Рука в руке

Пробуждение — сложный и непродуктивный процесс, который с каждым годом кажется Айзаве Шоте все менее полезным. За последние шесть лет он и вовсе потерял смысл, поскольку в реальном мире осталось поразительно мало вещей, которые для него имели ценность. Но за то время, что он находился на покое, у него какой-то магией установился режим, и просыпаться приходилось просто по той причине, что он выспался. Айзава Шота — выспался. Звучало по-прежнему странно. Постель ощущается неприятно нагретой, и Айзава не задерживается в ней и на минуту после того, как он ощутил себя полностью проснувшимся. Выбирается он из кровати, так и не открывая глаза — лень. Похоже, невыносимая, ненормальная лень — его личный компромисс с тем фактом, что теперь все его часы сна идут подряд и в полагающееся время суток. Он на ощупь заворачивает в ванную, откуда направляется в кухню, где тянется рукой к тому месту, где обычно находится кофейник, но его ладонь шлепает по пустому месту. Вся рука непроизвольно напрягается волной от пальцев до плеча. Вещи не на своих местах вызывают у него сильное раздражение, даже сильнее чем раньше. Беспорядок равняется большому количеству лишних движений. Шота проводит рукой по столешнице, надеясь, что кофейник просто находится на несколько сантиметров правее или левее, возможно, по вине его бестолкового сожителя. Но нет. Его уже слегка дрожащую ладонь мягко переворачивают. «Эй, ты в порядке?» — ощущает Айзава. — Да, — отвечает Айзава. — Но еще две минуты без кофе, и я пойду на улицу бить людей. По мягкому короткому выдоху Шота понимает, что Хизаши улыбается. «Подожди, я позабочусь об этом.» Слева раздается звяканье тарелок в раковине, и Айзава внутренне чертыхается в собственный адрес — это он вчера забыл помыть посуду. А Хизаши ему не напомнил. Ямада в последние годы стал неуважительно и неприлично ласков по отношению к нему, и, хотя некоторая кошачья часть Айзавы не против, иногда это даже раздражает. Но сейчас ему мягко и тепло, и он может представить, как лучи солнца путаются в светлых волосах Хизаши и играют бликами на воде, льющейся ему на руки. И вся кухня их, в пастельных тонах, выглядит чудесно по утрам, именно в свете такого солнца, тепло которого касается кожи приятно и ненавязчиво. Айзава выдыхает и открывает глаза. Навстречу черноте. Полной, бесцветной, той самой, которая стояла у него перед взглядом уже шесть лет. Последнее, что запомнил профессиональный герой Айзава Шота, — красный. Глаза, которые он не закрывал долго, дольше чем за всю свою продолжительную — длиннее, чем у многих юнцов, чьи дебюты были на его памяти, и ради чьих скоропостижных похорон ему приходилось вытаскивать свой единственный приличный костюм с мыслью, болезненно бьющейся у него в голове: «на его месте никогда не будет моего ученика», — карьеру про, казалось, трескались от напряжения, высохшие, как камни. Даже мышцы, которые удерживали его веки в одном положении, уже просто рвались, во всяком случае, по ощущению. Но он не мог их закрыть. Невозможность закрыть глаза превышала невозможность держать их открытыми во столько раз, сколько людей полегло от руки и причуды этого безумного ребенка плюс сколько их поляжет еще, если он не выполнит свою работу. Мик еще был где-то там, спасал людей, и Айзава предпочел бы, чтобы так оно и оставалось. Если бы он был здесь — Айзава бы волновался больше, потоотделение бы повысилось, и ему бы начало заливать лицо. И прости-прощай активная причуда. Поэтому он сидел на Шигараки, придавливая его к полу и удерживая за обе руки, в полной тишине: Шоте пришлось завязать Томуре рот. Тот долгое время шипел оскорбления и безумные фразы, уже знакомые Айзаве со времен битвы в USJ, а потом Айзава понял, что Шигараки может плюнуть ему в глаза и поспешил заткнуть его. Он не мог рискнуть его вырубить: было неизвестно, остановится ли безумная причуда Шигараки, даже если он будет без сознания. Так что Айзаве нужно было его контролировать. Постоянно. Не сводя с него взгляда. Пока эти чертовы проблемные дети, Мидория и Бакуго, не уберутся отсюда куда подальше, пока все его ученики, друзья, коллеги и обычные гражданские не окажутся вне радиуса, внутри