Мы жили в большом доме на холме

Существует ли такая вещь, как «трагический изъян» - зловещая темная трещина, пролегающая через всю жизнь, - вне литературы? Когда-то я полагал, что нет. Теперь же уверен, что существует. Донна Тартт. «Тайная история»

      Он знает – сегодня он будет лучшим. Приглаживает волосы, слегка прокашливается. Отпускает неприятную мысль о том, что именно Мириам сумела выбить ему время, когда зал клуба «Газовая лампа» еще полон. Именно она проскользнула к местным администраторам, угостила их своей фирменной сочной грудинкой.       - Артур Мейзел, друзья, - представляет его ведущий. – Артур Мейзел.       Он выходит к открытому микрофону. Сразу видит всех троих – Мидж, Арчи, Имоджен. Один напряженный взгляд, два рассеянных. Над его блокнотом с шутками занесено острие ее ручки. Он понимает – забыл слова.       - Я… Я не говорил маме в детстве, что я стану комиком, - начинает Артур и запинается. Мужеподобная женщина, которая записала его на выступление, Сьюзи, фыркает и закатывает глаза. Это становится последней каплей.       Артур знает – они бы не поженились, если бы в первый год их знакомства он часто хохотал бы, как сейчас. Но тогда он был юн и полон надежд на новые времена, думал, что поработает на отца ну максимум год, а недуг не терзал его уже много лет.       Кое-как он собирается и заканчивает шутку. Никто не смеется. И над следующей – про то, что учиться ему было тяжеловато, потому что щуплый еврей может находиться в школе только головой вниз в баскетбольном кольце – тоже.       Артур теряется, но вспоминает, что на нем погрызенный молью черный свитер. «Используй это, забавно же», - сказала Мидж, пока они ехали сюда, а он разозлился, что она не досмотрела за вещью, привезла из дома дрань, и теперь ему приходится выступать в таком виде. Комедия в дырявом свитере – понятно, что он не уверен в себе, он же не клоун какой-нибудь!       - Вот. Посмотрите на мой свитер… это моль… сгрызла свитер, - он не шутит, ему на ум не приходит нужная формулировка. Все молчат. – Моль по имени Тед. И его детишки, наверное.       Тишина.       А еще он голоден. Прошло еще только часов десять с начала поста, но Артур не знает, как дотянет до завтрашнего ужина. Он не уточнял, можно ли выступать со сцены перед Йом-Киппуром*. Вряд ли. А есть точно нельзя. Отец бы не одобрил. Даже мама не одобрила бы, а у нее кухня – главная любовь всей жизни. Артур вообще редко испытывает голод, часто совсем не может есть и отчетливо понимает – сейчас ему хочется есть лишь потому, что нельзя.       И он окончательно теряется и делает то, чего не сделал бы, если бы ни все эти взгляды – Мидж, Имоджен, Арчи, вся эта хихикающая над ним, но не с ним толпа. Вчера у Мюррея Франклина в радиопередаче были хорошие шутки. Артур любит программу Мюррея – тот шутит надо всеми, но никто на него по-настоящему не обижается. Иногда Артур думает – его жизнь была бы значительно легче, если бы его отцом был кто-то похожий на Мюррея, а не ядовитый и язвительный Мойше. Потом он спохватывается – поздно думать о таком, когда у тебя уже есть свой собственный трехлетний сын. И все же… что может быть сейчас актуальнее для жителей Готэма, чем мусорная забастовка?       - Вы знаете, в Готэме сейчас не убирают мусор, и на улицах появились суперкрысы. А знаете, как будут бороться с ними власти? Натравят суперкошек!       Публика хихикает, лицо Мидж расслабляется, Арчи и Имоджен проявляют интерес.       Потом у него появляется неприятное щемящее чувство – он украл шутки у Мюррея, своего вдохновителя, своего кумира. Имоджен и Арчи щебечут, что им все понравилось, и улетают, Артур лишь кивает им вслед. Он знает, следовало бы побольше общаться с Арчи, сидят ведь за соседними столами в конторе, могли бы стать друзьями до гроба, а сами едва разговаривают. Артуру часто просто не хочется отвечать - Арчи кажется ему поверхностным и глуповатым. Это Мидж их пригласила, вроде как для поддержки, они с Имоджен, женой Арчи – не разлей вода. Артур терпеть не может эту мелкую белобрысую проныру с выпученными глазами. То, что Эйб, его тесть, никак не может запомнить имя Имоджен и всегда называет ее Доуди, приносит ему по паре минут мрачного веселья каждое дружественно-семейное сборище.       Вдвоем они выходят на улицу. Ночь пятницы. Под ногами хрустит мусор. Холод пробирается под пальто. Они живут в хорошее время, приехали в хороший район, но и тут всюду битые витрины и какая-то пронырливая шпана. Где-то в глубинах города раскручивается гидрой мафия. Готэм есть Готэм. Мириам и ее подружки – единственные яркие пятна на его серости. Артур жалеет, что русские не сбросили на их город атомную бомбу прошлой ночью. Когда-то он, недавний выпускник колледжа, любил ходить на заседания городского совета, предлагать инициативы по улучшению жизни горожан, но вскоре понял – совет сидит только для вида и часто просто дремлет. Хочешь что-то изменить – иди к мафии. Никто другой больше ничего не сделает. Преступность правит всем в этом городе. Таким Артур Мейзел заниматься был не горазд.       - Ты молодец, - начинает Мириам. – В этот раз зрители смеялись и улыбались больше раз, чем в прошлые выступления. Только ты так не обыграл шутку про Теда…       Про моль, которая сгрызла его свитер? Артур лишь недовольно дергает плечом, а по приходу домой запирается в ванной, где дает волю слезам, которые переходят в натужный смех. Он зажимает рот руками, надеясь, что Мидж не услышит, радуясь, что Итан наверху у Эйба и Роуз. Итан уже видел, как папа «страшно смеется», и от этого, а может и не только, стал странным – иногда он писается в кроватку, иногда подолгу стоит у их постели и смотрит на Артура, либо на Мириам. Сегодня Артур сам проснулся под этот долгий тяжелый взгляд трехлетнего ребенка. Жену пугает мысль, что с Итаном может быть что-то не так. Она не говорила этого, но иногда, когда Итан зависает в пространстве, Артур буквально слышит мысль Мидж: «Только, прошу тебя, не смейся».       Тесть без энтузиазма качает головой всякий раз, когда видит Артура. Теща поджимает губы – она уже несколько лет злится, потому что вскоре после рождения Итана Артур сказал Мириам, что не хочет больше иметь детей. Она восприняла легко, как все и всегда (поучиться бы у нее). Роуз же возненавидела зятя – она считала, что дочь должна родить троих до тридцати, и неважно, чего та хочет сама. Науськивает Мидж, наверное, найти себе нового мужа, с которым она еще успеет. Артур думает – кто бы не захотел переспать с Мириам? Но он не хочет – не только из-за шанса иметь детей. Арчи говорит, Артуру досталась идеальная женщина; он и сам попытался провернуть трюк про детей с Имоджен, но та чуть было не выставила его из дома, и теперь они готовились завести уже третьего. Арчи говорит, Артур должен благодарить бога за Мириам. А Артура уже год как совершенно пропало любое желание. Арчи такое не скажешь. Еще нет и тридцати – уже импотент. Вот он, лучший материал для стендапа.       