Берцы и всё портящая жопа в кожаных лосинах

Пытаясь уже полчаса уснуть, меня разрывало изнутри от наглости этого конченного наркомана. Ёбните меня кто-нибудь по голове, чтобы я отключилась и до утра не вставала. Сегодня, а если быть точнее в восемь ноль ноль, то бишь через четыре часа, я должна буду просиживать штаны в аудитории английского языка, слушать нудные лекции старушки Марины Валерьевны, но, кажется, этому не бывать, так как я просто помру от разрыва барабанных перепонок. Всё, заебали. Сорвавшись с кровати, покидая компанию теплого и мягкого одеялка и величественной подушки, натягиваю тапки и угрюмо шагаю в сторону входной двери. Наплевав, что я сейчас вообще-то в тонюсеньких прозрачных спальных шортах, сквозь которые виднеются трусы в голубую полосочку, и как бы в футболке с торчащими сосками маленькой груди, тарабаню в дверь напротив моей съёмной квартиры. Жду минуту. Две. Вновь громко стучу. Звонок кажется в этой хате нихуя не работает, а музыка тем временем продолжает орать на весь подъезд. Неужели бабкам-старушкам вообще плевать на них? А как же «наркоманы, мы вас полиции сдадим!» кряхтящим голосом? А может они там все вместе марихуану курят? Это тогда бы точно объяснило, почему их шнягу до сих пор менты не закрыли. Выдохнув, глубоко выдохнув, набираю в лёгкие воздух и с новым приливом сил зажимаю звонок. Трель звонка не слышится, какого хуя он не работает? Когда я уже в очередной раз замахиваюсь по двери, та лениво отворяется и в дверном проёме появляется длинный черноволосый дохляк в широченной и явно чересчур большой для него футболке, упирающийся на косяк и затягивающий сигарету. — Что надо? — Тормознуто спрашивает он, выдыхая чертов дым мне в лицо. Отмахиваясь от него, замечаю, что сверху вниз он смотрит прямиком на мои сиськи. Ещё и извращенец. — В-вы здесь не одни, — впав в ступор, я немного тормознуто начала, — совесть нужно иметь, кому-то сегодня на учёбу, а вы устроили здесь притон! — Разрываясь, подобно какой-нибудь собаке, пыталась наехать на этого придурка, но ему, кажется, вообще насрать. Мозги все пропил! — А мне через три часа на работу, ну и что? — Полный пофигизма, прозвучал его грубый и немного с хрипотцой бас. Ещё и голос прокурил, — Не грусти, златовласка, проходи лучше, — прижимается к дверному косяку и демонстративно проводит в воздухе рукой, приглашая внутрь. Голубые глаза, заполненные непонятной дымкой, наконец-таки смотрят прямо в мои. Пиздец. Он смеётся? — Ты не охуел?! Пошёл бы ты в пизду! — Завопила я. Эмоции взяли верх, а из глубин вырвался чертёнок. Ещё чуть-чуть и я весь свой словарный запас нецензурной брани начну употреблять. Со стороны это, пожалуй выглядит жалко. Моська лает на слона. С моим-то метр шестьдесят восемь… Эта ж гнида под два метра наверное, если не больше. — Не хочешь — как хочешь, — и дверь захлопнулась прямо перед моим носом, ещё и окурок на лестничную площадку кинул. Где-то с минуту я стояла как столб, а после в припадках начала вновь тарабанить по железной двери, крича при этом о незавершенном разговоре. Но все силы ушли в никуда, так как сколько я не стучала — больше мне никто дверь не отворил. Послав всё нахуй, завалилась в свою квартиру, я налила в турку воды и насыпала кофе с сахаром. В идеале бы тростниковый, но я всего-то студентка, так ещё и со стипендии слетела в прошлом месяце, так что довольствуемся обычным, господа. Поставив на огонь, увалилась на диван в гостиной. Орущая музыка сильно бьёт по ушам. Очередная шняга от Моргенштерна. Нет, я ничего против этого музыканта не имею, да и пара песен мне его нравятся, только вот в четыре часа уже почти утра его очередной трек меня порядком раздражает. Голова гудит, хоть вешайся. Простите, Марина Валерьевна, я сегодня не приду. Я просто не высплюсь, а если их гулянка завершится часов так в семь, то и