которого даже одного мига хватит, чтобы волна разрушений Шигараки накрыла их… пока не произойдет что-то, что позволит изолировать Шигараки от того, что стало Айзаве дорого. Ямада говорил, что Айзава по-дурацки выглядит в пресловутом единственном приличном костюме. Это была его последняя мысль. После нее по краям поля зрения поплыло красное марево, что-то на краю сознания на мгновение поняло, что это значит, но немедленно отвлеклось на крики и рев снаружи. Оставшиеся Ному снова активировались. Айзава услышал невыносимый пронзительный визг Мика, показавшийся ему райской музыкой. А затем все обрушилось. Висящие на остатках силы воли очки печально крякнули и раскололись. Лицо Айзавы, с по-прежнему широко распахнутыми глазами впечатало в бетонный пол, усыпанный осколками стекла, выбоинами и каменной крошкой. Красное марево расползлось и сгустилось, и на мгновение Айзава ощутил боль. И все исчезло. Айзава не будет врать, что, очнувшись в больнице слепым и безработным (его первая мысль), он был спокоен и готов ко всему. Он не будет врать, что ему не приходила мысль о побеге. О необратимом. О том, чтобы насовсем. И он не будет врать, что некоторые из шрамов на своем теле оставил не он сам, когда ночью просыпался от кошмаров, вскидывался, и смотрел в пустоту, напрягая бесполезные остатки глазных яблок, пытаясь понять, что есть реальность. Но Хизаши. Если бы не Хизаши. Будем лаконичны — он неплохо отхватил своего, так же, как и Хизаши, который был рядом с ним все это время. Айзава привык к его голосу, привык чувствовать его рядом с собой, его кожу, его дыхание, его стук сердца. А внешность? Ее Айзава знал наизусть. Врачи объяснили им обоим, что пока что современной медицине не представляется возможным вылечить травму такого уровня. Айзава хмыкнул на выражение «пока что» и вычеркнул его из памяти, на всякий случай. Не хватало ему на что-то понадеяться, а затем разочароваться. Он просил Мика описать его нынешнюю внешность. «В прошлый раз был стильный шрам под глазом, а сейчас что?» «Еще больше стильных шрамов на глазах, » — помявшись, ответил Мик, и Айзава не стал переспрашивать. Шигараки не удалось тогда схватить. Айзаве, конечно, долго и пафосно объясняли, насколько он ни в чем не виноват, и что он вообще самый геройский герой изо всех геройских героев, и все это волновало Айзаву примерно так же сильно, как таракан с ближайшей помойки. Конференцию проводили какие-то лбы из правительства, а не его коллеги, что уважения ко всему этому мероприятию Айзаве не придавало ни на йоту. И только костлявое доброе прикосновение Тошинори, который по долгу службы ветерана геройского дела был вынужден страдать там же вместе с ним, и его мягкий и легкий, такой же, как и он сам, шепот, поведали Айзаве то, что его интересовало. Поведение и судьбы его учеников. Ранен был только Мидория по вине собственной причуды, и Токоями успел отхватить, пока вместе с Фэтгамом уносил тяжело раненого Ястреба. Айзава тогда просто поблагодарил Тошинори. А за углом, когда рядом чувствовался только Ямада, он просто осел на пол и уткнулся лицом в дрожащие локти. Он не знал, проходили ли еще люди в коридоре за следующую четверть часа, но в этот момент он был наедине с собой и с Хизаши, и Хизаши был наедине с ним. Каким-то естественным путем они с Хизаши съехались. Это произошло абсолютно незаметно: просто Айзава ночевал у Хизаши, дневал у Хизаши, а затем из абсолютно пустой квартиры Айзавы спальный мешок и чемодан переехали в квартиру к Хизаши. И только через пару месяцев Ямада вопросил, будет ли Айзава сдавать свое «бывшее жилье», и Айзава осознал. А еще через две недели зазвонил телефон и голос Незу мягкой сталью осведомился, когда Айзава собирается выходить на работу. Вначале Айзава не понял, а потом, как говорится в интернете, как понял. Конечно, проводить уроки было непривычно по началу, пока Айзава не научился пользоваться специализированными гаджетами, но он понял, что сильно недооценил как технические возможности Юэй, так и то, насколько в нем, оказывается, нуждались как в учителе. Это приятно льстило. Да, Айзава не мог наблюдать в одиночку за тренировками, включающими в себя физическую