Никогда - это слишком долго

– Ты же умница, Юн Се Ри, – сказал ей Ку Сын Чжун с недоброй усмешкой. – Вот и подумай хорошенько. Этого человека уже подстрелили из-за тебя. Если снова что-то пойдет не так, то и он, и все остальные, кто помогал тебе, серьезно пострадают. Этот разговор стоил ей бессонной ночи и тяжелой головы наутро. Опять слишком много мыслей, как заявила она когда-то капитану Ри. Нет, ну насколько все было бы проще – в любой другой стране. Насколько было бы легче – не окажись Ри Чжон Хёк… таким. Ну почему вот ее бестолковое сердце не осталось привычно бесчувственным? Нельзя поступать так глупо, это слишком сильно осложняет потом жизнь. Ку Сын Чжун ведь прав был – тысячу раз прав. Да и сам капитан Ри, едва очнувшись от наркоза и не успев закрыться броней обычной сдержанности, сказал ей то же самое. Тогда, в больнице, он оттолкнул ее руку и произнес резко: мы жизнями рисковали, чтобы отправить вас домой, так какого черта вы до сих пор здесь? Сколько еще проблем доставите прежде, чем совесть проснется? Потом, правда, он просил прощения за эту резкость, но Се Ри ничего не забыла. Не обиделась, нет – на правду не обижаются – просто выводы сделала. Она помнила еще, как пыталась отстирать его куртку. Медсестра, вручившая ей порванную пулей и залитую кровью форму капитана Ри, смерила ее взглядом с головы до ног и бросила негромко: стирайте сначала в холодной воде, не то пятна останутся. И вода была не просто холодной – ледяной, и у нее то ли с непривычки, то ли от волнения все время сводило пальцы. И она смотрела, как исчезают с пятнистой ткани бурые разводы, и думала о снимке, выпавшем из кармана этой куртки. Точно таком же, как в ее не пригодившемся поддельном паспорте. Он не захотел фотографироваться с ней вместе. Отказался обнять ее на прощание. Сказал, что им незачем вспоминать друг друга. Он едва не умер из-за нее. Видеть его в беспамятстве, снежно-бледного из-за потери крови, было страшно. Кажется, в ее жизни не было ничего страшнее, чем это. Он хранил в нагрудном кармане ее фотокарточку. А вот ей на память ничего не останется. И безнадежное «никогда» встанет между ними вдоль государственной границы. Она ведь понимала, что именно предлагал ей Ку Сын Чжун. Не просто уехать домой – вернуться к той жизни, в которой не было, нет и не будет никаких темноглазых капитанов пограничной службы условно враждебной страны. Туда, где нет места чувствам, которые ее несостоявшийся и вновь возможный жених пренебрежительно назвал фальшивыми – и она с трудом подавила желание ударить его за это. И вино в бокале заметно горчило, и блеск бриллиантов в обручальном кольце отзывался холодом внутри, и она медлила, не желая принимать решение, которое было, кажется, неизбежным. Но сам Ри Чжон Хёк оборвал ее колебания, явившись на виллу: глядя, как он – раненый! – раскидывает охранников, Се Ри подумала, что дальше так и вправду нельзя. И полетевшее ей вслед «Тебя-то он, может, домой и вернет. Но ты не боишься, что заплатит он за это собственной жизнью?» только укрепило ее в этом решении. Она видела, как больно ему слышать это: я не ждала тебя, мы никто друг другу. Видела, как словно окаменело его лицо после ее слов: я выйду замуж, получу новый паспорт и уеду; не останавливай меня. Но Чжон Хёк ответил только: не плачь, я все понимаю. Вытер ей слезы – мягко, бережно – и ушел, так и не сказав ничего ей в упрек, и это было просто невыносимо. Она смотрела вслед капитану Ри, пока силуэт его не растворился в темноте, а ветер становился все сильнее и с не скрываемой уже яростью швырял ей в лицо пригоршни колючего снега. И все было неправильно: словно мир вдруг пошел трещинами, и трещины эти все ширились, грозя расколоть его окончательно. Кажется, еще немного – и ее засыплет этими осколками. И, может быть, тогда она сумеет перестать чувствовать. …В дом вернуться надо, вот что. Нечего в такой тонкой одежде по морозу разгуливать. Се Ри заставила себя обернуться и найти взглядом яркий прямоугольник двери. Всего лишь несколько шагов до тепла и света… ей. А ему – идти через ночь, среди непроглядной тьмы и злой метели. Одному. Раненому – и той, предназначенной совсем не для него пулей, и злыми словами, которых он не заслуживал. Уж после всего, на что он пошел ради нее – не заслуживал точно. Хотя она ведь пыталась сделать, как лучше – только все стало почему-то совсем плохо. …Никогда прежде ей не приходилось угонять чужую машину. Но ключ легко повернулся под ее пальцами, и мотор заворчал уверенно, и замерзшая дорога послушно легла под колеса. Наверное, Чжон Хёк не ожидал увидеть ее снова, и потому вынырнувшему из-за поворота незнакомому автомобилю совсем не обрадовался: лицо его в свете фар было холодным и настороженным. И, кажется, он готов был уже метнуться в лес, уходя от того, что посчитал новой опасностью. Но Се Ри затормозила резко, выскочила к нему и едва не расплакалась, увидев, как эта холодная