[Ледибаг→ Вайперион]
На часах почти половина девятого. Идеально. Последние пятнадцать минут они с Котом ждут на крыше. Ещё пятнадцать — и он точно уйдёт, убеждает Кот. Стучит носком по крыше, складывает на груди руки и так тягостно вздыхает, что Ледибаг изо всех сил пытается не закатить глаза. — Ну когда мы уже начнём? — растягивая слова, спрашивает он. — У меня кожа зудит от нетерпения! — Неожиданно, — по-доброму острит Ледибаг. — Может, это просто блохи? — она, даже не взглянув на него, знает — Кот хмурится, и это, наверное, к лучшему. В конце концов нужно следить за городом. — Потерпи, котенок. Осталось недолго. Повисает тишина, холодит воздух вокруг, словно напоминает, что рано или поздно наступит зима. Но нет причин винить погоду. — Я что-то не то сказала? — спрашивает Ледибаг осторожнее обычного. — Я… — Кот замирает, — не думал, что ты меня так назовёшь. На этот раз затихает Ледибаг. Нельзя сказать, что его мыслям нет основания. Нельзя сказать, что между ними все по-прежнему. И дело не в первом учебном дне, все началось… Действительно, когда все началось? Ледибаг вздыхает. Может, хорошо, что сейчас они только вдвоём. — Кот, — начинает она, не зная, чем продолжить. Такие разговоры тяжело начинать. — Хочу тебе честно кое в чем признаться. — Разве ты раньше так не делала? — Ещё кое в чем, — Ледибаг сжимает губы и поворачивается к нему лицом. — У меня перед тобой большой должок. Кот Нуар сердится — видно на расстоянии, — но в конце концов успокаивается и ждёт её следующих слов. — Я… — не должно быть так тяжело. Коту можно многое доверить, верно? — Мы кое-кого ждём. Странно, но Кот… расслабляется? И даже чуть приподнимает уши. — Так бы сразу и сказала, моя… Ледибаг. Столько промяудлений! Ну, кто это? Рена? Нет, погоди, Карапас! Ледибаг не успевает ответить или хотя бы поморщиться от очередного неудачного каламбура, как слышится чье-то лёгкое приземление. Обернувшись, они замечают Вайпериона, который уверенно стоит на краю крыши и машет лирой, зажатой в руке. — Вечера, — говорит он отстранённо, но вежливо. — Пришёл так быстро, как смог. Я ведь… — он смотрит на них; Вайперион держится свободно, но говорит будто бы с трудом, — не помешал? Постороннему может показаться, что радостное настроение Кота ничуть не уменьшилось, но Ледибаг хорошо знает своего напарника. Уши никнут, хвост сворачивается у ног, а по распахнутым глазам нельзя угадать, что он скажет дальше. — Ну конечно, Вайперион. Кто бы сомневался. Точно. Кто бы сомневался. Но лучше сразу выложить всю правду. — Ты не против, если он станет частью нашей команды на постоянной основе? — конечно, Ледибаг могла сказать как есть: с этого дня Вайперион — часть нашей команды. Но ведь Кот тоже часть команды, и Ледибаг по-настоящему дорожит его мнением. И всегда будет дорожить. Кот смотрит на них, лениво покручивая хвостом, и наконец говорит: — Что сегодня по плану? Стараясь ему подыграть, Ледибаг пускается в детали, говорит, сколько будет длиться дежурство и где они встретятся после. Кот Нуар кивает и сразу же, стоит ей закончить, исчезает в ночи. Когда Ледибаг снимает с пояса йо-йо, Вайперион останавливает ее за запястье. — Волнуешься, — всего лишь говорит он. И ничего больше ему говорить не нужно. — Он расстроился, но не захотел устраивать сцену. Есть причина — и не одна, — почему Вайперион теперь в их команде. Не удивительно, что Мастер Фу так много рассказывал о змеях и надежных руках. Ледибаг выдыхает, опускает йо-йо и поворачивается, заглядывая ему в глаза — они светятся зеленым в темноте вечера, и на короткое мгновение ей хочется остаться здесь чуточку дольше. — Я его знаю, — бормочет она, чуть поворачивая запястье. И не знает, что добавить. Не знает, зачем она вообще говорить начала. — Я знаю, — шепчет