активность, но он по-прежнему мог читать лекции по теоретической героике, как и раньше, и даже — при помощи некоторых нововведений — проверять задания и тесты. И, что было бесценно, — он мог видеться и разговаривать со своими учениками. Все началось с того, что после урока ему послышались неуверенные шаги, переходящие во все более и более твердые, которые он безошибочно идентифицировал как принадлежащие Мидории. Он тяжело вздохнул и обернулся. Он догадывался о сути предстоящей беседы, и она его совершенно не радовала. Тихий вертикальный «шурх». Айзава вздохнул и переместил ладонь вперед, которая безошибочно утыкнулась в курчавые волосы Изуку, который стоял перед ним, склонившись в глубоком поклоне. Неизвестно, были ли рядом с ними другие люди, но, в любом случае, в классе было абсолютно тихо. — Простите, — сдавленно прозвучало снизу. — Это вы из-за меня кинулись тогда… на Шигараки. Мне нельзя было поддаваться эмоциям и гнаться за ним… и Каччана надо было удержать. Сбоку раздалось раздраженное и одновременно виноватое сопение, и Айзава понял, что Бакуго находится здесь же. Только извиняться это колючее, жесткое, несчастное существо умело гораздо хуже Мидории, и он это хорошо знал. — Садитесь, — велел он своим проблемным детям, — поговорим. Они просидели тогда до поздних сумерек. Где-то посередине их посиделок за Айзавой зашел Мик, и остаток вечера они провели вчетвером. Долгое время Айзава говорил один. Он спокойно и обстоятельно объяснил все аспекты своего увечья (слава Всемогущему и Хизаши, что он уже прошел через фазу принятия), почему сейчас оно не лечится и шансы на выздоровление. А затем уже менее ласково и чуть тверже добавил необходимые наставления. Что в жизни у обоих пацанов будут случаи, и не один, когда люди будут раниться и умирать у них на глазах, и иногда — ради них самих. Что сами они будут часто жертвовать собой, потому что именно в этом состоит их работа. И чтобы они не смели больше к нему приходить, прибегать, приползать, и так далее с такими жалкими выражениями лиц (он сделал ставку и, услышав удивленные выдохи, усмехнулся про себя) и не менее жалкими словами, чтобы возносить его до небес просто за выполненный долг. Дальше они все просто сидели и болтали. Точнее, говорили в основном Мик и Мидория, нашедшие друг друга не только как учитель и ученик, но и как музыкант и фанат, а Айзава и Бакуго выдавали редкие язвительные фразы и неопределенные звуки, призванные выразить их отношение к темам разговора. Было громко, тепло и лампово, и когда на следующий день они обнаружили себя снова такой же компанией в том же классе, то никто не удивился. Через два дня группа пополнилась Ураракой, Асуи, Иидой и Киришимой. Потом, будто бы случайно, к ним забрел Тодороки, а за ним Яойорозу. А затем постепенно подтянулись все остальные, по крайней мере, из класса А. Примерно в это же время стало общеизвестным то, что они с Хизаши во всех смыслах вместе, и Айзава даже как-то не особенно взволновался, когда это произошло. Фурор эта новость вызвала, но в радостном модусе. Тодороки и Мидория вежливо поздравили, Киришима отреагировал восторженно, визги некоторой преимущественно женской части класса они с Миком предпочли пропустить мимо ушей. Были и нестандартные реакции — обморок Минеты, многозначительное «тьма начала рассеиваться… но это ненадолго» от Токоями. Но, в целом, все прошло гладко. Из других классов тоже периодически заходили — Шинсо так вообще стал одним из завсегдатаев, почище некоторых А-классников. Не отказывались посидеть вместе с ними и учителя — Всемогущий, Полночь, Влад заходили постоянно. Потом посиделки, ради общего удобства, перенеслись в общежитие класса А. Разговаривали о жизни, делились опытом, делали домашнее задание (Айзава запоздало попытался прекратить эту практику, но в итоге сдался — тем более, таким образом учили гораздо лучше, чем раньше). И было хорошо. А поздние вечера, ночи и утра принадлежали им с Хизаши, вдвоем. Взаимные прикосновения, мягкий искусный голос Хизаши и тихий ответный смех Айзавы, который звучал так редко, и всегда — по вине и ради Хизаши. Айзава жил звуками, запахами и тактильными ощущениями и понимал, что все