Мириам никогда открыто не бунтовала против родителей, но всегда любила посмеяться над ними за их спинами – интересно, что она говорит о самом Артуре? Иногда он думает, что она и вышла за него, чтобы посмеяться – над Эйбом, над Роуз, над самим Артуром, над их будущими детьми. Но не над собой. А ведь когда-то им было по-настоящему весело – а потом он еще и решил стать комиком. Может, Мириам и смеется лишь потому, что замужем за ним. Она говорит, что любит его, но он не понимает, можно ли любить его теперь.       Когда они поженились четыре года назад, Артур таким не был. Он был не блестящим, но способным молодым человеком, закончившим школу бизнеса, готовящемся в далеком (очень далеком) будущем занять место отца – владельца фабрики по пошиву одежды (и отдать ее управляющим или продать). Он думал, что сумеет сделать Готэм лучшим местом, думал, у него будут свои средства, и на них он сможет кому-то помочь. А потом все навалилось: брак, ребенок, постоянная работа на отца, которую Артур не любил, на которой скучал, которую ему никогда не дали бы бросить. Невозможность изменить ни свою судьбу, ни судьбы других.       И что в итоге, спустя четыре года после свадьбы и окончания колледжа? Все имущество Артура на самом деле принадлежит отцу, который мало платит ему и не повышает, потому что Артур ничего не способен нормально сделать, даже бумажки переложить с места на места, потому что ему скучно, и он понимает, что зря провел молодость в школе бизнеса; Мириам, тем временем, живет беззаботно и не по средствам. Провалы в стендапе – его мечте с детства (попытался дернуться – не получилось). Итан, его проблемы и капризы; страх иметь других детей. Родители и теща с тестем – от них одни упреки. Секс и его отсутствие. Вечная серость вонючего фабричного криминального Готэма. «Не задумывайся об этом, милый, это нас не касается», - говорила о последнем Мидж.       И вот она сама, Мириам Мейзел. Что сказать, его жена – восхитительная женщина. Пожилой швейцар, знавший Мидж с детства, как-то назвал ее «нашей родненькой девочкой миссис Мейзел», передавая посылку для миссис вовсе не удивительному, но пораженному мистеру. Все знали Мидж Мейзел, все любили ее. Что бы ни происходило кругом, Мидж все нипочем – она резвится и порхает, все исправляет, но улыбается и смеется, помогает всем и мужу тоже, словно бы одной рукой, но на сто процентов. Она красива, прелестна, встает на полчаса раньше, чтобы накраситься к его подъему (Артур знает), вся мерзость их города словно отскакивает от нее, она яркая девочка в их яркой квартирке, и с ней вокруг будто бы уже не Готэм, а какая-нибудь райская Италия или Греция. Она готовит грудинку, воркует с Итаном, помогает Артуру и их семьям с любым делом – она золото, она родной человек, она всеобщая любимица.       Артур гордится Мириам, любит ее, но почему ему часто так тошно рядом с ней? Может, потому что ее тост на их свадьбе был смешнее любого его стендапа? Может, потому что она раскритиковала его шутку (его подачу ее шутки) про Теда? Может, потому что Пенни, его глупенькая наивная секретарша, считает Артура мудрецом и шутником, а больше так не считает никто, а все только лишь тянутся к Мидж, и она отдает им свое внимание также щедро, как и Артуру? Может, потому что они все наверняка гадают, как Мириам Вайссман достался такой нелепый муж? Может, потому что недуг, ранее не дающий о себе знать со плохих дней в школе, чаще всего приходит именно в присутствии Мидж? Может, потому что Итан больше любит ее, а он и не знает, как подойти к сыну, чтобы тот не захныкал?       Артур понимает, что слишком задержался в ванной и выходит, переодевшись в халат. Слышит, в спальне играет радио, вслед за словами раздается взрыв хохота. Это повтор лучших моментов вчерашнего выпуска. А потом он натыкается на взгляд Мириам – та смотрит так, словно никогда раньше его не видела.       - Это ведь шутка Мюррея Франклина, - не спрашивает она. – Про суперкрыс.       Артур мог бы начать объяснять, что начинающие комики часто берут у старших коллег шутки, ведь так оно и есть, но он устал от всего, и его мутит от голода. Он подходит к шкафу и берет чемодан. Объявляет:       - Я ухожу.       Господи, зачем он переоделся в халат, если хочет уйти? И когда и как переодеться обратно? Лучше уж погрызенный Тедом свитер… Мидж говорит, это ее чемодан. Спрашивает, что он делает.       - Я ухожу к своей секретарше Пенни… - (как там ее?). – Пенн. Она меня уважает. Пенни Пенн.       - Пенни Пен, - повторяет Мидж.       Она не протестует, не заламывает руки, не просит подумать об Итане, лишь недоуменно говорит:       - Но ведь завтра Йом-Киппур, Артур.       - Я несчастлив.       - Никто не счастлив. Это же Йом-Киппур.       Пошутила и не заметила.       - Раввин придет.       Он вынимает из маленького шкафа свои несколько костюмов, как можно спокойнее переодевается под взглядом Мириам и выходит с чемоданом. Потом возвращается – забыл нижнее белье. Какая-то пантомима.       - Я думал, моя жизнь сложится по-другому, - говорит ей Артур. – Думал, что я стану другим, но сегодняшняя ночь была ужасной. Зал, набитый людьми, просто сидел и смотрел, как я бомблю.       - Такое бывает.       Она говорит, что думала, все это для него несерьезно, и это убивает его быстрее, чем все другое в их браке. Она думала, это просто хобби, как у других парочек – все, чтобы не быть скучными. Они ругаются из-за выступления. Мидж горячится - он не должен использовать шутки ее или Мюррея, если хочет стать настоящим комиком. Вообще-то Артур с ней согласен, но он не может перестать спорить ради своего юмора, своей недостижимой мечты, в пику своей ненавистной работе.       - Я не знаю, что я делаю целыми днями! – кричит он. – Я провожу встречи, подписываю документы, но я понятия не имею, зачем мне все это!       Мидж уже поняла, что у него (вроде как) есть любовница – остаться не просит даже ради Итана.       Разозлившись, Артур действительно без звонка едет к Пенни Пенн. Она сама дала понять, что ждет его – прямо не говорила, но он тоже кое-что понимает в женских штучках. Она никогда с ним не спорит. Пенни открывает дверь, на ее красивом глупеньком лице с челкой, как у пони, вырисовывается удивление. Артур чувствует эйфорию – он ушел от жены. Просто взял и ушел прямо перед праздником – сделал то, что захотел! Что-то изменил. Он целует Пенни, та обхватывает его за шею. Как сейчас Артур Мейзел так не возбуждался уже года два. Он нарушает пост и ест пиццу в постели Пенни в три часа ночи. Пенни не еврейка.       