Dark blue side

***

      Я смотрю наверх и вижу только бесконечную, темно-синюю гладь, что давит на меня всем своим весом. Я на дне и очень глубоко. Так глубоко, что почти не видно света. Тут ни холодно, ни тепло. А еще тут тихо и спокойно. Мне здесь хорошо, вроде, ведь я один и никто мне не мешает. Я не знаю, сколько времени я уже здесь провел, да и смысла считать нет. Я бы мог посмотреть на свои наручные часы, но я в воде и они мне не помогут. Все что мне остается - так это просто лежать на песке среди огромного количества соленой, режущей глаза, но такой спокойной и властной воды. Я не могу пошевелиться. Я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть. Чувствую себя сиреной, что застряла на черте между жизнью и смертью, но только вот, в отличие от сирены, я не могу двинуться с места. Это не страшно… ну, точнее, это перестало быть страшным и со временем перестало пугать. Раньше было иначе. Хотя сейчас мне все равно. Пусть все еще вся эта глубина давит на меня. Ну и так уж и быть. Хуже уже точно не будет. Ведь так-то да?       Тут нет развлечений и время тут идет гораздо медленнее или быстрее, вот с этими подразделениями уже не ко мне. Оно как будто застыло и отказывается подавать хоть какие-то признаки движения. Ощущаю себя Люком Скайвокером, что был насильно заточен вне времени, лишь с одним изменением, ведь я сам выбрал эту беспросветную тьму, то ли по ошибки, то ли по наивности принял за свет. И, придя сюда, я ожидал подарков судьбы и получил, но совершенно не те, что ожидал. И как бы по началу я не был рад, постоянно вспоминать, но вскоре это стало спасением от давящего со всех сторон, как морская гладь, бешеного и танцующего под руку с громкой тишиной одиночеством, в котором я бы задохнулся если бы только мог. Желал, всем сердцем, перестать дышать, желал удалить воздух и наконец открыть дверь госпоже Смерти, что бы она наконец прекратила весь этот абсурд. И я бы и сам наложил на себя руки если бы только мог, но мне и не пошевелиться, не вплыть наружу и не сомкнуть глаза. Поэтому я часто смотрю вверх, на гладь моря, в надежде, что я смогу это прекратить. Но, увы и ах! Пейзаж, что отсюда виден, что переворачивает твой мир и ты начинаешь смотреть на происходящее по-другому. В голову крадутся мысли, что может все не так уж и плохо. А когда садится солнце и невообразимое количество меленьких солнечных лучиков разбегаются по поверхности, создавая причудливые узоры, как будто тысячи звезд решили на несколько минут спустится на землю и, кружась в вальсе друг с другом, оставляют золотистые хвосты на моем небе, что для вас поверхность воды. Но это чудо длится не так долго как хотелось, что их пока они танцуют, бегают, прыгают, я стараюсь запомнить каждое их движение, но эти зайчики быстро затухают, погребенные под волнами. Эти лучи не дарят много света и не пробирают меня своим теплом, потому что я так глубоко упал, что они чисто физически не могут меня спасти. Ну может они и не хотят спасать. А еще иногда мне кажется, что я бессмертный и это моя участь, за все страдания, что я тебе причинил. Участь - провести в одиночестве целую вечность, смотря на бесконечную гладь моря и копаясь в своих воспоминаниях, что ты мне оставил и которые я накопил за прожитую жизнь, если этот нескончаемый поток людей можно назвать жизнью. Правда есть у меня секундные моменты, до тебя, что вполне могут посоревноваться с нашими сорами. Ведь даже соры с тобой - наслаждение. Твое хмурое лицо и громкий голос, доказывающий что я не прав.       Наслаждение, как тихая минутка в зеленой и свежей траве. Помню тогда я еще смотрел в небо. В самое обычное небо. Мне нравится вспоминать те ощущения, что приносила трава, как она щекочет мои ребра и проминается под мой силуэт, пачкая футболку и штаны ядовито-зеленой краской. Или ноты, что принес ветер, что складываются в строчки, а потом уже и в песню, проникая в уши, а потом и в мозг, наталкивая на определенный цвета и мысли, составляя картинки, странные и до сих пор мне не понятные, но так тесно связанные с песней, что слушаешь. Тихая буря.       