не так плохо. Совсем не так плохо. В какой-то день Мик не пришел вечером. Айзава неуютно ощущал себя в течение всех посиделок и рано ушел домой, отказываясь от помощи, чтобы не расстраивать своей кислой рожей общий позитивный настрой. Он просидел за кухонным столом пять часов, слушая какой-то случайный плейлист в одном наушнике, напряженно ожидая хоть какого-то сигнала и молясь о том, чтобы этот сигнал не был визуальным. Это была осень, воздух был прохладным и приятным, у окна в кухне было хорошо, но на душе скребли кошки. Около десяти часов вечера полил дождь. А в десять часов пятьдесят три минуты зазвонил стационарный домашний телефон, и через две минуты разговора Айзава сорвался в больницу Таканава. Неприятный сухой женский голос сообщил ему все, что нужно было знать, после чего Айзава нетвердыми шагами зашел в палату и опустил голову куда-то на неудобный пружинный матрас, краем уха слыша мерное пиканье аппарата жизнеобеспечения. А затем на его голову опустилась рука с длинными пальцами, и Айзава ее перехватил и сжал каменной хваткой, ощущая ответное судорожное сжатие, выпрямился и зашептал что-то успокаивающее и бессмысленное в ухо Хизаши, понимая, что ни одни слова сейчас не помогут. В отличие от него самого, Ямада Хизаши потерял все. Профессиональный герой Сущий Мик сегодня в девять тридцать шесть был втянут в уличный конфликт с семью злодеями, угрожавшими группе гражданских, которые охарактеризовали себя как последователей Лиги Злодеев. Подтвердить их связь с этой группировкой не удалось. Шесть злодеев, обладавшие различными причудами (кислотный плевок, частичный паралич, каменные лианы, ногти-мачете, электрическое прикосновение и лавовые волосы), были успешно повержены героем, но седьмой злодей, чьей причудой являлось ядовитое дыхание, успел нанести герою значительные травмы — яд успел проникнуть в дыхательную систему, вследствие чего у героя была повреждена гортань и голосовые связки. Яд оказался с замедленным действием, и в течение сорока минут про-герой Сущий Мик не получал необходимой медицинской помощи, а, напротив, активно помогал полиции и другим про-героям, в том числе с использованием причуды (разбивая на высоких частотах куски хрупких материалов в завалах и вызывая помощь)… Если вкратце, то вместо горла и голосовых связок у Хизаши осталось натуральное месиво. Гортань спасли, что помогло ему выжить, но голос и речь ему не светили, при всей современной технике и причуде Исцеляющей девочки. Навсегда. Только ночью Шоту ударило осознание, что он больше не увидит и не услышит Хизаши. Они остались вдвоем, один — без возможности увидеть другого, другой — без возможности дать о себе знать первому. Ну, по крайней мере, так они думали. Ямада в больнице находился недолго: его травма была серьезна, но лечилась недолго, по той причине, что она не лечилась. Эти дни Айзава находился рядом с ним практически постоянно: ночевал в палате в спальнике, шел в школу, раздраженно отмахивался от вопросов и соболезнований, проводил полагающиеся два-три урока, и спешил в больницу, где ел, работал и говорил с Хизаши. Айзава говорил много, необычайно много для себя, и старался постоянно держать Хизаши за руку, чтобы хотя бы по сжатию руки понимать его реакцию. Конечно, Хизаши начал пользоваться озвучивателем написанного на телефоне, но эта безэмоциональная электроника передавала чувства сумасшедшего, яркого Хизаши так же хорошо, как кусок картона. А потом они вернулись домой. Ладони и пальцы Айзавы и Ямады были сплетены между собой, когда они переступили порог, и Айзава почувствовал, как у его любимого человека прошла дрожь по телу. А когда они легли спать в одну постель, в первый раз с того дня, Хизаши заплакал. Тихо. Ямада все делал теперь тихо, до ужаса. Просто он обнял Шоту поперек живота, уткнулся ему лицом между ребер, и Айзава почувствовал, как намокает его пижамная футболка, и сильно, толчками, содрогается тело Хизаши. Это было страшно. Айзаве никогда не было так страшно, даже когда на него со всех сторон рвались злодеи в USJ, даже когда лес вокруг горел синим пламенем. Страшно — это когда самый солнечный человек в твоей жизни на глазах ломается и затухает, хотя