Назавтра он знает – они отменяют ужин; рабби не придет. Отец не слишком разозлен, но разочарован, цедит сквозь зубы, мать вроде как расстроена, но намного сильнее ее печалит невозможность попробовать праздничные блюда и поворковать с раввином. Он увиливает от семейного совета сегодняшним вечером. Созванивается с Мириам – она зла, но, как он понимает, больше потому, что Эйб и Роуз истрепали ей все нервы.       - Я зайду завтра и скажу им, что я во всем виноват, а ты была на высоте, - сказал Артур. Завтра, завтра, не сегодня – пусть дорогие родственники подуспокоятся.       Он вовремя ушел – все равно Мидж скоро в нем окончательно разочаруется. Он неудачник – у него нет способностей и уверенности в себе на пути к цели, нет даже сил отказаться от поддержки отца. Она другая. Завтра Артур позвонит отцу и попросит его оставить квартиру за Мириам и Итаном. Сам он будет питаться одной хлебной коркой в день, но потом выкупит квартиру, потому что Мидж заслуживает хотя бы компенсацию за то, какой муж ей достался.       Увы, Мойше его опережает. Вечером Артур сидит в «Газовой лампе» - эйфория схлынула. Пенни пустышка, он не любит ее и даже не уважает, в отличие от Мириам. Она называет его мистером Мейзелом даже после того, что между ними было прошлой ночью. Артур не знает, куда податься, поэтому идет в единственное памятное место, садится за самый дальний столик, где его едва ли углядит эта стерва, барменша-администратор-вышибала-или-что-еще-она-такое Сьюзи. Он курит, размеренно погружается в какое-то оцепенение, выпадает из реальности буквально на секунду, а потом видит ее – Мириам. Она вбегает на сцену «Газовой лампы» быстро, словно так надо, словно это ее мечта, а не его.       - … Это русский, мать его. «Ya zhivu v bolshom dome na kholme», что означает «Я живу в большом доме на холме». Это все, что я запомнила из русского. Отец предупреждал, что надо получить более практичную специальность в колледже, но я решила лучше быстрее выйти замуж, - она говорит быстро, уверенно, и публика смеется, просто визжит со смеху, словно знает Мириам Мейзел уже целую вечность, и не как его жену.       - Я жила в большом доме на холме, - продолжает Мириам, - а теперь я нигде не живу. Час назад я поменяла свой адрес на «А!» - она корчит удивленную рожицу.       Мойше, чертов ты сукин сын! Зря отложил встречи с родителями на завтра. Артур вжимается в стул, радуется, что Мидж его не видит, потому что она не останавливается, продолжает говорить про их жизнь, про их семьи. Если он высунется, Мириам вытащит его на сцену, и ее благодарная публика закидает незадачливого бывшего мужа помидорами.       - Мой дом принадлежит моему свекру, и он забрал его, потому что его сын меня бросил. Вообще-то, это не звучит смешно, это звучит ужасно. Боже, как я могла не знать, что этот дом не наш? Как я была глупа! Я даже никогда не думала спросить: «В случае, если ты бросишь меня ради секретарши, какова ситуация с нашими документами?» Его секретарша! Ей двадцать один, и она тупа, как пробка. Я не наивная дура, я знаю, что мужики любят тупых. Но я думала, Артуру нужно другое. Нужна родная душа. Вот что звучит ужасно.       Она садится на кресло на сцене. Публика все равно ее, хохочет, затем пара дам вздыхает.       - Это все лифчики, верно? – растерянно спрашивает Мидж. - Лифчики, пояса и корсеты? Они спланированы таким образом, чтобы помешать воздуху циркулировать в твоем мозгу, и ты ходишь на грани обморока и просто смотришь на своего мужа и слушаешь, что он говорит, и просто веришь ему, словно маленькая девочка. Я была словно Спящая красавица и не знала, что отец моего принца владеет замком, а секретарша принца – навыком стенографии. Я поверить не могу, что меня променяли на Пенни Пен. Пенни Пен, - говорит со значением она, и публика смеется так, как никогда не смеялась на выступлениях Артура. – Это ее имя, ужас, правда? Пенни Пенн! Пенни Пенн!!! Ненавижу это имя. ПЕННИ ПЕНН! Похоже, я конкретно поехала головой, как мило! – Мидж встает, корчит рожицы, выгибается, картинно прикладывает руку ко лбу. - Теперь я сойду с ума и стану известнейшей разведенкой Верхнего Вест-Сайда. Я вижу, вас это смущает. Извините, - издевается Мидж, - раньше я была очень деликатна. Я пахла, как роза, а из моей задницы сияло солнышко.       - Что? – какая-то женщина, возмущенно фыркая, встает и пробирается к выходу. Артур выскальзывает вслед за ней.       - Я сказала «солнышко»!       Мидж посмеялась над ним на публике, думает он. Ну, почти над ним. Над Пенни, но ему на нее плевать. Пусть. И все же это больно. Но он виноват перед ней сильнее. Мириам не нанесла никакого личного оскорбления Артуру Мейзелу, но сейчас ему хочется забыться. Его жизнь не стала лучше за последние сутки. Вдали от жены также плохо, как и рядом с ней. Не в ней было дело, а в нем.       А еще он не понимает, что это такое было вообще было, но понимает, что сегодня ночью она была чертовски хороша.       На следующий день Артур идет к Вайссманам, чтобы поговорить с ними и защитить Мириам. Он знает Роуз – знает, что сейчас та встретит его любезной льстивой улыбкой под названием: «Артур, вернись к жене». Лучше плохой муж, чем никакого, говорят такие женщины. А родители Мидж считают его плохим мужем и отцом. Сегодня утром по телефону Мириам позвонила и сказала, что Итан плакал, пока его укладывали спать, а когда она проснулась, то снова стоял и просто смотрел на нее. «Надеюсь, он не вырастет убийцей», - вымученно пошутила Мидж.       Она открывает Артуру дверь. Лицо прелестное, но уставшее – утомилась после вчерашнего выступления, думает он.       - Мама дала Зельде выходной, - говорит Мидж и скрывается в своей девичьей комнате. Зельда – верная служанка Вайссманов, без нее непривычно, дышится как-то свободно.       Робея, он направляется к кабинету Эйба и, чем ближе подходит, тем громче становятся голоса. Не решаясь постучать, Артур приникает к двери.       - … я всегда была уверена, что этот парень из гойского** племени, - стонала Роуз. – Где там его открыли Ширли и Мойше? Я говорила Мириам, не стоит выходить за него, и второго ребенка он не хотел, и к Итану относится…       - Хочет стать стендап-комиком! – возмущался Эйб. – Лучше бы больше работал, чтобы Мириам не пришлось переезжать к родителям в двадцать шесть лет с ребенком! Она сама виновата, что вышла замуж за этого гойского клоуна!       Артур так и не постучал. И дело было не в том, что они сожрали бы его живьем. Миновав дверь в комнату Мидж, он выходит из квартиры. Голова идет кругом, ему нужно выяснить, правильно ли он кое-что понял, или ему это приснилось. Боже, молит Артур, прости, что нарушил пост. Я покаюсь в чем угодно. Пусть бы мне это приснилось.       Дорога до Квинса занимает несколько часов. Отец на фабрике даже в воскресенье, его встречает мать, орет от радости на всю улицу – не ждала! Обычно она деятельна, громка и напориста, словно паровоз, но, когда Артур задает ей свой вопрос, мама словно сдувается и затихает.       - Мы никогда не знали, как сказать тебе, а потом и вовсе решили не говорить, - призналась она. – Думали, и так проживем, Арти. Об этом мало кто знал.       - И Мириам знала? – вырывается у него. Артур отчаянно ищет предлог позвонить (бывшей) жене.       - Ну что ты, сынок! - гремит мать. – Я же не дура! Я случайно сказала Роуз, когда перебрала бренди, но Мириам – ни-ни! Я взяла с Роуз страшную клятву, - округляет глаза она. Артур по понятной причине сомневается, что Роуз соблюла «страшную клятву» по отношению к Эйбу, но он знает, что она не враг – рассказывать такое собственной дочери и просить хранить этот секрет.       - Откуда же я взялся? – спрашивает Артур, и мама приносит ему старую затрепанную газетную заметку с фотографией побитого маленького мальчика.       - Вот здесь мы тебя в первый раз и увидели, сынок.       Предыдущую приемную мать Артура тоже звали Пенни (Флек), и ее муж избивал их обоих.       - Мы не могли иметь своих деток, - сказала Ширли, - и решили помочь бедному сироте.       А он еще удивлялся, почему у него у одного из всех знакомых ребят не было братьев и сестер.       - Значит, мой смех?..       - Уже был, когда мы тебя взяли, но ты сам знаешь, что с годами его становилось меньше.       До недавних пор. Значит, Итану это не передастся. Артур чувствует хоть какое-то облегчение.       Он читает заметку. Ему было столько же, сколько сейчас Итану, когда он был прикован к батарее несколько дней и получил серьезную травму головы. Все здесь, все в Готэме. Рядом с его - фото печальной избитой молодой женщины, попавшей в лечебницу Аркхем и лишившейся родительских прав. Артур ничего этого не помнит, но картина складывается. Всегда, все свое существование он думал, что у его жизни есть невидимый изъян, и вот оно. То, что не помнит никто из тех, кому он еще дорог. Этот смех, этот печальный обреченный смех и есть отголосок произошедшего. И он смеется до хрипоты, по лицу текут слезы и сопли, а мама, его настоящая родная мама приносит ему воды и обнимает, успокаивает своим грудным ворчанием.       Успокоившись, Артур встает с места, целует маму и вскоре покидает родительский дом. Всю дорогу до дома Пенни кое-как, но сдерживается, лишь один раз напугав женщину с ребенком в автобусе. Сев на диван, закуривает, хотя давно бросил, и смех снова раздирает его напополам – до боли, до сплющенных легких, до раскаленного горла. Соседи в неистовстве колотятся в стенку, а Пенни ничего не может сделать, лишь лопочет:       - Мистер Мейзел, Артур, пожалуйста… Если они нажалуются, хозяин выгонит меня с квартиры.       Пошла ты, Пенни. Она ничем не может помочь ему. Артуру нужна Мириам, но он не знает, как рассказать ей все это. Она поможет, ведь она удивительная, он уже простил ее за вчерашнее, да и не злился вовсе, но надо ли это ей самой? Первой она позвонит сейчас, только если попросит Итан, Артур в этом уверен.       Он снова собирает чемодан, не забыв нижнее белье, и уходит. Снимает задрипанную комнату в первом же задрипанном отеле, который встречает на пути, и где есть свободные номера. Завтра он подумает о том, что случилось в его жизни, а сегодня у него есть только один шанс отвлечься. Он включает радиоприемник и слышит знакомые звуки фанфар, но очень быстро отвлекается, перед глазами стоит лицо Мидж. Артур не слушает еженедельную рубрику – Мюррей кратко рассказывает о том, кому помог его благотворительный фонд на прошедшей неделе. Делает это громко, в красках расписывает несчастья подопечных. Артур сосредотачивается, лишь когда в эфире мелькает знакомое название.       - Эту пластинку нам прислали из клуба «Газовая лампа». Парень думает, что каждый кретин сможет делать мою работу, если будет просто смеяться на публику. Послушайте этого джокера, - предлагает Мюррей, и Артур к своему удивлению слышит очень знакомый смех.       - Я не говорил маме в детстве, что я стану комиком, - он пытается вслушиваться сквозь шипение радиоволн, - потому что думал, что мама будет смеяться. Но теперь уже никто не смеется, - лишь сейчас Артур понимает, какой неудачной и двусмысленной была его шутка, осознание этого позора обжигает его.       - Я даже не удивлен, - многозначительно говорит Мюррей, и его публика хохочет.       Радуйся, Артур Мейзел, сбылась твоя мечта. Ты попал на «Программу Мюррея Франклина». Только Мюррей тебя не пригласил. Мюррей над тобой посмеялся.       - А теперь вас ждет продолжение этого цирка, - говорит Мюррей. – У нас семейная передача, поэтому попрошу убрать от приемников детей, но… Жену этого клоуна надо слышать. Говорят, в семье не без урода? Так иногда в семье их целых два. Та же ночь, тот же клуб «Газовая лампа» пару часов спустя. Поставь семейный скандал, Джин, обожаю эту дамочку.       - Мой муж ушел от меня, сложив в мой чемодан свои костюмы. Потом вернулся домой за чистым бельем и … («Сексом», - понял Артур запиканное слово) На самом деле, просто за бельем. Я бы согласилась на (пииип) по доброте душевной, но он не осмелился. Мой муж теперь может только ходить за ручку. Впрочем, его новая подружка так глупа, что заниматься (пииип) с ней было бы нехорошо – вдруг она и не поймет, что происходит? Спросит у меня – Мидж, твой муж подарил мне мишку Тедди, которого он выиграл на пляже Кони Айленда, это так у тебя появился твой сын Тед? Потом мы еще играли под одеялом. Я скажу – да, милочка, именно так у меня появились обручальное кольцо и сын, который зовет его папой. О, эта девушка приложила немало усилий, чтобы увести моего мужа из семьи – ей пришлось обладать волшебной ваг…       Запись прерывается.       - Достаточно, - смеется Мюррей, - Дальше уже совсем жарко. Джин и так готов меня убить за этот маленький эксперимент, а жаль - в конце ее уволакивает со сцены наша доблестная полиция. Я теперь голову отдам за программу с этой парочкой!       Артур понимает – Мюррей рассказывал о своих скудных благотворительных похождениях громко, но кратко. Эфирное время дорого. Он медленно выключает приемник и заползает под одеяло. Ему хочется раствориться и не существовать. Он старается вспомнить что-то хорошее, но лишь вспоминает, как отец ругал дядюшку Шмуля за вложение в ночлежку для бедных, потому что «благотворительность только для дураков, которым некуда деньги девать». Зато покровительство мафии Мойше оплачивает регулярно. Артур тогда оставил свои соображения при себе. Но с твоей стороны это было хотя бы честно, папа.       Он не помнит, как приходит на работу, таращится в стену весь день, даже не пытается делать вид, что занят. Арчи пытается подбодрить, но быстро отстает; хорошо, он хотя бы Мюррея не слушает. Артур кивает, слушая, как отец говорит то же, что вчера мама – обычно суровый Мойше сейчас мягче и печальнее, но Артур не вникает, повторяет: «Да, папа, спасибо, папа, хорошо, папа». У него нет претензий к матери и отцу, они могли быть странными людьми, но дали ему все, что могли. Не они сломали ему жизнь, они ее спасли. Он не хочет думать и о Мидж, у него лицо горит от ее слов. Она выставила его дураком и импотентом не только перед «Газовой лампой», но и перед всеми слушателями Мюррея.       