Линчи

      В старом сарае пахнет, как на бойне: кровью, дерьмом и паленым мясом. Подвешенная к стропилам, висит туша того, кого сутки назад называли Чан Пином. Он недолго прятался от Сюэ Яна: за несколько лет отвык бояться, расслабился, думал пересидеть в отдаленной усадьбе - идиот. Его выдали собственные слуги. Они не прогадали: их смерть была быстрой, а легкую им никто не обещал! Чан Пина ждало кое-что поинтереснее: Сюэ Яну давно хотелось попробовать, сумеет ли он убить ровно тысячью ран.       Сначала он отрезает Чан Пину веки. Выкалывает глаза - тот недостоин такой роскоши. Отрезает язык: когда-то Чан Пин думал ложью выторговать себе жизнь - и крупно просчитался. Правда потом приходится повозиться с кляпом, чтоб унять кровотеченье, и игра не закончилась раньше времени. Когда пронзительные вопли сменяются невнятными хрипами и бульканьем, работать становится легче. Несколько ударов на уши и нос. Пальцы на руках и ногах, не торопясь, по фаланге за раз. Тонкие полоски мяса со ступней и лодыжек. Рядом стоит жаровня - чтоб Чан Пин не изошел кровью, надо время от времени прижигать раны.       Орудовать Шуанхуа сперва непривычно, а потом даже нравится. Светлый клинок оказывается на диво послушным. Высокопарные болтуны любят порассуждать о благородстве оружия, забывая, что это всего лишь кусок железа. Что толку в способности меча чувствовать мертвую плоть, если он не может отличить преступника от честного человека и одинаково служит обоим? Почему ты не запечатался в ножнах, как Суйбянь? Ты тоже предатель, Шуанхуа. Один из многих.       Зачем твой хозяин спустился с горы? Почему ему на месте не сиделось? Хотел защитить сирых и убогих? Эти убогие платили ему гроши и потешались за спиной. Хотел добиться справедливости? Кому она нужна, эта справедливость...       Нет. Даже поверни боги время вспять, ничего бы не изменилось. Сяо Синчэнь все равно бы спустился со своей горы и снова убился о Сюэ Яна. Потому что дураков надо учить. Потому что сильный всегда прав. Потому что собственный мизинец дороже чужого клана.       Сюэ Яна мутит: то ли от усталости, то ли надышался угаром от жаровни. Забава наскучила, все надоело: кровь, хрипы, бессмысленный спор с самим собой. Он перестает считать нанесенные раны, но продолжает срезать куски мяса с костей Чан Пина: аккуратно, как если бы был поваром, разделывающим блюдо. Начатое должно быть доведено до конца. Упрямство, которым Сюэ Ян гордится, на этот раз оборачивается против него самого.       Когда Чан Пин наконец подыхает, Сюэ Ян выходит наружу. Вокруг ночь, свежий ветер и ласковая прохлада. Небо усыпано звездами. Сюэ Ян забыл, что их так много, - в городе И всегда туманы. Можно воспользоваться талисманом перемещения или полететь на мече, но Сюэ Ян не хочет сегодня в И. Там почти не осталось живых, гроб с даочжаном охраняет мертый Сун Лань, ничего не произойдет, если он задержится до завтра. Сюэ Ян устраивается на сеновале, и впервые за очень долгое время ему становится легко, как после завершения важного дела. Он засыпает.       Во сне он возвращается в город И. Уже стемнело, из окна похоронного дома льется свет. Сюэ Ян открывает дверь и перешагивает высокий порог. Даочжан чистит овощи за столом, А-Цин делает вид, что подметает: перегоняет метлой мусор из одного угла в другой.       - Вот и я! Заждались? Зашел в гости к старому приятелю, еле вырвался!       - Явился, надоеда! - ворчит А-Цин. - Я уж надеялась, что мы от тебя избавились. Оставался бы там, откуда пришел, с таким же нахалом и доставалой!       - Я тоже рад тебя видеть, Слепышка!       - Не называй меня так! - возмущенно верещит А-Цин.       Сюэ Ян ухмыляется, садится поближе к даочжану, выуживает из корзины яблоко поприличнее и начинает его чистить. Не поднимая глаз, просит:       - Даочжан, скажи, что ничего не было!       Сяо Синчэнь удивляется, но послушно повторяет:       - Ничего не было. Все как ты хочешь!       Яблочный заяц скачет по столу. Сяо Синчэнь тихо смеется и позволяет зайцу запрыгнуть себе в рот. Ему не мешает видеть окровавленная повязка на глазах, и не мешает смеяться перерезанное горло.