Вы готовы арестовать меня, офицер?

Дайки смотрел на Рёту сверху вниз, высоко вскинув подбородок, ухмыляясь широко и нагло. На его прекрасном смуглом лице, точно высеченном из камня, застывшие губы казались глубокой трещиной. Он томился в предвкушении, дрожа от захлестывающих его волн желания, самодовольства и похоти; бесновался в собственном нетерпении, отдаваясь эмоциям, как всегда, целиком, и одновременно с этим сдерживая себя... Должно быть, только он так и умел. Гореть, но ждать. Столько, сколько потребуется, и столько, сколько будет нужно. Главное, что десять минут назад, с готовностью распахнув дверь своей квартиры, он принял вызов – и теперь остались только формальности. Без этого нарочитого промедления не обходилась ни одна их встреча: ничто не способно возбудить сильнее, чем правильно поставленный и хорошо, с большим изяществом и умением отыгранный спектакль. А впрочем, разве можно вообще назвать это таким дешевым, сучьим словом "спектакль"? Ведь все, что они делают – всего лишь облекают свои чувства в другую форму. Просто выводят их на другой уровень – да, да, да!.. На уровень выше чувств заурядных. - Ну что? – Рёта отвечал на его взгляд дерзко, с вызовом, и в его потемневших золотых глазах уже очень давно не было никаких детских искорок – лишь огонь, гложущий его с неистовством и исступлением, – яростью! – медленно разжигающий холодную страсть Аомине, превращая ее в безумие вышедшего из себя зверя. – Вы готовы арестовать меня, офицер? Ухмылка Дайки превратилась в оскал даже быстрее, чем в одно мгновение. Он засунул руки в карманы, нащупывая наручники, и, лениво прогнувшись в спине, поднес ногу к лицу любовника. Толчок – и вот уже голова мотнулась в сторону, с глухим стуком ударившись о стену. Все было выверено до мелочей: так, чтобы не осталось совсем уж крупных синяков, но так, чтобы боль была ослепительной. В любом поступке они были уверены, и каждое движение становилось не просто действием, но претворенным в жизнь желанием. Откровенным, порой даже тошнотворным в своей искренности, но неизменно… взаимным. Они всегда жаждали одного и того же. Никаких уговоров, никакого смирения, терпения – лишь чистое, но такое грязное удовольствие. - Откроешь рот, когда я предложу тебе отсосать, – Аомине с нескрываемым наслаждением смотрел, как Кисе, кусая губы от боли, ощупывает скулу. Даже если он вдруг переборщил с приложенной силой, это не страшно, ведь любую появившуюся ссадину можно с легкостью замаскировать. Благо Кисе, как профессиональная модель с многолетним стажем, может справиться с этим не хуже, чем самый опытный гример… Хотя он, по секрету, может справиться с чем угодно, стоит только попросить – искусный, незаменимый, идеальный. И чертовски прекрасный, дьявольски сексуальный... Просто Кисе Рёта - этим все сказано. Дайки напрягся и, грубо откинув тяжелым ботинком другую его руку, опустился на колени между раздвинутых ног. Натянулась ткань форменных брюк, отчего из оттопырившегося кармана едва не выпали наручники – не игрушечные и даже не купленные в секс-шопе, а вполне себе настоящие. Мужчина нахмурился, попытавшись запихнуть их обратно под пристальным, слегка насмешливым взглядом, но не вышло - и тогда он, взбесившись, просто откинул их в сторону, сразу же после этого запустив ладонь в светлые волосы любовника. Рёта непроизвольно дернулся, почувствовав, как с силой сжимаются пальцы, тянущие за пряди, а затем зажмурился, готовый в любую секунду получить очередной удар. И долго ждать не пришлось – Аомине резко дернул его голову вниз, впиваясь ногтями в кожу. Неловко нагнувшись, он прижался губами к соблазнительной шее, и Кисе, ощутив его прерывистое влажное дыхание, хрипло и нервно рассмеялся. - Вижу, процесс задержания несколько