Под конец рабочего дня в его кабинете раздается звонок. Девушку зовут Ширли Вудс, она звонит с «Программы Мюррея Франклина». Они получили «потрясающие отзывы» (!!!) о его номере.       - Мюррей зовет меня на передачу? – спрашивает Артур, ощупывает свое лицо, словно пытается понять, реально ли происходящее.       - Даа! – восклицает Ширли Вудс. – Правда, здорово? – разговаривает с ним детским голоском, словно с деревенским дебилом, а он сын бизнесмена. – Четверг вас устроит, мистер Мейзел?       - Вполне, - отвечает Артур. Он еще не знает, что будет делать, но что-то явно будет.       Через полчаса телефон снова звонит, отрывая Артура от раздумий.       - Это Мириам, - говорит она. – Мне сейчас звонила эта, как ее, Ширли Темпл***. Тебя же позвали на «Программу Мюррея?»       Он кивает, не в силах сказать.       - Артур, я знаю, - продолжает Мидж, – ты слушал вчерашнюю передачу, и я – последний человек, с которым ты сейчас хочешь говорить, но послушай! Я отказалась. Они сказали мне, что ты тоже придешь. Тебе говорили, что меня позовут? Артур!       - Нет, не говорили, - цедит он. – Наверное, сказали нашему мишке Тедди.       Мириам резко выдыхает, словно он шлепнул ее по щеке.       - Артур, это случилось в ночь после того, как ты ушел, - говорит она. – Я была пьяна и зла на тебя. Я и сейчас зла, Артур, очень. Но это вышло случайно. Я просто вышла и начала говорить. И вдруг поняла, что это мое.       - Я тоже, Мидж, я тоже зол, - отвечает он. - Вчера я готов был ползти к тебе на коленях, чтобы вернуть вас – и тебя, и Итана. Но после этой передачи… я даже не знаю, Мидж.       От ее голоса веет холодом.       - Эти старые хрены хотели стравить нас на передаче, - резюмирует Мидж, - но я не пойду. Сьюзи со мной согласна – для нас вдвоем это способ только опозориться. Мы не станем собирать комический дуэт на их потеху. Ты же должен собраться, пойти и разнести их к черту, Артур, чтобы они смеялись не над тобой, а вместе с тобой! Чтобы ты над ними посмеялся!       - Мириам!       - Что?       - Я видел твое выступление в Йом-Киппур. Ты была великолепна. Мы действительно жили в большом доме на холме, и я все разрушил. Прости меня.       Небольшое молчание в трубке.       - Я собираюсь продолжить, Артур. Я очень хочу продолжить выступать. Сьюзи Майерсон из «Газовой лампы» теперь мой менеджер. Мы придумываем мне псевдоним. И я найду работу после того, как съеду с квартиры Мойше. Какую-нибудь простую, вроде лифтера, чтобы не отвлекало от комедии, - ее голос прохладный, но такой же бодрый, как и всегда. Его удивительная мисс Вайссман, миссис Мейзел, его родненькая девочка уже взяла себя в руки и готова продолжать жить и строить планы. – И нам нужно решить, когда ты будешь видеться с Итаном.       Артур даже не знает, готов ли он продолжать жить. Его пугает, сколько всего она сделала за несколько дней. Поэтому про Итана он сейчас говорить не может. Сглатывает комок в горле.       - Я придумаю, Мидж, - говорит он. – Я расстался с Пенни.       Секундное молчание.       - А, - говорит она. – Очень мило.       - Ты права. Она очень тупая. Даже точилкой пользоваться не умеет.       Еще неделю назад они были мужем и женой, и Артур любит ее до боли и хочет вернуть, но Мидж уже побежала вперед него, где она всегда и была.       Он говорит отцу, что не будет работать на этой неделе и, не слушая возражений, вскоре уходит.       Весь вторник он обдумывает свой номер.       Небольшая плата частному детективу – и за день до программы Артур уже знает, что случилось с Пенни, в этот раз Флек. Она отсидела в Аркхеме, пропустила через себя еще грузовик разных мерзких мужей и сожителей из неблагополучного района Готэма, состарилась, осталась одна, без каких-либо детей и отправилась доживать свой век в убогий хоспис неподалеку от дома, в котором столько лет коптила небеса.       Большая плата частному детективу – и Артур узнает кое-что еще. На всякий случай, еще не решил, как использовать, но информация очень ценная, хотя и пришлось разграбить одну из материнских заначек, припрятанную в стене кабинета отца - рядом стоял сейф, но мама никогда не искала легких или адекватных путей (поэтому, наверное, Артур и попал в ее семью).       В сознательной жизни Артур никогда не бывал в настолько нищем районе и в подобных хоспису местах – его колотило от вида этой убогости, запущенности, скорой смерти. Мидж рожала в стерильной светлой большой больнице, и это было для них счастливым событием. Запахи мочи и старости проникают Артуру под кожу, и он радуется, что после посещения этого места он пойдет в отель, а не понесет отпечаток этой мерзости домой к Мидж и Итану.       Она лежит за ширмой. Персоналу на нее плевать, они просто проводят за десять долларов его, совершенно незнакомого человека, и уходят. Он может убить ее, а она так и будет валяться пустым бессловесным мешком, до которого никому нет дела. Артур нагибается над Пенни Флек, произносит ее имя, пробует его на вкус и морщится – мерзко.       Старуха открывает глаза, спрашивает:       - Томас?       - Артур, - отвечает он. – Сын, которого ты позволила бить. Артур Флек, - в первый и в последний раз называет он себя этим не своим именем, и благодарность к настоящим родителям окутывает его. Если бы не Мойше и Ширли он, покорный сын, сидел бы рядом с этой кроватью, скрываясь от мира и холодной осени в дешевой куртке, и со слезами смотрел бы, как умирает эта мумия.       - Рааадость, - шепчет старуха, чуть приподнимает с постели дрожащую руку.       - Радость, - усмехается Артур. – Радость никогда надолго не задерживалась в моей жизни. Хотя все вокруг меня – одна сплошная радость. Мой дом – страна радости.       Если бы не она, если бы не этот смех, он ни грыз бы себя сомнениями, что с ним что-то не так. Он смог бы стать счастливым и греть своей радостью Мидж и их детей. Он смог бы… не быть собой. Быть кем-то другим, нормальным, без этих приступов. В нем не было бы этой сводящей с ума червоточины.       Уничтожить ее! Она сломала Артуру жизнь, почти убила его, и теперь сама умирает в муках и беспамятстве. Может быть… Он выхватывает подушку из-под старухи. Если бы Мойше и Ширли пришли раньше… Отец по-прежнему управлял бы им, но, может, Артур имел бы силы не плыть по течению и не чувствовал бы себя таким куском бесполезного дерьма, и в его жизни не было бы дней, когда он хотел умереть так сильно, как ничего другого, от невозможности что-то сделать, изменить…       Он отбрасывает подушку в сторону. Нет, еще ничего не кончено! Все, что ему нужно – это все изменить! Самому, без помощи отца, без помощи жены. Завтра он придет на программу и надерет Мюррею задницу. О да, он покорит своим весельем эту публику! Он уже все придумал на завтра! Пусть это передача для радио, но что с того? Его смех – его отличительная черта, хотя и плохая, и ее стоит только подчеркнуть, а Мюррей подал ему идею, как!       