Лето

Я шел по залитым солнцем улицам родного города и плавился вместе с ними. Одуряющая жара плевать хотела на тот факт, что уже конец августа, и пора бы ей покинуть нас. Скользнул взглядом по своему отражению в витрине очередного магазина – весь в белом – Мелифаро бы сейчас поморщился и принялся читать мне очередную лекцию о моде, о том, что в мире множество цветов, так что глупо ограничиваться одним. «Но Шурф, тебе же идет синий, посмотри!» – с этими словами он полез бы ко мне через весь стол в нашей любимой кофейне, стараясь повязать на мою шею свой любимый шарф. Думаю, он бы как обычно смахнул при этом со стола ножи, вилки, ложки, салфетки, да что угодно, а Макс с Меламори расхохотались бы на весь зал, спугнув случайных посетителей (официанты-то уже к нам привыкли). Выныриваю из своих мыслей, отвлеченный хриплым голосом какого-то бродяги – пыльного, оборванного, но при этом невероятно гармоничного внутри. Такие вещи я чувствую остро, порой даже в виде музыкальных или же цветовых образов, вот и сейчас услышал его блюз. Как когда-то услышал джаз в непривычно ярко одетом парне, подошедшем познакомиться в первый же день учебы в универе. Как позже ощутил легчайшее дыхание цветного ветра и прикосновение мягких птичьих перьев от двух людей, ставших нам с ним семьей. Для кого-то сумасшедшей, почти для всех непонятной, а для меня – личным миром, наполненным ароматным дымом, музыкой и безмолвными разговорами, когда один взгляд может вмещать в себе больше сотни громыхающих пустотой слов. Прокуренный голос вновь попросил угостить табачком. Молча вытащил пачку «Кента» и протянул ему, затем достал и себе. Макс сейчас бы возмутился (в шутку, разумеется), что я таскаю его сигареты. А ведь когда-то именно я отговаривал его от курения. Впрочем, после первой тяжелой сессии уже и сам порой сидел и курил вместе с ним на нашем балконе, любуясь ночными огнями города. Протянул бродяге зажигалку, не дожидаясь очередной просьбы. Закурили, разбавив золотистый воздух вокруг клубами сизого дыма. Молчали, разглядывали полыхающие в закате дома, как вдруг бездомный посмотрел в мои глаза и пробормотал, обращаясь ко мне и ко всему сущему в целом: – Лето сгорело… Дернувшись, как от удара током, я уставился на него, но он лишь отбросил окурок и двинулся в сторону сумерек и гаражей. Я же остался стоять на месте, остро осознав, что каждый день августа прошел мимо. Прошло и лето. Точнее, сгорело. Буквально мгновенно. Забрав с собой Мелифаро, Макса и Меламори. Оставив мне лишь воспоминания и вещи, лежавшие в нашей опустевшей квартире. Сил, чтобы зайти туда одному, у меня хватило только сегодня – и то с прикрытыми глазами, буквально на ощупь, стараясь не видеть, чтобы не вспоминать. Утащил успевший запылиться блок сигарет Макса, потрепанную временем игрушку-сову его девушки, последним забрал с полки выцветший синий шарф, еще хранивший родной запах… Все это теперь лежало в рюкзаке. Как месяц назад там лежали наши с Мелифаро вещи, собранные в поездку – их было не так уж и много, лишь самое нужное на море. Чтобы можно было наслаждаться теплыми искрящимися волнами днем, а вечером накинуть свою кофту на его обгоревшие плечи, спасая от ночной прохлады. Не хватало еще заболеть после успешной сдачи столь нелегкой сессии. Меламори тогда держалась лишь на упорстве и кофе, который ей и себе литрами таскал Макс, захламляя квартиру бесконечными бумажными стаканчиками. А Мелифаро упрямо сидел над конспектами, лишь изредка утыкаясь в мое плечо с невнятным “ я не переживу этот дурацкий экзамен, Шурф”. Ерунда, пережил. Во всяком случае, экзамен. А после все стало неважным. Исчезло, растворилось в соленом прибрежном ветре, подарив взамен невероятно прекрасные дни. Наши дни, наполненные смехом, разговорами о самых важных пустяках и счастьем. И наши ночи, пропитанные любовью, нежными прикосновениями и счастьем. Покидать найденный скалистый уголок рая не хотелось, но время нас не спрашивало, а лишь напоминало о грядущих делах. Горная дорога и ночь – не лучшее сочетание, но ребятам удалось уговорить меня уступить руль Максу. Мол, я и так устал, устраивая наш отдых. Что же, с того дня усталость никуда не делась, а лишь разрослась внутри меня, вытеснив все остальные чувства – наверное, стоит сказать ей спасибо, да только сил на это нет. Мимо меня прогрохотала раздолбанная скорая, стремясь спасти чью-то жизнь. Надеюсь, в этот раз у них это все-таки получится. Щурясь, я проводил ее взглядом, пока она не исчезла в вечернем солнечном пламени. Закат догорал, как когда-то догорала наша машина, а я лишь смотрел. Снова просто смотрел, не в силах это изменить. Пытался что-то сделать, искал помощи, куда-то шел,порой срываясь на рваный бег, задыхался от сизого дыма – или все же синей дымки сумерек? – и знал, что случившееся не получится переиграть. Почти зажившие ожоги на спине заныли, приводя меня в чувство – вовремя, оказалось, я уже дошел до своей цели и теперь бродил на автопилоте между оградок. Стараясь не смотреть на родные улыбчивые лица, аккуратно сел на мокрую скамейку. Достал уже помятую пачку, одну сигарету закурил сам, другую поджег и положил на землю. Ухмыльнулся, представив ироничную улыбку Макса на этот поступок. Любитель действительно красивых жестов, он бы оценил это, а потом нашел бы, чем в ответ удивить меня. Медленно поставил рядом бумажный стаканчик с двойным эспрессо – другого он не пил. Достал бумажного журавля, тщательно расправил помявшиеся белоснежные крылья и устроил его немного в стороне. Меламори без ума и от птиц, и от оригами, которое так и не научилась складывать, поэтому я был уверен – ей понравится. Или точнее сказать, понравилось бы... Последним вынул из рюкзака небольшой букет белых астр и буквально услышал, как ворчит любимый голос: «Цветы? Я тебе девушка, что ли?», но все же уловил сквозящую через недовольство родную улыбку… Выдохнул, щелкнул зажигалкой, закурил, перевел взгляд на небо. На нем медленно загорались последние августовские звезды. Лето почти догорело. А вместе с ним – и вся жизнь. Ночную тишину на пару мгновений нарушила принесенная откуда-то ветром джазовая мелодия, показавшаяся мне знакомой, но точно понять, так ли это, не успел – слишком быстро оборвалась. Разбавил чернильное небо тонким белым дымом, закашлялся. Ничего, вот докурю эту пачку сигарет, и все закончится. Хотелось бы верить, что боль. Но, кажется, я.