вовсе не усну. Кофе мне сейчас как никогда кстати. Выключив газ, жду пока опустится поднявшаяся пенка. Наливаю в кружку и усаживаюсь на деревянный стул. Грея руки о кружку с кофе, кайфую. В квартире отопление совсем никакое, а ставить обогреватель — жалко денег за энерго-счета. Лучше помёрзну и лишний раз потеплее оденусь, или же просто можно укутаться с головой в одеяло. Март месяц, а на улице всё-также лежит снег, и температура нулевая. Воронеж, что ты творишь? За окном уже светает. Кидаю взгляд на часы: без пяти минут пять. Отлично. Вторая бессонная ночь на неделе — замечательно просто, только вот сегодня только среда! Не веря своим ушам, музыка плавно затихает. А после долгожданная тишина. Я оглохла. *** Как конченная, я носилась по дому из комнаты в комнату, в поисках кроссовок. Ну, и где они? Почему они пропали именно сейчас, когда я опаздываю?! Провыв от несправедливости жизни, подтянула вверх чёрные кожаные лосины. Кой чёрт меня дёрнул их надеть? С серым свитером — полное дерьмо, хотя в нем создается впечатление, что у меня всё-таки есть грудь. Как говорится, первый размер — не приговор. Или так не говорится? В любом случае, я надеюсь что у меня до сих пор, в мои-то без трёх месяцев девятнадцать, нет парня не из-за отсутствия сисек. — Вау, — только и выскакивает с моего рта, когда на полке с обувью, а точнее в основном с туфлями на высоких каблуках или же балетками, совершенно не подходящими под сезон, я обнаруживаю прекраснейшие берцы моей сестры, ранее жившей со мной. Эти чёрные берцы идеально подвернулись кстати, ещё и к моему образу сегодня подойдут! Ещё и чокер на шее чёрного цвета, я прям как на похороны собралась. Как же всё-таки хорошо, что она умчалась в Москву, в «цивилизацию», да ещё и берцы свои забыла, фетишистка всего немецкого. Это же надо же мне было порвать свои единственные сапоги, которые я носила все холодные сезоны! Схватив рюкзак и спешно закрыв дверь, запрыгиваю в лифт. Нажав на единичку, нервно постукиваю ногой. На улице, как гласит градусник, плюс десять, так что и снег подтаял, и должно быть не сильно холодно — всё вроде прекрасно, но нет, выйдя из подъезда, наблюдаю картину маслом. Грязища, говнище, ветруган, посылающий тебе в лицо грязные пакеты из-под вонючей рыбы. Это фиаско. Глянув на наручные часы, глаза автоматически округляются, уже как двадцать минут идёт пара, а через три минуты подойдёт автобус, до которого мне бежать минут так пять. Сорвавшись с места, бегу со всех ног. На этом рейсе я частенько езжу, когда вместо того, чтобы выходить на остановку сорок минут назад, предпочитаю поспать. Подбежав к автобусной остановке, выдыхаю. Автобус ещё стоит. Запрыгнув в него, отдаю злосчастные десять рублей водителю, падаю на свободное сиденье. Успела. Приводя дыхание в нормальное состояние, шарю в рюкзаке телефон и наушники. Найдя лишь последние, ударяю себя по лбу. Чёрт, ну какого хуя я его забыла? Пожалуйста, покажите мне ещё одного, столь неудачного ничтожества как я! Хотя блин, сомневаюсь, что такие существуют. За окном мелькают серые пейзажи серого Воронежа. Как можно жить в такой дыре? Как вообще можно было из Питера переехать в Воронеж? Мои родители — это нонсенс. Чудаковатая семейка, не мудрено, что Ульяна не выдержала напора убить своих жителей со стороны Воронежа и свалила нахер в закат. Чуть не проморгав свою остановку, кричу водителю остановиться, в то время как другие пассажиры смотрят на меня, как на отбитую. Второй этаж. Тринадцатая аудитория. Стук в дверь, полная тишина. Странно, обычно на английском всегда шумок стоит, а сейчас молчание. Не услышав никакого «войдите» или ещё чего, проявляю наглость и отворяю дверь. — Извините, пожалуйста, у меня внезапно кошка начала рожать, я не могла её оставить! — С порога выпаливаю я, глядя на англичанку… англичанина. За кафедрой, вместо