глаза

      Гарри появился в их классе так же внезапно, как еда на столах в Большом Зале. Одним прекрасным утром профессор Макгонагалл на первом уроке представила им нового ученика и посадила позади него и Джеймса. Гарри Поттер, и класс замер в немом шоке. Гарри Поттер, и Сириус понял, что, кажется, утонул. Утонул в глубине этих глаз. Ну расскажи, кто в тебя поместил малахит?       Позже Джеймс представил его ребятам еще раз. Он и сам не ожидал, что его сводный брат будет учиться в Хогвартсе. Гарри жил во Франции с матерью и ходил в магическую школу там, к отцу приезжая лишь летом на пару недель. Сириус спросил тогда, почему он вернулся, а Гарри лишь улыбнулся. «Мама умерла от рук Пожирателей Смерти. Отец забрал меня к себе». Джеймс не знал об этом, ему никто ничего не сказал, не написал, но он просто сжал брата в объятьях, сдерживая рыдания. Не мог не сдерживать — у Сириуса к горлу тоже подкатывал горький комок. Несправедливая судьба простого мальчишки. Ну, а кому сейчас было легче?       Гарри учился с ними вместе, посещал те же уроки, сидел за партой позади Сириуса. Он не был заучкой, но был достаточно гениален для своего возраста. Как, в принципе, практически все Мародеры. Сириус долго упрашивал Римуса рассказать, довериться Гарри. «Ну же, Рем, ты сам подумай — он же брат Сохатого…» Римус никогда и ни с чем не спешил, а потому каждый раз осаживал его, говоря, что ещё не время.       — Уж не влюбился ли ты в него часом? — спросил он однажды, и Сириус резко прекратил свои нападки, взирая пусто и безмолвно. Точно. Влюбился.       Осознание этого факта прокатилось по телу ледяным потоком. Ведь не могло же это случиться на самом деле? Он всегда был внимателен к таким вещам, он контролировал себя, он был начеку… или не был? Что, если до этого он всего лишь притворялся, рисовал себе лишь мнимый контроль?       Один взгляд — и все, пропал. Один взгляд в глубокие, полные зелени глаза — и сердце забилось быстрее, словно хотело вырваться из груди. Любовь с первого взгляда… как банально он думал, такое бывает только в сказках.       Римус тогда лишь округлил глаза и покачал головой. Он видел, он все всегда видел, но даже не думал, что Сириус зашёл так далеко.       А он и не зашёл. Он упал, утонул. Тони, задыхайся, молчи.       Сириус решительно не понимал, почему этот мальчишка так стремительно ворвался в его жизнь, разрушая все, что было до него. Он казался младше своих лет из-за острого носика, высокого голоса и совершенно детского лица. Но его глаза делали его старше их всех вместе взятых. В них шумел лес, шел проливной летний дождь, и от одного взгляда у Сириуса перехватывало дыхание. В этих глазах будто бы отражалась вся жизнь.       Ему нравилось, как Гарри произносил его имя. Это раскатистое «Сир-риус» грело душу и совсем немного задевало что-то внутри. Гарри хорошо знал английский, но все равно смешно картавил временами, чем дико забавлял Мародеров и умилял Сириуса. Он влюбился в этого зеленоглазого мальчишку, не мог не влюбиться.       Их общение было для него особенным. Он ни на кого не смотрел еще с таким трепетом, ни с кем так не следил за языком, чтобы не сболтнуть лишнего, не обидеть. Сириус видел свое отражение в прекрасных глазах и чувствовал, что все делает правильно. Что он и Гарри — это правильно.       Джеймс дулся на него за то, что он так много времени старается проводить рядом с Гарри. «Он похож на меня только внешне!» Правда, похож. Но это не останавливало, не сдерживало внутреннего зверя, ту дикую любовь и бешеную страсть, что каждый раз рождались в нем, стоило только заметить Гарри. Он отмахивался от друга, заверяя, что ему это все лишь кажется, а сам стал украдкой следить за Гарри во время обеда.       Конечно же, Гарри тоже не был слепым. Он замечал все: и взгляды, и закушенные губы, и ненароком высунутый кончик языка. Сириус нравился ему, очень. Но он не спешил показывать свои чувства, а лишь ждал, когда Сириус окончательно сорвётся.       Приближалось полнолуние. Гарри так и не был в курсе того, кто же на самом деле его новые друзья. Римус все ещё осторожничал, пока однажды вечером Гарри не зашёл к ним в комнату и не сказал, что знает. Он все видит и все замечает, но ни за что не станет его раскрывать. Сириус испугался его проницательности: а что, если…? Но видя счастливого друга, с благодарностью сжимающего Гарри в объятьях, он успокоился. Гарри не мог знать и не сказать ему об этом, просто не мог. Не могут эти глаза лгать.       После этого их общение будто стало ещё искренней. Римус больше не чурался их прозвищ, не прятал шрамы на лице, да и Джеймс с Питером вздохнули свободней. Одному Сириусу было все равно на то, что не касалось Гарри раньше. А теперь его касалась абсолютно вся его жизнь.       А однажды настал момент, которого он так ждал. Друзья случайно просчитались, не сумев правильно приготовить зелье, в результате чего весь класс покрывал слой малиново-бурой жижи, которую им необходимо было отмыть. Конечно, набедокурили Джеймс и Питер, сидевшие у одного котла, а Римусу досталось как старосте. За то, что не смог за ними проследить. Сириусу было искренне жаль непутевых друзей, но вместе с тем в его груди все нарастал трепет: хоть и ненадолго, но он сможет остаться с Гарри наедине. Скажет ли он? Сумеет ли?       