А еще мне нравится ощущения, что я получаю, когда картинка у меня в голове, любая. Но когда бывает очень одиноко. Так одиноко, что мне становится настолько плохо и грустно, что хочется просто исчезнуть, раствориться уже наконец в этой дрянной воде. И как бы я не старался отвлечь себя другими мыслями, в такие моменты я, по неволи, вспоминаю, то время, когда жил, там, сверху, когда ты был со мной. Это было так давно, что я уже практически ничего не помню. Я не помню толком как выглядел наш дом и сколько мы там вместе жили, не помню что такое ветер и как он играл с твоими волосами, и как бы не старался вспомнить - не смог. Зато мне изрядно удается это представить, попробовать снова чувствовать, пусть и в этой солоноватой воде сделать чувства и ощущения весьма проблематично. Но слава богу, если он все таки есть, пока мне все это удается и не представляете как я благодарен за такую невероятную способность как память. О боже! Что бы я без нее делал и как бы коротал дни в одиночестве, к счастью, мне не известно. И может быть и плохо, что неизвестно, ведь я бы стал еще крепче цепляться в картинки у меня в голове, где ты хохочешь, над моей очередной неловкой и слегка глупой шуткой. И я бы не простил себя, за будь я это. Еще я помню как мне нравилось смотреть на это чудо, на тебя, улыбающегося под каплями дождя и то, как мы бежали вперед, пытаясь, спрятаться от грозных капель, несущиеся порывами ветра нам в лицо. А тот день, когда мы лежали на скамейке. Техени, ты буквально светился отпадающих лучей и моорщил свой и без того угрюмый лоб. Помню ты рассказывал о том куда хочешь поехать. И говорил так увлеченно, что мне казалось будто замирал воздух, а твои темные, демонические глаза, притягивая свет к себе как магниты, становились янтарными, походя на только что вылезшую из-под толстой, непробиваемой на первый взгляд коры дерева смолы. А свет, проникая в хрусталик, создавал невероятные переливы, что по яркости своей могли посоревноваться с самим его величеством солнцем. Пусть это и звучит банально, но это правда. И сейчас я жалею, что не сказал тебе такую банальщину прямо в глаза. Посмотреть бы сейчас на то, как бы ты удивился, узнав, что я все же могу быть романтичным придурком и распевать о твоих глазах, прибавляя все больше и больше новых синонимов. И я бы не соврал, сказав, что это чудо, ведь радужка, что была черной несколько секунд назад и только что приобрела цвет цейлонского чая, недавно заваренного и на столько горячего, что от него клубнями идет пар, подымаясь в бескрайнюю пучину света, на крыльях ветра. И если попробовать прикоснуться к кружке губами, то эта коварная леди останавливает быстрее, чем ты коснешься керамики.       Еще я помню, как мы потащились в несусветную рань в центр города, решив отметить годовщину знакомства. Был осенний день, да тебе так хотелось увидеть рассвет, что я и перечить не стал. Просто взял вещи и термос, наполнив его чаем. До сих пор не могу вспомнить истинные помыслы моих поступков, ну а идея выпить чай на крыше, тебя привлекла не меньше чем меня. Ты тогда сказал, что это неплохой расклад для двухлетней годовщины знакомства. И пусть на тот момент мы еще не встречались, ты нравился мне и даже очень. Но у меня сносило крышу при мысли, признаться тебе в чувствах и наверняка разрушить нашу и без того сложную дружбу. Помню, как смотрел на твой профиль, освещаемый пепельным небом, плавно переходящим в синюю часть на одной стороне горизонта и просыпающийся яркий солнечный свет на другой, восходной. Лучи, что исходят из яркой точки, не греют, но нам это и не нужно. Был необходим свет, что притягивался магнитом к твоим лучезарным глазам, что решили вдруг смешаться с цветами неба, стать некими зеркалам или даже проходами в иной мир, точно как Зеленая дверь*. Ты слегка хмуришься и заливисто хохочешь, борясь с ярким светом, но все же упорно продолжаешь смотреть на восходящее будто из ниоткуда