«Я всегда и повсюду ищу тебя,
Всё время ловлю твой радужный взгляд,
И наяву, и во сне,
На перекрёстке дорог,
Пусть даже я твёрдо знаю — там нет тебя»
Это ошибка. Это не может быть Он. Нет, нет, нет. Что говорит человек, встречая родственную душу? Точно не это. Однако я продолжал мысленно повторять эти слова, шокированно смотря в глаза человека, который оказался моей родственной душой. Но стоит начать с начала. Нашего начала. Мне всегда снились красочные, невероятно реалистичные сны. Они были настолько яркими, словно отрывки фильмов, и в них всегда был Он. Я не знал его имени, я никогда не мог запомнить его лица — но я знал, что у меня есть особая связь с ним. Когда я взрослел, сны становились всё разнообразнее: я примерил в них множество ролей, побывал во всевозможных эпохах, — неизменным оставался лишь Он, преследующий меня в каждом из них. Порой сны были чересчур откровенными, что заставляло меня в подростковом возрасте просыпаться в жарком поту. Когда мне исполнилось 8, эпизоды из снов стали вторгаться в мой разум, когда я бодрствовал, и я осознал, что это не сны, а воспоминания. Постепенно я стал вспоминать всё, что со мной случилось в прошлых жизнях, и ждать встречи с Ним, моей родственной душой, которая, как и я, неизменно перерождается и с которой я всегда рано или поздно встречаюсь. Когда приходит весна, моё сердце наполняется надеждой. Не факт, что мы встретимся весной. Я не знаю точного дня, месяца и даже года, однако в моей памяти ещё теплится тот момент, когда мы впервые встретились. Я называю это нашим началом, хотя этот момент может быть и не первой нашей встречей (возможно, мы существовали всегда, и начала вообще не существует?..). В моей памяти содержится бессчётное количество воспоминаний из бесконечного числа жизней, которые я прожил, и я не всегда могу назвать, что произошло ранее или позднее, но этот момент словно выбивается из круговорота ушедших лет. Был март. Цвела вишня, и всё вокруг было в розовых оттенках. Тёплый ветер игрался с опавшими лепестками, подбрасывая их. Но я тогда не радовался завораживающей красоте вокруг. Мне было 8. Я жмурился на ярком солнце, вытирая ладошками ползущие по щекам слёзы. В голове билась, как раненая птица, лишь одна мысль: «Мамочка, где ты?» Я бегал около десяти минут, пытаясь отыскать маму, которую упустил в огромной галдящей толпе, и теперь шёл по тропинке, отдаляясь от цветущих деревьев и не понимая, куда иду. В какой-то момент слёзы полностью застилали глаза, и я уже ничего не видел перед собой. Споткнувшись, я упал, больно ушибив колено о лежащий на земле камень. Не пытаясь встать, я просто сидел на траве и ревел, громко зовя свою пропавшую маму. — Ты чего ревёшь? — вдруг раздался мальчишеский голос рядом. Я поднял глаза на того, кому он принадлежал. Прищурив глаза, на меня смотрел невысокий темноволосый и темноглазый мальчик примерно моего же возраста. Стало неловко от того, что этот маленький незнакомец видел мои слёзы. — Я… я маму потерял… — тихо ответил я хриплым голосом. Но причина для слёз казалась мне самому почему-то неубедительной, так что я добавил еле слышно: — А ещё я ударился... Мальчик помолчал некоторое время, рассматривая меня. Я видел что-то в его глазах — я пока не понимал, что именно, но там было что-то важное, что-то большое и значимое. Наконец он протянул свою худую ладошку и произнёс: — Пойдём любоваться цветущей вишней. Это красиво. А потом найдём твою маму. Я встал, опёршись на его руку, и продолжил держать её, когда шёл за ним. Я чувствовал себя в безопасности. Я чувствовал, что мне уже не так страшно. «Пойдём любоваться цветущей вишней». Мы встречались в разных странах, где не всегда росла вишня, но эта фраза приобрела для нас новый смысл. Мы уже не воспринимали её дословно, когда впервые встречались в следующих жизнях неисчислимое количество раз. Она значила: «Наконец со мной рядом человек, который понимает меня как никто и заставляет чувствовать себя комфортно, моя долгожданная