Вайперион. — Не сомневаюсь, — она опускает руку, а он проводит большим пальцем по ее костяшкам. Там, где никто не увидит. Там, где почувствуют лишь они вдвоем. — Но и я тебя знаю. Дыхание у Ледибаг перехватывает, а в груди что-то приятно сжимается. Она опускает глаза, смотрит на их сцепленные руки, а потом — на браслет. — У тебя на плечах такой груз. — Да. Я забрал его у тебя, — он сжимает ее руку. — Потому что хочу. На этот раз жжение под кожей — хороший знак. — Восьмой район. — Через два часа, — отвечает он; шепчет, почти шипит, но все равно Ледибаг становится спокойнее. — Я знаю. Вайперион задерживается, смотрит так, словно хочет сделать с ней — и для неё — миллион вещей. Словно хочет сделать шаг навстречу для одной этой вещи. Вместо этого он задерживает дыхание, так же сильно стараясь сопротивляться желанию. Проводит большим пальцем по её щеке вдоль края маски и шепчет: — Мы всегда с тобой, Ледибаг. Не дождавшись ответа, Вайперион ныряет в темноту ночи, перепрыгивает со здания на здание. Ледибаг хотела попросить его остаться. Она проводит пальцами по щеке, будто бы он только что её поцеловал, и тихо смеётся, снимая с пояса йо-йо. Он прав. Что бы ни случилось, он всегда с ней. А она — с ним.[Вайперион → Маринетт]
Если Маринетт не может, то не устраивает вечерние патрули и не ждёт, что Кот Нуар и Вайперион прикроют её слабость. Нужно признать: иногда ей хочется, чтоб её вечер был похож на вечер самых обычных людей — мирный, свободный, открытый всем возможностям. К такому вечеру можно сбежать от забот прошедшего дня. Когда она откладывает в сторону домашнюю работу и поднимается на балкон, то почти ожидает увидеть там Кота Нуара, подвернувшего хвост и сверкающего хмурыми глазами. Он бы стоял около перил или сидел бы на стуле так, словно целый день ждал их разговора. Он давно не заходил, и Маринетт часто думала об их последних объятиях. Остаётся лишь надеяться, что «последние» значит «предыдущие», а не «прощальные». И что следующие — если они будут — случатся при лучших обстоятельствах. Чего она, ворвавшись в тишину августовской ночи, не ожидает — чье-то покашливание позади. Напуганная и почти готовая отругать Кота за внезапный приход, Маринетт поворачивается на носках, прислоняется к перилам… и никого перед собой не видит. Но звук раздаётся снова, на этот раз более громкий и выразительный. Приходится поднять голову наверх. Там Вайперион. Сидит на дымовой трубе и машет в качестве приветствия лирой. Маринетт облегчённо вздыхает, когда он, соскользнув вниз, усаживается на перила, хотя сердце продолжает так же бешено стучать. Сложно сказать почему — то ли адреналин, то ли ещё что-то. — Что ты тут делаешь? Вайперион задерживает на ней улыбку, показывая язык. Видимо, змеиные повадки пришлись ему по нраву. Может, у него даже кончик языка раздвоится. — Думал, причина ясна, — отвечает он, невольно протягивая звук «с» — наверное, это все Сасс, потому что Лука хмурится. Маринетт кажется очень милым, что он так спокойно сидит здесь и ждёт, пока она не начнёт говорить. Отчасти она ожидала, что он снимет трансформацию перед ней, но Лука не снимает, а Маринетт не жалуется. Слабо улыбаясь, она берет лейку и приступает к работе, не пропуская ни одной клумбы. — Будь осторожнее, — добродушно ворчит Маринетт. — Мои друзья про тебя пишут. — Пускай пишут, — жёлто-зелёные глаза светятся в темноте. — Хорошая выйдет история. — Вайперион, — голос Маринетт становится твёрже. Очень похоже на Ледибаг, когда не нужно. Уже мягче она добавляет: — Думаю, тебе нужно быть осторожнее и по вечерам не останавливаться на балконе у простых жителей, — голос становится чуть игривым. — В конце концов, ты очень силен. Вдруг втянешь меня в какую-нибудь шалость? — Ах вот как, — Вайперион вертит в руках лиру