ты всегда считал, что он сильнее тебя, намного, во много раз. И Айзава взял этот страх, схватил его за горло, посмотрел ему в глаза и сказал ему в лицо то же, что прошептал в тот же момент на ухо Хизаши: «Все будет хорошо. Мы справимся.» Он почувствовал четкий кивок Ямады себе в живот, зарылся пальцами ему в волосы, обнял, и они заснули тогда. А наутро они начали приводить жизнь в порядок. Хизаши действительно пострадал больше, чем Шота. Айзава потерял лишь одну из двух работ, а Хизаши все три свои. Он не мог быть действующим героем без своей причуды, не в тридцать один год. После долгой и нелегкой беседы с Незу они втроем согласились, что и учитель английского языка, который не может проводить практику, — не лучший вариант для топовой академии героев. Радиодиджей… ну тут понятно. Конечно, как герою-ветерану ему полагалось пособие, но Ямада ненавидел висеть на чужой шее. И через четыре года он снова вернулся в музыку — как композитор и исполнитель-инструменталист. Айзава радовался мысленно, а вслух проклинал тот день и час, когда они с Ямадой поскребли по сусекам и купили электрогитару. Хизаши в ответ улыбался (Айзава научился это чувствовать — в комнате будто становилось теплее), и целовал его в макушку. Да, Хизаши понтовался ростом и каблуками, в этом плане ничего не изменилось. Они оба выучили код Лорма — язык, где для передачи информации служили нажатия на ладони друг друга. Ямада немедленно начал злоупотреблять новоприобретенным навыком — нередко Айзава ощущал прикосновения не пальцев, а губ, и саркастически вопрошал: «Это ты со мной флиртуешь, или дело говоришь?». Постепенно Айзава начал служить синхронным переводчиком между Ямадой и их общими знакомыми. И их общение пришло почти к тому же, что и раньше. Голос Ямады, впитанный Айзавой за годы общения на клеточном уровне, четко звучал у него в голове при каждом легком мазке его пальцев по его ладони. Они были вместе, в высшем смысле этого слова. Пусть у них осталось только одно общее коммуникативное чувство — осязание, им было этого достаточно, и они сумели восполнить все остальное за эти шесть лет. Кофейник закипает на плите, и Хизаши спешит, шаркая тапочками-шлепками, снять его. Через пару минут по ладони Айзавы хлопают, тот говорит «спасибо» и тянется левой рукой к чашке с кофе, которая, он знает, ровно перед ним. Правую руку он привычно кладет ладонью вверх на стол. Спасибо жизни и тренировкам за профессиональную амбидекстрию. — Сегодня Кёка будет, ты знаешь? — говорит он в ту сторону, откуда послышался только что скрип стула. «Ага. Моя девочка вернулась с покорения новых горизонтов.» — А кто мне заливал еще вчера, что не заводит любимчиков. «Шо-чан, моя ученица прилетела с заграничного турне с собственным альбомом. Я могу позволить себе момент гордости?» — Да-да. «Но пусть все-таки Денки-бой осадит коней в ее направлении.» Шота громко и насмешливо фыркает. — Главное, при них это не скажи, а то с нынешними навыками их мы будем оттирать твои наэлектризованные останки со стен. «Он ее не заслуживает.» — Так и про Момо говорили вначале, а сейчас она носит фамилию Тодороки, и люди уступают ей дорогу на улице, — Шота допивает кофе, встает и потягивается плечами, не отнимая руки у Хизаши. Он ощущает частые резкие выдохи на своей ладони: Хизаши смеется. «Справедливо.» Через час они уже на месте. Ощущая под подошвами узоры плитки на дорожке, Шота может вообразить всю стеклянную громаду Юэй перед собой. Они идут с Хизаши за руку, как обычно, но времена, когда Айзава волновался о том, как на это глядят другие люди, прошли еще до того, как он сам потерял возможность глядеть на что-либо. Дорогу до своего класса Айзава помнит наизусть, а там его уже встречает радостный гул голосов. — Так, всем встать! — это, конечно, Иида. Его голос в последние года стал совсем низким, и сам его бывший ученик вырос и раздался в плечах со времен дебюта, как героя. Ну что поделать, его причуда требует долгих тренировок на общую выносливость, и с ними увеличивается мышечная масса. На шестом месте в рейтинге держится, как скала. — Заткнись, и сядь на место, четырехглазый, мы выпустились четыре года назад, — Кацуки. Первый герой