Но как только он позвал Гарри на серьезный разговор, как только открыл рот, он понял, что по его лицу можно прочитать все. А ещё он понял, что снова тонет и захлебывается, потому что глаза напротив смеялись.       — За тебя все сказали глаза, — тихо произнёс Гарри, и у Сириуса закружилась голова. Он почувствовал руку на своём запястье и пошёл следом, пытаясь сказать, признаться.       — Гарри, я…       — Я знаю, — коротко оборвал он и оглянулся, подарив улыбку и ещё одну искорку в глазах. — Я знаю, Сириус. Я тоже.       Они остановились перед комнатой, постепенно появляющейся из стены. Сириус не знал, что такое бывает. Он просто решил, что Гарри — волшебник куда более сильный, чем они о нем думали, и позволил вести себя дальше.       Внутри было теплее, чем во всем остальном замке, но Сириусу стало здесь невыносимо жарко, потому что в следующий миг они с Гарри уже яростно сплетались языками, выцеловывали каждый миллиметр лица, оставляли багровые пятна на шеях друг друга. Сириус укусил его за плечо, и Гарри вдруг коротко и высоко простонал — это выбило из Сириуса последний здравый смысл. В полумраке призрачным блаженством замаячила кровать, и он оторвался от Гарри, быстро перемещаясь по комнате. Лишь нависая над ним и вновь впиваясь в его губы, он немного пришёл в себя.       — Ты хочешь того же, что и я?       — Да, Сириус, да…       — А мне точно не кажется все это?       — Точно.       Чужая рука прочертила линию от его живота к бедру, и Сириус тут же убедился в реальности происходящего. Пальцы сдавили его член через брюки, и он стыдливо закусил губу. Он не мог, не мог иначе, ведь он так ждал этого, так сильно любил его, так сильно желал. Тело под ним податливое, горячее и абсолютно правильное, созданное для его, Сириуса, пальцев, губ, для него всего. Он ещё раз заглянул в глаза.       — Не хочу, чтобы в твоих глазах меня можно было спасти.       — Никто и не сможет, Сириус.       Картавость исчезла, но он не замечал ничего, кроме глаз, губ и ощущения чужой руки на своём члене. Он глухо зарычал, отстраняясь от него, и сел рядом, раздеваясь. Он не знал, откуда такое терпение, откуда в нем силы снимать одежду, а не разрывать ее на Гарри, который молча лежал и смотрел на него, как если бы видел ночную звезду. Сириус готов был удавиться за этот взгляд.       — Только мой, — он вновь впился в его губы, а потом прикусил за основание шеи. Гарри застонал.       — Только…       Одежду Гарри он тоже снимал мучительно медленно — так, словно прошли часы, дни и недели. Он завороженно смотрел в глаза напротив, изредка заставляя руки двигаться чуть быстрее. Гарри смотрел в ответ; это взгляд больше не был таким, как прежде. Глаза не смеялись над Сириусом — они желали его.       Сириус раздел его, жарко дыша куда-то в шею и по инерции двигая бёдрами. Гарри шипел от касаний плоти о плоть, он закрывал глаза и стонал в поцелуи, но как только головка его члена погрузилась во что-то мокрое и одуряюще горячее, он едва смог себя сдерживать.       — С-сириус… не мучай меня…       Он опустил взгляд; между его ног устроился Сириус. Он не смотрел на него, его веки были прикрыты, а ресницы чуть трепетали. Щеки втягивались, а когда он распахнул глаза и поймал взгляд Гарри, тот едва удержал себя от того, чтобы начать вбиваться в этот рот. Словно бы созданный именно для этого.       Сириус оторвался и подтянулся к его лицу, передавая в поцелуе весь жар плоти и соль выступившей смазки. У Гарри задрожали ноги, когда член Сириуса снова коснулся его собственного, качнувшись от движений тела.       — Сириус, пожалуйста… Сириус, я больше не могу…       Он умолял его. Сириус любовался им в этот момент: мокрый, раскрасневшийся, потерявший очки ещё у входа, но вместе с тем безумно прекрасный. Даже когда закрывал свои волшебные глаза, и тем более, когда сбивчиво шептал:       — Сириус, сделай так ещё раз… Сириус, куда ты…       И застонал. Сириус был уверен, что это останется его любимой музыкой до самой смерти.       Но он не мог себя больше мучить, а Гарри не мог позволить ему мучить их обоих. В какой-то момент ловкие пальцы кольцом обвились на его члене, и он потерял контроль над ситуацией. Гарри воспользовался этим, тут же меняя позиции и подминая под себя Сириуса. Тот даже не успел издать ни звука до того, как Гарри взял в рот. Он смачивал его слюной, издавая при этом ужасно пошлые звуки, а Сириус стонал сквозь зубы и умолял себя толкаться не слишком сильно.       — Гарри… стой, хватит…       Гарри оторвался и привстал на локтях. Сириус тут же последовал его примеру, а затем вернул Гарри на подушки. Немного полюбовавшись на то, как развратно и вместе с тем невинно он выглядел, Сириус перевернул его на живот. Гарри охнул, но сразу же расслабился, и Сириус рывком приподнял его за талию, вынуждая встать на колени. Гарри заскулил. Сириус очень хорошо его понимал: возбуждение начинало приносить боль. Но Гарри, этот зеленоглазый малыш Гарри был настолько глубоко в его сердце, что он обещал себе быть осторожным.       