***
Подвалы пустовали. Пока палачи Логариуса резали обитателей замка, Людвиг вместе с верными белыми и черными церковниками ворвался в лаборатории Кейнхерста и вынес все, подчистую. Дрожащий огонек лампы вел меня по темным, залитым кровью тоннелям, с каждым шагом отдавая во власть могильной тишины. Толстые стены подвала не пропускали звуки битвы. Все последователи Кернса встретили смерть, не способные оказать сопротивление «клинку лунного света», чья и без того разрушительная мощь умножила ярость алчных до знаний церковных убийц. Мои шаги эхом проносились по мрачным залам, опалины на стенах источали космическое зловоние, туфли то и дело погружались в нечто склизкое и омерзительное. Тусклый свет вырывал из лап тьмы опустошенные шкафы и полки. Церковь забрала все, и, скорее всего, уже погружала в дилижансы. Не знаю почему, но это резануло болью мое сердце. Сколько ужасающих тайн досталось Хору? Какие неведомые обряды навеки сгинут в тайных архивах «приюта»? Вопросы, навеки оставшиеся без ответа. Но, все же, я пристально рассматривал поваленные шкафы и разбитые колбы, надеясь обнаружить то, чего не коснулись алчные лапы Церкви. Хотелось ухватить немного тайн Кернса и для себя, если мне, конечно, удастся выбраться из замка живым. Оранжевое свечение вырывало из цепких лап тьмы разбитые цепи и окровавленные клетки, опрокинутые столы с посыпавшимися на пол инструментами неведомого назначения. — Невероятно тихо, — сказал я, и голос показался криком. Вскоре я добрался до широкого зала, залитого кровью ученых и обломками дерева. Воздух дрожал от запаха озона и пороховых газов. В центре алел зловещий алтарь, покрытый рунами, отдаленно напоминавшими кэриловские, вперемешку с птумерианскими. Рядом с ним — разбитая вдребезги шарманка. Я подошел к алтарю вплотную и опустил взгляд на идеально отполированный гранит. На нем умелая рука резчика оставила символы, подозрительно похожие на нотную грамоту. — Ноты… зачем здесь ноты? — пробубнил я, касаясь резьбы. Пришлось напрячь отточенную за годы преподавательской деятельности память, чтобы запомнить замысловатую последовательность. Взгляд коснулся птумерианской надписи над нотами. — Усыпление Мерго… нет, нет, здесь другой перевод. «V» образный символ идет вниз… Точно. Колыбельная Мерго — вот, что здесь написано. Мерго… «дитя». Спящий о тысячи глаз… Я уже слышал это имя. Чем вы здесь занимались, Ваше Величество? Хрум Резко развернулся, вскидывая раковину Авгура. Хруст позвонков ни с чем не спутать. Нечто едва слышно вздохнуло. Совсем близко, будто бы рядом со мной. Или… — Подомной. Эй! Кто там? Под алтарем?! — крикнул я, стукнув кулаком о камень. — Я не из палачей. Я Миколаш Новак, из Школы Менсиса. Прячусь от битвы. Кем бы ты ни был, тебе нет нужды меня бояться. — Мико? Знакомый женский голос вверг меня в исступление. Я хорошо знал, кому он принадлежит, но разум отчаянно упирался, желая ошибиться. — Арианна? — Профессор, это и правда вы?! Оедон бесформенный, как я рада! Я под алтарем… — Я понял, но… как ты туда залезла?! Что ты вообще делаешь в замке?! — Я все расскажу, только вытащите меня отсюда! Рычажок у самого основания алтаря. Возле руны, похожей на глаз. Найти удалось не сразу. Щелчок привел в движение скрытые механизмы, и алтарь, с громоподобным скрипом и скрежетом приподнялся, а затем отъехал, открывая небольшое углубление, явно не предназначенное для человека. Ариана резко распрямилась и болезненно вздохнула, морщась от боли в затекшей спине. Желто-черное платье с корсетом оказалось разорвано и покрыто смесью крови и зловонного ладана, широкая юбка стала лоскутами. Не успел я сказать слово, как она заключила меня в объятия и бесцеремонно поцеловала в губы. Я аккуратно отстранился, недоверчиво глядя на ее бледное лицо, на растрепанные взъерошенные волосы цвета чистого золота. Я знал ее почти пять лет, и годы эти полнились страстью и неземным удовольствием. Только с ней я не испытывал отвращения от факта продажной любви и забывал обо всем, иной раз спуская целые состояния, растворяясь в ласках проститутки благородных кровей. Поправив волосы и немного успокоившись, она рассказала все. Ее «снял» местный влиятельный банкир, приглашенный на этот роковой вечер. Обычная практика — брать на балы дорогих проституток, известных в очень узких кругах. А Ариана стоило очень, очень дорого. Для незнающего — неоправданно, для знающего — недостаточно. В жилах этой роскошной женщины текла особая кровь. Она не говорила, но я подозревал за Арианной прошлое белой монахини, избранной стать святой, но не сумевшей пройти полную трансформацию и стать донором. Возможно, она была изгнана из церкви за порочную страсть, или подослана Хором как шпион — не важно. Единственное, что имело значение: кровь Арианы бодрит и погружает в экстаз не слабее ее ласок. И именно кровь заинтересовала последователей Кернса. После бала ее опоили и притащили в подвалы, желая пустить на опыты. Но не успели приковать к алтарю, как началась резня. Церковники, во главе с самим Людвигом, напали на ученых. В суматохе Арианна ускользнула и спряталась в полость для ладана и мистической крови под алтарем, схватив выпавшую из рук ученого книгу. Она хотела сдаться Церкви, но крик Людвига остановил, и тем спас ей жизнь. «Проклятый клинок Церкви» кричал: — Пощады никому. Не оставлять свидетелей! — Ну и дела, — хмыкнул я, садясь на алтарь. — Давай-ка убираться отсюда, пока палачи и до нас с тобой не добрались. Во дворе наверняка есть свободный дилижанс. Возможно, удастся его захватить и уехать. — Вы умеете водить карету? — Нет. Никогда не пробовал, но выбора все равно нет, так что… пойдем. Оставаться здесь — верная смерть. Нас достанут, не палачи так рыцари.***