родственная душа». В жизни, которую я проживаю сейчас, меня зовут Ким Сокджин. Мне 27 лет, и я живу в Сеуле. Не так давно я окончил обучение в медицинском университете и уже несколько недель прохожу стажировку, чтобы получить диплом психиатра. Стать врачом меня вдохновил Он. Это было военное время. Первая мировая, если быть точнее. По иронии судьбы мы оказались солдатами из разных стран (благо, союзных), но, хоть и общались на ломаном языке и с помощью жестов, всё равно понимали друг друга. Когда мой батальон пришёл в местечко, где расположился их полк, мы узнали друг друга так, как делали всегда, — после того, как посмотрели друг другу в глаза. В тот момент я почувствовал облегчение оттого, что мы не были противниками, но одновременно и страх потому, что мы могли расстаться в любое мгновение по любой не зависящей от нас причине. Как-то раз мы сидели на небольшой поляне в лесу поблизости — это было нашим тайным местом. Ветер трепал его отросшие волосы, пока он нарезал ножичком маленький кусок хлеба, который оставил с обеда, а я просто смотрел на него, наслаждаясь той редкой минутой покоя, который дарил мне только он. Протянув мне ломоть, он задумчиво стал жевать свой. — Не повезло нам в этот раз, — устало протянул он. — Неизвестно, сколько продлится война… а я уже безумно устал. Да и ты, как я понимаю, тоже. — Он ласково погладил меня по щеке, а я положил свою руку сверху. — Видеть людские страдания и часто быть их причиной... Даже несмотря на то, что я знаю, что это не по моей вине и что должен выполнять эту роль, мне не легче. Он помолчал некоторое время, а потом добавил, смотря вдаль, те слова, что так запомнились мне: — В следующей жизни я хочу стать врачом, чтобы смыть с рук кровь, которую я пролил в этой. Мне хочется узнать, смог ли он выполнить своё обещание себе. А также я решил сам его выполнить, став психиатром. Стажировка проходила нелегко. Мы работали с людьми, которым оставалось жить не так много и которые страдали от депрессивных состояний, чтобы облегчить их последние месяцы или же дни, и нам приходилось следить за их самочувствием и общаться с ними по несколько часов каждый день. В конце рабочего дня я всегда был морально истощён, потому что боль людей словно поселялась во мне, но я знал, что должен был научиться справляться с этим, если хотел стать хорошим специалистом. В клинике в этот день царила суматоха. — Главврач неожиданно решил провести проверку среди стажёров, — пояснил Минсок, который также проходил практику и был моим приятелем. — Он будет присутствовать в течение разговора с пациентом и напишет отзыв в личном деле. Это как экзамен. Говорят, он очень жёсткий, способен придраться к чему угодно… Если ему не понравятся наши методы... Минсок сглотнул и поставил на стол кофе, к которому так и не смог притронуться. — По сути, он может закончить нашу карьеру, которая так и не смогла начаться… — добавил парень жалобным голосом. Я сам напрягся в беспокойстве от этих слов. — Минсоки, мы не зря учились столько лет. У нас достаточно компетенций, чтобы сдать этот, как ты сказал, экзамен. — Стажёр Чхве Минсок, пройдите, пожалуйста, в палату 412, — раздалось по громкой связи. Друг ушёл, одарив меня взглядом, полным ужаса, отчего мне стало смешно, а я остался ждать своей очереди. Меня вызвали примерно через полчаса в палату 309, и, надо сказать, я шёл не без волнения. Меня охватило странное чувство, и оно было связано не только с переживаниями по поводу неожиданной проверки. Каждый раз, когда я нахожусь в людном месте, я смотрю людям глаза. Я всегда надеюсь, что в толпе смогу встретить взгляд, который я так долго ищу. Я думал, что, когда в итоге взгляну в Его глаза, я почувствую облегчение, радость, нежность. Но сейчас я был лишь шокирован. Минуту назад я открыл дверь в палату, куда меня вызвали, а теперь не мог сдвинуться с места. Я узнал Его. Свою родственную душу. Вместо облегчения я чувствовал отчаяние, вместо радости — боль, вместо нежности — страх. — Вы