Гарри раздвинул ноги. Сириус сглотнул, затем осторожно дотронулся до колечка мышц пальцем, а потом нагнулся и широко провёл языком. Гарри ощутимо вздрогнул, но отстраняться не стал, лишь мелко дрожа ногами. Сириус успокаивающе погладил его по спине, отчего Гарри прогнулся сильнее, а затем раздвинул его ноги шире. Гарри простонал, когда язык протолкнулся внутрь, и постарался прикоснуться к себе так, чтобы не кончить. Сириус не позволил, отстраняясь, и провёл по его члену уже сам, нежно оттягивая кожу и обводя большим пальцем головку.       — Гарри… — он поцеловал его в мокрую от испарины поясницу, и Гарри дернулся, почувствовав между ягодиц член, но Сириус продолжал медленно ему дрочить, отчего он сорвался на стон и выгнулся навстречу. — О Мерлин, Гарри…       Он напоследок несильно сжал его член у основания, коротко приказал «не трогай» и отстранился. Гарри вновь почувствовал мокрый жар его языка и тихо застонал в подушку. Сириус улыбнулся и впервые пожалел, что его глаза не видят больше, чем надо.       Пальцы медленно погрузились в рот, а затем так же медленно опустились к мокрому Гарри. Тот был на грани; он так желал Сириуса, что, казалось, не видел и не чувствовал мир вокруг — для него мир сузился до одного пальца, медленно и осторожно входящего внутрь него.       — Тебе не больно?       — Нет, продолжай…       Палец погрузился полностью лишь через пару минут. Сириус не спешил, хотя в его голове словно кто-то настойчиво шептал: «Ну давай, возьми его так, без подготовки, ты и так слишком долго ждал». Он отчаянно прогонял голос возбуждения, и хотя понимал, что все делает правильно, счёт уходил на секунды.       В какой-то момент его палец задел чувствительную точку, и Гарри прогнулся в спине, стараясь насадиться глубже. Сириус добавил второй палец так же медленно, но он понимал, что это более болезненно. Гарри зашипел, но не отстранился. Он превозмогал неприятные ощущения, потому что внутри ещё теплилось сладкое ожидание наслаждения. Сириус погрузил оба пальца целиком, и Гарри почувствовал тягучую заполненность, но ему хотелось большего. Он тихонечко хныкнул, и Сириус улыбнулся его лопаткам, начиная проталкивать внутрь три пальца.       Гарри обожгло изнутри. Боль была яростной и жгучей, но быстро отступала, сменяясь непривычными ощущениями. К трём пальцам он привыкал ещё дольше, но когда Сириус задвигал ими, не смог сдержать восторженного стона: вот оно.       Сириус вновь бережно погладил его по спине, и Гарри расплавился от этого жеста, утопая в бесконечной заботе, что захлестывала его волнами. Он попытался пошевелиться, но его пронзила новая вспышка удовольствия, и он обмяк на постели, шумно выдохнув.       — Должен быть… крем… там… — глухо произнёс он в подушку, и Сириус подтянулся к тумбочке, лишь ненамного вынимая свои пальцы из Гарри. У него легко дрожали рука, когда он снимал крышку с тюбика, от нетерпения поджимались пальцы на ногах. Он выдавил несколько капель на извлечённые пальцы, растер и погрузил их снова, проверяя скольжение. Гарри попытался насадиться, когда он чуть развел пальцы в стороны.       — Давай… пожалуйста… ох!       Сириус уже приставил к нему головку изнывающего члена. Рукой быстро распределяя смазку по всей длине, он толкнулся на пробу и замер от обжигающей тесноты. Гарри просто восхитительно сжался вокруг головки, но дальше Сириус войти не рискнул, давая привыкнуть. Как только судорожные вздохи прекратились, он толкнулся ещё немного и остановился. Гарри всхлипнул.       — Как… больно, Сириус… но не останавливайся!       Он яростно толкнулся навстречу и громко вскрикнул, а Сириус на мгновение ослеп: стало ещё жарче.       — Куда ты дергаешься, дурачок, — свистящим шепотом произнёс он, сдерживая себя, а потом, через пять минут успокаивающих поглаживаний по спине, Гарри вдруг коротко выдохнул и снова насадился глубже. Сириус не выдержал и вошёл одним слитным движением до конца, замер всем телом на несколько мгновений, а потом судорожно выдохнул. Было просто фантастически тесно. Он боялся двинуться, потому что опасался кончить сразу, а еще под ним тихо-тихо лежал Гарри.       Они синхронно дышали несколько минут; Сириус не мог ничего спросить, а Гарри не мог ничего сказать. У одного ослепляющим было наслаждение, у второго — боль. Сириус ждал знака от Гарри, движения, слова, хотя бы чего-нибудь. Он и представить себе не мог, каково это, а потому осторожно опустил ладонь на спину, чуть поглаживая кожу подушечками пальцев. Гарри шумно выдохнул.       — Люблю тебя, — на грани слышимости прошептал он, и мир Сириуса взорвался яркими красками. Он услышал это.       — Я тоже тебя люблю, — ответил Сириус, посылая шёпот между лопаток, а потом приник к ним губами. Он старался не двигаться, а только нежно целовать его кожу, но у него не получилось. Он чуть сместился, как вдруг услышал гортанный стон, переворачивающий все внутри.       — Давай, — с придыханием произнёс Гарри, и Сириус втянул его кожу губами, делая первый толчок. Гарри снова застонал. Боль смешивалась с наслаждением так сильно, что он смог совсем про неё забыть, отдавшись губам на коже, отдавшись Сириусу. Они слились воедино, они вместе.       — Гарри! — Сириус толкнулся второй раз и громко застонал. Это выше его сил, выше сил самого Мерлина. Он не мог больше сдерживаться. Он, черт возьми, так молод, а тело под ним такое горячее. Заставляешь гореть.       — Давай же… — попросил Гарри еще раз, и Сириус больше не останавливался. Не останавливался, пока не почувствовал, как правильно сжимаются мышцы вокруг его члена, и не кончил следом за Гарри. А потом упал, навалился без сил на такое же ослабшее тело под ним, чуть сдвинулся и прижался к горячей коже щекой.       — Разве так бывает? — поинтересовался он у Гарри. Тот заворочался, поворачиваясь к нему лицом, и уставился расфокусированным взглядом. Сириус ожидал этого, но все равно завороженно уставился в глаза напротив.       — Как? — уточнил Гарри, слепо моргнув. Сириус было потянулся, чтобы принести ему очки, но Гарри остановил его легким движением руки, а потом прижался всем телом, утыкаясь носом в шею, закидывая ногу на его бедро и зарываясь в спутанные волосы. Сириус замер, с улыбкой выводя замысловатые узоры на его коже.       — Хорошо, — просто выдохнул он. И Гарри понял.       Хорошо. Правильно. Они могли не объяснять друг другу — одержимость и сны было их общим. А еще любовь.       Сириус любил его так, как не любил никогда и никого. Он тонул в этих зеленых глазах, плавился от одного влюбленного взгляда, брошенного ненароком. Сириус любил, получал любовь в ответ, а потом Гарри исчез так же внезапно, как и появился.       Официальная версия, полученная от Макгонагалл, гласила, что Гарри вернулся на родину, к родной сестре своей матери. Сириус верил в это с трудом, потому что видел, что Гарри правда любил его. Он наверняка бы сказал, что собирается уехать, сказал бы… Джеймс тогда тихо отвел его в сторону, видя, как он беспокоится отсутствием Гарри. Они все к тому времени прекрасно понимали, что совсем не крепкая дружба зародилась между ними из-за одного совместного вечера. Джеймс отвел его в сторону, сильно нахмурился, долго не мог подобрать слов, но наконец сказал то, что повергло его в шок. Он верил каждому слову, но вместе с тем не понимал ничего.       Гарри Поттер был мертв. Безнадежно, бесповоротно мертв.       По словам Джеймса, малыша Гарри нашли на берегу озера, бездвижного и мертвого уже несколько часов. Все сразу же поняли, что на нем было применено смертельное заклятье — Волан-де-Морт нашел и его, расправившись так же, как и со всей его семьей. Внутри разрасталась огромная дыра с опаленными краями, словно это в него прилетело непростительное, словно это он умирает. Сириус чувствовал, что потерял то единственное, чему никогда не сможет найти замену.       На похороны им с Джеймсом было разрешено выехать из школы на несколько дней. Всю дорогу Сириус молчал, даже не пытаясь сделать вид, что все хорошо. Дыра внутри с каждой минутой становилась все больше, и ему становилось безразлично то, что однажды она может заполнить его самого, превратив в пустое место. С самого первого дня исчезновения Гарри он не смог проронить ни слезинки, и в голове крепко засело убеждение, что он самый черствый, самый отвратительный на свете человек, который не заслуживал любви волшебного мальчика. Друг пытался его переубедить как только мог, но Сириус больше не разговаривал ни с ним, ни с кем либо еще.       Он надеялся, что сможет увидеть своего любимого в последний раз, но гроб неожиданно был закрытым. На немой вопрос страдающих глаз мистер Поттер мог лишь передернуть плечами и промолчать, причиняя тем самым Сириусу еще большую боль. Он сглотнул, наблюдая, как в небольшую могилу спускают такой же небольшой, черный лакированный гроб. Лицу стало мгновенно жарко, затем холодно — из глаз хлынули долгожданные слезы, обжигая щеки и замерзая на ветру. На дрожащих ногах он приблизился к открытой яме, бросая горсть черной земли вниз. Он провожал его в последний путь.       Возможно, слишком наивным было называть его любовью всей жизни, но Сириусу было все равно. Он словно умер вместе с Гарри.       Он заговорил только спустя два месяца. Все это время боль пожирала его изнутри, разрывая сердце снова и снова. Он страшно испортил успеваемость своим молчанием, но просто не смог ничего с собой поделать. Его первым словом было матерное, когда он сорвался на одного из достающих слизеринцев, упоминающих Гарри. В тот вечер он избил его до переломанных ребер и разбитого в кровь носа, в наказание получив отработки с Филчем до конца года. Вальбурга, узнав о произошедшем, устроила ему скандал на ближайших каникулах, после которого Сириус не выдержал и сбежал. Он долго шел по дороге в темноту, успокаиваясь, а потом оседлал метлу и прилетел к дому Поттеров. Джеймс перестал удивляться тому, что друг сбегает из дома, но теперь он понимал, что это навсегда. Он тихо похлопал его по плечу, а потом отвел туда, куда, он видел, Сириус тянулся всем существом.       