Спаси себя сама

Когда ты замечаешь первые звоночки, тебе тридцать пять. У вас ведь счастливая семья. Б ы л а. Вернее, ты так думала, до последнего не замечая очевидного (или не желая замечать). Ты помнишь точный день, когда он, вернувшись с работы, кажется, второго сентября, посмотрел на тебя не обычным усталым взглядом, а полным какого-то непонятного тебе предвкушения и восторга. Ты, конечно же, не обратила внимания, потому что интересовалась более насущными делами: ваш младший сын как раз впервые пошел в первый класс, и ты сильно волновалась за него. Но его улыбка у тебя в памяти отпечаталась. Потому что он так улыбался тебе, помнишь? Когда вы только начинали. Когда ты сияла от счастья и искренне верила, что это навсегда. Он улыбался тебе также, как… и в тот день, и после него, но что такое улыбка?.. Это ведь просто улыбка, правда? (ты уже тогда знала, что нет, правда?) — Поможешь мне? — устало спросил он, когда спустя первую неделю учебы вернулся поникший, словно его любимый школьный фикус снова прожгли кислотой. — Я совсем запутался. — Конечно, — мягко улыбнулась, настороженно глядя на него из-под полуопущенных ресниц. — У меня есть ученица… — задумчиво проговорил, разглядывая внимательно дно в тарелке. — Она новенькая в одиннадцатом. Никак не могу её понять. ..у меня есть ученица… И тебе бы задуматься над этой формулировкой, но ты только влазишь в привычную личину психолога и внимательно выслушиваешь, казалось бы, о совершенно обычном поведении школьницы, недавно переехавшей в новый город. С характером девочка, с огоньком, он чувствует это, но держится обособленно, ни с кем не общается и вообще, кажется, забила на учебу. Не понимаешь, почему его это волнует, но объясняешь сложности взаимоотношений с подростками, хотя это вообще не твоя специализация. А он слушает. Внимательно. Давно он так вслушивался в твои слова? Давно он благодарил тебя за помощь букетом цветов на следующий день? Сама знаешь ответ. И тебе бы обратить внимание на его расцветающий с каждой учебной неделей вид, но ты слишком занята работой и домом, чтобы думать о чем-то еще. Жутко устаешь, ложишься спать до его прихода, зная, что ждать бесполезно, когда на носу очередная проверка из министерства. (Третья за месяц, дорогая?) — У Милы завтра концерт, — сонно бормочешь, когда чувствуешь прогибающийся рядом матрас, а после теплые руки, привычно притягивающие к крепкому телу. — Сможешь? Она очень хочет, чтобы ты пришел. — У меня педсовет, — слышишь сожаление в его голосе и непонятно почему сглатываешь образовавшийся ком в горле. Он ведь учитель, чего ты хочешь? У него отчетность, тетради и составление методичек. Ты должна была смириться, так почему сейчас делаешь все, чтобы не разбудить его своими всхлипами? Скучаешь, потому что. Любишь, потому что. Но почему тебе кажется, что теперь это одностороннее? Утром, собирая его на работу, только улыбаешься и желаешь хорошего дня, даже не уточняя про время прихода. Поздно. Когда дети, которые скоро вообще забудут, как выглядит отец, уже уснут, а ты будешь сидеть на кухне с кружкой кофе в руках и думать-думать-думать. (А на часах уже давно за полночь…) — Где ты? — взволнованно чуть ли не кричишь в трубку, крепко сжимая трясущимися руками градусник. — Мы тут с коллегами собрались в баре, — слышишь пьяный голос и мечтаешь разбить пару тарелок об его голову. — Ложись без меня. Гудки. И разбитый о стену новенький смартфон. У вашего сына температура под сорок. У тебя состояние, приближающееся к истерике, когда вас забирает скорая, а дочка испуганно спрашивает, во сколько придет папа, потому что безумно боится остаться ночью одной в пустой квартире. Оставляешь её с соседкой, которую на дух не переносишь, и впервые допускаешь мысли о том, что в бар твой муж ходит обычно с коллегами мужского пола, но ты точно слышала женский голос на заднем фоне. Ненавидишь себя за эти мысли, потому что рядом сын, которого выворачивает от боли, а ты ничем не можешь ему помочь. (Ты даже себе больше не можешь помочь) На утро видишь десятки пропущенных и сотни сообщений — игнорируешь их все. Устала. Очень. Руки не перестают дрожать от нервного напряжения, а голова раскалывается от постоянных переживаний. Но когда он приезжает в больницу, бледный, взъерошенный и бесконечно испуганный, ты готова простить ему всё. Плачешь у него на груди, выплескивая всё, что накопилось, даже не обращая внимания на то, что пахнет от него по-другому, иначе. Он рядом с тобой. Что еще надо? (Почему тебе этого не достаточно?) — Мне надо будет уехать на два дня, — сообщает внезапно, даже не глядя на тебя. — Поездка с классом в столицу. Только улыбаешься и понятливо киваешь, пряча за спиной купленные на его любимый спектакль билеты, которые ты выжидала месяц. Чтобы вместе. Чтобы как раньше. Отдаешь их всё той же раздражающей соседке и только пожимаешь плечами на её вопросительный взгляд. Когда он забывает про десятую годовщину вашей свадьбы, молчишь. Только ночью кусаешь губы до крови, молясь богу, чтобы дети не проснулись от твоих сдавленных криков, потому что больно, безумно больно. Абонент вне зоны действия сети, а ты впервые позволяешь себе напиться в одиночестве, сидя на кухне без света. (Ты так не хотела верить, но реальность оказалась беспощадной) Ты помнишь, как через месяц после этого он вернулся домой злой настолько, что в порыве ярости разбил твою любимую кружку об стену. Улыбаясь сквозь выступившие слезы (ведь это сын подарил тебе её), просила его успокоиться и объясниться, но он не слушал, не хотел тебя слышать. Словно ты всего лишь тень. Словно тебя не было. А потом ушел. Хлопнул дверью, не замечая тебя, судорожно собирающую осколки в надежде на то, что их можно будет склеить. Ты верила в это, что вас еще можно будет склеить. Это ведь вы. Но кружка полетела в мусор после сотни безрезультатных попыток соединить кусочки в одно целое, а кровь от изрезанных пальцев еще никогда так не отдавала горечью, как в эту ночь, полную ожидания его прихода. Он не пришел, и ты перестала верить. — Где ты был? — равнодушно спрашиваешь для галочки, но замираешь, заметив плохо скрытый воротником рубашки след от помады. — Работал, — коротко целует тебя в губы, направляясь в сторону кухни, а ты так и стоишь в темном коридоре, сжимая телефон до побелевших пальцев. Хочешь ненавидеть, хочешь злиться, но не можешь. Внутри от бесконечного ожидания и не желания видеть правду непривычно пусто, будто все эмоции выкачали. Не понимаешь, чем ты заслужила такое отношение, но знаешь, что ты все еще стоишь в этих стенах только из-за детей. — Все в порядке? — смотрит участливо и как будто обеспокоенно, но тебе все равно. (Время спасать себя самой) — Документы на развод в нижнем ящике в шкафу. Тебе тридцать шесть, когда ты выходишь из ЗАГСа с улыбкой на лице.