солнце, поглощающее все вокруг точно голодный зверь, что недавно вышел из продолжительной спячки, называя чудом происходящее. И я даже толком не помню почему, но ты так яро объяснял, так восхищенно жестикулировал, что я, не вслушиваясь в разговор, (если этот монолог, конечно можно назвать разговором) завис на твоей улыбке и поверил. Просто поверил, потому что так должно быть и потому что ты так хотел. Затем твой взор снова упал на небо и пыл твой поубавился, а энергия, что буквально хлестала все вокруг исчезла, не оставив и намека. Мы стояли минут сорок в полном молчании, между нами, и за это время выпили все запасы чая, что я принес на себе, пусть и был бы больше рад кофе, но ты его на дух не переносишь, так что пришлось смериться с участью пить это странное месиво из трав, привлекательное на вид, но вкус его, увы, разочаровывает. А еще тогда, на крыше, был наш первый поцелуй. Не знаю то ли я долго смотрел тебе в глаза, то ли ты, но это и не важно. Важно лишь то, что я это еще не забыл, то что помню. Помню как провел рукой по твоей щеке и ты, слегка вздрогнув, застыл. Готов поклясться, что тогда твое сердце точно пропустило удар, как и мое. И я больше чем уверен, что мы в унисон перестали дышать, замедляя время в секунде, которую так не хочется отпускать. Ты вздохнул и а губы слегка приоткрылись, а меня пронзила странная и почти бессмысленная уверенность, что я потянулся к твоим губам, совершенно забыв спросить за ты или против. Но видимо ты просто не знал, что обычные люди, не такие как мы, делают в таких ситуациях, поэтому просто стоял как дерево, не шевелясь. Помню что, отстранившись от твоих губ, засмущался, а ты наоборот, увереннее что-ли стал? Может вся моя сила перешла тебе? Ладно, будем считать, что мое смущение стало для тебя ключом к уверенности. Ты ухмыльнулся и потянулся к мои губам, повторяя десятисекундное, назадное действие исключая лишь тот момент, что я не стоял столбом, ответил, сминая твои губы в ответ. Честно сказать я не знаю да и не узнаю наверняка какие моменты надо считать памятными, но тот день я все же отметил в календаре, на всякий случай.       Еще я помню как после мы долго смущались и не говорили ни слова, а когда встретились, после, кажется, долго не могли нормально поговорить. Но в конце концов мы начали встречаться. А теперь уже как два года вместе, ну могли бы быть, если бы я все не испортил. Поразительно, но сколько бы времени не прошло я до сих помню, как горели мои губы в тот вечер, как они сначала слегка покалывали, нежно, даже слегка возбуждая, но когда ты отстранился вдохнуть мне показалось, что по ним кто-то безжалостно прошелся лезвием. Я чувствовал жгучую и по началу даже невыносимую боль. Да настолько сильную, что когда ты вновь прикоснулся к моим пылающим губам, облегчая страдания, я, как по щелчку, вдруг понял, что ты являешься неким лекарством от моей не столько физической, сколько внутренней боли, что сейчас я больше всего на свете боюсь потерять тебя. Сначала мне казалось, что я жуткий эгоист, ведь я долгое время морочил голову человеку, ибо думал, что не люблю его и встречаюсь с ним исключительно из собственных интересов. Но чем больше ты показывал мне, что такое любовь, тем больше я понимал, что я взаправду люблю тебя. Что да, именно я, ни кто либо еще, а только я и понимал, что ты тоже меня любил, всем сердцем, без остатка. Любил просто и чисто, я бы сказал невинной и очень наивной детской любовью. Ты столько мне подарил, не прося ничего взамен, что сейчас я виню себя за то, что не сказал тебе все о чем думал. Что не уберег тебя от плохого, хотя мог. Что не подарил тебе новые моменты, ведь по-настоящему хороших старых не так много. Но я все равно боюсь забыть эти моменты, наши моменты. Поэтому я всем сердцем хочу помнить о том, что между нами было, ведь некоторые вещи нельзя вспомнить, если забыл.       