и, подыгрывая, отвечает почти без издевки: — Уверен, ты о себе позаботишься. Слышал, ты невероятно храбрая. Услышав знакомую фразу, Маринетт оборачивается и не старается скрыть на губах улыбку — это невозможно, — но принимает обиженный вид. — Значит, ты бы не попытался мне помочь? — дразнит она. — Не защитил бы меня? — Ценой собственной жизни, — отвечает он без колебаний. Ответ неожиданный, но не сбивает с толку. Взглянув друг на друга — напряженно, значительно, — они замолкают. На какое-то время тишину нарушают лишь случайные звуки лиры; наверное, так Вайперион старается придать больше смысла своим словам. Мельком Маринетт задумывается, какого цвета мелодия. — Подумал, — наконец говорит он, — мне нужно как-то ответить. Защитить тебя, проверить, как ты, и это наименьшее, что я могу сделать, — он снова встречается с ней глазами. — Ты так не считаешь? Маринетт медленно убирает лейку и удобно устраивается на стуле. Близко к Вайпериону, но не слишком. На таком расстоянии, чтобы хотелось быть ближе. Может быть, ему тоже захочется быть ближе. — Я, — начинает она, ерзая на сидении и проводя пальцем по эмблеме кольца обещания. — Я помогала не потому, что надеялась на ответную помощь. — Нет, — тянет Вайперион, соглашаясь. — Ты помогла потому, что тебе это казалось верным решением, — он наклоняет голову, берет еще несколько нот. Они звучат… радостно. Спокойно. Будто бы так он касается ее, еще не спросив разрешения, которое Маринетт с радостью дала бы. — Я тоже думаю, что это верное решение. Кроме того, — добавляет он, — быть у тебя в долгу не так ужасно. Ведь к тебе всегда приятно вернуться. Поначалу Маринетт слишком удивлена, чтобы что-нибудь сказать. Остается лишь надеяться, что уличные фонари и лампочки над головой не осветят растущий на щеках румянец, а талисман не позволит владельцу обладать суперслухом. И Вайперион не услышит, как громко стучит ее сердце и дрожат пальцы. Маринетт пару раз моргает, смотрит, как он берет одну или две ноты, улыбаясь той самой ободряющей улыбкой. Наконец она собирается духом и выдавливает: — Тогда… раз уж ты не против… я не буду возражать, если ты будешь ко мне возвращаться. Вайперион почти светится. — Тогда я обязательно вернусь, — утверждает и обещает он одновременно. Сходит с места, делает несколько осторожных шагов навстречу. Маринетт не отрывает от него взгляда — желто-зеленый завораживает получше слов — а сердце подскакивает к горлу, когда он наклоняется и заглядывает ей в лицо. — Обязательно вернусь, — повторяет Вайперион, но не целует, как ожидает Маринетт. Проводит пальцем по щеке, словно обводя невидимую маску, очерчивает контур губ, и ей хочется спрятаться вместе с ним под навесом, чтобы сделать наконец то, от желания чего так свербит. — Мне, наверное, пора. Маринетт хочет, чтобы сердце не сжималось так болезненно, и боль правда становится чуточку меньше. — Да, — говорит она между ними. — Кот Нуар, наверное, уже тебя ждёт. Ты ведь не заставишь его ждать? Вайперион сверкает глазами. — А ты? — Что я? Заставляю его ждать? — Ты будешь, — выдыхает он, — будешь меня ждать? Если от широкой улыбки потом станет больно, Маринетт совершенно плевать. — Да, — шепчет она в ответ. Даже осмеливается прикоснуться ладонями к его лицу и прижать большие пальцы к клыкам на маске. — Буду. У меня есть ты. Кажется, будто Вайперион осматривает каждый сантиметр её лица. От близости у Маринетт чуть кружится голова, но она все равно замечает, как его взгляд задерживается на её губах. — Хорошо, — говорит Вайперион не громче шепота. Словно под гипнозом прижимается губами сначала к одной ладони, затем ко второй. А после запрыгивает на трубу, исчезает в ночи, а Маринетт, оставшись одна, прижимает ладони к губам. Она не сидит допоздна — завтра идти в школу. Но почти уверена, что, перед тем как обернуться, замечает изумрудную вспышку, озаренную лунным светом. И понимает, что ждала достаточно.[Маринетт→ Лука]