К тому времени, как мы выбрались из подвала, бой почти закончился. Рыцари оказали яростное, свирепое сопротивление, но не смогли одолеть объединенный кулак палачей и монахов Людвига. Целые залы и галереи блестели от залитой крови, заваленные обезображенными телами. Звуки боя почти стихли, и на Кейнхерст опустился мрачный, могильный саван приближающегося безмолвия. Добравшись до верхних уровней, мы внезапно оказались в широком бальном зале, чудом оставаясь незамеченными для заговорщиков. Плачь и мольбы эхом отражались от стен, лязг клинков и молотов сливался со свистящей яростью колес. Я ощутил противное, сосущее чувство под сердцем, бросив осторожный взгляд через резные каменные перила вниз. — Господи, — прошептал я. Там, где еще четыре часа назад я отплясывал мазурку, стояли пленные женщины и дети. Почти пять сотен девушек и женщин. Одни носили красивые, но окровавленные и измятые серебристые платья, другие — ночные рубашки, третьи и вовсе оказались обнажены и лишены даже возможности скрыть наготу. На руках женщин темнели веревки, на глазах — повязки из сорванных с петель занавесок. Они стонали, умоляли отпустить детей и плакали, дрожа от холода. Среди них, вальяжной походкой, расхаживало не меньше дюжины церковных охотников Людвига. Пятеро в насквозь пропитанных кровью белых одеждах, с громадными мечами и молотами, и семеро в черных одеяниях, с секирами и пилами-топорами. Страдания пленниц не заботили их. — И что мы будем с ними делать, а? — донесся раздраженный голос одного из охотников. Я велел Арианне не высовываться, но та сходу нарушила приказ и, прижавшись ко мне, бросила взгляд на пленниц. — Зачем они вообще нам сдались?! Отродие Кейнхерста, что бабы эти, что их личинки. — Приказ Логариуса, Антал, — ответил ему усталый, раздраженный голос женщины. — Он руководит атакой, не забыл? — Оедон, что они с ними будут делать? — прошептала Арианна. — Там же сотни! Там и младенец есть. Вон там, слышите, как плачет! — Тише! — шикнул я. — Хочешь оказаться среди них, безмозглая? — Может, вы с ними поговорите? Вы же важная шишка в Церкви. Они не станут вас трогать. — А если станут? Гарантии у тебя есть? Она покачала головой. — Вот и сиди тихо. Посмотрим, что будет дальше. Нервный охотник принялся расхаживать перед пленной женщиной с годовалым ребенком, поигрывая длинным мечом. Несчастная не видела этого, но явно чувствовала, потому как крепче прижала дитя к груди. — Логариус должен был вернуться двадцать минут назад! — крикнул он. — Клянусь, этим палачам ничего нельзя доверить! — Успокойся. Наверняка они сейчас стирают ошметки Аннализы с колес и уже возвращаются к нам с доброй вестью. Замок взят, Кейнхерст пал. Победа за нами, так что перестань мельтешить и стой молча. — Ожидание убивает меня! Вдруг послышались шаги. Охотники встрепенулись и вытянулись по струнке, приветствуя окровавленного командира. Людвиг вышел из слепой для меня зоны и остановился в самом центре бального зала, крепко сжимая рукоять клинка. Страшное оружие сияло нефритовым огнем, насыщая воздух запахом озона, отбрасывая на лица церковных охотников космические блики. Вид Людвига натолкнул меня на мрачные подозрения. Он был мертвенно бледен, залит кровью с головы до пят, а в глазах пылало адское пламя — верный признак избыточного употребления таблеток «чудовищности». Левое его плечо, казалось, немного меньше правого и будто бы сочится чем-то белесым, пропитывая мундир. Глава Церковных охотников прихрамывал. — Антал. — Да, Ваше Святейшество, — почтительно ответил нервный охотник. — Королева мертва. Логариус и палачи, увы, тоже. С этого дня будущее Ярнама и всего королевства — в наших руках. — Ура! — закричали охотники, не обращая внимания на слезы и причитания пленниц и детей. — Да. Пора уходить. — А что делать с пленниками? — хмуро спросила женщина-охотник. — Они для чего-то были нужны Логариусу. — Логариус мертв, — замогильным тоном произнес Людвиг. Я сглотнул нервный ком, понимая, что будет дальше. Ариана тихо отползла от поручней и, поджав колени к груди, зажала уши. Я знал Людвига много лет. Он был героем, милосердным и справедливым щитом, стоящим на пути распространения Чумы Зверя. Готовым пойти на жертвы, принять любое проклятие ради блага общества. Уничтожение Старого Ярнама сломило его, а чудовищное чувство вины выжгло все хорошее, что еще оставалось в нем. Нечто, физически все еще остававшееся человеком, окинуло взглядом ряды хнычущих пленников. — Людвиг… — прошептал я, впиваясь ладонями в декоративную решетку поручней. Почему-то вспомнилось лицо Кэрила, испещренное глубокими морщинами. Спокойный голос старика, примирившегося с судьбой: Жить монстром или умереть человеком? Людвиг окинул всхлипывающую толпу зловещим взглядом и сказал то, чего не мог сказать «Священный клинок церкви». Ни в этой жизни, ни в какой другой. — Пощады никому.