Что скрывает твоя улыбка?

Когда Ильва узнала, что её отец мёртв, она не плакала. Когда Ильва узнала, что Торфинн без вести пропал, она не дрогнула. Однако первое время она не находила себе места и винила себя в пропаже младшего брата, ведь если бы ещё тогда, перед отъездом отца и воинов, она лучше следила бы за ним, то он был бы здесь, а не неизвестно где. А вдруг он тоже мёртв? Тогда и Ильве стоит умереть, ведь она, по сути, убила своего брата, и чувство вины ещё долго сжирало её изнутри, но внешне она выглядела спокойной, будто сделана из стали, будто всё произошедшее никоим образом её не тронуло. Она лишь улыбалась. Ильва просто верит, что справится, что оправится, только вот Ильву никто не научил справляться – ей показали, где будет болеть и сказали терпеть. С таким не справляются, от такого невозможно оправиться, от вины выжившего невозможно вылечиться. Говорят, что в дом, где смеются, приходит счастье, однако в их доме с пропажей Торфинна перестали смеяться. Значит ли это, что они навсегда несчастны? Ильва осталась одна с больной матерью, поэтому беспрекословно взяла на себя всю работу отца, не желая делиться ею ни с кем. Будто бы это было весело – рубить дрова; будто бы это было занимательно – таскать тяжёлые вёдра с водой без времени на передышку; будто бы это было её вечным желанием – делать всё для всех и практически ничего для себя. Хельга часто молила Ильву остановиться, глядя, как её дочь изматывает себя изо дня в день, стараясь ради матери и на благо своей деревни. Она пыталась хоть как-то помочь Ильве, но разве та позволит больной женщине делать что-то, что тяжело даётся ей самой? А лёгкой работы-то и не было: почти всё требовало немало сил и крепкого здоровья, ведь без него долго на заснеженной улице не протянешь, а потом и вовсе можно откинуться. Этого Ильва допустить не могла, поэтому изо всех сил трудилась, как проклятая, не показывая, как на самом деле устала. Ей и вправду очень тяжело, однако жаловаться некому, да и какой благородный викинг жалуется на сложную судьбу? Если случались очень снежные дни, то Ильва оставалась в доме и пряла на прялке новый цветной ковёр. Одновременно с этим она придавалась мечтам о том, что она викинг и что она исследует безграничный океан, находит новые земли и отмечает их на карте. Очень часто она представляла себе корабль во время шторма, как палубу затапливает морская вода и как вскоре всё успокаивается, а Ильва приобретает опыт в столкновениями со штормами. Представляет, как она и её команда пытается не врезаться в айсберг или огромную скалу, невесть откуда вылезшую из густого тумана. Представляет, как она по вечерам выпивает с другими викингами и ест вкусную еду, которой конца и края нет. Представляет, что перед ней нет границ, лишь бескрайние воды океана и свобода, которая не обязывает её ничем, кроме как почувствовать океанский бриз на сухих губах. Потом Ильва будто просыпается, когда внезапно заканчивает прясть ковёр. Приходится его распускать и приниматься вновь, чтобы снова отправиться в морское путешествие в виде викинга и покорителя океанов. Бывали дни после снегопада, когда сугробы становились выше домов, и Ильва выходила чистить дорожку, чтобы можно было сходить к колодцу. А потом долго-долго смотрела на белоснежный снег, который блестел и переливался на негреющем солнце. Он слепил Ильве глаза, однако заставлял улыбаться, заставлял думать, что всё не так плохо, что она обязательно со всем справится. Конечно справится, ведь она дочь самого Торса! Как же ей не справиться со всем этим? Как же ей... справиться со всем этим? Слёзы никогда не были званными гостями, потому что всякий раз, когда Ильва готова была расплакаться, она душила их ещё перед самым рождением, ведь слёзы делу не помогут, плакать ей некогда, у неё ещё не расчищен загон с овцами и бурлящий суп стоит в печке. Ей некогда плакать, да и не за чем. А может, есть? Ильва звездой падает на белый снег и он смешно хрустит под её весом. Заболеет? Да и пускай. Сейчас она хочет почувствовать себя хоть капельку