Пока горит огонь в камине

Северус устало распахнул дверь и, подволакивая отекшую ногу, переступил порог дома. Без сна он был уже третьи сутки, о чем красноречиво говорили круги под глазами и осунувшийся вид, как никогда точно придающий ему вид колдуна, оставшегося без крови младенцев. Конечно, винить в глупости кроме самого себя было некого — он не позаботился о том, чтобы привязать глупое животное. Нечему было и удивляться, что конь сбежал , оставив его в Годриковой Впадине ночью, без шансов добраться обратно в город. Следующий день пришлось потратить на дорогу. Возможно, выглядел он действительно мрачно — все путники, что замечали его издалека сворачивали и исчезали. И, может быть, он ковылял бы и дальше, но успел поймать прыщавого парня извозчика и, пригрозив проклясть его до седьмого колена, заставил довезти до хотя бы стен города. От воспоминания Снейп досадливо поморщился — к вечеру он станет настоящим исчадием ада, как будто всех остальных слухов недостаточно. Уставшими и подрагивающими руками Северус стянул с себя влажную мантию и бросил ее бесформенным кулем у порога, а сам поплелся к камину. Он устало опустился на колени, и попытался поджечь заготовленные дрова. Огонь вспыхнул, и маленькие язычки побежали по поленьям. Снейп со вздохом прислонился спиной к стоящему позади креслу, дергая озябшими плечами и прикрыл глаза. Отвратительное чувство тоски склизкой рукой скрутило внутренности. Все как обычно, теперь всю следующую неделю он будет пытаться привести себя в более-менее стоящее на ногах тело, способное выбраться из кровати и без ошибок сварить лекарство от простуды. В каждом году была такая дерьмовая неделя, похожая на гнилостный илистый омут, засасывающий все глубже. Снейпу от всего хотелось сбежать, проснуться и втянуть в себя воздух без запаха осени. Но вместо этого он все глубже погружался в воспоминания, до бесконечности прокручивая в голове то, что мог бы сделать и то, чего не сделал. Остроумные ответы и гениальные идеи, пропадающие в пустоте. Если бы жизнь давала второй шанс..! Нет. Вместо этого он становился бесправным зрителем того, как своими руками ломает себе жизнь. Каждый может перенестись в свои двенадцать лет. Кто-то вспомнит детство, и с восторгом улыбнется, вспоминая когда-то разбитые коленки, знакомый вкус молока с медом и добрую мамину улыбку. Снейп же о своем детстве ничего хорошего сказать не мог. Для него оно слишком прочно было связано с запахом гнилой капусты, застоявшейся воды и полусладким запахом трухлявых поленьев, которые жгли в бочке, чтобы согреться, обитатели Паучьего тупика. Он с жалостью вспоминал замученные и уставшие глаза матери и с неприязнью — грубые, неприятно жесткие руки Тобиаса Снейпа. Только несколько моментов были действительно дорогими и ценными, которые хотелось хранить в памяти, и все они были связаны с Лили Эванс. Лили была… как надежда на другую жизнь. Что все может быть лучше, чем есть. Что он не проживет всю жизнь в вонючем тупике, сменив прежнее поколение пьяниц. Может быть, это было глупо, но иногда Северусу казалось, что он полюбил ее, потому что с ней все казалось возможным. И потому что она верила в то, что оборванец из трущоб может достичь чего угодно. До Лили Эванс его жизнь была ужаснее некуда, с ней все по-прежнему было ужасно, но… Вместе с Лили Эванс появилось «но».