откладывается, - протянул он, облизываясь. Пряный, густой, древесный аромат парфюма кружил ему голову почти так же, как и страстные поцелуи. Аомине явно старался, всасывая и прикусывая кожу почти с маниакальным рвением, и вот уже несошедшими кровавыми пятнами сквозь толстый слой маскирующего тонального крема проступили все еще отчетливо заметные следы засосов, оставленных ранее. Во рту застыл терпкий запах косметических средств, а к губам липла пудра, но Дайки это не останавливало - напротив, подхлестывало еще сильнее. - Я сказал тебе заткнуться, сукин сын, - сквозь зубы прошипел он, методично прикусывая саднящие кровоподтеки. Медленно, даже слишком, надеясь, должно быть, что это поможет подольше сохранить самообладание, он опускался ниже, облизывая покрывшуюся испариной кожу. Едва ощутимый мускус пота дразнил и притягивал. Аомине порой шумно втягивал носом воздух, прерывая ласки, и кончиком языка скользил по нёбу, щекоча себя; Рёта, воспользовавшись тем, что его хватка значительно ослабла, чуть приподнял голову, упершись затылком в стену, и теперь наблюдал за каждым действием любовника сквозь полусомкнутые веки. Ресницы подрагивали. Любое прикосновение, будь оно грубым или не очень, отдавалось ноющей, но такой сладкой болью. Сердце с каждой минутой начинало колотиться все быстрее, и Рёта чувствовал, что потихоньку возбуждается. Бешеная пульсация проходила по всему его телу – сокращались мышцы пресса, дрожали руки, губы… Он, улучив момент, облизал подушечку пальца, чтобы уделить внимание и соскам, которые Дайки нарочито пропустил. Конечно, они никогда не были особенно чувствительны, но тело уже было готово откликнуться на любую ласку – как только Рёта провел пальцем по груди, с губ сорвался первый стон... Глухой и краткий. Дайки тоже окончательно расслабился – расстегнув последнюю пуговицу на его рубашке, он обеими руками поглаживал крепкие мышцы, разминая и массируя их, а затем, прижавшись напоследок щекой к обнаженному разгоряченному животу и почти что игриво поцеловав проколотый пупок, принялся за ремень брюк. Прелюдия всегда была слишком затянутой, но это и было восхитительно. Грех жаловаться, как говорят. Или просто... Грех. - Офицер… Дай-чи! - удивленно выдохнул Кисе, когда Аомине уже практически прикоснулся губами к его члену. Он хотел напомнить, что оральных ласк в планах нет, но был прерван недовольным, жестким шлепком по лицу. Несмотря на то, с какой неохотой это было сделано, силы оказалось достаточно, чтобы он снова ударился о стену. Намек был понят. Прижав ладони ко рту, Кисе раздвинул ноги еще шире, подавшись вперед, и, закусив пальцы, приготовился смотреть. Дайки в подобных делах настолько хорош, как Рёта, никогда не был, однако такие досадные мелочи остановить его явно не могли. Сумасбродное желание подчинить, заставить умолять и плакать было уже слишком велико для того, чтобы так просто взять и отказаться от него. И потому мужчина, с каким-то отчаянным остервенением обсасывая головку, внимательно, чутко следил за каждым вздохом Кисе, с нетерпением ожидая момента, когда тот начнет стонать во весь голос - ну или просто хотел надеяться, что это произойдет. Все, что от Рёты требовалось – всего лишь подыграть ему и сделать вид, что все проходит, как и было задумано… И он, недолго думая, оторвал руки от лица, запрокидывая голову. Секунда – и с губ сорвался настолько горячий, полный похоти стон, что не поверить в его искренность было невозможно. Дайки довольно осклабился, кинул на любовника мимолетный взгляд и, хмыкнув, вернулся к делу. Постепенно его движения становились все более и более уверенными – распаляемый, подбадриваемый тяжелыми хрипами, Аомине прилагал гораздо больше усердия, чем обычно. Кончиками пальцев он дразнил яйца, мошонку, кожу бедер