все еще оставались переплетены друг с другом.       — Не приятнее, чем мне, Амелия!       Видя лучезарную улыбку своего собеседника, Амелия сама не сдержалась от такой же искренности.       Они станцевали еще три танца, изредка прерываясь, чтобы перевести дух и что-нибудь выпить, дабы охладить пыл, а после провели приятную прогулку по саду, наполненную разговорами и смехом. Проведенное время с Регулусом было необыкновенно живым. Им обоим не хотелось прощаться, но Летучий порох все же перенес Амелию обратно на порог ее дома вместе с честным джентельменским обещанием о скорой встрече и приятными воспоминаниями.       В эту ночь Амелия спала спокойно, сном без сновидений. Письмо Северуса осталось в медальоне.