пустота равно заполненность

— вампир? — ты? — резко, поражённо, неподдельно. удивление-улыбка-радость-восторг калейдоскопом разливаются в стекле зрачков. * кузнечик открывал двери ногами, любил жирное молоко через трубочку, вечерние сеансы фильмов по вторникам и субботам, зимний март и весеннюю капель с карнизов. он любил холодный чай и растаявшее мороженое, фантомный свет ночника отражением на пятой стене, красивые книжки с секретами (переверни, пожалуйста, страницу, у меня не получается) и пинался исключительно в шутку. кузнечику нравилось, что он теперь не один такой — странный. странный даже по меркам, законам и нормам дома. кузнечик был счастлив, что не в хламовнике, что в безопасности, что с ним. ему нравились шутки не для всех, нравилась атмосфера самой дальней от живого мира планеты. нравились общая тишина и общий смех, лязганье дверной щеколды и протяжный стук ставней. ему нравились высокий потолок, белые-белые стены палаты, жёсткие подушки и синтетические одеяла, дырчатые окна (зачем решётки в этом корпусе, кузнечик, как думаешь?) (чтобы такие, как ты, не сбегали по десятку раз на дню), старомодные хиты восьмидесятых, ежедневный снегопад и вечера за настольными играми. кузнечику нравился волк. а волк таскал печенье из кафетерия, новогоднюю гирлянду (вау, откуда?) (у меня свои источники) и аудиокассеты у лося. волк читал словарь с заумными словами (наша палата — пандемониум) (чего-чего?) (сборище всех злых духов и демонов, их место собрания), смотрел напрямую глаза-в-глаза, с осколком лета в полуулыбке, с запахом ромашкового чая на ресницах и тайной нежностью в простых словах. а ещё волк ненавидел дом, наружность с изнанкой, безмятежность неба и весь мир. ненавидел звёзды, день-ночь, солнце-луну, сменяемость времён года и всю-всю вселенную. волк рисовал драконов, кузнечиков и собак, перелистывал листы библиотечных книг, застёгивал-расстёгивал ночную рубашку на все пуговицы, расчёсывал золотистые волосы по утрам, кормил с рук (самолётик летит!) и запрещал сопротивляться. волк всегда подолгу обнимал и с ходу придумывал сказки про бесстрашных принцев и злых колдунов, напевал колыбельные (волк, твой голос, это просто-о) и перебирал гитарные струны. показывал каждый аккорд по нарастающей, от простого к сложному, иронично играл кузнечика (разучил специально для тебя) и самые простые мелодии. он вполсилы кусал в шею и рассказывал про столетия своей скучной вампирской жизни в теле почти-подростка. — я прошёл сотни километров, выпил кровь тысячи людей, уничтожил десяток охотников, — ведает отрешённо напоказ, чересчур скучающе — первоклассно играет. контрастная реакция антонимом, со всплеском рук и энтузиазмом в голосе. — это было нудно, я скитался по земле, молил всевышние силы о смерти, бежал от судьбы, но… потом я встретил одного мальчика с граблями вместо рук, хей, не смейся! так вот. встретил лучезарного мальчика с яркими глазами и тлеющей улыбкой, а? да, ты прав, слишком литературно и неправдоподобно. короче! я встретил мальчика, который спас меня — обречённого на извечные скитания вампира. — и я так рад, что зашёл именно в твою палату. — я тоже. волк был поражён и привязан до темноты глаз, до зуда в изгибах запястий. ночами перебирался в чужую кровать, прижимался щекой к щеке и отключался по щелчку, забывая о каждом раздражающем факторе, о каждом разочаровывающем жизнь моменте. о рефлексии и ненависти ко всему живому. они играли в шашки на глупые желания (какое на этот раз?) (довести любую из сестёр до истерики) (чёрную крайнюю на два хода вправо, одну твою я съедаю) (да ты даже без рук меня обыгрываешь). они придумывали план побега (а если вырыть большую дыру в стене и сбежать через неё?) (и, дай угадаю, прикрыть её плакатом?) (да, точно) (ну ещё бы, понравился побег из шоушенка?) (классная книга!). они читали по ролям (почему это я за каролину, а ты за вайби?) (во-первых, коралина, а не каролина, а во-вторых, потому что ты ноешь как девчонка!) (вот и читай тогда за тех жутких старух-собачниц) (да легко!). они лепили динозавров из липкой геркулесовой каши (динозавры вымерли, а лось почему-то нет) (думаешь, он такой же старый?). они считали снежинки в сугробе на подоконнике (пятьсот тридцать шесть) (ой!) (в чём дело?) (всё нормально, это просто скачок электричества) (чёрт, придётся начинать заново). они рассматривали под лупой личный гербарий волка (пожертвуешь одной ромашкой для меня?) (конечно, а тебе для чего?) (сыграем в любит-не любит?) (угу). они улыбались сильно-сильно, до боли в уголках рта, они смеялись громко-громко, до зуда в животе и замечаний медсестёр. — они пошли друг другу на пользу, очевидно. — вы правы, пусть оба там остаются. они шутили про вампиров и осиновые колья, про холод зимы и соседей из палаты напротив. они пугались скрежета мороза по стеклу, воющего ветра и заходящих не вовремя проверяющих. один лабильный, другой дошлый, два неполноценных ребёнка по отдельности и два счастливых девианта вместе.