собранность сменилась при виде ее недоверчивой радостью. А потом она пыталась говорить – отпусти, я не за этим приехала – да только это было бесполезно. То, как она бросилась за ним следом на чужой машине прямо в чем была, уже сказало этому человеку намного больше, чем она сама произнесла бы вслух. И он обнимал ее, опять стараясь защитить – от ветра со снегом, от темноты, от ее же собственных слез, – и она обнимала его в ответ, и мир снова становился правильным. *** – Со Дан была твоей первой любовью? – спросила вдруг Юн Се Ри задумчиво, когда они уже отогревались возле печки. – Наверное, еще в школе познакомились? Это было странно – услышать от нее такой вопрос. Можно подумать, ее и впрямь волнует, в каких он отношениях с выбранной родителями невестой. Хотя нет, не может быть: о том, что важно, не спрашивают так небрежно… – Нет, – ответил он то, что считал истинным, – в школе мы даже знакомы не были. – Тогда кто? – любопытно прищурилась Се Ри. – Кем она была – твоя первая любовь? Он смутился, отвел глаза. Вот умеет же эта женщина задавать неудобные вопросы! Нет, ну конечно, когда-то ему кто-то там нравился, да и – скажем честно – близкие отношения он не только по книжкам представлял. И что-то из тех, прежних чувств он раньше мог бы назвать… ну, хотя бы влюбленностью. Но все это было до тех пор, пока на него буквально с неба не свалилась одна беспокойная южная ласточка. И что вот теперь делать? Не отвечать же правду: «Это была и есть ты»! – Ага, – протянула Се Ри лукаво, – все с тобой ясно. Волк-одиночка, да? – Не уверен, – хмыкнул он задумчиво, – что понял тебя правильно. Но звучит как-то обидно. – Ну, так и есть, – откликнулась она. И от ироничной легкости, с которой она говорила обо всем этом, Чжон Хёку стало… да, наверное – больно. Кажется, то, что она догнала его на заснеженной дороге, по-прежнему ничего не значит. Тому, кто действительно дорог, не задают таких вопросов. И не смеются над ответами. – Есть разница, – произнес он немного резче, чем следовало бы, – между любовью и… всем остальным. И Юн Се Ри осеклась, растеряв всю насмешливость. – Ты прав, – помолчав, сказала она. – Это совершенно не одно и то же. И, чуть помедлив, прислонилась к нему. И прижалась щекой к его плечу. Он ведь не планировал ничего такого. Просто – немного повернуть голову, посмотреть на нее. Поймать ее взгляд – темный, загадочный. Увидеть, как отражается в нем пламя – теплыми оранжевыми всполохами. «Останови меня…» Коснуться виска, отводя непослушную прядку. Провести пальцами по нежной прохладной коже – вниз, к уголку ее мягких губ. Тронуть их осторожно, почувствовать, как они вздрагивают в ответ на ласку. Склониться ближе – так, чтобы лицо ее оказалось совсем рядом. «Се Ри, пожалуйста…» Легкая ладонь скользнула по его плечу, погладила шею, поднялась к затылку. И это безмолвное «Не останавливайся» едва не лишило его остатков выдержки. Словно ее прикосновение позволяло ему то, что прежде было нельзя. Словно он и правда мог – хотя бы сейчас, до утра – называть ее своей. И только чудом каким-то, не иначе, он сумел не забыть о границах, что не следует пересекать, потому что взять ее прямо здесь, на холодном полу деревенской школы… Ох, ну хотелось, конечно же – до темноты перед глазами хотелось, но это было бы чересчур. И он не позволил себе лишнего – или же позволил бесконечно многое – и просто целовал ее, шалея от сладости приоткрывшихся навстречу губ. До дрожи в пальцах, до звона в ушах, до тихого стона – его или ее, не разобрать уже. И треск пламени сплетался с шелестом снега за окном, и вместе с дыханием прильнувшей к нему женщины они становились музыкой этой ночи. *** – Похоже, у тебя жар, – сказала Юн Се Ри тихо. Она сидела у него между коленей, свернувшись клубком и пристроив голову у него на плече. Высохшее возле печки пальто укрывало их обоих, и, кажется, ей действительно было тепло – а вот его чуть морозило. И голова слегка кружилась – то ли от неутоленного желания, то ли от начинающейся лихорадки. Се Ри завозилась, протянула руку. Потрогала его лоб. – Ну да, точно, – вздохнула она. – Вернемся утром в больницу, хорошо? – Не стоит, – качнул головой Чжон Хёк. Перехватил ее ладонь, переплел пальцы. – Лучше домой. – Упрямый, – фыркнула Се Ри. – Посмотрим утром на твое состояние. И давай попробуем поспать хоть немного, ладно? И добавила, поймав зевок свободной ладонью: ты хорошо на меня действуешь, Ри Чжон Хёк. Дома в Сеуле, чтобы успокоиться и заснуть, мне нужна ванна, ароматическая свечка и снотворные таблетки в придачу. Здесь – достаточно тебя. Она давно спала, пригревшись в его руках, а Чжон Хёк по-прежнему обнимал ее, глядя на рассыпающее искры пламя и слушая, как бьется в окно снег. Оберегая сон женщины, которая вот уже совсем скоро вернется в свой недосягаемый для него город. И после этого, наверное, он никогда больше не увидит ее. И – не наверное, а совершенно точно – никогда ее не забудет.