полненькой низенькой старушки стоял высокий, немного худощавый брюнет с сексуально растрёпанными волосами. — Ну и фантастическая вы сказочница, — щёлкая пальцами в сторону аудитории, дабы ему подсказали моё имя, произносит учитель. Блять, у меня либо галюны, либо я вообще с мира выпала, ну, и самый правдоподобный вариант — я всё ещё сплю. Ущипнув себя за руку, нервно начинаю хихикать. Даже глаз, кажется, задёргался. В то время уже один из одногруппников поведал этому наркоману недоделанному моё имя. — Присаживайся, Давлятшина Елизавета, за ту самостоятельную, что мы успели за тридцать минут пары сделать, ты получаешь двойку, — хмурит брови длинноногий, поворачиваясь к доске и начиная выводить мелом в начерченной таблице времена. «Present Simple». Блять. И что это только сейчас произошло? У меня просто недосып, вот и видится всякое. Проскальзывая к подруге, усаживаюсь на своё привычное место. — Это кто? — Выпучив глаза, шепчу я. — Дмитрий Сергеевич Вороняк, — в ответ шепчет Настя. С Настей мы дружим уже лет так пять, со времён школы, ей я доверяю порой даже больше, чем родителям или сестре. Она мне уже как сестра. Занудная лекция, занудный препод, но, смотря на него, невольно начинаешь засматриваться на идеально отглаженную черную рубашку и такого же цвета брюки, под которыми скрывается классное тело. Так, Лиза, у тебя просто недотрах, успокойся. Омут его голубых глаз затягивает, но вспоминая события, произошедшие приблизительно четыре часа назад, к тебе возвращается рассудок и понимаешь, что этот наркоман-куряга-пьяница не тот, за кого себя выдаёт. И как, как спрашивается, он выглядит совершенно не помятым после пьянки-гулянки? Он же в хорошем случае-то лёг спать в половину шестого! А может мне всё чудится? Может, это просто брат-близнец моего нового соседа? Этот псевдо-учитель что-то на английском бубнит про грязь, которую я принесла, а после вызывает меня к доске. — Ты, как я погляжу, плохо разбираешься в английском, потому объясню на твоём языке: табличку примерами нужно заполнить, — тварь. Урод. Нормально я понимаю, да, тройка, но я же не виновата, что в школе я учила не инглиш, а немецкий. Вообще, нахера журналистам нужен английский? Брать интервью у англичан? Ну да, в Воронеже, как там. — Иметь такую жопу противозаконно — слышится за моей спиной на корявом немецком. Распахнув глаза, я вжимаю мел в доску сильнее. Мне, должно быть, послышалось. Просто плохо спала, вот и слуховые галлюцинации, — Если бы не видел тебя вчера, подумал бы что у тебя и впрямь грудь есть, — Да, это именно мой конченный сосед. — Не иметь груди, но иметь широченный зад, фантастика! — Заметив, что его никто не понял, продолжил Дмитрий Сергеевич. Уже не смешно. Я продолжаю тупить у доски и писать всякую чушь, насторожившись. Да он маньяк. — Хочу тебя трахнуть, — тихо добавляет преподаватель, подходя ко мне, — Ну что так долго, Давлятшина? Настолько тупенькая? — Проговаривает уже на чисто русском сосед, выхватывая из моих рук мел. Сердце колотится в бешеном темпе. Мне это однозначно не причудилось. Наверное. — Что вы только что говорили, когда я заполняла таблицу? — Притворяюсь совсем ничтожеством я. Я слышала каждое слово, понимала каждое слово. Это было в реальности. Но какого хрена столько чести мне одной? — Да так, немецкий практикую, указывал на твои ошибки, — в знак подтверждения он мелом ударяет по ячейке с криво написанным словом, — Прижать бы тебя к этой доске с голым задом, — говорит он, «указывая на мои ошибки». Я, лишённая речи, усаживаюсь на своё место. Широко распахнутыми глазами я продолжала смотреть на преподавателя, сверля того взглядом. — Что он говорил, а что ты говорила? Ты же немецкий лучше русского знаешь, — недовольно бубнила мне Кирик Настасья, пока я пребывала в шоке. — У него просто плохое произношение и корявые слова, вот