И первой в этом бесконечном списке стал твой запах. Сколько бы я не пытался вспомнить его, сколько бы не пытался почувствовать его вновь — я не могу. Если бы я только мог, то купил бы тот карамельный чай, что ты любил и, несомненно, был пропитан им до мозга костей. И мне становится так грустно и страшно, и это чувство даже хуже осознания того, что никогда больше не сможешь двинуться с места. Ведь я очень боюсь забыть тебя: твои черты лица и то, как оно сияет вместе, освещая все вокруг, то как твоя улыбка заставляет сердце биться чаще, да пусть и просто улыбка, но она светилась, словно тысяча ночных фонариков, запущенных в небо и, на волю ветра, унесенных куда-то, я вам даю слово. Я боюсь, что забуду твой смех, такой чистый и настоящий и то тепло, что ты даришь когда смеешься. Пусть ты этого и не замечаешь и если бы я сказал, то ты бы яро отрицал, но оно есть, я это чувствую. Еще я боюсь забыть твои руки, что бродили по моей спине, прокрадывались под футболку, сжимая выступающие ребра и выцеловывая мокрые дорожки на всем теле. Мне нравится то, что я чувствовал, когда ты дарил мне спасающие объятия. А когда становилось совсем плохо, что я будто переставал существовать, ты брал мое лицо руками, заставляя, смотреть в твои бездонные, но полные детской надежды, что ты так пытаешься скрыть, глаза. Иногда ты долго смотришь, ни говоря и слова, иногда шепчешь слова, что вроде тогда утешали, но сейчас я их забываю, пусть и те, что помню жгут мое сердце раскаленным металлом. И даже если после твоего нежного шепота, я все еще не в себе и не откликаюсь даже на твой крик, то ты медленно целовал меня, нет, скорее даже чмокал в губы, давая в эту маленькую секунду раствориться в моменте, пусть и на столь короткое время облегчить муки. А чмокал, потому что сильно смущался окружающих вечно пялящихся идиотов, но если мы были одни, без этих сраных, вечно мешающих людей, то не давал даже возможности вдохнуть, забирая боль, как пейнкиллер.       Еще мне так нравится вспоминать твои губы и то, как они целовали, что я готов терпеть всю последующую боль. Так же я без ума от твоих тихих возмущений из-за того, что снова не даю тебе пространство. Даже скорее не тебе, а твоим рукам, что вроде как любили мое тело, хотя столько времени спустя я в этом уже не уверен. Эти прикосновения обжигают, ведь я помню все до мельчайших деталей, как например то, как сильно ты сжал руку на моем бедре в наш последний, но до того не известный мне своим удручающим окончанием, ужин. Но что еще хуже, так это то что, несмотря на все страдания, что приносят мне эти воспоминания, я не хочу их забывать, ведь это единственное, что мне осталось от тебя и единственное, что красит эту темную и холодную пучину мрака. И пусть я уже никогда не дотронусь до тебя, я хочу помнить, что когда-то у меня был доступ к этой роскоши.        И какую бы высокую цену я за это не платил, но мне нравится мечтать, представляя, что мы увидимся, что вновь я зацелую тебя до смерти, пусть и после этого становится невыносимо больно, что хочется выжечь сердце из груди. Да, я знаю что несбыточная, но кажущаяся совсем реальной надежда когда-нибудь меня убьет. И я бы и сам не прочь перестать надеяться, выкинуть эту чушь о скорой встречи из моей голову, но как говорят, надежда приходит и на посмертный обет к хозяину.       И сколько бы я не пытался забыть твой голос, искоренить раз и навсегда твои манеры, из стереть из памяти твое лицо, все равно на каждое новое утро, меня будит мираж твоей правдоподобной модели с точно такими же сверкающими глазами. Да, мне нравятся твои глаза, пусть ты и говоришь, что они не красивые, да и что я в них нашел, но я отыскал там целую демоническую вселенную, которую ты не воспринимал, от слова совсем. Ты не понимаешь своего подарка судьбы, ведь твои черные, как безлунная ночь глаза, способны зеркалом отразить любой пейзаж, что ты увидишь. А я же такой привилегией не обладаю, конечно, обыкновенные и ничем не примечательные, среднего качества и коричневого цвета, как и у большей половины Кореи, глаза.       