Он рыдал на его могиле всю ночь, пока на рассвете Джеймс не отвел его в дом.       Теперь старший из сыновей Блэк поселился в доме, где ему всегда были рады. Он радовался этому, с каждым днем выходя из депрессии все больше, пока не свел посещения кладбища к минимуму — каждые каникулы, раз в месяц летом и в годовщину смерти Гарри. Мальчик всегда улыбался ему с могильной плиты, но оставался неподвижен — кладбищенские колдографии навсегда замирали. Снимок был черно-белым, но Сириус скорее умер бы, чем забыл цвет его глаз. Теплый, родной зеленый — точно такой же, как и гвоздики, вырастающие словно из тела, что было тут похоронено.       Время шло, непереносимая боль притуплялась. Сириус по-прежнему любил, но теперь ностальгической, прошедшей любовью, не позволяющей ему вновь ощутить то чувство полета, которое он хотел чувствовать только с одним человеком. Они выросли, сдали выпускные экзамены, окончили Хогвартс. Джеймс женился на Лили, в которую был влюблен настолько сильно, что Сириус видел в нем себя. Ему было грустно и одновременно светло, когда он видел их вместе. Он всеми силами желал им счастья.       Единственным темным уголком его существа оставалось желание смерти тому, кто забрал. Тому, кто причинил страшную боль ему. Тому, кто убил, не спросив — Волан-де-Морту. Его челюсти со страшным скрипом сжимались всякий раз, когда в Ордене Феникса, сформированным буквально сразу после окончания им школы, кто-то упоминал его. Сириус больше всего на свете не хотел жить местью, но не мог ничего с собой поделать — старая рана была свежее утренней росы. Он никогда не простит себе, если не отомстит за своего мальчика.       А потом случилось это. Событие, погрузившее Сириуса во что-то новое, доселе неизведанное. Он, еще совсем юный и зеленый, неожиданно для себя стал крестным отцом сына Джеймса и Лили. Держа на руках этот маленький комочек, он плакал, пребывая вне себя от счастья. Казалось, начиналась новая эпоха, что отчеркнет прошлое, позволит забыть страдания… но он ошибся. Подошедший друг сообщил, что сына они решили назвать в честь покойного Гарри, сводного брата. Улыбка тут же покинула лицо Сириуса, слезы высохли, и он еле удержал себя от эмоционального всплеска, еле удержал маленького крестника на руках. В груди знакомо заныло сердце; на секунду ему подумалось, что его предали, жестоко посмеялись над его нескончаемой болью. Лишь через пару дней, напиваясь в каком-то баре, он осознал, что Джеймс поступил правильно. Он словно дал Гарри еще один шанс на жизнь, почтил его светлую память в надежде, что его сын будет настолько же храбрым, как и его брат. Сириус тогда просил прощения за свои черные мысли; разумеется, Джеймс и Лили даже не думали, чтобы упрекать его в чем-то.       В заботах о крестнике он проводил все свободное время. На глазах счастливых родителей происходило невозможное: Сириус отпускал. Он навестил мертвого Гарри лишь единожды — в день его смерти. Его глаза зажигались каждый раз, когда на его руках смеялся малыш, он смеялся вместе с ним, осторожно катая его на метле в образе человека, возясь с ним в шкуре пса. Жизнь его омрачали лишь темные времена, слухи о пророчестве, а потом и разлучение с дорогим другом и его семьей. Джеймс, Дамблдор и другие члены Ордена убеждали его в необходимости предпринятых действий, и он смог смириться. Позже Лили звонко смеялась, когда чуть ли ни каждый день находила письма Сириуса в почтовом ящике, которые туда приносил верный Хвост.       Но смех ее оборвался вместе со смехом Джеймса. Они погибли, защищая сына, получившего страшный шрам в половину лба, потому что друг оказался предателем. Надо ли говорить, что было с Сириусом, когда он узнал об этом?       Он нашел Питера и попытался навсегда стереть с его лица мерзкую ухмылку. Он не знал, что не успеет, что станет единственным подозреваемым, а после будет гнить в камере Азкабана. Он как никогда жалел, что не успел попрощаться с неподвижным лицом на камне.       Сириус Блэк славился своим бесстрашием. Он без сомнений бросался в самый жар сражения, рисковал попасть под удар, перечил вышестоящим людям. Он никогда не боялся за свою жизнь, но теперь ему было страшно. Но боялся он вновь не за себя, а за этого маленького мальчика, которого отправили в маггловский городок. С ним там может происходить все, что угодно, а он даже не сможет помочь, наказать виновных. Больше никогда не сможет быть рядом.       Каждый новый день был похож на предыдущий. Как он не сошел с ума, он просто не понимал, но полагал, что просто очень удачлив. У него не было возможности отсчитывать время, но он чувствовал, что года утекают сквозь пальцы. К нему кто-то приходил, ничего не добивался, уходил и приходил снова. Последнее, что удерживало его в рассудке в этом страшном месте — имя мальчика, который сумел и не сумел выжить одновременно. Гарри Поттер.       