и живота, а затем, совсем осмелев, провел языком между головкой и крайней плотью, оттянув ее. Кисе, не ожидавший такого рвения, ощутимо напрягся, а когда его любовник опустился с поцелуями вниз и случайно задел чувствительную кожу ресницами, и вовсе закричал - на этот раз безо всякого притворства. Прогнувшись, шепча грязные ругательства, он попытался свести колени, но не тут-то было. С силой сжимая руки на бедрах, Дайки удержал его и лишь отрывисто рассмеялся. Мучительно. Кисе сглотнул, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. Вибрация горячего воздуха, перемежаемая с легкими, едва ощутимыми прикосновениями влажных губ, щекотала, доводя нервное возбуждение до предела, и удары сердца уже оглушительным стуком отдавались в висках. Взгляд затуманился, перед глазами все расплывалось, кружилась голова - и Рёта, неспособный сопротивляться, просто пошире открыл рот, запуская пальцы в волосы любовника. Но Аомине ему себя контролировать не позволил, а потому почти сразу же откинул дрожащие руки, в исступленной злости сдавив запястья, и на секунду ему даже показалось, что он был готов их сломать... Рёта не почувствовал его ярости. В этот момент он был близок к безумию - но, все-таки, к оргазму еще чуть ближе. Он с силой сжал пальцы в кулаках, до боли впиваясь ногтями в ладони, и даже стиснул зубы, упираясь затылком в стену. Оставались считанные мгновения... Дайки поспешно обхватил губами головку, скользнув языком по кругу, вобрал ее в рот. Он сам был возбужден уже настолько, что, должно быть, мог кончить от одного только прикосновения к собственному члену, и изо всех сил старался не концентрироваться на этом невыносимом ощущении, думая о чем-то отвлеченном - например, лихорадочно вспоминал, как можно открыть наручники с помощью обыкновенной скрепки или профессиональной отмычки... Но как только Рёта тихо заскулил, содрогнувшись всем телом, он тут же понял, что не выдержит и пяти минут. По лбу скатилась крупная капля пота. Скользнула по крылу носа, а потом сползла к уголку губ. Кисе пытался дышать реже, глубже, втягивая за раз столько кислорода, сколько было возможно, и уже немного успокоился. Он медленно открыл глаза, прогоняя из мыслей сумятицу чувств и ощущений - и как раз увидел, как поднявшийся с колен Дайки нервозно расстегивает рубашку. - Я готов приступить к аресту, - сдавленным голосом пробормотал он, в бешенстве дергая не желающую поддаваться пуговицу. Рёта только усмехался, беззастенчиво рассматривая смуглое, соблазнительное тело любовника. А когда его взгляду открылся ствол пистолета, прижатого к животу черной кожей ремня, усмешка стала еще шире. - Офицер, - негромко позвал он, - вы уверены, что у вас есть разрешение на ношение оружия? Дайки поморщился, бросая снятую рубашку прямо в Кисе. Но тот даже не дернулся в попытке ее словить - и она, светло-синим комком врезавшись в его лицо, упала прямо на обнаженные бедра. Аомине не смог удержать язвительного смешка, заметив, как натянулась над стоящим членом ткань. - Это табельное, - охотно пояснил он, нежно, с любовью обхватив ствол. - И я собираюсь засунуть его тебе прямо в зад. - А если я буду сопротивляться? С этими словами Кисе встал с места, пошатнувшись и упершись ладонью в стену. Рубашка Аомине вместе с его собственными брюками упала на пол; звякнула, ударившись о паркет, железная пряжка ремня. Почти минуту мужчины смотрели друг на друга с непередаваемым выражением лица, смысл которого, пожалуй, был известен только им двоим. Но потом, когда атмосфера вконец накалилась, Кисе виновато улыбнулся. - Я не буду сопротивляться. Простите, офицер, - прошептал он, разворачиваясь к любовнику спиной, словно предлагая ему побыстрее защелкнуть наручники. - Так что арестовывайте меня, раз вы... Готовы.