Еще мне, до боли, нравится вспоминать как это было. И пытаться вспомнить те чувства, что окружали меня, когда ты был рядом. Мне кажется я толком ничего тебе не подарил, а только все забирал и забирал, записывая тебя на подкорку. И мне все еще жаль, потому что ты скорее всего не знаешь, как это приятно запоминать такие вещи как твой запах или твоя чудесная родинка на носу, то как ты смеешься и тихо шепчешь мне на ухо, что никогда не сделаешь того, чего я не хочу. Прости. Мне кажется, что тогда все было слишком быстро и слишком сложно. И мне до сих пор это очень не нравится, ведь если бы я в один момент, не спровоцировал тебя, то мы бы и не поцеловались. И все было бы куда проще. И тебе и мне. Может в какой-то момент, когда бы я уже созрел для отношений у нас бы все получилось, наверное, никто ведь не знает наверняка? И самое обидное, что я ведь даже не знаю где ты сейчас и с кем ты, от чего становится так тошно и противно от самого себя, ведь я все еще чувствую твои руки на моей талии, которые так нежно сжимали тонкую кожу ребер и которая тебе так нравилась. И моя собственническая сущность хочет, чтобы эти руки всегда были моими, противна сама мысль, что они прямо сейчас на чье-то, другой, груди выводят причудливые узоры. И я жалею, что струсил тогда, что дал идти своей дорогой, хотя мог попытаться поговорить с тобой, попытаться вытащить себя от прыжка в бездну, чтобы не страдать сейчас, а быть с тобой дома, кутаясь в плед, обнимая так сильно, как это возможно, может даже чуть-чуть нарушая твой комфорт. Но совсем не на долго! О, боже.. Я такой глупец, ведь все это вполне реально и все бы было попытайся бы я остановить тебя, схватить тебя за руки и попросить остаться и, уверен, ты бы остался, я знаю, ведь ты ждал, что я под бегу и обниму тебя со спины, никуда не пуская. Ты ждал, ты хотел почувствовать мои руки, хотел услышать, что я снова скажу, что ты идиот, который собрался ни пойми куда, на ночь глядя. Мы бы говорили всю ночь и наконец бы решили, разложив все по полочкам. Спросите, откуда я все это знаю? хпх.. Мы знакомы четыре года, я читаю его на как книгу и четко знаю, что он бы нашел выход, останови я его тогда. Но я этого не сделал. Я просто смотрел, как ты спокойно собрал вещи и ушел вдаль.       Честно сказать я долгое время считал твой уход от меня сном. Да, я долго ждал что ты вернешься, что ты придешь, что снова заключишь меня в объятия и мы убежим через мост, в нашу Терабитию**. Я долго не мог с мериться с мысль, что это конец. И я настолько заигрался в преданность, что мне в какой-то момент начало казаться, что ты вернулся, что мы снова живем вместе, просто я не часто вижу тебя из-за своей работы, да и у тебя много дел, поэтому мы и не можем провести время в месте. Я не помню сколько я прожил в этой иллюзии: то ли год, а то ли и неделя, не помню. Все дни слились в один то огромный и продолжали бы идти этим безумством, если бы в один день я не понял, что нет. Что это все. Помню с того момента я решил все закончить. Закончить страдать по тебе, завершить наконец эту чертову историю, зашедшую слишком далеко. Я не понимал, что делал, но сейчас я благодарен, что решил просто бесследно исчезнуть, ведь думаю мама бы не пережила, узнав, что ее сын окончательно сдался, устал жить из-за человека. Она бы точно винила во всем Техена, я знаю. Не помню как долго я собирался и брал ли что-то с собой, знаю лишь то, что я купил два билета на самолет и уехал куда-то. А дальше воспоминания затянуты серым туманом и лишь день на пирсе, мой как мне казалось, последний день. Помню только, что я долго стоял и глядел на начинающийся рассвет, к моей ноге был привязан камень, а в руке я держал корабельный канат. Было тепло. Да, хорошее солнце,теплое. Я стоял на самом краю камня, что расположился на одиноком пляже, так далеко от песка, солнечные легко пригревали пою макушку и танцевали на лице, меж ресниц, мешая мне смотреть на розоватые облака. Я ждал, когда красное и причудливое сияющее существо выглянет из-за горизонта. И когда на глади моря заиграли не только темные, красные зайчики, а