в рейтинге героев и девятый — в рейтинге популярности. Айзава может уважать это соотношение. — Бакуго-кун, имей уважение!.. — Давайте не будем ссориться прямо вот так сразу! — врывается голос Урараки Очако, первой героини в рейтинге популярности и пятой — в общем. Бывало, что ее обвиняли в особых отношениях то с первым, то со вторым героями рейтинга и в накручивании голосов по этой причине, но с возрастанием количества людей, которых она вытаскивала из-под завалов и катастроф, отшвыривая редкие здания в опасной близости от корреспондентов желтой прессы, не убирая с лица милой улыбки, подобных статей становилось все меньше. — Мик передает, что еще немного, и вы по децибелам перегоните его в его лучшие годы. — не выдерживает Айзава, по привычке заходя за кафедру, а затем вспоминая, что для этих уже-не-совсем-детей он больше не учитель. Он заранее нарочито устало вздыхает, садится на ступеньку, которая отделяет пространство у доски от остального класса, ощущает, как Мик садится рядом с ним, а затем слышит полную установившуюся тишину, и невольно улыбается. Хорошо он вбил дисциплину в эти непоседливые головы, однако. Слышится шорох отъезжающей двери, а затем класс взрывается. — Кёка! Джиро-сан! — по классу идет гул, а чувство присутствия Мика под боком у Айзавы на мгновение исчезает, и через секунду левее раздается мягкое «бум» и сдавленное женское «ой», а потом смех. Айзава соображает, что Мик сто процентов полез обнимать воспитанницу, но не рассчитал разгон. А через минуту его шею тоже обвивают тонкие руки Кёки, и Шота в ответ похлопывает ее по спине. Следующие десять минут проходят в веселой сумятице приветствий и объятий, которые Айзава с Миком терпеливо пережидают, понимая, что прерывать это священное действо нельзя. А после этого они просиживают еще много часов, просто разговаривая, как тогда, в старые добрые. Айзава все еще ведет уроки в Юэй, но нового класса он под свое руководство так и не взял, и вряд ли возьмет: слепому бывшему герою под сорокет не пристало брать под свое крыло и ответственность новую ораву воинственно настроенных малолеток. Ему достаточно и того, что как минимум каждый месяц в общем чате, в который его затащили-таки неутомимый Иида и убедительная Момо, появляется энергичное сообщение от, как правило, Киришимы или Мины: «А давайте в пятницу снова встретимся!» И так они и собираются. Вначале жертвой всеобщего внимания традиционно становится Мидория. Зрелище того, как новый Символ Мира, второй (был бы первым, если не жуткого вида травмы) герой рейтинга и победитель Лиги Злодеев со своей ставшей за шесть лет внушительной мускулатурой, аккуратно пятится к стене, не выдерживая натиска Айзавы, который компенсирует недостаток килограммов мышц моральным давлением, уже давно стало всеобщим любимым шоу. Когда места для стратегического отступления не остается, Шота безошибочно находит перед собой руки Мидории, выставленные в защитном жесте и досконально их ощупывает от плеч до кончиков пальцев на предмет новых шрамов. Шрамы прибавляются с каждым полугодием. Мидория давно научился контролировать свою мощь и пользоваться ей, но иногда у него срывает крышу, и он перенапрягается, а перенапряжение для Мидории с его нечеловеческими нагрузками грозит значительно более масштабными травмами, чем для других. Айзава вздыхает и выдает речь на тему того, как нехорошо ломать себе кости, и почему в случае Мидории это не только его проблема. Этот цирк выступает с периодичностью раз в три месяца, и Айзава втихую гордится, что в своих речах он ни разу не повторился. А потом наступает очередь и остальных. Мик с каждой сходкой интересуется через фейспалмящего Айзаву, когда уже Урарака Очако станет Мидорией Очако. Урарака на пару с Изуку краснеет так, что жар от их щек Айзава ощущает через всю комнату. Но в этот раз они оба с радостным удивлением слышат смущенное «через два месяца», и Айзаве в ладонь утыкаются два глянцевых на ощупь конверта с приглашениями. После этого общий обмен байками приходится на некоторое время прервать, потому что в классе наступает абсолютный хаос. Яойорозу… простите, Тодороки восклицает, что она обязана заняться организацией торжества