Но сначала нужно вернуть Мидж! Артур несется к выходу из хосписа, подхваченный радостью от того, что он не сделал глупость, не убил, не обрек себя на муки совести. Он ловит первое попавшееся такси и мчит в центр, словно убегает от своих демонов. Радость так переполняет его, что он уже готов думать, что все позади, и Мириам к нему вернулась, он чувствует, что это уже случилось. Они все изменят! Он будет более радостным, а Мидж пусть тоже занимается комедией, если действительно хочет, а не решила это сделать ему назло. Он сделает все, что угодно, чтобы она улыбалась! Они будут счастливы.       Эйб говорит, что Мидж еще не пришла. Тесть разозлен – его кабинет закидан вещами дочери, в гостиной орет из телека детская передача, вокруг уже шумно собираются домой грузчики. Артур подходит к Итану, целует его. Мальчик протестует - хочет смотреть не папу, а телевизор. Артур сажает сына на место, спускается на улицу, бродит вдоль дома, ждет ее. Бросается к жене, как только видит ее.       - Мириам! Мириам! – кричит он на всю улицу, но ему плевать. – Я был таким дураком! Прости меня! Я не хочу, чтобы ты уходила! Я сделаю все, что ты хочешь! Хочешь еще ребенка? Маленькую девочку? Назовем ее Роуз, как твою маму? Что ты хочешь? Вернись, и я сделаю для нас все!       Он чувствует себя персонажем мюзикла, как когда он сделал Мидж предложение, а потом они танцевали прямо на дороге, а водители сигналили им. Но в этот раз она не расцветает в улыбке, не говорит: «Да».       - Нет, - отрезает Мириам-бывшая-Мейзел. – Артур, я не вернусь.       Ее лицо сурово. Он видит – упрашивать нет смысла. Она подходит к подъезду, но разворачивается, возвращается и целует Артура в щеку.       - Удачи тебе завтра на записи. Прости меня за то выступление.       - А тебе удачи в «Газовой лампе», - шепчет он.       Мидж кивает и скрывается в доме. Он совершил ошибку, огромную гребанную ошибку и потерял все. Может, она снова затмила бы его, но какая разница! Артур хохочет полночи, уткнувшись лицом в костюм, который приготовил на завтра. Завтра он поменяет голос и усилит смех, а обычный черный или серый костюм к нему новому не подойдут. В последний момент он решился и на грим.       Вдохновил его Мюррей. Назвал его джокером. Джокер – что это такое, подумал вчера Артур? Знал, что карта – только не знал даже, сильная она или слабая (а вот Мириам разнесет в покер любого). Вчера он купил книгу про карты и колоду. Рассматривал целую плеяду различных джокеров. Взял от разных понемногу, что где понравилось – красный костюм, белый грим, синяя краска вокруг глаз и красная на губы. Да, он идет на радио, но важно, чтобы нравилось ему самому. Артуру понравились еще и зеленые волосы на одном из паяцов, но он решил, что это уже чересчур.       Он спит всего лишь час и еще во тьме выдвигается к хоспису. По дороге покупает пистолет у какой-то подозрительной личности хилого вида. Личность настолько в восторге, что пытается украсть у Артура и те деньги, что ему не положены. Тот хватает личность и выбивает дурь у него из башки ударами об мусорный бак.       «Подумай о родителях, Артур, - шепчет внутренний голос, - они любят тебя. Тебе есть ради кого жить. Подумай об Итане. Подумай о Мириам – может, ты еще сумеешь ее вернуть, дай ей остыть пару недель. Даже Роуз и Эйб не хотят для тебя такого и расстроятся. Ты не один, Артур. Твоя жизнь продолжается».       Но Артур знает – он один, и его жизнь закончена. Мириам скоро поймет, каким дерьмовым мужем он был, может, она уже поняла, раз так резко его отвергла и ушла вперед. Итан рядом с Артуром вырастет таким же сломленным – и дай бог, если шутка про убийцу останется только шуткой. Будет хорошо, если Итан не узнает его и не полюбит. Мидж выйдет замуж за нормального человека. Роуз и Эйб будут фыркать, думая о бывшем зяте. Артур не встретит другую девушку. Родители никогда не позволят ему вырваться с фабрики, а потом он вынужден будет занять место своего отца – тот совсем состарится, но будет продолжать командовать через Артура, и тому придется пропустить все это через себя и начать стариться самому. Он состарится до того, как отец умрет. Экономика города и страны на подъеме, и фабрика лишь развивается, от нее никуда не деться. Он никогда не сможет стать комиком не только потому, что родителям это не понравится – просто потому, что у него нет таланта. Поэтому для Готэма он станет не комиком, а клоуном, пусть и на вечер. Чертов Готэм. На груде мусора валяется плакат с требованием убрать все это. Нельзя просить мафию делать то, что должна делать власть. Нельзя просить власть делать то, что должна делать мафия. Под ногу Артуру попадается крыса, он с силой отшвыривает ее, и та пищит где-то в отбросах.       А еще сейчас он выместит все свои годы неудач – сделает то, после чего вряд ли будет дорога назад; по крайней мере так считают нормальные люди.       - Из-за тебя моя радостная жизнь стала трагедией, - шепчет Артур, хотя и не знает, понимает ли его полумертвая Пенни. – Как ты могла? Мидж убила бы меня, если бы я хотя бы подумал так поступить с Итаном. Я никогда такого бы и не сделал.       Он слышит слабые писки сквозь подушку на ее лице. Слышит только он – остальные тоже полумертвые, или им плевать. Прощай, Пенни. Он закуривает и блаженно улыбается. Он готов идти навстречу этому последнему дню.       Покидает здание с чувством облегчения. Постоянное пребывание в таком месте может лишить не только воли к жизни, но и человеческого лица. Может, Пенни была не так уж плоха когда-то давно, еще до него? Впрочем, что толку об этом думать?       Артур возвращается в отель и надевает зеленую рубашку и красный костюм с желтым жилетом, танцуя под Фрэнка Синатру. Ярко, как никогда в жизни, но и весело настолько ему давно не было. Грим берет с собой – не стоит пока эпатировать прохожих. Карманы некрасиво оттопырены – в одном завернутый в белую майку грим, в другом – кое-что еще. Приведет себя в порядок в студии. Там же есть что-то вроде гримерной, гостям Мюррея же надо отдыхать? Мириам всегда говорила, что красивое нижнее белье поднимает ей настроение даже при самой простой одежде – правда, такую на своей жене Артур никогда не видел. Он усмехается – грим ему сегодня нужен ровно для того же. И плевать, если его увидят лишь Мюррей и его работники – услышат и другие.       Как ни странно, но на Пенни Флек ему все еще плевать. Все равно то, что с ней было – это не жизнь.       