Только в слабости

Эбби упала первой. Глухой звук шмякнувшегося на влажный песок тела Элли поначалу даже не опознала — так и продолжила тащить ступни на автомате, исходя испариной в скрипучем от соли утреннем солнце и молясь про себя, чтобы блядская жара не добила её окончательно, — и лишь спустя минуту затормозила, поняв, что не слышит в шуме отлива заикающегося ритма шагов. Оборачиваться не хотелось; в кровавом студне полусознания внутри черепа вязла лишь одна мысль — ну и хрен бы с ней. Хоть померла, хоть просто в обморок свалилась от потери крови, похуй. Не ебёт вообще. Мысль была умная, а сама Элли — не очень; поэтому, пошатнувшись на загасающей инерции ещё на пару шагов вперёд, она со страдальческим хрипом остановилась и пошла обратно. На песке под Эбби уже собралась небольшое тёмное пятно, которое понемногу подмывали волны, унося с собой нити серо-красного. Оттенок её подбитой рожи даже с этого расстояния казался таким же, как и вонючая морская пена, Элли видала трупы посвежее; на долгую-долгую минуту, пока негнущиеся то ли от истощения, то ли от страха ноги несли её к Эбби, показалось, что та не дышит. Рёбра и правда почти не поднимались в дыхании. Элли рухнула на колени, натурально вписалась лицом куда-то между плечом и шеей Эбби — высматривала. Напрягала засоленные глаза до боли. Тук. Тук-тук. На шее гнойно-голубым подрагивала артерия. Пронявшую до костей волну облегчения при виде этой слабой пульсации Элли предпочла для себя не объяснять — ни сейчас, ни когда-либо потом, — только выдохнула: — Ну нет, здесь ты не сдохнешь. Даже к врагу надо проявлять сочувствие. В их ситуации нож в глотку больше подходил под это описание, но Элли упрямо отрицала это; подтянув вяло болтающееся тело за руку, она нырнула Эбби под бок и, обхватив поперёк спины, попыталась встать. Попытка оказалась заведомо неудачной. Как и вторая, и третья. Волны размывали из-под ног песок, словно само море пыталось остановить их; зарычав от злости, Элли упёрлась обеими ногами — и выпнула их обеих вверх. Потому что иди нахер, ебучее море, вот почему. Сверху палило уже посильнее взорвавшегося Молотова, но поблизости, сколько хватало глаз, не было и намёка на тень — будто назло. Справа высились обрывы, которые, если и спускались к линии прибоя уступами, все были слишком трудными для подъема; слева рычал отлив; а вперёд себя Элли уже почти ничего не различала. Поэтому козырёк известняка, невесть откуда взявшийся на сплошь песчаном пляже Санта-Барбары, явился ей сущим спасением; рванув к нему со всех ног — ну, насколько это было возможно, учитывая её вспоротый бок и повисшую на нём мёртвым грузом Эбби — уже через десять минут Элли ощутила на плечах блаженную тень. Дно пещеры занесло песком, так что можно было не беспокоиться об удобстве своей невольной спутницы — Элли и не собиралась, в общем, но всё-таки не хотелось бы ворочать её, чтоб не начала гнить заживо, как это в любом случае пришлось бы делать на каменном полу; свалив Эбби подальше от входа, она плюхнулась на жопу рядом с ней и, поморщившись от ощутимо плеснувшей под майкой крови, стянула с плеч рюкзак. Ничего утешительного внутри не обнаружилось. — Бля, как-то я хуёво подготовилась. В рюкзаке припасов было маловато — не то, чтобы Элли вообще продумывала варианты, как и с какими ресурсами она отправится в обратный путь после того, как найдёт Эбби, дальше этого момента её планы не заходили, — но, по грубым прикидкам, на первое время хватит. Если это самое время растянется не больше чем на три дня и если жрать при этом с периодичностью раз в сутки. Для Элли такое — как два пальца обоссать; за последние пару месяцев она неделями о еде не вспоминала. Судя по выпирающим костям Эбби, та тоже похвастать каждодневными приёмами пищи не могла. Никто в плену у Гремучек не мог, если вспомнить тех бедолаг в камерах. С водой же ситуация вырисовывалась другая. Пара бутылок едва ли на четверть галлона при экономном расходе обеспечила бы неделю выживания — будь Элли одна. На них двоих этого количества неебически мало, да ещё перспектива