§

Чтобы понять, что такое Паучий тупик, достаточно представить место, полное безнадежности. Нестройно, опираясь друг на друга, теснились дома. Узкие и кривые, каждый из которых так и норовил заехать соседнему дому по фасаду или залезть на него. Темные кривые лестничные пролеты, слишком узкие даже для одного, со сломанными и скрипучими ступенями, были заполнены ужасным запахом, оставшимся от грязной воды, которую хозяйки сливали прямо на ступени, как бы моя их, но вместо этого делая шансы пройти по лестницам, и без того маленькие, почти невозможными. Везде стояла ругань тех, кто упал или промочил в помоях ноги, пробираясь на ощупь в полнейшей темноте. Они поскальзывались и пытались ухватиться за стены, которые оставляли занозы в руках, или за перила, сдирающие кожу с пальцев, а потом все равно падали с ужасным грохотом, ругались, поднимались и ползли вверх в свои пенаты. Квартиры на верхнем этаже были маленькие и холодные, с перекошенными стенами, там обязательно протекала крыша, а под балками потолка бегали тощие крысы. А на первом этаже квартиры были холодные и вонючие, с дверью посередине лужи из грязной воды, в них было почти невозможно дышать от запаха сточных канав, а под кроватями обитали мокрицы. Снейпы жили на третьем этаже, где-то посередине, и потому им достался холод, тощие крысы и отвратительный запах. Их окна с треснувшими и грязными стеклами выходили внутрь дворика — колодец с мутной водой, груда щебня, досок и полусгнивших дров. Квартиру они снимали у жуткой карги, которая являлась за деньгами и никогда не делала поблажек. Или деньги, или «выметайтесь из квартиры, грязные черти!». В детстве Северус и не представлял, что есть люди, которые живут по-другому. Весь его мир вращался вокруг Паучьего тупика с его негласными законами и хмурыми жителями. И он даже не догадывался, что среди всей рабочей нищеты ему повезло намного больше, чем остальным. Его мать жила в тупике не с рождения. Ее привел сюда Тобиас, и никто не знал, откуда она взялась, но Эйлин была образованнее любого другого и многому научила своего сына. Пусть она не рассказывала Северусу о мире, но охотно учила тому, что знала о науках. И нелюдимый, необщительный мальчик вместо общения и игр с детьми впитывал знания как губка. А еще в их дворике в маленькой пристройке жил старик Диппет — старенький священник, которому государство платило крохотную пенсию за выслугу лет. Спасаясь от одиночества, он охотно проводил время с Северусом и даже делился с ним самой большой драгоценностью — книгами. Это были книги о травах и об алхимии, о рецептах и медицине. Они склонялись над ними и вместе изучали, разбирали страницу за страницей. Другая жизнь казалось невозможной, а потому Северус снисходительно относился к окружающему миру, и ничем не интересовался, кроме заветных талмудов. Потом его обязанностью стало помогать на рынке в лавке Тобиаса и… обычно про такое говорят «переломный момент». А как иначе назвать осознание того, что жизнь может быть другой? Не обязательно жить в Паучьем тупике, носить рванье, есть на ужин постный капустный суп и получать тычки. Почему люди могут носить красивую сверкающую одежду, есть изумительные пирожные и жить в роскошных домах, окруженных садами, а Северус Снейп этого не достоин? Мир не был так прост. И за пределами Паучьего тупика тоже было сложно, тяжело и не радужно, но мальчишка, каким он был тогда, этого не видел. Он видел только то, чего никогда не имел и что хотел бы получить. Северус понял, что такое злость до стиснутых зубов и сжатых кулаков к чистым детям в новых платьицах и костюмчиках. Кажется, зависть, а следом ненависть стали первыми осознанными эмоциями к людям. А потом пришла безнадежность от того, насколько нечестный мир вокруг. У одних было все, а у других — ничего. До появления Лили Северус даже не верил, что сможет выбраться из Паучьего тупика. Слишком ярким был пример соседей, которые поколениями жили в квартирках с узкими лестницами — рождались там и умирали. Сначала работа в лавке была возможностью узнать другую жизнь, а потом Северус стал чувствовать себя слишком ущербно — тощий, с большим носом, жирными волосами до подбородка и недружелюбными черными глазами. Снейп не вписывался в этот новый мир, выделялся. Он часто замечал жалостливые и надменные взгляды, брошенные в его сторону, а потому ему хотелось исчезнуть ото всех, чтобы его оставили в покое. Он хотел вернутся. Его безнадежный тупик выглядел безопасным. Никто не удивлялся и не смотрел на Северуса, как на чудную зверушку. Никто не тыкал в него пальцами и не пялился на одежду, состоящую из заплаток. В Паучьем тупике так одевались все и жили так все. Напрасно по утрам Тобиас ругался и грозился прибить лодыря-сына. Северус никогда не отзывался и вылезал из укрытия только после ухода отца, чтобы уйти в пристройку во дворе — к книгам. Нельзя сказать, что он вычеркнул полностью людей на рынке, ненависть к ним была жива и вспыхивала особенно остро по ночам, когда ничто не могло успокоить беспокойные мысли. Но в конце концов ему пришлось смириться и с рынком, и с работой. И не то чтобы у него был выбор. Эйлин заболела, а потому не могла больше помогать мужу, и Северусу пришлось забросить книжки. Тобиас хватал его за воротник и тащил с собой, не слушая ничего и периодически отвешивая пинки за нерасторопность или по другой причине, которая приходила ему в голову. В конце рынка был маленький навес без названия, где Тобиас Снейп мастерил дешевые грубые башмаки, и торговался, ругаясь так, как умеют только большие пьяницы и плохие башмачники. Северус был там как подмастерье и награждал его за работу Тобиас так же как подмастерье — тычками, шлепками, руганью. Работали они плохо — Северус больше рассматривал искоса неприятную сгорбленную над работой фигуру отца, чем занимался каким-то делом. И именно тогда в его мстительные мысли вторгся рыжий солнечный лучик — мальчишка, уверенный, что улыбки не существует, увидел, как вечно угрюмый и злобный пьяница улыбнулся — легонько приподнял уголки губ, по-доброму, без усмешки. Это и была Лили Эванс с ее рыжими лохматыми косичками. Она махала Тобиасу руками, как маленькая ветряная мельница, и нелепо подпрыгивала на одном месте. Ее утащила за руку красивая статная женщина с рыжеватыми волосами, которую Северус определил как миссис Эванс. После этого он ни разу о ней не думал. Точнее, старался выкинуть эту встречу из головы — ничем хорошим она бы не закончилась. Но чем больше старался, тем больше думал о маленькой Лили с ее веснушками, торчащими косичками, детской радостной улыбкой и ямочками на пухленьких щечках. Выбросить из головы Лили Эванс он так и не смог. Ни тогда, ни сейчас.