Старшая школа всегда была чем-то далеким — баллами за тесты, ежегодными напутствиями мистера Дамокла и советами родителей, которые ценили и внимательно слушали ее желания. Даже когда Маринетт, разнося выпечку или отправляясь на прогулку с друзьями, проходила рядом, здания коллежа казались почти недосягаемыми. Будто бы они открывают двери лишь тем, кого считают особенными, достойными пройтись по широким коридорам. Может, ей так кажется только потому, что она до сих пор учится в коллеже. Или, может, потому, что поступление в старшую школу — вопрос нескольких месяцев и небольшого препятствия, экзамена в конце года. Или, может, потому, что она стоит рядом со зданием, где учится Лука, и ждет окончания его уроков. (Почему они так поздно заканчивают, Маринетт тоже понять не может. Бога ради, уже пять часов вечера.) Она чувствует себя совсем маленькой, совсем ребенком, пока стоит, вцепившись в лямки рюкзака, и покачивается на ступнях. Все становится только хуже, стоит куче учеников показаться на лестнице. Они что-то громко обсуждают и разделяются на небольшие группы, расходясь каждый своей дорогой. Их столько, что они легко могут сбить Маринетт с ног, и ей приходится, извинившись, отойти. Она чаще врезается в незнакомцев, чем высматривает Луку в толпе. Замечательно. Она еще не в старшей школе, но ей тут явно не место. Наконец из этого дикого здания выходит Лука. Он, кажется, никуда не спешит, разговаривает с парнем его возраста. Парень немного выше ростом, а его кожа на пару тонов темнее, и когда Лука, встретив его взгляд, улыбается, он улыбается в ответ. Что-то говорит, — что именно, Маринетт не понимает из-за расстояния. Интересно, кто это? Думать, как Лука отвечает, не приходится — легко догадаться по улыбке. Они пожимают руки на прощанье, и первое, что делает Лука, стоит ему к ней подойти, — целует. Совсем не так, как целуют друг друга родители, возвращаясь из пекарни, не как папа Альи встречает жену после работы. Лука подается вперед, переплетает их пальцы, и Маринетт забывает, какой сегодня день и месяц, но чей-то свист заставляет их отпрыгнуть друг от друга. Это снова тот парень: он, ухмыляясь, надевает на голову шлем. Лука показывает ему рожицу и, ярко покраснев, кладет руку Маринетт на плечи. — Кто это был? — спрашивает Маринетт. Ей хочется взять его за руку, когда они отойдут подальше, но Лука успевает первым — снова переплетает их пальцы, а она и не жалуется. — Просто друг, — отвечает Лука. Приятно знать, что он говорит о ребятах из нового класса, что у него уже появились друзья. Она волновалась об этом не меньше. — Мартин. Он недавно переехал сюда с Кубы. Мартин Адоеда, — Лука ухмыляется. — Иногда такой надоеда, — он, посмеиваясь, качает головой. В последовавшей тишине Маринетт сжимает его руку и подносит ее к губам, целуя плетеную фенечку. — У тебя появился друг, — произносит она, надеясь, что в голосе слышно улыбку, и кладет его руку в задний карман своих джинс. Так они доходят до Либерти, и Маринетт чувствует себя повзрослевшей. Так, словно стала ближе к старшей школе. И теперь место там для нее точно найдется. Джулека, должно быть, уже вернулась, потому что трап скинут на берег. Лука протягивает ладонь, помогает взобраться на палубу, но руку не убирает — оставляет на талии, даже когда они усаживаются в оранжерее. Маринетт никогда не перестанет удивляться, сколько всего есть на Либерти. Лука небрежно кидает рюкзак на одно из кресел, но с чехлом поступает аккуратнее — конечно, он носит гитару с собой. Затем падает на диван, потягивается и хлопает себя по груди, приглашая Маринетт присоединиться. Она подходит