Артура провожают в комнату отдыха, где он может освежиться и привести себя в порядок. Он накладывает грим, видит уже далеко не себя. Видит кого-то другого, кем он, наверное, и был всегда – быть может, с момента удара его головы об радиатор, когда все в его жизни пошло вкривь и вкось. Это Джокер.       - Представьте меня как Джокера, - говорит он Мюррею и Джину. Те посмеиваются, но соглашаются.       Скоро начнется эфир. Мюррей болтает с доктором Салли - пожилой юмористкой, которую Артур любил слушать еще в далеком детстве. Но и она смеется над ним. Доктору Салли очень жаль, что жена следующего гостя не смогла к нему присоединиться – может, это из-за его сексуальных проблем? Они ставят запись его смеха, веселятся.       Когда Артура приглашают к микрофону, по пути он целует доктора Салли в губы – самому неприятно, но пусть знает. Старушка явно расстроена, вся сникает, а какой-то новомодный комедиант рядом с ней разражается похабным хохотом и хлопает доктора по плечу.       Как он и ожидал, сначала проезжаются по его гриму – не перепутал ли их Артур с телевизором, для чего так перестарался? Нет, он не перепутал. Он специально делает акценты на своем гриме, пусть все о нем слышат. Он клоун, шутник, джокер – он призван смешить людей.       - У вашей жены получается лучше, - добавляет Мюррей.       - Ах, у нас разные профили, - усмехается Артур. – Она оскорбляет меня, а я – себя.       Было бы это телевидение – сделал бы многозначительное выражение лица, изогнул бы бровь. Пусть гадают. Публика хихикает. А Джокер ведь оскорбил себя только тем, что вообще пустился в этот диалог.       - Схожие, да? И в этом ваша коронная шутка? – спрашивает Мюррей. – В том, чтобы шутить, как ваша жена?       - Моя жена, - тянет Артур, его уже злит то, что Мюррей вызывает его на эмоции, тянет одеяло на Мидж, - моя жена смешнее… в классическом смысле. Но она всегда была более поверхностной. А моя коронная шутка… - он разражается смехом, похожим на один из его приступов – долгим, визгливым, неприятным. Хорошо, что Итан его не слышит.       - Очень глубоко, - с абсолютной серьезностью говорит Мюррей. – Вы же комик. Порадуете нас другим материалом?       Тот маленький розовый блокнот, где они раньше записывали и шутки, и наблюдения за людьми, остался у Мидж. Не беда. Артур вынимает из внутреннего кармана пиджака новую большую черную тетрадь. Но его шутка про автомобильную аварию не нравится никому – Мириам просто сказала бы, что это чересчур, а доктор Салли орет на Артура. Доктор Салли считает шутки Джокера оскорбительными.       - Разве это смешно? – вопрошает Мюррей.       - Ну да, - пожимает плечами Джокер. – Я устал делать вид, что это не так. Общество и так решает, что хорошо, а что плохо, так еще влезает и в то, что смешно, а что нет. Я сам решу для себя в обоих случаях. И не вам уж точно говорить об оскорбительном – вы оба заслуживаете куда худшего, потому что именно вы оскорбили и меня, и мою жену.       Артур вцепляется рукой в подлокотники кресла, царапает их ногтями, но смех больше из него не идет – есть лишь холодное желание уничтожить.       - Кажется, парень решил поиграть в суд, - говорит Мюррей слушателям, стучит кулаком несколько раз, словно судейским молотком. Его тон презрителен. Он думает, что знает, с кем имеет дело.       - Нет, - мягко отвечает Артур, - хотя так уж получилось, что я мог бы и выиграть. Понимаешь, Мюррей, ты все не так понял. Иногда в «Газовой лампе» выступают не только бедняки с окраин, но и те, кому в нашем любимом Готэме чисто гипотетически сойдет с рук многое. Знаешь, Мюррей, я почти не вижу мусора на улицах Вест-Сайда, но я знаю, что он есть. А ты забыл, хотя и притворяешься, что это не так, притворяешься другом и помощником простых людей. Ты вообще выходишь со студии, Мюррей?       - Значит, ты пришел сюда сегодня только, чтобы поквитаться за то, что я вывел тебя и твою жену за пределы «Газового света?» - презрительно спрашивает Мюррей.       - Неужели? Ты не хотел нас прославить, Мюррей. Ты хотел повысить свою популярность. Точно также ты делаешь, когда кидаешь объедки со своего стола беднякам, хотя все, что ты создал – всего лишь непрозрачную, еле шевелящуюся организацию и налоговое убежище для себя. Да, Мюррей, я записал не только шутки. Разве ты уважаешь тех людей, про которых так быстро и усердно говоришь по воскресеньям? Пара минут, пара мелочей, и ты молодец, Мюррей. Ты и все подобные тебе друзья. Я слушаю ваши шоу годами, но лишь теперь я начал что-то про вас понимать. Никто из вас даже не пытается по-настоящему помочь городу и людям, которые в нем живут! – Артур чувствует, насколько выше становится его голос. - Разве ты хоть раз пытался поставить себя на место человека, которому плохо, и ему нужна от тебя настоящая помощь? Нет, все, что ты хотел – показать, что ты хороший человек и свой парень, а потом смыться сюда, в свой прекрасно обустроенный быт!       - Разумеется, я могу опровергнуть всю клевету, что ты возводишь на меня, Джокер, - деловитым холодным тоном говорит Мюррей. – Я и советовал бы тебе прежде всего взглянуть на себя. Ты говорил, что не относишься к обычной публике «Газового света». Но именно ты дал этим людям характеристику, не я, - голос Мюррея сочится ядом, так неподходящим для пожилого комика, с его лба течет пот, зубы сжаты. Он возвращает инициативу в разговоре. - Может, раз ты говоришь так, это ты состоятельнее меня? Или, хм, твои родители, молодой человек?       Артур чувствует, что проигрывает, и злость на этого высокомерного старика растет. «Фонд Мюррея» на самом деле довольно безобидная тухлая конторка, где тот и подворовать-то может всего-ничего, но для Артура это уже дело принципа. Нужно поразить публику, вернуть ее внимание.       - «Газовая лампа», вообще-то, Мюррей. И я скажу тебе еще одну вещь. Сегодня я уничтожил один из винтиков этой системы. Она была бедна до отвращения и стала ужасна, стала делать омерзительные вещи. Она напала на меня из безысходности, просто не могла сделать по-другому. А вы даже не попытались ей помочь, что-то изменить. Да и я тоже не пытался.       - Уничтожил? – брови Мюррея летят вверх. – Как это?       - Сам как думаешь? – видимо, Джокер может убедить одним словом.       Мюррей широко распахивает глаза.       - Сынок, ты слетел с катушек, - тон Мюррея меняется, словно он говорит с больным или с ребенком. – Я знаю, это просто одна из твоих дурацких шуток, ты не сделал ничего плохого. Я знаю, в глубине души ты хороший человек, Артур, и есть люди, которые любят тебя.       Говорит заученными фразами, старый мошенник. Хочет выкрутиться – показать, что был хорошим даже с буйным убийцей, который его оклеветал.       - Я знаю, - легко соглашается Артур. – Я и не сделал ничего плохого, я просто помог. Есть люди, которые меня любят, и это очень хорошие люди. Я бы даже сказал, что жизнь часто была добра ко мне. У меня была прекрасная семья, и я ее разрушил. Быть может, я и сам стал ужасным человеком. А рядом с ужасными людьми люди не могут становиться или оставаться прекрасными. И еще один ужасный человек сейчас передо мной. Ты ужасен, Мюррей.       - Я? Ты ничего обо мне не знаешь, кроме своих домыслов, сынок, - протестует Мюррей.       - Ты поставил мою запись. Хотел посмеяться надо мной. Пытался стравить меня с женой. Решил, что мы сгрыземся на потеху всем вам.       - Разве это не ваше парное выступление? - еще вертится, чертов уж.       - Ты знаешь, что это все было всерьез. А я никому не позволю смеяться надо мной и над ней, - шипит в эфир Артур, резко переходит на крик. – Отгадай загадку, Мюррей. Что ты получишь, если смешаешь отчаявшегося человека, который пытается защитить единственную родную душу, вместе с человеком, который считает их клоунами и относится к ним как к мусору? Я скажу тебе, Мюррей. Ты получишь то, что заслужил.       Пуля пробивает лоб Мюррея Франклина, и тот грузно заваливается и обмякает в кресле. Еще несколько пуль застревают у него в груди. Погиб кумир Артура Мейзела, отдал голову за эфир с ним и только с ним. Получилось не так, как Артур планировал. Последняя пуля теперь достается Джину, он слишком много болтает.       Непойманный охраной или перепуганной публикой, Джокер ускользает с радиостанции и теряется в ближайшем парке. Забивается в общественный туалет. После всего, что он сделал за сегодняшний день, он чувствует себя обновленным, чувствует себя счастливым, каким не был за все годы жизни рядом с Мидж и до нее, даже когда не было смеха. Он танцует, порхает по залитому грязному полу, словно по бальному залу дебютанток.       Необходимо скрыть Джокера хотя бы до тех пор, пока он ни сделает еще одно дело. Они все и так скоро узнают, кто такой Джокер – Артур Мейзел. А его жена – миссис Мириам Мейзел. Скоро нагрянут в «Газовую лампу». Артур трет лицо вонючим обмылком, причесывает пятерней волосы. Они ищут мужчину в клоунском гриме, а не в красном костюме.       Он успевает в «Газовую лампу» раньше копов, если те уже что-то сообразили. Здесь же еще не в курсе новостей, здесь свой мир со своей уютной теплой грязноватой атмосферой. И Мириам шутит со сцены. Впрочем, сегодня у нее провальный день. В руке она держит карточки с какими-то плесневелыми и явно не ее собственными шутками.       - А моя мама такая любопытная! – бомбит Мидж. – Я думаю, она бы выиграла награду за нососувательство, конечно.       Никто не смеется.       - Так себе шуточка. Ну да ладно.       Упс! Мидж роняет карточки, и те разлетаются по сцене.       - Как Боб Хоуп стал Бобом Хоупом?       - Он остроумный, – высказывается мудак за одним из столиков, а потом начинает требовать музыкантов или другого шутника. Джокер переводит на него воспаленный взгляд. Хочешь другого шутника, малыш?       Мидж вступает с мудаком в перепалку, и тот делает то, что сегодня не сделала она – смешит людей тупым анекдотом про немцев. Джокер убил бы его, да неохота руки марать.       - Сдаюсь, - Мириам пулей слетает со сцены и тянется за своими вещами за барной стойкой. У нее дрожат пальцы. За Мидж увязываются какой-то старик и та женщина, Сьюзи, но Артур перехватывает ее первым.       - Пойдем выйдем, - говорит он и мягко тащит жену за плечо на улицу.       На улице он вдруг теряется, не знает, с чего начать. Он знает – они не увидятся еще очень долго.       - Яркий, словно моя мама в синагоге. Я не успела послушать, как прошла запись? – спрашивает Мириам.       - Я всех убил своими шутками.       - Молодец! - хвалит она. Ох, милочка!       - А это что? – Мириам проводит пальцем под его нижней губой, показывает красное пятно. – С кем ты целовался, с Пенни?       Ха-ха, с Флек!       - Ни с кем. Послушай меня. Ты презирала меня за то, что я использовал шутку Мюррея, - говорит Артур. – Но теперь у меня будут только свои шутки, и сегодняшняя была не последней. А ты сама что сейчас сделала, Мидж?       - Я не знаю, - отвечает она. – Мне нужна была помощь. Я боялась провалиться.       - И провалилась с этими бездарными набросками. Я не боялся, что провалюсь сегодня, и выиграл, хотя и планировал выступление совершенно по-другому.       - Я не знаю, что я делаю, Артур, - признается Мидж. – Я не комедиант.       И вся самоуверенность, что была с ней все пять лет их отношений, вдруг трескается. В глазах Мидж стоят слезы. Быть может, думает Артур, он не так уж и хорошо понимал ее и всегда считал слишком удивительной и идеальной, а себя слишком убогим и странным, чтобы приблизиться к ней хотя бы чуть-чуть?       - Я слышал два твоих выступления, - отвечает Артур. – Ты комедиант. Ты сама хочешь этого?       - Я не знаю. После сегодняшнего, нет. Наверное.       А может, Мириам в первый раз захотела то, что даже ей нельзя получить за пять минут?       - Хочешь. У тебя все получится, Мириам. Ты талантлива, не как я. Я тоже не знаю, что я сделал сегодня. Знаю лишь одно – мне не жаль.       Он обнимает Мириам, целует ее в губы, а затем уходит, зная, что она любит его так же сильно, как и он ее. Пока что она его любит.       - Как-нибудь проживем, - говорит он ей на прощание, дотрагивается до уголков ее губ и ведет пальцы вверх, рисуя улыбку.       Когда-то растерянный и неловкий, мистер Мейзел покупает вечернюю газету, видит заголовки со своим новым именем – радиоведущий Мюррей Франклин убит человеком в гриме. Очень скоро они найдут миссис Мейзел и Сьюзи из «Газовой лампы», хмыкает он и продолжает идти. Вот Мидж удивится. Он заселяется в мотель, где не спрашивают вообще ничего, думает о матери, об Итане, о Мириам – о том, как он далеко от них ото всех. Поздней ночью включает круглосуточное новостное радио и подскакивает на кровати. Там, в том районе, из которого пришел он сам, в котором появилась и сгинула Пенни Флек начался выплескивающийся в центр бунт – небольшой еще, не многолюдный, но очень агрессивный, направленный против «Мюрреев», против тех, кем перестал быть и сам Артур. На фото в завтрашней газете будет видно – они надели на себя клоунские маски – разноцветные, разношерстные, но его, его символ. Джокера.       Джокер валится на кровать, смеется, но это не припадок, это радость. Его жизнь, его новая жизнь, наконец-то она началась!       - Теперь я знаю, что мне делать, Мидж, - шепчет он и поднимается на ноги.       И лишь одна мысль теперь способна выдернуть его из круговорота клоунского веселья, в которое наконец-то превращается его бытие. Иногда Джокер задумывается о том, что сломал Мириам жизнь, не начавшуюся толком карьеру. Он все видит – видит ее за витриной косметического отдела универмага «Б. Альтман» и через год, и через пять лет – сначала такую же, какой она была при их браке, потом все более и более разочарованную и сникающую. На ее бейджике написано «Мисс Вайссман». Он не смог защитить ее, даже уйдя. И тогда, в последний раз, он смеется.