Однажды перед ним оказалась газета, брошенный взгляд на которую возродил внутри зверя, готового бороться за жизнь. Министерский чиновник, принесший ее, испугался, позвал стражу, хотя Сириус не сделал ничего, кроме того, чтобы очнуться от многолетнего сна. Прошло двенадцать лет. Теперь он был готов.       План побега, прятки от охотников за его головой, место, способное его защитить — все это промелькнуло, как если бы было моментом кинофильма. Он вновь был на свободе, чувствовал этот замечательный запах свежего воздуха… видел потрясающе зеленые глаза. Да, конечно, он нашел его. Это было главной задачей Сириуса все эти двенадцать лет, которую реализовать он смог только сейчас.       Будь он тогда в образе человека, он не знал, как бы отреагировал. Закричал от счастья, что с ним все хорошо? Обнял бы? Или просто остолбенел. Бродяга же смог лишь зарычать, чем сильно напугал мальчика, тут же схватившегося за палочку. «Волшебник, Мерлин, волшебник!». Сириус не понимал, почему так радуется очевидному. Он просто радовался, что наконец видит его. Но что-то предательски скребло под кожей, не давая успокоиться, что-то неочевидное, чего он не мог понять, как бы не старался. Он подумал, что, вероятно, все же несколько ослабел рассудком.       Лишь несколькими месяцами позже, увидев Гарри вблизи, пытающимся задушить его от всепоглощающей ненависти, он вдруг понял. Это осознание прошибло его словно током, так, что он совершенно не сопротивлялся, задыхаясь в маленьких ручках. Спасти его смогло только своевременное появление Римуса, который ожидаемо и рассудительно принял его сторону. Но как можно было сосредоточиться, как можно было сражаться с Петтигрю, спасать Люпина от луны, а потом просто садиться на гиппогрифа и улетать в ночь, когда его Гарри был так близко. Он узнал, узнал его. Это был его мальчик.       Надо быть настоящим безумцем, чтобы не узнать того, кого любишь всю свою жизнь. Или он уже достаточно безумен, чтобы видеть то, что желает, в своем бедном крестнике?       Конечно, Гарри выглядел куда моложе, чем тот юноша, которого знал Сириус, но это совершенно ничего не меняло. Он смотрел в его глаза и, пусть видел там Лили, тонул в этом прекрасном омуте. Он, все еще опасаясь того, что его сочтут сумасшедшим, поделился своими мыслями с Римусом. С трудом, но тот смог подтвердить определенное сходство с давней любовью Сириуса, но объяснил это лишь тем, что оба Гарри были близкими родственниками Джеймса. Сириус и не ждал от него другого, но ему этого было более, чем достаточно. Чего ему недоставало, так это объяснений от самого мальчика, а еще его тепла прямо под боком.       Вернулся главный враг Сириуса, и он вновь стал мрачнее тучи, чем страшно напугал Люпина. Они видели, как страдает от этого Гарри, но были просто бессильны — Сириус чувствовал себя загнанным в мышеловку от невозможности разделить с Гарри эту боль. Он оказывал всю возможную поддержку, но видел, что этого недостаточно. Поэтому, когда он узнал, что ради какого-то несчастного шарика его крестник сломя голову помчался в Отдел Тайн, он, не раздумывая ни секунды, ломанулся вслед за ним.       Он бежал за Гарри, который бежал спасать его. Не нужно было мальчику никакое пророчество — ему лишь бы сохранить его никчемную жизнь, и Сириусу из-за этого хотелось разорвать грудную клетку Рэддла еще больше.       Схватка у Завесы накалила воздух до предела. Нервы Сириуса уже не выдерживали, с каждым новым заклинанием руки дрожали все больше, ярость подкатывала к самому горлу, а когда ему удалось удержать падающего прямо туда Гарри, он и вовсе чуть не сорвался на крик. Им удалось покинуть Министерство без потерь, но Сириус предчувствовал бурю, что настигнет его в доме на Гриммо.       Он так испугался, что сердце пропустило сразу десяток ударов. Он чуть самостоятельно не покончил с жизнью.       Гарри отправился заканчивать свой пятый год в Хогвартсе, а Сириус отправился домой, чтобы как следует покричать на Кикимера, который даже пожалеет своего хозяина и его нервную систему.       А летом, когда в августе крестник вернулся к нему, он попросил его о разговоре. Сириус насторожился.       — Что такое, малыш? — Сириус закинул ногу на ногу, отпивая кофе из чашки. В глазах Гарри напротив — море. Море, полное горящих чертей.       — Что такое? Ты серьезно? — было видно, что он закипает. Внутри Сириуса вспыхнул целый город, но он удержал лицо, лишь немного приподняв бровь. — Ты не отвечал на мои письма целых полгода, Сириус! Это было так сложно, да?! Я думал, что ты мертв!       Сириус смотрел на Гарри и не мог отвести взгляд. Его ярость мгновенно вернула его на пару лет назад, когда он так же зло кричал, что хочет убить его за предательство. Именно сейчас он выглядел точно, как Гарри из далекого прошлого, которого он тогда полюбил и продолжал держать в сердце до сих пор. Эти глаза продолжали отражать всю его жизнь, поэтому он не мог позволить себе сомневаться.       Да, возможно, что Азкабан отобрал у него последние капли разума. Да, он никогда не был обычным человеком. Но он гордо наплевал на все свои принципы, когда однажды увидел в своём крестнике того, кого любил всю жизнь.       — Сириус? — Гарри пощелкал пальцами перед его лицом. — Ты меня слушаешь? У тебя есть хоть одно весомое оправдание?       Сириус сфокусировал взгляд на нем — и снова утонул в этих глазах, просто захлебнулся в их потрясающей глубине. Замотав головой, он отрицал все, что может сказать дальше, если сможет открыть рот. На эти полгода он вновь практически замолчал, ожидая лишь встречи со своим Гарри. Да, он четко осознавал, что это не тот, кто уже много лет лежит в холодной земле, что это сын его лучшего друга, его крестник, подумать только! Вот только сердце, так долго любившее и обливавшееся кровью, ничто не могло обмануть. Он резко притянул к себе Гарри и увлёк в поцелуй. «Сейчас, вот сейчас он меня оттолкнёт». Гарри что-то невнятно пробормотал, но ответил на поцелуй, жадно впиваясь пальцами в тело, и Сириус понимал, что это правильно. Что так и надо.       — Ты не думаешь о том, что я твой крестный? — невнятно спросил он, когда ненадолго оторвался от манящих губ. Гарри лениво открыл глаза и посмотрел на него из-под ресниц с такой поволокой во взгляде, что это было даже слишком.       — Крестный… папочка, — задумчиво протянул Гарри, моргнул и перевёл взгляд ниже, на брюки Сириуса, которые уже заметно оттягивал напрягшийся член.       Сириус сорвался, опрокидывая Гарри на кровать. Он никогда ещё не был так зол на себя и одновременно возбуждён. Его возбуждал ребёнок! Ребенок, которого ты уже трахал, как подсказывал внутренний голос.       — Скажи, ты был там? — он отчаянно пытался добиться ответа, пока ещё мог соображать. — Скажи, был?       Гарри с тягучей ленцой потянулся, а потом приподнял таз и со вкусом проехался по возбуждению Сириуса своим. Тот вздрогнул, а Гарри озабоченно нахмурился.       — Но я ведь с самого рождения в твоём сердце, разве нет? — прошептал он, потупив взгляд. Сириус крепко зажмурился, выдыхая сквозь зубы.       Его рука тут же переместилась на ширинку крестника, расстегнула пуговицу и потянула «собачку» вниз. Гарри прерывисто вздохнул, теряя всю браваду, и будто бы подобрался. Сириус легко провёл подушечками пальцев по горячей плоти через ткань.       — Хочешь?       — Безумно.       — А любишь?       — Да…       Гарри задержал его руку на своём белье, а сам потянулся за поцелуем. Он получился смазанным, мокрым, но таким чувственным, что члены дернулись у обоих. Сириус сжал пальцы, и ему в губы полился сладкий, еле сдерживаемый стон. Он выпил его, как мёд, насладился им, а потом отпустил Гарри.       — Раздевайся, малыш. Чтобы я видел все.       Гарри улыбнулся и облизал губы.       — Если поцелуешь меня ещё раз, как в первый, я сделаю все, что ты попросишь.       Сириуса передернуло от воспоминаний, но прямо перед ним сейчас сидел живой, настоящий, любящий Гарри, позволяющий ему забыть прошлое и окунуться в настоящее. Он притянул его к себе за подбородок, подарив нежный, обещающий весь мир поцелуй. Поцелуй-любовь, поцелуй-надежду.       Гарри совершенно разомлел; он отстранился первым и, мягко упав на спину, потянул руки к пуговицам рубашки.       — Люблю, слышишь? — прошептал он тихо-тихо, но Сириус уже научился слышать эти слова. — Люблю.       Сириус не ответил, решив найти более удобное время для признаний позже. Он завороженно смотрел, как пуговица за пуговицей расстегивается рубашка, как оголяется широкая грудь, как съезжают с тела боксеры. Он вновь любовался им, понимая, что это именно то тело, которое он любил в Выручай-комнате. Внимание невольно перешло на мальчишеский член: он был небольшим, но самым лучшим для Сириуса. Наклонившись, он на пробу слизнул соленую каплю с головки, а Гарри откинул голову назад и снял очки, накрывая глаза рукой.       — Мерлин, я правда не смогу больше спать, не вспоминая это…       Его голос оборвался судорожным вздохом, когда Сириус взял в рот. Где-то внутри себя он понимал, что смазка требуется именно его члену, но не мог отказать себе в удовольствии помучить Гарри и понаблюдать за его бесстыдной красотой. Он задвигал головой, втянув щеки, а Гарри коротко простонал, запутывая пальцы в его волосах и чуть подталкивая. Сириуса это заводило ещё больше, и он, отстранившись ненадолго, произнёс ёмкое «Давай», а затем снова взял в рот и расслабил горло. Гарри вбивался недолго; на особо сильном толчке он неожиданно кончил, а Сириус закашлялся, отстраняясь. Его собственная эрекция больно впивалась в штаны, но он приказал потерпеть себе ещё немного, наслаждаясь видом распластанного по постели Гарри. Внезапно тот открыл глаза и сел на постели, а его расфокусированный после оргазма взгляд решительно остановился на Сириусе.       — Иди сюда, — позвал он, и они вновь слились в долгом, голодном поцелуе, словно кислорода вокруг было мало, словно пытались надышаться друг другом. Руки Гарри на ощупь расстегнули ремень и пробрались в штаны Сириуса, так правильно ложась на его член. Тот вздрогнул.       — Гарри… — он невольно толкнулся навстречу ласкающим движениям, и Гарри укусил его за губу, а затем сильно толкнул вперёд. Сириус упал, головой едва не задевая нижний бортик кровати. Гарри стянул с него штаны вместе с бельём, расстегнул рубашку, а потом нежно провёл рукой по члену. — Гарри… вот так, да…       Сириус сходил с ума, чувствуя горячий рот и скользкий язык. Он тяжело дышал, а во рту стоял вкус Гарри, вкус его губ и члена, терпкий аромат кожи. Тихие стоны то и дело срывались с губ, и он отчаянно закусывал ладонь.       — Да, вот так, хорошо… ох, Гарри!       Он старался держать себя в руках. Он не должен кончить от этого маленького рта, не должен, не должен! Он сильно толкнулся в горло Гарри, а потом схватил его за волосы и потянул наверх, к себе, сминая покрасневшие мокрые губы в ярком поцелуе.       — Такой вкусный… — зашептал Гарри, и Сириус оторвался от него, вглядываясь в глаза. Похоть, любовь, наслаждение. Зрачок почти затопил зеленую радужку, но даже так Сириус умудрялся тонуть.       — У тебя был секс до этого? — спросил он, чувствуя себя бесконечно старым. Гарри неопределенно пожал плечами. Сириус знал, что значит этот жест — секса не было, но растягивать себя приходилось.       Он мягко уложил его на лопатки, покрывая тело поцелуями. На шее остались багровые пятна, потом такие же появились на внутренней стороне бедер. Гарри в наслаждении вплетал пальцы в его волосы, массируя кожу головы, и инстинктивно вскидывая и разводя ноги, когда Сириус находил особенно чувствительные точки.       Ему было хорошо со своим мужчиной. Правильно. Никто никогда не посмеет сказать ему, что так нельзя — никто не узнает, как это хорошо.       Вскоре Сириус сам вскинул его ноги, широко их разводя, и медленно прочертил пальцем линию между ягодиц. Гарри чувственно вздрогнул и приоткрыл рот, а потом и принял в него настойчивые пальцы. Сириус почти задохнулся от этой картины и от мягкого языка, посасывающего подушечку одного из пальцев как если бы это был член. Он тут же поспешил вернуть руку к манящему входу, сразу же погружая палец внутрь. Гарри зашипел, но стерпел неприятные ощущения и даже двинул бёдрами на пробу. Сириус вставлял уже второй палец, немного помедлив, а потом уже с удовольствием наблюдая, как сходит с ума Гарри, когда внутри него пальцы разводятся в стороны и задевают чувствительную точку. Третьего пальца Гарри почти не заметил, судорожно сжимая в руках простынь, и Сириус прекратил мучения. Гарри тут же встрепенулся и потянулся к нему: поцеловал, опустился ниже и ещё раз взял в рот. Сириус даже отключился на время, и только когда понял, что начал сильно толкаться навстречу юркому языку, вновь уложил Гарри на спину и поднял его ноги.       — Я отдам все на свете, лишь бы видеть твои глаза, когда ты кончишь подо мной.       Гарри сглотнул, проводя рукой по собственному члену, и кивнул. Сириус сильно толкнулся, войдя полностью, и замер, задержав дыхание. Гарри под ним тихо пискнул.       Вот оно. Он чувствовал это снова. Они принадлежали друг другу целиком и полностью, и это было тем, что разбивало и одновременно склеивало сердце Сириуса.       Гарри медленно простонал что-то, но Сириус не разобрал слов, медленно отстраняясь и сближаясь вновь. Размеренные движения, сопровождаемые его вздохами и приглушенными стонами Гарри, а потом и звуками развязных поцелуев. Они отдавались друг другу полностью, словно были чем-то неразделимым. Сириус вдруг застонал: Гарри сжался вокруг него, кончая второй раз, и их стоны слились в идеальную мелодию страсти, наполняя комнату. Сириус не смог продержаться дольше, накрываемый оргазмом, которого так долго ждал. У Гарри был слегка забрызган живот, однако Сириус быстро это исправил, пачкая его полностью. А потом едва удержался, чтобы не упасть сверху, но вовремя сумел отстраниться и опустился на холодные простыни рядом.       Гарри счастливо повернул голову и чмокнул его в макушку, когда смог дотянуться. У него все ещё мелко дрожали ноги, а дыхание было сбивчивым, но словно в такт со вздымающейся спиной Сириуса рядом. Пролежав неподвижно несколько минут, Гарри приподнялся в поисках палочки, но Сириус остановил его, поднимая голову. Он вдруг наклонился и широко провёл языком по животу Гарри, слизывая следы их страсти. Тот промычал что-то нечленораздельное, вновь запуская пальцы в волосы. Сириус улыбнулся мысли, что теперь чувствует себя котом куда больше, чем собакой.       Наваливалась дремота. Гарри, все-таки применивший очищающее, спокойно дышал в его объятьях, видя уже десятый сон. Сириус наблюдал за ним, а глаза закрывались, отправляя в мир грёз и воспоминаний.       Но даже когда он засыпал, он знал. Когда проснулся следующим утром абсолютно счастливым, потому что под боком у него сопел лохматый мальчишка, он знал. Когда Гермиона однажды втайне поведала ему, что Гарри давно от него без ума, тот покивал, посмеялся, но он знал.       И когда он видел цепочку на его шее, подозрительно похожую на цепочку от маховика времени, он знал. И когда накладывал заглушающее заклятье, чтобы никто не слышал, как громко стонет под ним его крестник, пока он втрахивает его в кровать, он знал.       Он знал, что его сердцем и телом обладал только один Гарри, и был уверен в том, что прав.