вливать воду в пребывающее в абсолютной отключке тело обещала попадание половины всего объема куда угодно, только не в глотку Эбби. Мочить песок пресной водой за просто так Элли совершенно точно не собиралась. Решение пришло как-то сразу, так абсурдно, что она даже хихикнула — нервно, сама себе не веря. Ещё чего не хватало. Поить эту суку рот в рот, вот бы Дина над ней посмеялась. Или Джоэл. Хотя Джоэл перед своей смертью по степени глупости проделал нечто подобное, так что он бы, наверное, не стал. Эбби рядом подозрительно захрипела, словно в такт мыслям Элли; та, наконец, встряхнулась и решительно схватила в одну руку бутылку — поскорее бы закончить — а второй устроила голову Эбби у себя на колене. Взгляд невольно скользнул по её лицу. Жесть, а не лицо, но Элли вдруг как приморозило. Подумать только, так близко она видела всего двух-трёх людей в своей жизни — и Эбби почему-то в их числе. Ну не пиздец ли. — Учти, — рыкнула Элли, больше для храбрости, чем действительно с угрозой, — если проснёшься прямо посреди процесса и вздумаешь принять это за поцелуй — я тебя прямо тут прикопаю. Но Эбби не проснулась. Ни через минуту — хотя по рефлекторному сглатыванию и чуть успокоившим ритм охрипшим выдохам было понятно, что коньки она ещё не отбросила, — ни через день. Самой Элли хватало только на то, чтобы раз в пару часов сквозь боль продирать сухие глаза, набирать пару глотков отвратительно-тёплой жижи в рот и проталкивать её языком между губ Эбби. После этого она сразу вырубалась. Есть не хотелось, да и сил не было, но вечером Элли пожевала фруктовый батончик и сплюнула половину Эбби. Следующего дня в её сознании не отпечаталось. Вода заканчивалась с пугающей быстротой, хотя мысль об этом как-то не беспокоила. Сквозь полубред Элли иногда смотрела на профиль Эбби и думала: похуй. Она сделала, что смогла, а дальше — похуй. Выживут — похуй, помрут — похуй; но первый похуй был бы предпочтительнее, так что вселенная, пожалуйста, подсоби. Как ни странно, сработало. К середине второй ночи Элли стало значительно лучше. Конечно, никаких чудес исцеления и внезапно самой по себе заштопавшейся печени не случилось, но пятен крови на проложенной под майкой марле почти не было, мышцы не ломило и в лёгких не скребло песком. В принесённой из глубины моря прохладе Элли даже встать смогла без головокружения, что позволило ей выйти из их импровизированного укрытия. Отойти далеко она не рискнула, просто зарыла бутылки вертикально в песок — на небе как раз набегали тучи, что-нибудь да накапает, — и тут же вернулась, чтобы обнаружить, что лучше за прошедшие сутки стало не ей одной. Эбби смотрела на неё одним глазом — второй не открывался, хотя по виду с ним было всё в порядке, только ресницы почему-то склеились, — и молчала. Элли, замерев на границе тени, молчала тоже. Решилась открыть рот только через четверть часа — для банальности: — Ты третий день в отключке. — Убей меня, пока можешь. Под веками нестерпимо засвербело желанием закатить глаза до мозга. Эта тварь всерьёз думает, что, если бы Элли хотела, до сих пор не сунула бы ей пару раз ножом под ребро? — Я же сказала, что не отпущу тебя. — Вот бы тут была та твоя девчонка, чтобы пригрозить ей ножом. Помнишь? Я бы и сейчас это сделала. Прирезала бы нахрен. И тогда выбора у тебя не было бы. Зубы во рту противно скрипнули друг об друга, когда она всё же отскребла себя от входа и, в два шага миновав жалкое пространство пещеры, плюхнулась у противоположной стены. — У меня и сейчас его нет. У тебя, впрочем, тоже — ты будешь жить, нравится тебе это или нет, — помолчав в ожидании какой-нибудь реакции, Элли неожиданно даже для себя выпалила скороговоркой: — Что до девчонки, то закатай ебло. Она в безопасности, растит сына и думать забыла обо мне. — Жаль. Не было смысла уточнять, о чем именно сожалеет Эбби — о том, что Дина жива и счастлива, или о том, что в её мыслях больше нет места для Элли, — так что она просто отвернулась к стене и закрыла глаза. Не нужна ей ничья жалость, и уж тем более от этой без пяти минут дохлой суки. Перебьётся.