я и не разобрала ничего, — пожала плечами я, записывая наконец в тетрадь тупорылый английский. Ненавижу этот чёртов английский, ненавижу этого англичанина. Он же маньяк! Он меня изнасиловать хочет! Что мне делать? Невольно глянув на однокурсниц за первыми партами, замечаю, что чёрт, они ж просто текут от его голоса и внешности. Блять, знали бы они, какой он мудила! Пока паника продолжала окутывать меня, пара подошла к концу, и унылые одногруппники стали вяло складывать свои вещи в рюкзаки и сумки. — Все свободны, домашнего нет, кроме Давлятшиной, — услышав свою фамилию, меня окутала дрожь, — Делаешь реферат на тему «Образ жизни в Америке» или же «как правильно прогибаться на столе в моей аудитории», — снова эта пошлость. — Зря распинаетесь, я не собираюсь делать ни единого реферата по предоставленным вами темам, Дмитрий Сергеевич, — с идеальным произношением, на чисто немецком пропела я, набравшись смелости хоть что-то сказать. — Насть, иди на следующую пару, я поговорю с учителем и приду, — непринуждённо отправила подругу подальше от этого прогнившего места. Англичанка двухметровая, уперевшись на свой стол и ухмыляясь, втыкал на меня. Все учащиеся, медленно поднимая свои жопы от стульев, так же медленно покидали аудиторию, не вникая особо в суть нашего разговора. — Вы считаете это нормальным? — Бубню на немецком я, заглядывая в море голубых бездонных очей. Преподаватель медлит с ответом. Неужели не может правильно подобрать слова? Его уровень познания ниже, чем я думала, если оно так. А может, его смущают всё ещё присутствующие в кабинете? Хотя, когда говорил про его хотение меня и так и эдак, Вороняк что-то совсем не смущался. — Ты веришь в любовь с первого взгляда? — Внезапно выдаёт тот, проходя за одногруппниками и закрывая за ними дверь на замок. Нервно сглотнув, я вновь вглядываюсь в его глаза, пытаясь хоть что-то прочитать в них. Но на моё удивление, ни похоти, ни бешеного желания я в них не вижу. — Вы хотели меня выебать, о какой любви идёт речь? — Усмехаюсь я. Внутри всё сжимается. Страх потихоньку начинает овладевать мною. Неизвестно, что на уме у этого чудика и что он может вытворить. Нужно быть всегда готовой, потому, держась за затворки здравого смысла, подхожу к его столу, чтобы чуть что, какой-нибудь острый и тупой предмет удачно подвернулся под руку. — Если желание не есть любовь, тогда что это? — Непринуждённо хрипит Дмитрий, приближаясь всё ближе. — У вас слишком гнусные познания в любви, — будто и страха во мне никакого не засело, парирую я, в то время как учитель подошёл ко мне и схватил за подбородок. Живот начинает скручивать то ли от голода, то ли от чувства опасности, а ноги предательски начинают дрожать. — Лиза, — в миллиметрах от моего лица, прямо в губы томно шепчет Вороняк, одной рукой продолжая поднимать мой подбородок, а другой скользя по талии. Что ж со мной твориться? Так хочется его оттолкнуть, но тело совсем не слушается. Как во сне каком-то, когда вот, нужно кричать, а ты не можешь, ведь у тебя попросту нет голоса. Так и здесь, силы на сопротивление в момент испарились. Через его взгляд можно заметить насмешку и нотки издёвок. Ему это всё в забаву? Мягкое и трепетное прикосновение губ. Сердце резко опускается, а внизу живота будто что-то затрепетало. Совсем не жадный и не требовательный поцелуй, даже не углублённый, а простой поцелуй. Слезинки в уголках глаз начинают непонятно от чего собираться, что не ускальзает от этого деспота. Оторвавшись от меня он большими пальцами стряхивает их, потирая мои глаза. Ком, собравшийся в животе, плавно растворяется, а на замену ему приходит мягкие и славные бабочки. Низ тянет, накатывает возбуждение. Этого не может быть, я не могу его хотеть… или могу? Замечая, что прежнего страха и горечи во мне уже нет, Дмитрий Сергеевич вновь припадает к губам, уже