Ким Сокджин? — услышал я громкий недовольный голос. Наконец я обернулся к несколько сердитому — видимо, я несколько раз не отвечал на обращение — мужчине, который, наверное, и был главврачом. — Да… — рассеянно ответил я, снова возвращая взгляд на бледного парня, полулежащего на кровати, который чуть подался вперёд при виде меня, а теперь снова расслабился на подушке. Вот он почему-то чувствовал облегчение. — Ваш пациент — Мин Юнги, 27 лет... — я задержал дыхание перед диагнозом, про себя молясь, чтобы всё было не настолько серьёзно, — … лейкемия. Можете начинать сеанс. Я думал, что потеряю сознание. Наверное, тогда бы я точно не заслужил никакого одобрения. Не объяснишь же настоящую причину. Я еле как взял себя в руки, наконец прошёл к кровати и уселся на стул подле неё. Всё ещё не веря, что наконец встретился с любовью всех своих жизней, я прокашлялся и начал говорить: — Добрый день, я Ким Сокджин, я стажёр, которого поставили вам в качестве вашего личного психотерапевта. Я помогу вам разобраться с негативными мыслями и эмоциями. Для начала я хочу, чтобы вы рассказали о том, как узнали о вашей болезни и как изменялось ваше отношение к ней с течением времени. Замерев, я ждал, пока он заговорит. Я часто представлял его голос, и мне показалось, что и в этой жизни голос Мин Юнги звучал таким же, каким я его всегда помнил, — низкий, бархатистый, успокаивающий и словно обволакивающий тебя. Он говорил много, отвечая на наводящие вопросы, и откровенно, но, конечно, не так, как если бы мы были наедине. Мы уже доверяли друг другу, поэтому, скорее всего, со стороны казалось, что я быстро смог заслужить доверие пациента. В какой-то момент главврач тихо вышел из палаты, видимо, чтобы не мешать продолжающемуся сеансу (как я узнал позднее, он написал положительный отзыв), и, как только дверь за ним закрылась, мы перестали говорить, просто смотря друг на друга. Затем я придвинулся к нему, взял его руки в свои и, поцеловав, прижал их к своему лицу. Теперь я уже не мог сдержать слёз. Мы молчали несколько минут, в течение которых он водил по моему лицу большими пальцами, вытирая слёзы. — В очередной раз при первой встрече ты плачешь, — улыбнулся Юнги, намекая на тот самый эпизод с вишней. Мин Юн-ги. Мне нравилось его имя. Мне нравилось его лицо с гладкой кожей, раскосыми чёрными глазами и пухлыми губами. Мне нравился его умиротворяющий голос, слыша который я сразу ощущал покой и домашний уют. И мне не верилось, что я ждал столько времени, только чтобы снова вскоре потерять его. — Я рад, что мы наконец встретились. Я боялся, что уйду, прежде чем встречу тебя, и что ты будешь ждать меня напрасно. Я сглотнул. — Сколько тебе примерно осталось? — Говорят, два месяца. Я простонал. — Сокджини, — моё имя, произнесённое его голосом, звучало невероятно приятно, — мы привыкли ждать. Что для нас значат несколько лет, если впереди целая вечность? — Несколько лет без тебя тоже кажутся вечностью. — Я понимаю. Мы снова помолчали некоторое время, но не прерывали зрительного контакта ни на секунду, словно пытаясь нагнать все те годы, что мы друг друга не видели. — Я рад, что ты стал врачом. Я тоже учился на хирурга, а потом… — Юнги не стал продолжать, но я понял. — В следующей жизни, что ли? — усмехнулся он. Его десневая улыбка очаровывала и заставляла улыбаться в ответ. — Знаешь, я согласился на психотерапевта, только чтобы встретиться с тобой. Было слишком мало вариантов для того, чтобы встречаться с новыми людьми, так что я прибегал к любым возможностям. Юнги сел, сплетя наши руки и касаясь своими худыми коленями моих. — Ты невероятно красив, — шёпотом произнёс он. — Я мечтал, что ты так скажешь, — так же тихо ответил я. — Обещай мне кое-что… — Да? — Обещай, что мы не будем думать о плохом в течение этих двух месяцев… что, когда я.. когда всё закончится, ты будешь думать об этом как о короткой разлуке. — Я буду тебя ждать, Мин Юнги. Всегда. Он улыбнулся. — Тогда пойдём любоваться цветущей вишней?