живой. Почувствовать, как ветер поёт у неё в волосах; почувствовать, как из-за холода приятно онемевают пальцы ног; почувствовать, что она на самом деле счастлива, а не притворяется счастливой. Не притворяется ведь? Домой она приходит вся в снегу и промокшем плаще, вешает его на стену и под вопросительный взгляд матери бежит к печи, чтобы вытащить уже выкипающий суп. Ильва ненароком обжигается и чуть не роняет чугун на пол, однако вовремя ставит его на стол, после чего машет рукой, авось поможет. Внезапно она цепляется за взгляд матери, однако понять, о чём она думает, глядя на дочь, Ильва не смогла. Она лишь улыбается ей и берёт веник, чтобы подмести полы. Этой ночью снова идёт снегопад, однако не такой сильный, как вчера. Ильва снова садится за прялку, а маму посылает спать, чтобы она была здоровее Одина. Однако Хельга, вопреки словам дочери, остаётся сидеть рядом, а Ильва и не протестует, лишь безмолвно разрешает не спать до глубокой ночи. Хельга с интересом наблюдает, как дочь искусно прядёт ковёр, как она отдалась этому делу, вовсе и не присутствуя здесь, а где-то в своём мире, где нет ежедневной рутинной работы, которую выполняет лишь она. Но Ильва не жалуется. Не жалуется и делает-делает-делает, не жалея себя, однако всегда жалея мать, которая изо дня в день почти ничего не делает. Снегопад почти сразу заканчивается и чёрное небо озаряется миллиардами звёзд, которые ярко светят и освещают собой всю деревню. Ильва выходит в ночь, чтобы проверить овец после снегопада. Удостоверившись, что с ними ничего не случилось, она застывает на выходе из загона и смотрит на небо. Ильва не знает ничего с полной уверенностью, но рассматривание звёзд заставляет её мечтать. Она снова оказывается на рассекающем морские волны корабле и вглядывается в пучины иссиня-чёрного океана. Ей кажется, что если она будет смотреть ещё какое-то время, то из глубин загорятся глаза самого Йормунганда, и тогда произойдёт что-то необычное, однако придумать продолжение Ильве достаточно сложно, ведь она давно выросла из этих сказок, поэтому она заканчивает свои мечты на этом и отправляется в тёплый дом. Дом встречает её мерным потрескиванием дров в печи и звуками прялки. Хельга тоже решила немного попрясть. При тёплом свете свечей её лицо выглядит таким молодым и розоватым, что тут каждый позабудет об её болезни и белой, как снег, коже. Она смотрит на неё и в душе становится так омерзительно грустно, что былые времена никогда не вернуть, что братишка Торфинн никогда больше не обратиться к Ильве за помощью, а отец никогда больше не попросит загнать овец в дом, ведь на улице холоднее обычного. Слёзы непрошенными гостями потекли у неё из глаз, разливаясь мокрыми озёрами по щекам, а в голове билась лишь одна мысль: «Я устала устала так устала быть сильной!» В следующее мгновение тёплая ладонь оглаживает мокрую щёку Ильвы, и она будто просыпается ото сна, видя перед собой расплывающийся образ матери. Ильва и не поняла, что плачет, лишь подумала, что снова ушла в свои мечты и окунулась в солёный океан, чтобы... чтобы что? Хельга прижала дочь к себе так крепко, будто она сейчас вырвется, однако Ильва обмякает безвольной куклой, и Хельга теряет грань между «схватила, чтобы не вырвалась» и «держит, чтобы не упала». Ильва и сама прижалась к матери, что не делала со времён рождения Торфинна, ведь «она теперь взрослая, она не нуждается в маминой помощи и заботе». Ещё как нуждается. Всегда нуждалась, но решительно отрицала такую простую вещь, как мамина забота. И пусть снова пойдёт снегопад, пусть он засыплет все двери и окна, чтобы никто не увидел эту сцену. Чтобы Ильва, вдоволь наплакавшись, выйдет завтра в деревню с новыми силами, будто ничего и не было. Пусть вся деревня знает её, как стальную девушку, которая не падёт перед смертью родных; пусть знает её, как сильную духом и способную перенести эту боль молча, без мокрых глаз и шмыгающего носа. Ведь она сильная, она справится и оправится. Осталось только ей самой в это поверить. И этой ночью она, кажется, поверила.