более властно и страстно. Оттягивает мою нижнюю губу зубами, покусывая её. Он вплотную прижат ко мне, в то время как я к столу. Пах его, кажется, слишком близко. Из-за разницы в росте преподавателю приходится сильно наклоняться, а мне как можно выше задирать голову. Не знаю почему, но всей неприязни к этому человеку как и не бывало, а внутри кипит сверлящее желание, желание прямо здесь и сейчас. Сминая мои губы, изучает каждый сантиметр моего тела под широким свитером. Горячий язык скользит по нёбу, едва касается моего языка, от чего томный звук выскальзывает из моего рта. Сердце, кажется, пропустило уже несколько ударов. Большая рука обхватила моё бедро, заставляя меня сжимать ягодицы. Наконец отстранившись, Дмитрий Сергеевич оглядел моё лицо и немного пошатнулся назад. Моё дыхание вышло из-под контроля, а взгляд лихорадочно забегал по его лицу: сейчас он смотрел совершенно серьёзно и без насмешки, дыша через рот. На тягучих поцелуях всё не закончится, нет. Тянусь к желанным губам, а руками пытаюсь ухватиться за ремень. Его бляшка противно звякает, а в мой рот вновь проникает язык, перед этим обведя мою нижнюю губу. Руками Вороняк шерстит взад-вперед от застёжки моего лифчика до чёрных лосин. Учитель резко шагнул назад, не отрываясь от моих губ и притягивая меня за собой. Меняет немного траекторию и толкает к стенке кафедры, о которую я больно бьюсь спиной. Резкими движениями рук, он стягивает до колен кожаные лосины, продолжая ебать меня в рот своим языком. Сука, он мастерски целуется, это не передать словами! Грубая и большая рука проскользила по лобку, спрятанному под синими трусами. Да, не кружевные, но кто ж знал! Губы Дима переместил на шею, иногда покусывая кожу. Другая его рука намотала на себя мои длинные и распущенные блондинистые волосы, начиная оттягивать их, а моя голова запрокинулась на горизонтальную поверхность кафедры. Он резко приседает, прерывая все предыдущие действия и спускает лосины до самых берц. Бегло расшнуровывает их и аккуратно снимает, стягивает кожаные штаны и откидывает их в сторону. Одарив меня похотливым взглядом, Дмитрий Сергеевич опустил голову, и его лицо оказалось на уровне моей промежности. Я нахмурилась и опустила взгляд, наконец-таки хоть что-то сказать, но получилось лишь прикрикнуть от неожиданности. Вороняк провёл языком по трусам, намеренно задевая клитор. Я попыталась свести ноги, чтобы никаких таких подобных ласк не последовало, но мужчина на это лишь сжал мои бёдра крепкими руками и раздвинул их шире, ставя примерно на уровне плеч. Я хватаюсь одной рукой за его волосы на затылке, а другой пытаюсь ухватиться за кафедру, но та как назло слишком высокая, что я хрен смогу удержаться. Труселя летят в открытый полёт, а нежные губы припадают к половым губам. Языком проводит по клитору, чуть задевая его зубами. Жар разливается по всему телу. В комнате становится заметно жарче. — Ди… — подавившись воздухом начинаю я, — ма… — вскрикиваю от наслаждения. Пальцами немного раскрывает половые губы, проникая внутрь языком настолько, насколько это было возможно. Хватая воздух ртом, со всей мочи сдавливаю и оттягиваю чёрные бархатные волосы, — Хватит, — томно шепчу я, когда ноги в коленях начинают дрожать и подкашиваться, а силы стоять уже начинали заканчиваться. Как по щучьему велению, Дима прекращает этот балаган с моими гениталиями и вновь припадает к губам, уже не половым. Будто его и не смущает, что вытворял своим ртом секундой ранее. Пальцы всё-таки входят в лоно и, не сдержавшись, я испускаю стон прямо в рот преподавателю. Тот усмехается сквозь поцелуй и начинает двигать пальцами, а другой рукой поглаживать ягодицы. Я трясущимися руками притрагиваюсь к груди учителя и начинаю неуверенно теребить ворот рубашки. А она-то на заклёпках! Так что дёрнув в разные стороны ткань, чёрная рубашка