ближе и чувствует, как краснеют щеки, когда она ложится рядом. Каким взглядом на нее смотрит Сасс, выглянувший из кармана портфеля, Маринетт предпочитает не замечать. — Тебе что-нибудь задали? — бормочет Маринетт и тихо пищит, когда Лука прижимает ее к своей груди. Расслабившись, она вдыхает запах его дезодоранта. Последний уроком была физ-ра? И почему он такой холодный? Он кивает, поглаживая по волосам, и накручивает одну прядь на палец. — Но большую часть я сделал во время окон. Некоторые задания во время обеда. Да и завтра среда, занятия только полдня, — Лука целует ее в макушку. — Видишь, твои привычки мне передаются. Маринетт не знает, смутиться ей или улыбнуться, но выбирает последнее, останавливаясь на осторожной нежности. — Не все привычки, — дразнит она. — Готова поспорить, что свое расписание ты пока не выучил. — Ты тоже мое расписание не запомнила, все честно. По правде говоря, это большое достижение. Приятно слушать, как Лука делится впечатлениями о занятиях, и не знать, что последует дальше в рассказе. Приятно посвятить все внимание лишь ему, а не своим мыслям. — Ну, — стараясь отвлечься, она играет с его ладонью, — чем займемся? Лука ухмыляется. Маринетт краснеет и щелкает его по ладони. — Не сейчас! Твоя сестра дома! — Раньше тебя это не останавливало, — возражает он и, смягчившись, проводит пальцами вверх и вниз по изгибу спины. Прикосновение успокаивает, как прогноз погоды, обещавший дождь в скором времени. Лука вздрагивает, прижимая ее ближе, и теперь Маринетт чувствует мурашки на его коже. — Мне кажется или становится холоднее? — Наверное, это из-за Сасса, — шепчет она. — Змеи хладнокровные животные, все такое… Солнце помогает? Лука задумчиво мычит и переплетает их ноги; сегодня он нежен больше обычного. Или ему правда холодно. — Ага. А еще помогаешь ты. Они долго сидят вот так, наслаждаясь теплом солнца, и почти засыпают. Когда на небе собираются облака и первые капли дождя падают на потолок оранжереи, Маринетт ерзает в объятиях, похлопывает по груди, чтобы разбудить Луку. — Может, сыграешь еще раз? — просит она. Лука зевает. — Что именно? — Дождь. Он моргает, а затем улыбается и, поцеловав в лоб, освобождается из объятий. — Хорошо. Я тебя понял. Первые несколько нот звучат подобно погоде. Маринетт все еще не слышит цвета, но ритм у музыки тот же, легкий и трепетный. И от него так же тянет в сон. Он похож на едва ли законный концерт на лодке, на плавное движение скейтборда по палубе, на стихотворение, придуманное в восковом музее. Какого бы цвета мелодия ни была, этот цвет — то, что нужно.[Лука → Ледибаг]
Кое-что всегда остаётся неизменным. Читать с долей сарказма. Парижу не интересно, что Маринетт Дюпен-Чен, ученице третьего класса колледжа, нужно готовиться к экзаменам. С чего бы городу о ней думать? Если быть точным, с чего бы Бражнику о ней думать? Да и думал ли он когда-нибудь о других? Снова в городе небольшой переполох, снова действие происходит на площади перед Лувром, и ей снова приходится думать, под каким предлогом исчезнуть с поля боя и трансформироваться. В одиночку сражаться не придётся — ни сейчас, да и вряд ли когда-нибудь, правда, Кот Нуар и Вайперион? — но Ледибаг не знает, сколько осталось до их прибытия. Что-то подсказывает, что не очень долго. (Иногда ей хочется просто читать комиксы, а не быть их постоянной живой участницей. Что там в следующий раз придумают Марк и Натаниэль?) К тому времени как Ледибаг появляется на школьном дворе, небольшой переполох переходит в умеренный беспорядок. С ним можно справиться в одиночку, но надолго Ледибаг не хватит. Особенно если пустой автобус, который супер злодей взвалил на свои плечи, что-нибудь да значит. Злодей — он? она? — раскачивается так, словно собирается метнуть молот, и Ледибаг