и готова предоставить свой особняк для банкета, медового месяца и всего, что потребуется. Шото слушает восторженную жену молча, но Айзава чувствует волны гордости и поддержки, исходящие от него, и мысленно аплодирует самому себе за маленькую безобидную аферу, проведенную когда-то еще на первом году, на итоговом экзамене и поспособствовавшую семейному счастью четы Тодороки, как ему нравилось думать. Минета вопит, что обязан привести свою новую девушку на свадьбу, чтобы у нее был шанс поймать букет, после чего натренированный слух Айзавы улавливает сдавленный от смеха шепот Киришимы, после чего от Бакуго слышится глухой рык и характерный звук удара о твердую башку незадачливого Эйджиро. Мик отбивает многозначительную дробь на ладони Айзавы, и тот сжимает ладонь мужа в ответ. От Мины, Каминари и Серо просто звучит монотонный высокочастотный визг. Спокойными в общем безумии остаются только Токоями, Шоджи и Асуи, которые просто так умеют. Асуи еще и, как сообщает Мик, умудряется в общей суматохе безмятежно поползти по стенам и потолку к жутко красному Мидории и тихо поздравить лично. Когда чуть-чуть улеглось, то потихоньку начали переходить на другие темы. Звонят по видеосвязи Оджиро в Канаду, который находится в командировке. Тот неловко кланется в экран, смущенно, но радостно улыбается и нервно просит позвать к экрану Хагакуре, которая находится прямо перед экраном. В итоге разговор переходит в чистую тараторку от Тоору, прерываемую редкими фразами от самого Маширао, поэтому их ненавязчиво выставляют из комнаты и продолжают разговор. Кёка с сияющими глазами рассказывает о турне, ладонь Айзавы начинает ныть от постоянного барабанного стука пальцев Хизаши, и тот переходит на жестовый, который четыре года назад весь бывший А-класс коллективно выучил в знак уважения. Айзава по ответам Кёки вычисляет реплики Хизаши, да и что там, он их предсказывает заранее. Звучит неожиданное и непривычно тихое предложение от Бакуго, которое заставляет класс замолчать. Айзава думает пару минут, а затем уверенно кивает. Они уславливаются о времени и расходятся, чтобы своей именитой толпой не привлекать внимания. А через полтора часа они все стоят на опушке тихого лиственного леса, где под развесистым дубом играют тени и солнечные зайчики на незамысловатой серой прямоугольной каменной плите с двумя словами: «Тошинори Яги». Под этой плитой лежит один из сильнейших людей, которые когда-либо жили в этом мире. Всемогущ… нет, Яги. Яги умирал тихо, у себя дома, уже несколько лет не появляясь во внимании прессы, оставив Мидорию оттягивать на себя все взгляды. И он попросил, чтобы как можно меньше людей знало о его захоронении. В итоге, кроме А-класса, учительского состава Юэй, Гран Торино и Цукаучи не знал никто. Айзава ощущает тепло от солнечного зайчика на щеке, крепче сжимает ладонь Хизаши и думает о том, что лучше уже не будет. Он не знает, что через три года будет, так же хватаясь за Хизаши, стоять в своем же классе с отчаянно колотящимся сердцем, а Эри, их малышка Эри, выросшая, но еще не повзрослевшая, аккуратно положит маленькие ладошки ему на глаза, будто играя в «угадай кто?». Что он будет стоять так пару минут, слушая стук в груди, ощущая биение пульса в тонкой кисти Хизаши и тихое, задерживаемое дыхание своих взрослых учеников. А потом темнота перед глазами плавно перетечет в другую темноту — в мерцающую, просвечивающую, в забытую, но узнаваемую темноту под собственными веками. Ладошки Эри разойдутся, и между постепенно раскрываемыми веками Айзавы сверкнет полоска света, вначале заставляющая его снова зажмуриться. В течение десяти минут он будет пытаться привыкнуть и поверить, слыша и неумело улыбаясь подбадривающим, добрым словам со всех сторон. А затем наконец сможет разомкнуть веки, не обращая внимания на катящиеся по щекам слезы. Окинет взглядом лица вокруг, знакомые, изменившиеся и незнакомые и оборвет себя. Нет, это не сейчас. Это слишком много для него сейчас. Вначале он. И Айзава переведет взгляд на человека, за чью руку он держится. — Привет, — скажет он. — Я вернулся. Хизаши улыбнется ему. И Айзава улыбнется, потому что скоро в воздухе снова прозвучит его голос.