расстёгивается слишком легко, оголяя торс Вороняка. Удалось стянуть её лишь с одной руки, так как другая никак не хотела отрываться от моих ласк. Не в силах держаться, я оторвала от себя учителя и, убрав руку со своей промежности, прохожу к первой парте, потянув Диму за собой за руку. Ноги и так болят, я не выдержу секса стоя. Можно было бы и на учительском столе, но чёрт, там столько макулатуры и канцелярии, что потом долго придётся приводить кабинет в порядок. Усаживаюсь на парту и стягиваю с себя этот чёртов свитер, в котором невыносимо жарко. Оглядывая мою совсем маленькую грудь, Сергеевич озаряется улыбкой и едва заметно закусывает нижнюю губу. Не накаченное как у бодибилдера, но подтянутое тело с едва заметным прессом. От этого вида голову дурманит ещё сильнее. — Маленькая грудь компенсируется огромной жопой, — смеётся он, проводя своей тёплой рукой по моей спине и двумя пальцами расщёлкивает бюстгальтер. Обычно подобные «комплименты» затрагивают моё самолюбие и сильно обижают, но с его уст это звучит как-то совсем по-другому. Я совсем обнажена. Обнажена перед тем, кого знаю от силы пару суток. С человеком, которому я позволила лишить меня девственности, я была знакома пять лет и то, до конца ему не доверяла, тогда как этому я готова отдаться вся и без остатка. Неужто и вправду? Да ну, бред какой-то. — Ты прекрасна, — шепчет Дима, склоняясь ко мне и обводя пальцами отвердевшие соски. Слишком долго и томно. Развожу ноги и прижимаю к себе этого мучителя, полностью извёдшего меня. Расстегиваю молнию его брюк и заглядываю в эти небесные глаза. Глядя в них, хочется улететь. Дима спускает наконец-таки штаны с трусами и, крепко обняв меня за талию, входит. Пальцы ухватываются за спину, царапая кожу ногтями, а рот замирает в позиции проговаривания «о». «Тише» — шепчет он мне, продолжая входить на всю длину. Резкий толчок, и мы, кажется, близки друг к другу до максимума. Зажимаю бёдрами его торс. Последующий мой вскрик кажется на секунду оглушает меня, а в висках чувствуется лёгкая пульсация от запоздалого осознания всего происходящего. Горячее дыхание парня обжигает шею и ухо, в то время как я продолжаю всё сильнее впиваться ногтями в твёрдую спину. От непрекращающихся движений сносит крышу. Обескураженная я нарочно стискиваю его в себе. В ухо мне тихо испускают смешок и прикусывают мочку. Вскрикиваю, когда меня подхватывают под бёдра и входят до основания. Волна ещё больше накатившего возбуждения окутывает тело и рассудок. Расслабляя мышцы, громко выдыхаю. Сотни волн удовольствия расходятся по каждому нерву, по каждому сосуду. Дима подается назад, но когда собирается вновь сделать глубокий толчок, я резко сжимаю стенки влагалища, отчего тот тихо стонет. — Что ты делаешь со мной? — вновь этот чёртов язык сатаны. Оторвав голову от его плеча, заглядываю в прекрасные глаза, в которых летают звёздочки удовольствия. Припадочно хватаю ртом воздух, как же сложно дышать! Вороняк разводит мои ноги шире, скользит вверх до бедер и сжимает ягодицы. Настолько сжимает, что там поди и синие пятна завтра появятся. Дабы не закричать во всё горло, закусываю до невообразимой боли губу и тихо мычу. Я провожу костяшками пальцев по щеке преподавателя, ловлю каждый его вдох и выдох, когда темп нарастает и становится всё яростнее. Всё-таки вырывающиеся из моего рта вскрики и непонятные всхлипы заполнили аудиторию. Вновь заглядывая в глаза, чувствую, как начинаю сгорать от раздирающих все органы чувств. Внутри все сорвалось с места, перемешалось и собралось в хаотичную мозаику. А тем временем меня всё увереннее дерут как последнюю суку на столе. Быстрые и рваные толчки. Запрокидывание головы. Томные стоны. Из меня резво выскальзывают. Разрядка. Белое семя расплывается лужей по деревянному паркету. Смазанный поцелуй в губы. Меня всё-таки отымели.