совсем не хочется думать, сколько зданий будет разрушено, сколько ей придётся восстанавливать, когда все закончится. Когда напряжение так высоко, а безопасность жителей на первом месте, нет времени думать. И даже осознать — приходится действовать. Но Ледибаг замирает, увидев на одной из улиц застывшего Луку, в сторону которого летит кинутый злодеем автобус. Ледибаг не знает, кто делает первое движение — она подрывается и выпускает йо-йо или он срывается с места. Единственное, что занимает мысли, — сбить Луку с пути, схватить его и принять удар о землю на себя. Единственное, что занимает мысли, хотя действует Ледибаг без раздумий, — факт, что Лука жив. — Всё нормально, я тебя поймала. Боль приходит секунды спустя, когда она, моргнув, приходит в себя и понимает, насколько крепко его держит. — Не ушибся? — спрашивает она. — Что ты здесь делаешь? — Я в порядке, — кашляет он, рукой разгоняя дым и клубы пыли. А затем шепчет: — Я ждал тебя, — он нависает над ней, стараясь подняться на ноги, но у Ледибаг нет времени, чтобы смутиться его словам, или позе, или даже тому, как тщательно он осматривает площадь. Словно тоже старается её защитить. — Лука, — говорит она полушепотом, готовая столкнуться со злодеем в любой момент. Придется либо сражаться в ответ, либо убегать и спасать так много жизней, сколько возможно. (Какие возвышенные мысли: не один случай доказал, что если один человек в опасности, то все остальные тоже.) — Лука, уходи в безопасное место, — Ледибаг бросает на Луку взгляд, разрешает себе полюбоваться его воинственным видом. — С тобой все будет хорошо? Он, кажется, понимает её просьбу, понимает, о чем она спрашивает. — Конечно, — говорит он не громче дыхания. — Со мной все будет хорошо, ведь ты мне веришь. — Отлично, — от слов становится теплее, чем должно — этот вопрос был один из первых, которые она ему задала. С самого начала было ясно, что Луке можно доверять. Но Ледибаг отвлекается от воспоминаний, разматывает йо-йо, готовясь к прыжку. — Мне нужно, чтобы с тобой все было в порядке, — она сжимает кулак. — Мне нужен ты. Лука сурово кивает, но Ледибаг замечает блеск в его глазах. Ты мне тоже нужна. Он бежит вниз по улице, исчезая между двумя зданиями, а после на крыше неподалеку приземляется Кот Нуар. — Ровно в срок, миледи, — говорит он так же непринуждённо, как стоит на ногах. — Я что-нибудь пропустил? Ледибаг хочет сказать что-то вроде да, почти неизбежную смерть, но не успевает она открыть рот, как суперзлодей поворачивается к ним, говорит банальную речь о талисманах — неужели не надоело повторять одно и то же? — и все силы бросает на борьбу с ними, а не на разрушение города. И Ледибаг думает, что это даже хорошо. Они прыгают в разные стороны, Кот Нуар, как обычно, ведёт в ловушку и дразнит с привычным настроем. Ледибаг приземляется вдалеке от них, чтобы подумать над планом атаки. И не успевает она начать, как чувствует на плече ладонь и слышит голос над ухом. — Кажется, моя помощь не помешает? Её правая рука. Нужно было об этом догадаться, но все равно становится легче. Обернувшись, она видит Вайпериона с лирой в руке, готового присоединиться к битве — Коту на вершине Лувра скоро станет легче. — Да, — говорит ледибаг с отдышкой. — Ты вовремя. Вайперион ухмыляться. — Мне сказали, что с временем я лажу. Кроме того, я уже говорил, — он наклоняет голову. — Мы всегда с тобой. Он бежит на помощь Коту Нуару — наверное, чтобы отвлечь игрой на лире или просто кинуть её в противника, если учитывать недавние дерзкие замечания Натаниэля. Вайперион выиграл для неё время, и теперь можно улыбнуться. Они всегда с ней. Конечно, они ведь одна команда. Ледибаг глубоко втягивает воздух, задерживает дыхание — раз, два, три, четыре — и позволяет истории повториться снова.