желтоватые и светлые - я вдохнул, оттягивая момент сладостного забвения, озарил взором в последний раз подружку-небо и сделал шаг в перед, в бездну. Меня резко окутал холод и я сто раз успел пожалеть, что совершил такую глупость. Я пробовал кричать и звать на помощь, гребя руками, но горло заглушала мертвая вода, а камень с неимоверной скоростью тянул на дно. Страх смерти, страх бессилия и какое-то немыслимое чудо, даже скорее божество, в наказание или все же из жалости, видя мое желание жить и что-то делать, оставили меня на грани между мирами. Ибо я не знаю как по другому объяснить, то что я лежу на дне, не в силах шевельнуть и пальцем. Я долго винил в своей участи многих людей, но только не себя. Но когда, до меня наконец дошло, что только я причина своих страданий и теперь я пожинаю, что создал. Теперь я часть корабля, часть команды. Теперь, эта бездна всецело моя и я принадлежу ей без остатка.       Но каждый раз, когда я вспоминаю о тебе, мне хочется кричать, хочется бороться, но я не могу. И поверь, я пытался и не один раз. Но мой крик поглощали волны, слезы растворяются, не успев покинуть железы, и я просто лежу на дне уже целую вечность и, кажется, пролежу еще столько же, пока Летучий Голландец, не заберет меня в свою команду. Но только это будет не скоро и пока я один, на этой глубине, и пока есть возможность я буду стараться запомнить все воспоминания и чувства, сохранив их как можно дольше, ведь, когда-нибудь я забуду их. Может уже через год, может уже завтра, кто знает.       Я бы все на свете отдал только бы за то чтоб еще раз тебя увидеть. Мне даже не надо, чтоб ты меня заметил. Просто твоего лица будет достаточно, ведь я не уверен, что помню его правильно. И это очень страшно. Ведь я просто хочу еще раз прошептать тебе на ушко тихое "Техен" и медленно поцеловать, в последний раз. Ведь если бы я знал, что это был последний раз, если б знал, что жизнь так повернется, я бы целовал, не останавливаясь, до потери пульса. Ведь если бы я только знал, что никогда больше не увижу тебя, не услышу и не прикоснуть, то все бы было по другому. Может мы бы уехали ото всех, к морю, как ты хотел и смотрели бы вместе на закаты, засыпая под небом со звездами. Да, я бы хотел показать тебе звезды. Все звезды, что смогу отыскать от сюда, с земли. Но если бы ты попросил, то я обязательно достал бы деньги на ракету, что бы ты увидел все, что только мог. Я бы отвез тебя туда, куда бы ты не попросил, прихватив твой чертов фотоаппарат, ведь ты так любишь фотографировать. И пусть я и не понимаю наслаждения запечатлеть сладкий миг на вечность, ведь он же перестанет быть важным и пленящим, когда ты сможешь увидеть его в любой момент, но постарался бы не так сильно бурчать. Показал бы тебе фильмы, что ты не видел и, наверняка бы, нарисовал на стене твой портрет. И если бы у меня только была возможность, то оживил бы Да Винчи и Клода Моне, выпрашивая уроки. И только сейчас, когла у меня нет возможности провернуть все это я понимаю как глубоко погряз в тебе. Ведь я долго надеялся, что это пройдет, что я перестану так волноваться и вообще что мы разойдёмся, я и мои воспоминания. Но сколько бы я не пытался тебя забыть, подумать о чем нибудь другом все равно, все мои мысли о тебе.       Ким Техен, я просто хочу еще раз сказать, тебе, что безумно люблю тебя. Ведь я так мало об этом говорил. И да, я дурак, ведь думал, что ты и без меня это прекрасно знаешь, что мои напоминания тебе ни к чему, но может ли сравниться твое знание с моими словами? И даже если сотня людей скажет тебе о том, как я тебя люблю, будешь ли ты так же рад, как если бы об этом, один раз, сказал я? И может быть ты бы и не увидел разницы, но я все равно хочу, прижавись к тебе всем телом и ощутив тепло, просто еще раз сказать, что люблю тебя. Просто так. Просто для того чтоб ты знал это от меня, знал наверняка. И кто бы мог подумать, что три, такие простые, но такие до безумия важные слова, могут спасать уже целую вечность? – Ким Техен,.. я люблю тебя.